Текст книги "Риэго"

Автор книги: Григорий Ревзин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Предложение Риэго вызвало общее одобрение. Военная диверсия в тылу могущественного, вдесятеро более Сильного врага, возможно, кончится гибелью храбрецов. Но дерзкий вызов, брошенный абсолютизму, сразу повысит престиж движения, укрепит уверенность восставших в собственных силах и в конечном успехе. Да, это может спасти революцию!

Кому же возглавить рейд? Тут не могло быть сомнений.

Риэго просил полторы тысячи человек и в помощники себе, начальником штаба колонны, Эваристо Сан-Мигеля.

II
РЕЙД РИЭГО

Сорок кавалеристов с трудом сдерживают застоявшихся в конюшнях лошадей. За ними, на сером коне, – Риэго. Он поминутно натягивает поводья, оглядывает щетинящиеся штыками ряды пехоты и отдает распоряжения адъютантам. Новый мундир перехвачен широким красно-зеленым шарфом. Над каждым батальоном в сером небе плещется красно-зеленое знамя. У командующего, офицеров, у полуторы тысячи бойцов на шапках такие же кокарды – цвета борьбы и надежды.

Четко отбивая шаг, пехота под переливы фанфар всходит на мост Суасо. Она идет в боевом строю. Впереди – батальон астурийцев, за ним – севильцы, далее – конвойные, а в арьергарде – две роты Валенсийского полка.

Накануне выступления офицеры вместе с капралами просмотрели списки всех людей. Не внушающие доверия, физически недостаточно закаленные оставлены на острове. В поход идет цвет маленькой армии, колонна верных солдат.

Противник заметил вылазку, но не проявил никакой решимости. Оттянув передовые части, он уклонился от боя и без выстрела пропустил отряд на свой берег.

Риэго тотчас повернул колонну к югу, на Альхесирас. Этот богатый город, известный своими либеральными настроениями, должен был, казалось ему, стать вторым опорным пунктом революции, наряду с Леоном.

Не останавливаясь, не замедляя быстрого марша, восставшие прошли через Чиклану-де-ла-Фронтера, оглашая ее улицы непрерывными, сотни раз повторенными криками: «Да здравствует конституция!»

Отряд двигался все дальше к югу вдоль берега океана и, не встречая нигде неприятеля, в этот первый день рейда, 27 января, к закату солнца достиг Кониля. Риэго расположил здесь людей на ночлег.

Жители. Кониля по требованию офицеров снабдили отряд провиантом, но никак не. выказывали своего сочувствия делу революции. Они были уверены, что переворот обречен на провал, и боялись, как бы проявление симпатии к «бунтовщикам» не обошлось впоследствии слишком дорого.

После такого приема Риэго со стесненным сердцем выступил назавтра в сторону Вехера-де-ла-Фронтера.

Здесь колонну ждала дружеская встреча, подготовленная местными либералами. Звонили колокола, жители выносили усталым от похода солдатам вино и хлеб.

Пока отдыхали в Вехере, Риэго направил разведчиков– в расположение армии О’Доннеля. Разведчики донесли, что генерал готовится атаковать отряд. Между тем либералы Альхесираса настойчиво требовали Риэго к себе, обещая поддержку людьми, провиантом и деньгами.

В последний день января выступили в направлении Альхесираса. Преодолев крутые склоны охенских холмов, к вечеру следующего дня вошли в город.

Улицы были запружены народом. Из окон проходящим батальонам бросали цветы, до поздней ночи раздавались приветственные возгласы. Риэго и его офицерам пожимали руки, приносили горячие поздравления. Казалось, что назавтра тысячи альхесирасцев пополнят ряды повстанцев, что щедрость богатых негоциантов города позволит снабдить всем необходимым не только колонну Риэго, но и оставшиеся на Леоне войска.

Увидев, наконец, воплощенной в жизнь свою мечту о слиянии армии с народом, Сан-Мигель излил свои чувства в звучных стихах. А семнадцатилетний Гуэрта тут же переложил их на музыку. Так родился «Гимн Риэго» – испанская «Марсельеза». Слова и мелодия этой песни на протяжении всего XIX века сопутствовали борьбе испанских либералов против самодержавия Бурбонов.

* * *

Надежды, которые Риэго возлагал на Альхесирас, уже на следующий день развеялись как дым. Церковники пустили по рукам прокламацию; в которой говорилось, что бунтовщики значительно слабее войск, верных правительству, что они скоро будут раздавлены, и тогда связавшиеся с ними неосторожные, доверчивые люди поплатятся за свое легкомыслие головой. Угрозы раздавались с церковных, амвонов. Монахи шныряли в рыночной толпе, заходили в дома.

Настроение альхесирасцев сразу упало. Не было уже и речи о добровольцах. Малейшую услугу повстанцам оказывали теперь тайком, с оглядкой.

Риэго обратился к населению с воззванием, надеясь оживить горячим словом угасший энтузиазм горожан. Все было напрасно. Ему ничего не оставалось, как уйти, из города. Но куда? Части О’Доннеля широким фронтом приближались к Альхесирасу. Они взяли Сан-Роке, Лос-Барриос, Тарифу.

В это время доставили депешу Кироги. Главнокомандующий ожидал дальнейшего усиления армии абсолютистов вокруг Леона и требовал возвращения колонны на остров.

Малодушие Кироги глубоко возмутило Риэго. Но он привык повиноваться и тотчас же приказал готовиться к обратному походу через Вехер к Сан-Фернандо.

Отряд выступил из Альхесираса 7 февраля на рассвете. Он снова прошел по холмам Охена, не встретив вражеских войск, и остановился лагерем в одной из горных долин.

На другой день двинулись дальше к северу. Через час показалась группа кавалеристов противника, завязавшая перестрелку с авангардом. Прошло немного времени, и колонна Риэго оказалась в полукольце кавалерии, численностью в тысячу сабель. А за нею расположилась правительственная пехота. Местность была равнинная, удобная для кавалерийской атаки.

Риэго построил своих людей в три тесных боевых ряда, приказал отвести обоз в тыл. В таком строю двинулись дальше медленным шагом, с ружьями наперевес, готовые встретить удар.

Несколько бойцов Астурийского батальона затянули новую песню повстанцев, ее подхватили севильцы, валенсийцы, и скоро в лицо врагу полетели гневные слова гимна свободы:

 
Солдаты, на бой нас
Отчизна зовет!
Мы ею клянемся —
Победа иль смерть!
   Знамена свободы
   Над храбрыми реют.
   Рабы не посмеют
   Поднять к ним очей.
Пусть полчища вражьи
Как ветер несутся —
Они не спасутся
От наших мечей!
 

Спокойная уверенность, с какой воины революции шли навстречу значительно более сильному противнику, их выдержка и хладнокровие глубоко поразили солдат О’Дониеля. Враг отступил.

Отряд Риэго беспрепятственно проследовал по долине до самого Вехера, где и остановился на ночь.

Здесь Риэго увидел, что идти дальше, к Сан-Фернандо, не представляется никакой возможности. Разведчики доносили о том, что Чиклана-де-ла-Фронтера, Медина-Сидониа, Пуэрто-Реаль – все подступы к острову Леон заняты сильными отрядами врага. Все курьеры, отправленные на остров, перехвачены. Не прибывали более и посланцы Кироги.

Риэго понял, что на остров отряду не пробиться. Предстоял далекий поход… Надо было запастись всем необходимым. Он тотчас же наложил на вехерских купцов контрибуцию, приказал реквизировать лошадей, продовольствие, одежду, обувь. Время уговоров прошло, приходилось любыми средствами защищать свое дело и свой отряд.

В какую же сторону направятся они теперь?

За тринадцать дней рейда ни одна рота не примкнула к колонне. Гражданское население запугано властями. Значит ли это, что дело революции погибло?

Нет, нет и нет! Пусть Альхесирас, Вехер, Кониль устрашились борьбы, ее не может бояться Испания! Он пойдет дальше, углубится на восток, будет звать и сражаться до тех пор, пока лучшие люди страны не вспомнят о своем долге.

Риэго страстно верил в способность подвижной колонны вербовать для армии свободы сторонников и добровольцев.

* * *

Командование правительственных войск, казалось, отложило на время мысль о разгроме отряда повстанцев. Вокруг Вехера-де-ла-Фронтера на расстоянии многих лиг разведчики не находили больше противника.

Риэго хотел, чтобы бойцы хоть ненадолго забыли о тревогах похода и прониклись за короткие дни отдыха чувством взаимной связи, тесного братства. По его приказу в залах аюнтамиенто расставили столы с разной снедью и вином. Вокруг столов расселись сержанты, капралы и солдаты вперемежку с офицерами. Риэго обходил людей с флягами густого фиолетового хереса, наполнял кубки, чокался, провозглашал тосты. Солдаты затягивали старые боевые песни, напевы родных провинций.

Потом раздвинули столы – и закипело веселье! Командующий с увлечением танцевал астурийское соронго, хоту, болеро, фанданго[31]31
  Соронго, хота, болеро, фанданго – испанские танцы.


[Закрыть]… Плясали до глубокой ночи.

На другой день Риэго созвал своих офицеров на военный совет. Надо было решить, в каком направлении двигаться дальше.

– Шесть тысяч вражеских солдат, – сказал командующий, – следят за нашими передвижениями. Это значит, что благодаря нашему рейду столько же человек снято с осады Леона. Постараемся увлечь их и дальше по нашим следам!

После недолгих обсуждений решили отступить в сторону Химены, в гористый район, неудобный для кавалерийских атак.

Отход от Вехера начался с утра 12 февраля. Первую ночь провели недалеко от Алькалы-де-лос-Гасулес, а утро третьего дня застало колонну в Сан-Роке, в непосредственной близости от Гибралтара.

В этом английском владении укрылось много испанских либералов, бежавших сюда от преследования со стороны правительства. Заслышав о приближении революционного отряда, они пришли в большое возбуждение и поспешили связаться с Риэго. Однако их помощь повстанцам выразилась лишь в бесчисленных советах. Гибралтарские либералы настойчиво указывали на Малагу. В Малаге, говорили они, гарнизон готов к восстанию. Там Риэго найдет, наконец, население, готовое без раздумья последовать за ним по первому зову.

Перед Риэго загорелась новая путеводная звезда – Малага. Революционная вера гнала его вперед.

Выступили из Сан-Роке и двинулись вдоль берега. Средиземного моря. Переночевав в Эстепоне, потянулись дальше на восток, к Марбелье.

Преграждавшие путь холмы Сьерры-Бланки становились все круче, люди истомились. Надо было освободить их от лишнего груза. В порту Марбелья Риэго приказал погрузить часть амуниции и провианта на парусные барки, посадил на них охрану и велел морякам держать курс вдоль берега, следуя за отрядом. Но встречный ветер задерживал суда, тогда как бойцы горели нетерпением добраться поскорей до Малаги. Пришлось выделить для охраны судов две роты, остальные же форсированным маршем устремились вперед.

О’Доннель, который держался на почтительном расстоянии, не замедлил воспользоваться этой тактической ошибкой. Он бросил свою конницу на две роты, оставшиеся в глубоком арьергарде. Потеряв в жаркой схватке около сотни человек убитыми, ранеными и заблудившимися в горах, роты кинулись нагонять колонну.

* * *

От Фуэнхиролы до Малаги горы труднопроходимы. Бойцы шли под непрерывным дождем, имея в тылу наседавшего неприятеля. Одежда и обувь набухли от воды, подошвы скользили по откосам. На некоторых участках приходилось ползти на четвереньках. В темноте колючий кустарник и острые камни рвали в клочья мундиры, ранили тело.

Колонна ни на минуту не прекращала движения. Сердца людей рвались к Малаге – обетованной земле, где их труды и муки будут, наконец, вознаграждены достойно. Мужественные малагенцы, честные патриоты, подхватят светильник свободы… Малага станет вторым Леоном. Вперед же, солдаты Риэго!

К вечеру 19 февраля бойцам открылись купола и башни большого города. Спустились в долину.

Путь к Малаге пересекал узкий поток. На другом его берегу выстроились кирасиры. Но это не были друзья, вышедшие встретить армию свободы – кирасиры приготовились к бою…

Завязалась ружейная перестрелка. Увлекаемые офицерами, солдаты отряда бросились в ручей, под жестоким огнем достигли другого берега и с ружьями наперевес пошли в атаку.

 
Солдаты, на бой нас
Отчизна зовет.
Мы ею клянемся —
Победа иль смерть!
   Невиданный подвиг
   Весь мир потрясает.
   Над нами сияет
   Свободы заря —
Ведет нас Риэго,
Зовет к новой жизни,
Любовью к отчизне,
Отвагой горя!
 

Правительственные войска не выдержали яростного штыкового удара, стали отступать. Не решаясь принять уличный бой, они поспешно вышли из города через противоположные ворота. Малага осталась во власти революционной колонны.

Отряд втягивается в город. Пьяные от усталости, солдаты идут шатаясь. По обросшим лицам струится вода. Кое-Кто пытается вновь запеть, но песня тяжелым комом застревает в горле.

Пытливо всматриваются бойцы в одиночных прохожих. Те, не оглядываясь, спешат спрятаться по домам.

Город словно вымер. Изредка из-за прикрытых ставен раздается робкое «вива!». Офицеры вынуждены охотиться за отдельными малагенцами, чтобы узнать, где казармы, где живет алькальд.

Лицо Рафаэля – маска страдания. Андалузия, земля страстных, свободолюбивых южан, оказалась страной робких!.. Предстоящая борьба видится ему теперь, как цепь неудач, как непрерывные отступления под ударами сильнейшего врага.

Это тяжкая минута его жизни. За ним полторы тысячи бойцов. Невидимыми нитями связан он с каждым из них. Рафаэль раздавлен разочарованием доверившихся ему людей. В его груди находят отклик все упреки…

Но он прежде всего военачальник, и душевные муки не помешают ему выполнить свой долг! Риэго отдает распоряжения, и уже у городских ворот расставлены караулы, роты размещены на ночлег.

Тут революционный отряд постигло испытание более тяжелое, чем самое сокрушительное военное поражение или даже чем равнодушие соотечественников: в течение ночи дезертировали 400 солдат, последовавших в своем бегстве за офицерами. Ряды восставших покинули бойцы, изверившиеся в успехе предпринятого дела, слабые люди, испугавшиеся неравной борьбы.

Риэго созвал военный совет. Вокруг стола собрались Эваристо Сан-Мигель, Антонио Поррас, Николае Чарнеко, Луис де Кастро, Фелипе Карросели, Антонио Алугнис – все испытанные люди, честные патриоты, любящие родину больше самой жизни. Но где Хуан Субиэта, где Хосе Нобоа, его астурийцы, принесшие клятву верности?

Они бежали…

Испытующим оком окинул Риэго лица собравшихся офицеров.

– Наше дело не может не победить! – так начал он свое слово. – А после победы весь испанский народ и его армия узнают имена покинувших нас в тяжелую минуту и заклеймят их своим презрением. Но пусть трусы убираются прочь! Здесь место только тем, кто способен бороться до конца, кого не страшит превосходство сил врага. Сеньоры, сейчас мы– горсть отрезанных, от мира людей, окруженных полчищами абсолютизма, смертельно ненавидящего нас, предвкушающего свое торжество над нами, лютую казнь бунтовщиков. За все время нашего похода ни одна рота армии абсолютизма не перешла на нашу сторону, ни один город не откликнулся открыто и честно на все наши воззвания и манифесты. Страх сковал народ! В глубине своих сердец многие испанцы благословляют нас, но никто не смеет презреть угрозы врагов свободы и открыто прийти к нам.

Что же мы станем делать? Может быть, сдаться на милость О’Доннеля, а потом вымолить прощение у тиранов Испании?

Тут раздались протестующие крики.

– Или вам следует выдать камарилье Риэго и тем доказать ей свое раскаяние?..

Бурные протесты прервали говорившего.

– Да, сеньоры офицеры, – повысил голос Риэго, – нам сейчас осталось только одно: пока рука в силах сжимать оружие и голос не устал бросать призывы – идти и идти дальше по избранному пути, бороться и звать! Не забывайте, братья: центр нашей революции – на Леоне, мы только передовой ее отряд. Чем дольше продержимся мы, тем скорее придут на помощь Леону другие испанские земли! Силы патриотов огромны, но они подобны снежной лавине в горах. Долго лежит она неподвижно, а когда начнет, наконец, катиться, ничто уж не может противостоять ей…

Мы должны оставить Малагу, обманувшую лучшие наши надежды. Я предлагаю идти в сторону Сьерры-Невады, на Гранаду. Вы видели, как трусливы полки О’Доннеля. В горах каждый из нас сможет противостоять десятерым!

* * *

Колонна Риэго двинулась на северо-восток, через Кольменар, в направлении Гранады. В ней было теперь 900 человек. О’Доннель осмелел и стал непрерывно терзать ее тыл. По тяжелым, топким дорогам, поднимаясь на крутые перевалы, спускаясь в ущелья, то и дело перестраиваясь для боя, патриоты уходили все дальше от Малаги.

На следующий день разведчики донесли, что дальнейший путь на Гранаду отрезан группой правительственных войск под командой свирепого Эгиа, выступившего навстречу восставшим и уже занявшего Лоху.

Повторять ли снова печальный опыт Малаги? Пробиваться с боем к Гранаде? На дружественный прием и помощь в городах можно было еще рассчитывать, лишь не имея у себя на плечах правительственных отрядов.

Поэтому Риэго, зажатый между О’Доннелем и Эгиа, избрал единственно возможную при данных обстоятельствах тактику: он решил избегать отныне встреч с врагом, ценой предельного напряжения сил отрываться от него, отдаляться на возможно большее расстояние.

Отряд повернул круто на запад.

Два дня патриоты блуждали в горах, петляли на путях от Малаги до Антекеры – ночные переходы, привалы без огня, без горячей пищи.

Камень и вязкая глина доконали обувь. Почти все бойцы шагали теперь босиком, на многих остались лишь штаны да рубаха.

Все внимание отдавали оружию. Люди заботливо кутали его в свое тряпье, оберегали от сырости. Спали, крепко прижавши к груди ружье – последнюю свою защиту и опору.

Поздним вечером 22 февраля добрались до Антекеры. Население и здесь попряталось по домам. Уже на следующий день со стороны Малаги показались разъезды неприятеля. Риэго тотчас отвел своих людей на окружающие городок высоты, а через день отступил по дороге на Кампильос.

Риэго решил укрыть колонну среди скал и круч дикой Сьерры-де-Ронды, вздымавшей свои вершины к западу от Антекеры, в том направлении, в каком он сейчас поспешно отходил. Горная война представлялась ему последней возможностью организованного сопротивления. Вне гор маленькая армия была бы неминуемо и быстро разгромлена.

В центре сьерры лежала Ронда, старая мавританская твердыня, орлиное гнездо, опоясанное зубчатыми стенами. Риэго устремился туда, намереваясь хотя бы на короткое время сделать эту крепость своим опорным пунктом.

Но и тут патриотов ждала неудача. В одной лиге от города отряд натолкнулся на опередившие его части О’Доннелл: 800 человек преграждали дорогу солдатам Риэго.

На этот раз невозможно было уклониться от столкновения. В ожесточенном, кровопролитном бою, стоившем повстанцам двух сотен бойцов, авангард правительственных войск потерпел поражение. Покинув позиции перед городскими воротами, он отступил в город и укрепился по другую сторону узкой и глубокой пропасти, разделявшей надвое всю Ронду. Выбить противника оттуда не представлялось возможным: он крепко держал единственный узкий мост, переброшенный через ущелье.

Доставшаяся дорогой ценой победа оказалась бесполезной. Риэго не решился обосноваться в завоеванной половине Ронды – он опасался скорого подхода главных сил О’Доннеля. Запасшись хлебом, рыбой, вином и обувью, колонна той же ночью покинула Ронду.

Затерянная в горах Грасалема – медвежий угол глухой сьерры – тепло, с радостным изумлением встретила патриотов, вступивших в ее белые улицы с высоко поднятым знаменем и криками: «Да здравствует конституция! Да здравствует свобода!»

Длинный путь привел людей Риэго почти к исходной точке: Грасалема лежала совсем недалеко от острова Леон. Но за месяц, истекший со дня начала рейда, от полуторатысячного отряда осталась едва половина его…

Слава о восставших уже раньше достигла Грасалемы. Пришедших приняли дружески, любовно.

Женщины стирали покрытые соленой коркой пота солдатские рубахи. Мужчины потчевали гостей вином и агуардиенте. Но дороже всех знаков дружбы был горячий интерес грасалемцев – в большинстве своем пастухов, ткачей, кузнецов и мелких торговцев к делу повстанцев.

Перед собравшимися горожанами и солдатами Риэго – в который уже раз! – говорил о причинах, побудивших войско взяться за оружие:

– Граждане Грасалемы! Вы видите здесь, на площади, малую часть экспедиционной армии, поднявшей восстание против силы, во сто крат более могучей. Вы видите нас после тяжелых походов, жестоких сражений, потерявшими половину людей. Что же толкнуло нас на неравную борьбу, что заставило забыть о матерях и братьях, отцах и невестах? Что привело нас к неповиновению старшим нашим начальникам? Гонимся ли мы за личными выгодами, или мы обижены чинами, или же, наконец, мы испугались американских лесов и степей? Нет, граждане, причина нашего восстания совсем иная!

Посмотрите вокруг и спросите себя, кто счастлив сейчас в Испании? Доволен ли своей судьбой пахарь – основа благополучия всей страны? Счастлив ли трудолюбивый ремесленник, торговец? Даже слепому видно, какую горькую долю уготовили теперешние правители всем тем, кто честно трудится изо дня в день, кто сеет и жнет, кто кует и ткет, кто посылает во все углы страны товары, накопляет ее богатства. Всех обложили непосильными податями, опутали своей паутиной лихоимцы!.. Посмотрите, какие порядки установились на нашей родине. Крестьянин не может шагу ступить без того, чтобы ему не пришлось ублажать своим последним реалом старосту, альгуазила, священника и прежде всего его грозного владыку, сеньора! Может ли испанец, претерпевший угнетения, обиды и несправедливости, принести жалобу на своего обидчика или угнетателя? Тюрьмы полны подобных жалобщиков!

А ведь было время в Испании – и совсем недавно, – когда казалось, что навсегда ушли в прошлое такие порядки, позорящие нашу родину на весь свет. Вы помните, граждане Грасалемы, эти дни, когда Испания похоронила произвол и взяточничество?

– Помним, помним! – кричали со всех сторон.

– В годы кортесов!..

– При конституции!..

– После кортесов Кадиса!..

– Да, конституция принесла всем нам освобождение. Да только она пришлась не по вкусу тем, кто в угнетении народа находит для себя выгоду, кто построил свое благополучие на несчастье других. Вот уже скоро шесть лет, как кучка проходимцев, собравшихся вокруг трона, подчинила весь наш народ своему подлому произволу. Нация склонилась покорно перед злой волей камарильи… Не раз уже преданные сыны Испании, облаченные в военные мундиры, поднимали на угнетателей доверенное им оружие. Честные, беззаветно любящие родину, они пали в этой борьбе. Преклонимся перед памятью Порльера, Ласи и других мучеников нашей свободы!

Многие в толпе крестились.

– Но нет еще на земле силы, которая могла бы сломить волю целой нации! Мы взяли из рук павших знамя, снова подняли его и призываем всю Испанию последовать нашему примеру! Против нас сражаются обманутые камарильей солдаты. Они защищают абсолютизм, продажных и корыстных его слуг.

– Долой камарилью! – раздалось из толпы.

– Смерть жадным псам!

– Дорогие братья! Наши силы пока невелики, но мы знаем, что всякий говорящий по-испански ждет с замиранием сердца нашей победы, что во всех углах страны десятки тысяч людей скоро подымутся на помощь нам. Верьте, подлая тирания доживает свои последние дни!

Риэго кончил. Взволнованные грасалемцы подхватили его и на руках отнесли в посаду.

Счастливый день! Видя, какой отклик рождают в этих простых сердцах страстные речи командующего, офицеры и солдаты вновь остро ощутили жизненную необходимость и правоту дела, за которое они дерутся. Забытая радость борьбы и упрямая вера снова охватили угнетенных неудачами бойцов.

В той же Грасалеме Риэго ожидала новая радость: из лежащего в десяти лигах к северу городка Морон-де-ла-Фронтера прибыл гонец с письмом от капитана королевских драгун Осорно. Капитан сообщал, что хочет присоединиться со своим эскадроном к революционной колонне. Он же писал, что Майоркинский и Валенсийский полки склоняются на сторону повстанцев.

Эта радостная весть, сообщенная бойцам, подействовала, как электрический заряд. Тотчас, без приказа, по собственному почину, люди построились в походный порядок, готовые расстаться с гостеприимным городком, давшим им приют и надежду.

* * *

Среди дня 1 марта выступили из Грасалемы. Отдохнув за ночь только два часа в Пуэрто-Серрано, форсированным маршем двинулись к Монтельяно, где стояли майоркинцы.

Неудача… Майоркинский полк ушел из Монтельяно за час до прихода туда колонны.

Стали ждать, как было условлено, валенсийцев. Но их полковник, испугавшись в последнюю минуту своей смелости, увел полк подальше от Монтельяно.

Пошли на соединение с драгунами Осорно в Морон-де-ла-Фронтера, куда колонна и прибыла 3 марта. Здесь ряды патриотов пополнились двумя сотнями кавалеристов.

Почти неделю отряд Риэго не входил в соприкосновение с неприятелем. Но вот вновь показались передовые части правительственных войск, а еще через день О’Доннель подтянул к Морону всю свою дивизию и стал окружать городок.

Огромное несоответствие сил не оставляло патриотам никакой надежды на успех в случае решительного столкновения. Риэго поспешно покинул Морон. Отряд стал медленно отходить в сторону гор, сдерживая противника арьергардными стычками.

О’Доннель атаковал теперь с большой решимостью: число его стрелков превышало втрое общее количество людей в рядах повстанцев.

Два вражеских батальона охватили колонну с флангов и открыли по ней убийственный перекрестный огонь. Сохраняя свой строй, подбирая убитых и раненых, патриоты отступали в намеченном направлении. Время от времени они вынуждены были переходить в контратаку, чтобы сдержать неистовый напор врага, крайне осмелевшего, уверенного в своей близкой победе.

Однако паническое бегство восставших, на которое так рассчитывал О’Доннель, заставляло себя ждать. В критическую минуту Риэго, покрытый пороховым дымом и кровью, выхватил красно-зеленое знамя у раненого знаменосца и, пришпорив коня, бросился на зарвавшихся передовых стрелков противника, увлек за собой Осорно с его драгунами.

Два раза кавалерия абсолютистов пыталась стремительным налетом сломить сопротивление и смять повстанцев. Ее встречали градом пуль, штыками, и она откатывалась назад, терпя тяжелый урон.

Но и ряды патриотов быстро редели. Еще два часа такого боя – и колонна перестала бы существовать. К счастью, надвигалась ночь. О’Доннель убедился в том, что все его усилия сбить противника со взятого им направления в горы не приведут к успеху. Продолжать преследование в темноте он не решился. Генерал приказал бить отбой, и колонна, наконец, оторвалась от врага.

Риэго не мог дать людям ни минуты отдыха. Надо было под покровом темноты забраться как можно глубже в сьерру.

Подсчитать людей?.. Зачем?! Перед концом боя он видел в лучах заходящего солнца, как немного их осталось. Страшное это видение и сейчас не покидало ею. Горстка… меньше одного батальона!..

В безлунную мартовскую ночь уцелевшие брели по кручам, напрягая последние силы. Риэго слышал за собой приглушенный топот ног и лязг оружия. Изредка застонет измученный невыносимой усталостью солдат. Раненые, притороченные к седлам мулов, бредили, истекая кровью.

Иногда из тьмы доносились хрип и клокотанье, вдруг смолкавшие. Тогда останавливались, чтобы похоронить умершего.

Риэго спешил туда, приказывал положить покойника у скалы и идти дальше. Если раздавался ропот, Рафаэль хватался за пистолет:

– Во имя Испании – ни одной потерянной минуты!

* * *

На рассвете 5 марта показалась Вильянуэва-де-Сан-Хуан.

Пересчитали бойцов: их осталось 400 человек. Выбыли из строя лучшие офицеры: Алугнис, де Кастро, Кароселли. Умирал капитан Чарнеко. В руки врага попали Ортис и Осорно.

Вперед, вперед!..

Два часа отдыха в Вильянуэве – и дальше в поход. Ночь провели в Хилене. Не останавливаясь, прошли Эстепу.

У старого моста через полноводный Хениль на колонну налетел кавалерийский разъезд в 60 сабель. И снова схватка.

Непрерывно отбиваясь от наскоков врага, добрались к концу дня 6 марта до Агилара. Противник не показывался. Риэго разрешил привал на час – только сгрызть корку хлеба, смоченную в вине, и опять в поход.

В Монтилье мертвый сон подкосил солдат посреди улицы.

* * *

В ту ночь алькальд Монтильи много раз поднимался с постели, чтобы посмотреть, улегся ли, наконец, его беспокойный постоялец. Сквозь дверную щель он видел все то же: подполковник как маятник все ходил да ходил из угла в угол.

Риэго подводил мучительные итоги. Двести лиг прошел он по Андалузии, и нигде, почти нигде не нашел настоящей поддержки, помощи без оглядки и расчета. Почему?.. Чем больше он думал, тем крепче утверждался в мысли, что должны существовать неизвестные ему слова убеждения, слова, которые могут преодолеть у народа чувство страха, поднять его так, как поднимали когда-то призывы герильи… Но что эго за слова? Какие чаяния живут в народных глубинах?.. Вот уже два месяца зовет он на борьбу против тиранов – и призывы его рождают лишь слабый отзвук в тех, кто должен был ответить предельным напряжением воли, жертвенной решимостью отдать жизнь за великое дело. Вот и солдаты колонны платят ему за заботу и дружбу горячей сыновней привязанностью. А ведь и они идут в бой только с покорной готовностью. Ни разу еще не видел он такого могучего порыва, как в годы, когда такие же крестьянские парни дрались с французами. Они защищали Испанию от чужеземного нашествия! Да ведь теперь они борются за свободу, против рабства! Но то были львы, а сейчас?.. Да, только покорная готовность.

«Какая доблесть!» (Ф. Гойя).

«Продавщица оршада» (Г. Доре).

Вдруг дело всей его жизни предстало Рафаэлю в новом свете. Он увидел себя и своих единомышленников одинокими среди огромной массы равнодушных соотечественников. Горечь этой мысли воскресила в его памяти тот кубок полынного настоя, который ему пришлось выпить при посвящении в масоны.

Риэго присел к столу, низко склонил голову на горячие ладони. Долго сидел он так, охваченный душевной болью.

Но вот вождь повстанцев стремительно срывается со скамьи. Раз начавши борьбу, он доведет ее до конца! Если Кирога держит еще Леон, рейд сослужит ему неоценимую службу. Но пусть даже Леон пал – жертвы не пропадут даром. Поход колонны еще долго будет призывать народ к борьбе!..

Сейчас осталось только одно: подороже продать свою жизнь – свою и жизнь солдат – и оставить будущим борцам с тиранией достойный подражания пример.

Благословенна будь судьба, посылающая такой конец!

* * *

В три часа утра 7 марта барабан поднял людей, и колонна покинула Монтилью. Риэго намеревался теперь пересечь Гвадалквивир и углубиться в лежащий к северу от него горный массив.

Ближайшая переправа через эту широкую реку была в Кордове, густо населенном городе, перекрестке многих военных путей. Здесь были расквартированы кавалерийский полк, два пехотных полка, дивизион артиллерии. Несмотря на это, Риэго, переговорив со своими офицерами, решил направиться туда.