Текст книги "Повелитель теней"

Автор книги: Грэм Тэйлор (Тейлор )

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

2
ОТРАВЛЕННЫЙ АНГЕЛ

Наутро после того, как морские волны яростно накатывались на берег, круша все на своем пути, на севере, у самого горизонта, возникла яркая янтарная полоса. Кромки облаков окрасились в зеленый цвет, а свежеумытое утреннее солнце уже вставало кроваво-красным шаром. Казалось, все небо выкрашено было заново.

Обитатели Торпа высыпали на берег, осматривали разрушения и подбирали все, что, по их мнению, еще можно было как-то использовать. Обадиа Демьюрел, викарий Торпа и всех земель, что лежали к югу, ринулся в самую гущу копошившихся на берегу людей и вскочил на невысокий утес. Теперь он возвышался над толпой, разбиравшей обломки потерпевшего крушение брига – ящики, паруса, искореженные бочонки, разбросанные по всему берегу. Бидл, его слуга, хромал за ним следом; боль от вчерашнего падения терзала его сейчас еще острее, чем накануне. Разбитый «Френдшип» лежал на боку в сотне метров от берега, легкая зыбь плескалась вокруг него.

– Дамы и господа, мы стали свидетелями великой трагедии. Множество достойных людей, члены команды этого корабля, погибли в волнах, мы должны также похоронить наших земляков, жителей Бейтауна. Да не уподобимся мы кладбищенским ворам!

Каждое его слово было пропитано фальшью. Вокруг него столпились люди, одни роптали, другие стенали. Демьюрел повысил голос:

– Право на спасенное после кораблекрушения имущество принадлежит мне, вашему викарию.

– Весь мир принадлежит тебе, викарий! – выкрикнул из толпы юнец с парой стоптанных башмаков, связанных бечевкой и перекинутых через шею; громко засмеявшись, он нырнул в толпу и скрылся за спиной дюжего рыбака.

Рыбак схватил его за ворот ветхой, драной куртки и поднял в воздух. Воротник треснул, ткань вокруг шеи порвалась; мальчик колотил рыбака ногами.

– А ну отпусти меня, ты, мешок рыбьих костей! – кричал он.

Рыбак крутанул его с силой и бросил наземь; мальчик покатился к берегу, то поднимаясь на ноги, то оскальзываясь и снова падая, пока не угодил прямо в лужу у подножия камня, на котором стоял Демьюрел.

– Томас Баррик! – заорал последний. – Мне и так следовало знать, что это был ты, молокосос! У тебя не только молоко на губах не обсохло, но еще и зад мокрый!

Глядя на мальчишку, вскочившего на ноги и отряхивавшего сзади штаны, толпа захохотала. Он повернулся и зашагал прочь.

– Друзья мои, – продолжал Демьюрел, – проявим себя по-настоящему достойными людьми. Все, что вы отыщете, несите в дом вашего викария, и я составлю точный список находок. В канун Дня Всех Святых мы устроим распродажу на набережной в Уитби, а выручку разделим между всеми, кто сейчас находится здесь.

Несмотря на слащавую улыбку, лицо его оставалось недобрым и замкнутым.

Как подобает послушным прихожанам, бейтаунцы согласно кивали. Верзила рыбак крикнул:

– Викарий дело говорит! Соберем все, что удастся найти, и распродадим на набережной.

Рыбак, довольный собой, кивал самому себе. Томас обернулся и крикнул рыбаку:

– Ты заодно с палачом, а он-то водит тебя за нос. То, что ты соберешь, на торги не поступит. – Он посмотрел поверх голов на Демьюрела. – Вы только одно скажите, викарий, вы и с этой распродажи сдерете свою десятину? Как всегда?

– Не слушайте эту козявку! – закричал Бидл. – Мальчишка слишком ленив, чтобы потрудиться со всеми, и слишком упрям, чтобы признать это. Да только ему же оно выйдет боком, когда придется сухую корку жевать, если кто подаст.

Бидл сам был поражен, что выскочил с этакой речью. Еще минуту назад он и не собирался говорить ничего такого. Толпа одобрительно загудела, Бидл выпятил грудь, вдруг ощутив себя важной персоной. Его уши запылали, и он радостно подергал носом.

Томас поднял гладкий, круглый камешек.

– Я не против поработать, Бидл. Еще одно слово, и я собью эту бородавку с твоего носа. Где был ты в ту ночь, когда моя мама горела заживо в нашем коттедже? – Он отвел руку с камнем назад, прищурил один глаз и прицелился.

Какая-то старуха, не оборачиваясь, махнула Томасу рукой – уходи, мол, отсюда – и пожурила ласково:

– Хватит тебе, Томас, здесь не время, да и не место для таких разговоров. Оставь викария, пусть творит свое дело, не то окажешься перед магистратом.

– Мне-то хватит, но вы попомните мои слова: этот человек что-то замыслил, и замысел его не от Бога. Всем вам – каждому – это дорого обойдется, дороже самой жизни. – Слезы гнева выступили на его глазах, и он с силой швырнул камень в скалу.

Довольный Демьюрел улыбнулся Бидлу и тихо сказал ему:

– Пускай себе швыряет камни, но еще немного – и он узнает, что я Повелитель теней. И очень скоро его жизнь погрузится во тьму.

Томас повернулся и пошел вдоль берега по гальке в ту сторону, куда длинным языком вытянулись в море грязное месиво и глина из-под обрушенного утеса, отделив залив от Чертовой скалы. По глинистому склону он вскарабкался на скалу и свернул под покров леса. В голове бушевала жаркая ярость, он шел и глотал слезы, изо всех сил стараясь не заплакать.

Томасу Баррику было тринадцать лет. Всю свою жизнь он прожил в Торпе и никогда не бывал нигде дальше Уитби. Его отец погиб в море во время сильнейшего шторма, когда Томасу было семь лет. Он жил вместе с матерью в коттедже, арендованном у церкви. Собственно говоря, в этом домишке было всего две комнаты, одна над другой, и отхожее место во дворе, коим пользовались еще три таких же коттеджа. Деревни Пик и Торп принадлежали викарию. Каждый дом, постоялый двор, ферма и лавка выплачивали ему ренту, а также десятину – и десятина, взимаемая решительно за все, шла Демьюрелу лично, прихожане никогда ни единого пенни из этих денег не видели.

Теперь Томас был бездомным. После того как отец умер, а мать тяжко заболела, выплачивать ренту они не могли, Демьюрел же не ведал жалости. Томас шел по тропинке через Чертову скалу и вспоминал, как Демьюрел и его приспешники угрожали тогда матери, что вышвырнут их, не дожидаясь конца недели, если она не может платить.

Две ночи спустя, как только стемнело, он вышел из коттеджа и спустился к морю, чтобы собрать вынесенные на берег куски угля. И вдруг заметил дым. Он бросился назад, в деревню, и увидел, что их дом ярко пылает в ночи. Как раз в это время мимо проходили Демьюрел и Бидл. Мать Томаса лежала в телеге Лидли, накрытая одеялом. Миссис Лидли сидела с ней рядом.

– Не беспокойся, Том, с ней все в порядке. Мы отвезем ее в лечебницу. Там приглядят за ней, – сказала она.

– Очень жаль, Томас, – вмешался Демьюрел, – вам следовало лучше заботиться о моей собственности. Боюсь, это серьезное нарушение прав владельца. Придется вам обоим поискать себе другое жилье. – Он приподнял одну бровь. Губы искривились в довольной ухмылке. – Среди свиней в моем свинарнике место всегда найдется.

– Среди свиней?! – так и взвился тогда Томас. – Во всей округе есть только одна свинья, и это вы сами, викарий!…

Тропа, по которой он шел, была очень крута; он ухватился за кустик старой ежевики, чтобы подтянуться выше. Колючки впились в ладонь, но ярость заглушила боль. Наконец он нашел тропинку, что вела через лес позади Нэба и сворачивала вниз к заливу.

Томас любил этот залив. Здесь его ожидали приключения, берег был песчаный, никакой гальки. Формой своей залив напоминал лошадиную подкову, приложенную к морю. Во время отлива здесь оставалось множество чудесных маленьких озер в углублениях скал; они были полны водорослей, мелкой рыбешки и красных крабов. Это было место легенд – страшных историй, уводящих в глубь веков, рассказов о короле Генрихе и Робине из Лох-Сли, – обрамленное горной вересковой пустошью и бескрайним морем.

В течение нескольких последних недель залив стал также его домом. После пожара он поселился в просторной пещере, обиталище хоба деревни Торп. Каждая деревня имела собственного хоба – духа, умевшего принимать облик человечка. Хобы были маленькими темно-коричневыми созданиями с большими глазами, крошечными ушами и копной жестких черных волос – совсем как Бидл. Они обладали магической силой и любили потешиться над ничего не подозревавшим путником или тем, кто не оставил своему хобу еды либо денег.

Жители Пика говорили, что Бидл – сын хоба и зачат он был, когда его мать заснула однажды на Чертовой скале.

Хобы постоянно жили в какой-нибудь яме или пещере среди прибрежных скал. Говорили, что они умеют лечить все на свете – от желудочных колик до коклюша. Коклюш убил старшую сестренку Томаса, когда ей было два годика. Она захлебывалась кашлем несколько дней и ночей подряд и в конце концов умерла. Мать Томаса говорила, что это подкосило ее и жизнь потеряла для нее всякий смысл. Следующего ребенка, говорила она, они отнесут к их хобу.

Томасу было тогда пять лет; он прокашлял всю свою четвертую в жизни зиму, до пятого своего дня рождения на Благовещение, и к Страстному четвергу так ослабел, что не мог ходить. Тогда отец отнес его к хобу в Рансуик-Бей.

Все тельце ребенка намазали гусиным жиром, обернули в коричневую бумагу и толстое одеяло. Привязав сына к груди, отец пешком одолел пятнадцать километров. Они добрались до Рансуик-Бея уже за полдень. Отец, выйдя на берег, стал лицом к жилищу хоба и громко прокричал в темную дыру заклинание:

– Хоб! Хоб! У парня кашель… ну, этот… собачий. Сними с него хворь! Сними хворь! Сними хворь! – и после того бросил в дыру один пенни, поднял Томаса, шлепнул трижды по спине и пихнул его голову в дыру.

Томас все еще помнил тот отвратительный, одуряющий запах. В яме было темно, душно, она чуть ли не доверху была забита протухшей пищей, которую бросала туда старуха, присматривавшая за хобом. Томас судорожно вдохнул и зашелся кашлем, кашлял долго. Ему казалось, что он никогда уже не сможет дышать. Так он кашлял, пока его не стошнило. Но с тех пор кашель как рукой сняло.

Тогда Томас почувствовал себя обманутым. Проделать такой путь и даже мельком не увидеть хоба! Не мог же хоб быть таким уж крошечным. Ведь в той яме едва поместилась его голова, где же там быть еще и хобу. К Страстной субботе он убедил себя, что хоба не существует, но все-таки непонятно было, отчего исчез кашель.

Теперь он возвращался в свое временное пристанище, в заправдашную пещеру хоба, и собственные воспоминания уступили место мыслям о больной матери. Он-то имел все необходимое для жизни: плавник, чтобы развести огонь, папоротник, на котором можно было спать, свечные огарки, сворованные у Демьюрела, и хлеб – подаяние. Поскольку он был нищим, ему дозволялось брать хлеб, оставляемый благочестивыми прихожанами в церкви Святого Стефания. Каждую неделю ему оставляли каравай на столе в заднем приделе. Это была единственная милостыня, какую он получал, единственная милостыня, какая была ему нужна. Томас пообещал себе, что теперь, когда он нашел жилье, непременно навестит мать.

Томас знал, что до Дня поминовения усопших никто из деревенских и близко не подойдет к пещере из страха перед хобом. Он, торопясь, шел вниз по тропе через лес. Здесь тропинка полого спускалась к берегу. Сейчас деревья расступятся, и перед ним раскинется Бейтаун и все побережье.

Внезапно он услышал, словно кто-то скребется в лесу: казалось, какой-то крупный зверь точит когти о дерево. Когти яростно впивались в кору, царапанье, скрежет раздавались сверху, правее тропы, там, где деревья взбегали на скалу. Мальчик огляделся вокруг, но ничего не увидел. Он знал, в этом лесу не водится диких собак, но тут опять послышался скрежет, на этот раз позади него и гораздо ближе. Что бы это ни было, передвигалось оно по верхушкам деревьев, успевая при этом поскрести и поцарапать кору каждого. Звуки напомнили ему дворового кота, скребущего двери хлева в надежде поймать там мышь, только были они гораздо громче, и зверь – если это был зверь – намного крупнее.

Он зябко передернул плечами и поднял воротник, чтобы защититься от ветра, воющего среди деревьев. И тут услышал визг. От этого визга у него едва не лопнули уши, а грудь так сдавило, что он не мог вздохнуть. Томасу стало страшно, и он со всех ног бросился к пещере.

Чем бы ни было то, что преследовало Томаса, оно его нагоняло. Тропа, сбегавшая вниз с Чертовой скалы, была скользкой от утреннего морозца, и он бежал все быстрее, перепрыгивая через узлы выступивших через дорожку корней. Еще двадцать метров – и тропа раздваивалась. Правая вела к берегу и пещерам, та же, что шла прямо, – к вершине Нэба и дальше к морю. Он ухватился за дугу молодого деревца, оно крутануло его и вынесло на береговую тропу.

Томас засмеялся. «Меня никогда никто не поймает, ни человек, ни зверь», – думал он.

И тут вновь услышал, уже впереди, чуть ниже по тропе, все тот же визг. Огромные невидимые когти в бешенстве скребли дерево, впивались в мягкую древесину, нанося дереву глубокие раны, куски коры могучего дуба летели к ногам Томаса слева. Дневного света как не бывало, его обволокла глубокая тьма, и тьма эта как бы всасывалась в некую форму, преградившую ему путь к спасению. Солнечный свет был похищен с неба и обратился в темную тень. Эта тень медленно и отчетливо превращалась в некую невиданную и нереальную тварь.

Ноги Томаса буквально приросли к земли, со лба градом катился пот. Между тем чудовище начало принимать вполне четкую форму, наполняться содержимым, становилось почти твердым с виду, устрашающе возвышаясь над ним. Пульсирующая тень потянулась к Томасу, обволакивая его аурой мощи.

Собрав последние силы, он повернулся и бросился к Нэбу. Скоро он вылетел из-под деревьев на открытое место и побежал по узенькой тропинке, которая вилась вдоль скальных обнажений, отделявших Чертову скалу от залива. Он оглянулся на обломки потерпевшего крушение брига. Сейчас берег был пуст, за исключением единственной фигуры в церковном облачении; человек обеими руками держал над головой маленькую фигурку, сверкавшую в утреннем свете.

Между тем из леса опять послышался визг и отвратительный звук царапавших деревья когтей – тень-чудовище подбиралась все ближе.

Спасения не было. Оказавшись на вершине скалы, Томас попал в ловушку. Сзади было чудовище и лес; впереди, в тридцати метрах под ним, – море. Высоко над ним вздымались зубчатые крепостные стены жилища викария Демьюрела.

Кусты вдоль дорожки затрепетали, ветки отрывались от стволов и взлетали в воздух. Невидимое чудовище подобралось к самой кромке леса, между ним и Томасом оставалось лишь несколько шагов.

Томас чувствовал, как энергия и жизненные силы покидают его тело. Густой туман обволакивал его и сжимал все сильнее и сильнее. Веки стали тяжелыми, он хотел только одного – спать. И он уже засыпал с широко открытыми глазами и больше не видел окружающего его мира и не слышал моря. То и дело появлялись и исчезали темные образы; бесформенные лица в черных капюшонах склонялись к нему, смеясь и что-то вереща сквозь гнилые зубы. В оцепенении он чувствовал, будто ноги его отрываются от земли и он подымается в мглистом тумане. Черная рука сжимала его тело, он едва мог дышать. В своем забытьи Томас видел отца в ночь того страшного шторма. Отец боролся с волнами, которые с грохотом обрушивались на него и тащили вниз, все глубже и глубже.

Он видел сквозь тьму, как что-то тянется к нему.

– Иди ко мне, Томас. Иди ко мне. Держись за мою руку; она выведет тебя из темноты. – Это был густой, теплый, любящий голос его мертвого отца. – Борись, Томас, вспомни, я учил тебя, как надо бороться.

Томас безвольно поднял руку, делая попытку разорвать стягивавшие его, совсем обессиленного, толстые, черные путы тумана.

– Я не могу… Я хочу спать. Просто спать.

Его голос слабел, угасал. Силы покинули его. Он был опустошен, в нем уже не осталось жизни, а тени все кружились, все крепче пеленая его.

Внезапно раздался громовой взрыв. Туман рассеялся, и Томас ощутил, как его руки упали вдоль тела. Он увидел небо, потом море, потом скалу. Он падал с тридцатиметровой высоты на прибрежные рифы.

Море мгновенно обхватило его, ледяная вода обожгла кожу. Он уходил под воду все глубже и глубже, зелень водорослей вилась вокруг него. Он почувствовал, что воздух разрывает его легкие, и заколотил руками, ногами, стремясь скорей вырваться на поверхность, на свежий октябрьский воздух. Но не получилось. Его ноги запутались в зарослях водорослей, покрывавших каменистое морское дно. Он задерживал дыхание сколько мог, пока легкие выдерживали давление. Но потом сдался, закрыл глаза и выдохнул, зная, что больше вдохнуть не придется. Он перестал бороться с водорослями и закачался на волнах; длинные волосы закрыли его лицо, словно жидкой маской.

3
ТРИПТИХ

Томас проснулся в своей пещере, пещере хоба. Его приветствовал костер, наполнивший пещеру теплом и светом, и запах поджариваемой рыбы.

– Как?…

Он вымолвил это слово чуть слышно, а глаза его между тем озирали столь хорошо знакомую пещеру, в которой он жил последние несколько месяцев.

– Кто?…

От устья пещеры послышался легкий скрип гравия и легкие приближавшиеся шаги. Густая тень двигалась к нему по стене пещеры, становясь все больше. Томас опять скользнул под рваную попону и укрылся с головой.

– Ведь ты проснулся, верно? – Это был не вопрос, а, скорее, утверждение.

Томас медленно стянул попону с лица и ошеломленно уставился в глаза юноши с угольно-черной кожей и длинными волосами, круто завивавшимися до самых плеч и с поблескивавшими в них капельками душистого масла.

– Кто… – повторил Томас, но его прервал мягкий голос юноши, сразу ответившего ему на прекрасном английском языке.

– Меня зовут Рафа. Я увидел, как ты упал в море, и понял, что с тобой случилась беда. Я вытащил тебя, ты запутался в водорослях. – Голос Рафы звучал дружелюбно, спокойно. Помолчав, он улыбнулся. – Чувствуй себя как дома, будь моим гостем, – добавил он и обвел своими яркими глазами пещеру.

– Это не твой дом, – сердито возразил Томас. – Это моя пещера. Я нашел ее еще раньше тебя. Я живу здесь давным-давно. – Он подтянул к себе попону и, сузив глаза, смотрел на Рафу.

– Может, мне следовало оставить тебя морю, тогда я мог бы жить здесь один. Надеюсь, в этих краях не все люди так неблагодарны, как ты… Или они еще хуже? – Рафа засмеялся и перевернул на другой бок рыбу, медленно жарившуюся над костром на длинных хворостинах. – Хочешь есть? Или все еще сыт водорослями?

Томас был просто рад тому, что остался жив. Он вспомнил все, что пережил за это утро, вспомнил те злые силы, что старались лишить его жизни. Вспомнил чудище, гнавшееся за ним по лесу, и фигуру викария Демьюрела на берегу.

Рафа понял, что мыслями он далеко.

– Ты слишком много думаешь для своего возраста. Почему ты живешь здесь, а не со своей семьей?

Томас почувствовал, как глаза его налились слезами.

– Мне больше негде жить. Я потерял все – дом, семью, – и у меня нет денег, поэтому я живу здесь.

Он спрятал лицо в попону, в ноздри ударил запах лошадиного пота. Никогда еще Томас не видел такого человека. Рафе могло быть лет четырнадцать, а может, и двадцать. Он весь светился молодостью и удивительной улыбкой, которая словно озаряла мир. На нем было странное одеяние – то ли халат, то ли плащ, белая рубашка, на ногах – башмаки до колен. Его можно было принять за разбойника или контрабандиста.

– Откуда ты? Я никогда не видел таких… – Томас умолк, не умея найти слова, чтобы описать его.

Рафа не первый раз обращал внимание на то, как на него смотрят. Обычно это был ошеломленный или даже злобный взгляд; увидев цвет его кожи, встречный бросал ему что-нибудь грубое или делал вид, будто вообще не замечает его.

– Конечно, снаружи я не такой, как другие, но я говорю по-английски… и на многих других языках. – Помолчав, он добавил: – Я из Каша. Это в тех местах, которые вы называете Африкой. Я хочу вернуться туда как можно скорее… как только будет возможно.

Он опять повернул жарившуюся рыбу. Кожица похрустывала и шипела над костром.

– Я должен отыскать здесь кое-что, похищенное у моей семьи; после этого я вернусь. Ваше море холодное, и ваше солнце слишком слабо греет. Наверное, из-за этого вы такие бледные. Ешь рыбу, а потом я покажу тебе один секрет.

Томас занялся рыбой, а Рафа снял с шеи шнурок и достал из-под рубашки расшитый золотом мешочек. Раскрыв его, он бережно вынул из него камень – черный янтарь в изысканной оправе, по форме похожий на огромный миндалевидный глаз, – и протянул его Томасу.

– Там, откуда я родом, нам говорили: если мы постигнем дух Риатамы, старики наши будут видеть вещие сны, а молодым будут являться видения. Посмотри в него, моя маленькая рыбка, и скажи, что ты видишь.

Томас всматривался в темную глубь камня. Он увидел, как тьма медленно сменяется ярчайшей голубизной, словно ночное небо перед рассветом. Его глаза проницали все глубже, пока золотая оправа камня не стала как бы горизонтом некоего нового мира. Он мог отчетливо видеть похожие на кафедральный собор высокие каменные строения, высившиеся среди лесных дебрей. Огромные красные и зеленые птицы кружились над высокими деревьями. Сотни людей, таких же, как Рафа, собрались на ступенях самого грандиозного здания. Все они были одеты в белые льняные одежды со сверкающими золотыми ожерельями на шее. Длинные волосы, смоченные золотистым маслом, поблескивали в лучах утреннего солнца.

– Это мой народ, – улыбаясь, сказал Рафа. – Они собрались у Храма. И встретятся там с Риатамой. Риатама – наш великий учитель. Это он послал меня сюда и привел тебя, чтобы ты помог мне. Я поймал тебя, как рыбу. – Рафа засмеялся, его смех отразился эхом в пещере, тень колыхалась на стенах, лицо сияло в янтарном свете костра.

Испуганный Томас оторвал глаза от видения в волшебном камне и перевел взгляд на Рафу.

– Кто ты? Колдун? Только колдуны умеют делать такое. – Он вскочил. – Откуда ты взял, что я буду помогать тебе? И в чем? Я не хочу иметь ничего общего с колдовством. Тебя же за это повесят!

Томас почувствовал вдруг прилив храбрости. Возможно, Рафа старше его, но Томас об этом не думал.

Он решил: если Рафа действительно колдун, он убежит из пещеры немедля, даже голым. Ему показалось, что весь этот день был сном, от которого он вот-вот проснется; день, когда его преследовали, когда он едва не утонул и был спасен африканцем, который умеет показывать людей в янтарном глазе.

Рафа опять улыбнулся.

– Я не колдун, не маг и не волшебник. Все они исполнены злобы. А то, что есть у меня, дал мне Риатама. – Рафа взглянул Томасу прямо в глаза. – Посмотри в этот камень еще раз, моя маленькая рыбка. Он обладает всей силой добра. Риатама покажет тебе.

Томас не мог отвернуться. Он чувствовал, как в пещере от костра становится все жарче… и все ярче разгорался плавун. Теплая чернота янтаря влекла его взор к себе. Он увидел там, сквозь темные завихрения дымки, двух человек, одного – белого, другого – черного. Они бежали от храмового портала вниз по ступеням, бежали в лес. Белый человек нес в руках золотую фигурку, красивее которой Томас никогда не видел. На бегу человек закутал фигурку в свою пропитавшуюся потом рубаху и крепко прижал узел к груди. Внезапно картина изменилась, лес словно смыло белой бурлящей пеной. Томас увидел паруса корабля, дрейфовавшего взад-вперед вдоль берега под ураганным ветром. Волны налетали и с размаху крушили высокие мачты парусника. Оба грабителя, спасаясь от бушующей стихии, почти свалились в каюту под палубой, судорожно хватаясь друг за друга. Картина в камне опять изменилась: каюта поблекла, вместо нее открылся залитый светом свечей кабинет. Томас задохнулся. В янтарном глазу появилось лицо, которое было ему слишком хорошо известно.

– Демьюрел! – вскрикнул Томас. – Это Демьюрел!

– Ты знаешь этого человека? – В голосе Рафы появились требовательные ноты. – Скажи мне – мне это очень нужно. Ты его знаешь?

Впервые за их короткое знакомство Томас заметил, что Рафа словно бы стал другим. Казалось, он в нетерпении ждет чего-то крайне важного и неприятного.

– Это тот человек, которого я ищу, у него есть то, что он украл у моего народа.

Он старался держать себя в руках, но Томас без труда заметил волнение, вспыхнувшее в его глазах.

– Я его знаю, – ответил Томас. – Он обокрал так много людей, так часто крал все и у всех, что для него это не представляет труда. – В его словах были горечь и злость, накопившиеся за долгие годы нищеты, в которую вверг его семью Демьюрел.

– Я ненавижу его, так ненавижу, что мог бы убить его, как он пытался убить мою мать. – Томас буквально выплевывал слова ненависти. – Он называет себя служителем Бога. Но любой, кто верует в Бога, не стал бы поступать как он. Он живет обманом и ложью, и за это я называю его служителем Сатаны. Вся деревня в полной его власти, он хочет распоряжаться каждым из нас.

Рафа отозвался быстро:

– Он хочет распоряжаться гораздо большим, чем эта деревня. Если он и впредь будет идти этим путем, если сумеет поставить себе на службу то, что украл, тогда весь мир окажется в его распоряжении и он постарается отобрать власть у самого Риатамы.

Томас ничего не знал о Риатаме, да ему это было и не важно. Но он долго ждал минуты, чтобы расквитаться с его преподобием Демьюрелом, и теперь почувствовал, что, возможно, час возмездия близок. Томас гордился своим умением сражаться, ловить рыбу и проникать в тайники контрабандистов Бейтауна без их ведома. Он знал каждую пядь земли в деревне и в подземных ходах под домом викария. Что бы там ни украл Демьюрел, он сумеет украсть у него. Томас не отрывал глаз от догоравшего костра, стараясь не выдать своих мыслей.

– Итак, ты поможешь мне, я знаю, ты захочешь помочь мне, – взволнованно заговорил Рафа. – Кто он, этот Демьюрел? Расскажи мне все, и тогда мы составим план. – Рафа стремительно протянул свою сильную черную руку, схватил Томаса за запястье, не дожидаясь ответа, и заглянул ему в глаза– – Прежде всего скажем себе, что мы не отступим. Этот Демьюрел вовсе не слуга Господа, и он сделает все, что сможет, чтобы раздавить нас обоих. Мы сражаемся с высшими силами, духами и дьяволами. Демьюрел не просто человек, он тот, кто общается с миром мертвых, он – Повелитель теней.

Рафа еще крепче сжал запястье Томаса, а улыбка его стала еще шире.

– Сейчас я буду говорить с Риатамой. Закрой глаза.

Мнения Томаса он не спросил. Это был приказ, не просьба. Во всем облике Рафы появилось что-то властное, что-то такое, чему Томас не мог, да и не хотел противиться. Его заботило только то, что рука его, крепко сжатая Рафой, все больше немела, и еще беспокоил запах от чуть ли не тлевших уже над костром штанов. Подчиниться сейчас означало, что он может спасти свою руку и – при удаче – штаны. Томас зажмурился, но постарался оставить хоть узкую щелочку, надеясь увидеть, что должно произойти.

Рафа заговорил вдруг голосом гораздо более глубоким и сильным, чем прежде:

– Великий Риатама… Творец всего доброго, что есть на свете… да пребудет с нами Дух твой.

Он громко выкрикнул эти слова, и по пещере прокатилось эхо, отражая их силу. Томас открыл глаза, он хотел увидеть, как мечутся по стенам языки огня. По пещере кружился смерч, разоряя его лежанку и швыряя в воздух припасы. Ему чудилось, он стоит в глазе бури, а вокруг беснуется хаос. В центре пещеры огонь стал еще ярче, а вокруг все летело, кружилось в вихре: его книги, свечи, хлеб и попоны. Пока хватало сил, Томас держался за руку Рафы, а потом бездумно шагнул назад, в торнадо. Его подняло вверх и с силой швырнуло о липкую, склизкую стену. Он мешком рухнул на пол.

И вдруг из глаз Томаса брызнули слезы. Обессиленный, он лежал на полу пещеры, рыдая, и ему показалось, что невидимые руки развязали узел мучительных страданий в его груди, который он носил в себе долгие годы. Вся ярость, какая жила в нем из-за смерти отца, его ненависть ко всему миру и страх смерти – все плавилось, уходило, покидало его. Томас не понимал, что происходит. Затхлый запах водорослей, сырых стен и рыбьей чешуи вдруг сменился все одолевшим ароматом свежескошенной травы. В темной пещере он ощутил вдруг, как тепло летнего солнца ласково согревает его.

Откуда-то издалека до него донесся голос Рафы, обращавшегося к нему:

– Этому не противься. Позволь Риатаме коснуться твоего сердца, он знает, как много ты страдал. Ему известны все невзгоды твоей жизни. В Риатаме все мы найдем мир и покой.

Томас почувствовал теплую руку Рафы на своем лбу. Она успокаивала, как горчичные травяные компрессы, которые делала его мама. Тепло от ладони Рафы становилось все интенсивнее; оно пронизывало все его тело. Он не сопротивлялся, позволяя этому ощущению длиться и длиться, отчего казалось, что прошли уже долгие часы блаженного покоя. «Может, это все-таки колдовство?» – думал он про себя в полудреме.

Словно зная, о чем думает Томас, Рафа ответил:

– Не бойся, в этом ничего страшного нет. Не человек делает это и не магия темных сил. Сам я не обладаю никакой властью; это дар Создателя тебе. Прими его… Вдохни его… Позволь этому времени длиться.

Слова эти эхом отозвались в глубине мозга Томаса. И они повторялись неустанно, принеся с собой сон и сновидения.

Рафа накрыл мальчика попоной, подбросил плавуна в костер, сел позади и закрыл глаза.

Их разбудил грохот моря. Томас проснулся первым, при слабых отсветах догоравшего костра оделся. Его штаны похрустывали, были почти горячими и пахли морской водой. Рафа открыл глаза, и тотчас его улыбка осветила все, словно солнце.

– Тебе что-нибудь снилось?

Томас с трудом сдерживал новое для него чувство радости.

– Мне снилось много всего… мой отец… мать… вчерашний день. Все было словно наяву. Мне казалось, будто у меня выросли крылья. – Томас замолчал, улыбка сбежала с его лица, ему вспомнилось иное видение. – Мне приснился Демьюрел. Я знаю, почему ты здесь и зачем его ищешь. У него есть та фигурка, которую я видел в твоем камне… Он пытался использовать ее против тебя.

– Не бойся, это был только сон, но сны даются нам как предупреждение о том, что ждет нас, и о том, что в нашем сердце. – Рафа встал с самодельного ложа из папоротника. – Сны – это тени будущего или нас самих; их никогда не нужно бояться, они для того, чтобы мы задумались и обратили все к собственной пользе. – Он положил руку Томасу на плечо. – Где живет Демьюрел? Это близко?

Томас обдумывал, как быстрее добраться от пещеры до жилища викария.

– Отсюда примерно пять километров, но если ты не против идти в полной темноте под землей, тогда мы сократим путь до трех километров. В подземный ход можно попасть из леса.

Все подземные ходы были ему знакомы: по ночам он не раз помогал отцу выгружать контрабандное бренди, шелк и табак – все это доставляли на берег маленькие лодчонки. Его отец был рыбаком, жилось им трудно и бедно, и отец пополнял время от времени доходы семьи, подплывая к какой-нибудь французской шхуне и возвращаясь после с самыми удивительными вещами. Демьюрел даже с этого брал свою долю. Он называл ее вознаграждением за хранение. Но подразумевалась при этом не бутылка бренди для викария или табачок для ризничего. Нет. Демьюрел желал получать свою долю наличными, серебром или золотом.