Текст книги "Конан и пророк Тьмы"

Автор книги: Грегори Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Амазонка находилась здесь – при сабле, как и предполагал Конан. Но, к его величайшему сожалению, была она не обнаженной: дикая кошка закуталась в кусок белой материи, очевидно, служившей полотенцем обитателям дома, и из-под него выглядывали лишь босые ступни да круглое, смуглое плечико. Недурной, надо заметить, формы плечико – учитывая, с какими легкостью и непринужденностью девица владеет мужским оружием.

– Я, кажется, предупреждала: кто сунет свой поганый нос – убью,– заявила она, отвлекшись от разглядывания украшений на стенах и повернувшись к вошедшему варвару.

– Будь снисходительной к ничтожному червю, милостивая госпожа! – весело ответил Конан.– Я, твой недостойный раб, полагал, что это относилось лишь к процессу купания… Или наблюдение за тем, как бесстрашная воительница рассматривает красивые безделушки, также карается смертью?

Амазонка нахмурилась и перевела разговор на другую тему:

– Что там за шум был? Я услыхала стук и решила укрыться в доме, чтобы напасть неожиданно, если возникнут проблемы.

Киммериец отстегнул меч и аккуратно поставил его в угол.

– Осмелюсь доложить, стража приходила. Нами интересовалась. Однако наш пьяненький друг убедил их, что ничего подозрительного не заметил, но если заметит, то всенепременно доложит кому следует. И солдатики ушли – думаю, надолго. Так что в доме пока все тихо. И, главное, никого: Фагнира я запер в подвале, а женщины находятся на своей половине – они, кажется, даже не заметили, как кто-то стучал в ворота. Если купец вернется, мы услышим и сумеем достойно встретить столь гостеприимного хозяина. Поэтому предлагаю немного отдохнуть и помыслить о том, как быть дальше.– С этими словами Конан упал на подушки, перевернулся на спину, закинул руки за голову и блаженно потянулся.– Эх, здорово-то как! Давненько я не отдыхал. А то все бои, понимаешь, сражения, гладиаторы какие-то…– Он хитро взглянул на стоящую перед ним женщину.– А ты разве не утомилась?

Щеки амазонки вспыхнули.

– Неужели ты, грязный мужчина, недостойный носить имя человека, считаешь, что я разделю с тобой это ложе? – гневно спросила она, и пальцы ее сжались на рукояти сабли.

– Упаси Митра! – горячо запротестовал варвар.– Как ты могла подумать такое?! Да я не достоин служить и смывателем твоих бесподобных ног, красота которых сравнится лишь с великолепием ног лани! Я даже не имею права лицезреть твой совершенный лик, схожий лишь с…

– Еще одно слово, и я тебя прикончу,– вполне серьезно заявила женщина и в подтверждение своих слов подняла саблю на уровень головы.

– Молчу, молчу. В доме полно уютных и пустых комнат, где ты можешь в спокойном одиночестве провести время, восторгаясь женским благородством и исключительностью… Хотя,– лукаво добавил он чуть погодя, откровенно разглядывая застывшую над ним амазонку,– по-моему, места здесь вполне хватит и на двоих.

Беспричинное веселье распирало Конана. Совсем недавно он стоял на арене, готовясь к очередной схватке, исход которой был непредсказуем; совсем недавно он находился во власти черного колдовства, вырваться из которого казалось немыслимым; совсем недавно по пятам за ним гнались все солдаты города… и вот – совершенно неожиданно – в кровавой круговерти сражений, стычек и погонь возникла пауза, появилась возможность передохнуть, расслабиться, забыть о том, что предстоит еще выбираться из этого проклятого города. Так почему бы не воспользоваться этим, да еще в компании пусть и строптивой, но весьма смазливой девчонки? Кто знает, что ждет их через час…

Амазонку, похоже, обуревали те же чувства. Она билась на арене, прекрасно сознавая, что рано или поздно удача отвернется от нее, и она – позор для представительницы ее племени! – погибнет от руки мужчины. Выхода не было… И тут, хвала королеве амазонок Акиле, судьба подарила ей возможность бежать. И пусть эта судьба предстала в облике именно презренного мужчины, она на свободе! Радость избавления, жар недавней схватки все еще кипели в ее душе. Кровь горячила жилы, сердце бешено билось в груди. Отважная воительница никогда доселе не встречала столь умелого и храброго бойца, как этот Конан из далекой Киммерии. Пожалуй, мелькнуло у нее в голове, кое-кто из гнусных самцов не такой пропащий, как все остальные…

Она помотала головой, прогоняя непривычные мысли, и сказала, постаравшись вложить в свои слова как можно больше злого сарказма:

– Все вы хотите только одного – затащить женщину в постель, надругаться над ней, а потом горделиво хвастаться этим перед своими дружками, такими же грязными, похотливыми баранами!

– Ничего подобного,– как можно серьёзнее ответил Конан, с великим трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.– Мне еще надо отдохнуть, наточить меч и решить, как я буду выбираться из города. Так что, женщина, не мешай мне думать.– И он отвернулся к стене, будто амазонки и не существовало вовсе.

Некоторое время слышалось лишь сердитое сопение. Потом раздался голос, напоминающий шипение рассерженной змеи:

– Значит, ты, отвратительный, вонючий дикарь, который поленился даже смыть с себя грязь и пот перед тем, как войти в помещение, где нахожусь я, ты не желаешь меня? Ты не хочешь повалить женщину на подушки и совершить свое похабное дело?

– Не-а.– Шутки шутками, однако наглость этой стервы уже начала надоедать северянину. Никому он не позволял безнаказанно оскорблять себя, и если эта баба посмеет сказать еще хоть одно бранное слово в его адрес, придется поучить воительницу хорошим манерам – а заодно и охладить ее пыл. Тоже мне, сливки человечества. Ремнем по голой заднице – и весь разговор.– Каждому делу свое время, а сейчас моя голова занята другими вещами… И потом, я не вижу перед собой женщины. Храброго бойца —да. Опытного солдата – сколько угодно. Но женщину? Извини.

– Да? Д не ты ли только что льстиво восхвалял мои ноги? Мое лицо?

– Ну… Просто я не хотел ущемлять твое непомерное самолюбие.

– Ах так…– Амазонка задохнулась от гнева, лицо ее покраснело. При некотором воображении Конан мог бы представить себе, что это румянец стыдливости.– А теперь? Сейчас ты тоже скажешь, что я не женщина?

Она отбросила саблю… а потом полотенце с тихим шелестом упало на пол.

Да, вынужден был признать варвар, стерва отказалась не только смелым гладиатором и толковым воином, но и весьма привлекательной козочкой. Черные как смоль волосы, еще влажные после купания, рассыпались по изящным смуглым плечам, небольшие, крепкие груди смотрели вверх и в стороны острыми розовыми сосками. Уперев крепкую ладонь в бок, амазонка с вызовом смотрела на мужчину.

– Ну? Что же ты молчишь? Скажи еще раз, что я не похожа на настоящую женщину!

Вместо ответа Конан приподнялся, взял ее за руку и, резко дернув, молча повалил на подушки рядом с собой.

Глава тринадцатая

Колдун Ай-Берек с рвением взялся за исполнение приказа повелителя, сатрапа Хашида, поскольку приказ этот полностью отвечал его собственным планам.

Хашид велел своему магу отыскать беглого гладиатора-победителя. В этом стремления хозяина и слуги сходились. Однако цель поисков была разной. Сатрап желал лишь отомстить Конану за гибель шахского сына, перед Ай-Береком же стояла несколько иная задача: ему нужен был шлем, который унес с собой сбежавший воин. Нужен, чтобы не допустить гибели этого мира.

Как там, в этом пророчестве…

«…ступившие следом за первыми разольются черным сонмищем по миру, и не станет ни земли, ни влаги, ни человеков, ни тварей…»

Странное, очень невнятное предсказание.

«…И взовьется Стяг Мести. И выступит Древний Легион. А впереди – узнают кого по Шлему его…»

Но старый колдун чувствовал, что именно в этом прорицании и кроется разгадка Шлема, в котором он ощутил присутствие дремлющей Силы – небывалой, инородной, чудовищной; что за сегодняшними событиями на арене последуют другие, более страшные, вероятно даже – губительные. Так что, как ни крути, необходимо разыскать Шлем. Пока не поздно.

Ай-Берек, конечно, не знал заклинания, с помощью которого члены Ордена Последнего Дня намеревались отыскать украденный Шлем, зато у него в запасе имелось множество других заговоров: ведь он был профессиональным магом – в отличие от Магистра Орландара, посвятившего свою жизнь лишь подготовке прихода Древних.

Хашидский волшебник достал из потайной ниши хрустальный шар и серебряную чашу. Первый он водрузил на специальный треножник в углу, вторую поставил под него, так, чтобы центр шара по вертикали точно приходился на центр чаши. Потом разложил в чаше пучки высушенной ядовитой травы тук, собранной рабами-смертниками в предгорьях Карпашийских гор, и поджег их. Едкий дымок поднялся над треножником, окутал шар полупрозрачной грязно-желтой завесой. И, словно отвечая на призыв волшебного дыма, шар осветился изнутри таким же желтоватым мерцанием.

Ай-Берек попытался сконцентрироваться на образе Шлема – с тем чтобы видение в шаре открыло магу его нахождение. Однако туманная дымка внутри шара оставалась непроницаемой, словно что-то – или кто-то – заслонял картину. Впрочем, вместо панорамы места, где находится Шлем, перед Ай-Береком неожиданно проступили очертания обширной площадки, огороженной высокой каменной стеной. Несмотря на то что видение длилось лишь мгновение, волшебник тут же узнал эту площадку: гладиаторская арена перед дворцом Хашида.

В центре ее клубится воронка черного марева, очертания реальных предметов, проступающие сквозь него, скрадываются, а вместо них проступают ландшафты, словно рожденные в воображении безумца – серые, изогнутые, вопреки всем земным законам, скалы, черные водопады, текущие вверх, синее солнце в бледно-мареновом небе, похожее на шевелящуюся кляксу, туманные образы призрачных существ, не имеющих ничего общего с обликом человека, что снуют в тени рваных облаков, плывущих над самой землей. Над ареной стоит глубокая ночь, заливая ее песок голубоватым светом полной луны… И в следующее мгновение шар вновь заволокло волшебным желтым дымком.

Ай-Берек нахмурился. Что это означает? Шлем по-прежнему находится на арене? Или же магия указывает ему на иную, более важную, нежели поиски Шлема, задачу? И почему над ареной, показанной потусторонними силами, ночь?

Колдун выглянул в окно. Солнце почти уже скрылось за гребнем городской стены; ночь надвигалось на Вагаран. Синие сумерки окутали кварталы города, уравнивая под завесой своего холодного покрывала районы бедняков и районы богачей. Тени опускались на Вагаран, и небо вечерне темнело над его улицами. Повеяло прохладой, подул легкий ветерок, предвещающий ночной холод,– обычное явление для этих пустынных областей… Но, как бы то ни было, предвидение не должно обманывать. Если, в ответ на просьбу показать ему местонахождение Шлема, шар демонстрирует панораму гладиаторской арены, то это неспроста. Там, на арене, произойдет нечто, что имеет прямое отношение к Шлему. Какое именно – он, Ай-Берек, узнает позже. А пока необходимо попасть на указанное волшбой место и все выяснить.

* * *

Орландар, Магистр Ордена Последнего Дня, в волнении шагал по залу. Спускался вечер, но пока никаких вестей от посланных на поиски Шлема не поступило. Неужели все пропало? Неужели в одночасье рухнет все то, чему было посвящено существование Ордена вот уже четверть века, и вырвавшиеся на свободу потусторонние силы захватят безраздельную власть над родом человеческим?

Нет. Этого нельзя допустить. Еще есть время. Даже если Шлем так и не будет найден, существует возможность остановить рвущийся на землю Ад. Еще можно успеть – пока не заперли на ночь городские ворота и пока не открылись Врата Времени. Необходимо немедленно попасть на арену.

* * *

– Смеркается.

– Что?..

– Темнеет, говорю. Если мы хотим до ночи выбраться из города, надо поторопиться. Собирайся.

Конан вымылся в купальной чаше, привел в порядок изрядно затупившийся клинок своего меча, набил котомку хозяйской снедью (не забыв прихватить пару бутылочек терпкого кофского вина). Сам купец так и не появился, и с женской половины дома не доносилось ни звука. Пока он готовился к выходу из этого безопасного жилища, его. спутница переоделась в костюм, найденный в гардеробе Махара: шаровары розового цвета, остроносые сапожки, широкая белая рубаха, расшитая золотой нитью, и удобная, отороченная мехом, куртка. Если бы не угрожающе поблескивающая сабля в ее изящных руках и пронзительный, пылающий безрассудной храбростью взгляд, Конан, пожалуй, засомневался – та ли самая перед ним женщина, что сражалась с ним плечом к плечу с десятком до зубов вооруженных воинов.

– Готова?

– Да. Куда ты собираешься направиться?

Ага, удовлетворенно подумал киммериец. Она уже интересуется моим мнением и готова прислушаться к моим советам. Это хорошо.

– Выходим на улицу и движемся к городской стене,– сказал он.– Спокойно, без спешки. Избегая людных мест. Если встретим кого и он что-то заподозрит, убираем по возможности тихо и незаметно. А дальше по обстоятельствам. Ясно?

Амазонка молча кивнула.

Странные ощущения бурлили в груди женщины. Все мужчины ее племени были способны лишь на одно: тупо и беспрекословно освободить свое тело от семени и принять безразлично причитавшуюся им участь – смерть. Этот же человек, варвар из загадочной Киммерии, оказался совсем другим, ничуть не похожим на ее соплеменников. Ласковый, но настойчивый, спокойно-умелый, но и безрассудно-страстный, Конан подарил ей совершенно новый мир; никогда ранее она не знала, что физическая любовь может дарить женщине такое наслаждение… И северянин, пожалуй, не желая того, открыл ей глаза: не все мужчины – лишь беспомощные, жалкие тюфяки. Амазонку раздирали противоречивые чувства; только что полученный опыт полностью противоречил рассказам матриархов…

Конан же думал совершенно о другом. Он прекрасно понимал, что план их безумен и наверняка обречен на провал, но ничего другого пока придумать не мог. Город надо покинуть, и они постараются это сделать.

Сам киммериец решил не переодеваться: во-первых, в любом обличье его признают по росту и могучей фигуре, по гриве иссиня-черных волос, а во-вторых, боевое облачение, в котором он бежал с арены, очень пригодится, если по дороге вновь придется драться. Конан проверил, легко ли выходит из заплечных ножен меч, удобно и быстро ли он оказывается в руке, готовый в очередной раз пролить кровь, надежно ли закреплен под мышкой найденный в доме кинжал, не мешает ли движениям длинный плащ, также позаимствованный из купеческого имущества.

– Ну, если готова, тогда вперед. Еще один рывок – и мы на свободе. Пошли.

По пути к калитке Конан заглянул в винный погреб, откуда доносилось невнятное пение, изредка перемежаемое тихим хихиканьем.

– Фагнир! – крикнул он в темноту.– Жив ты там?

– Господин гдла… гладидатр! Благодеятель! – тут же раздалось в ответ; под холодными сводами подвала и между винными бочками запрыгало гулкое эхо.– Божественный спаситель! Я жив! Хотя уже и на небе-сах! Спускайся ко мне, мой повелитель, и раздели мою радость!.. Правда, вина почему-то мало осталось… Счас… где-то тут еще у меня…– Послышался звон, дробный грохот падения чего-то тяжелого и плеск.– А, Нергальи отрыжки, понаставили тут… Я счас, сиятельный господин…

– Эй, не напрягайся! – весело крикнул в ответ Конан.– Я уже ухожу. Дверь не запираю – выходи, когда захочешь…– и добавил себе под нос: – И если захочешь.

– Да-да… Я счас…

Киммериец и амазонка подошли к воротам, ведущим со двора гостеприимного купца, осторожно выглянули наружу.

Никого.

– Ну,– выдохнул Конан.– Отведи свой второй взгляд, Владыка Курганов! Вперед.

– Митра, храни наши души,– эхом откликнулась воительница. – Вперед.

* * *

Купец Махар, выходец из обнищавшей запорожской семьи, известный в Вагаране (а особенно женской половине города) торговец тканями, не пропадал бесследно. Отправившись на представление, чтобы насладиться кровопролитиями, он оказался одним из тех, кого согнал со своих мест взбесившийся раб и кого чуть было не зарубил, продираясь сквозь толпу честных горожан.

Еще Махару довелось оказаться на площади перед ареной и среди прочих вагаранцев наблюдать, как презренному гладиатору и его бабе удалось неизвестным образом пробиться через заслон солдат и выскочить на площадь, да еще верхом, и, что самое ужасное, ускакать в направлении его, Махара, дома.

Последнее обстоятельство особенно встревожило купца. Чего в жизни не бывает, всегда лучше перестраховаться, решил торговец тканями и направил стопы к дому своего двоюродного брата, тоже купца по имени Магриб. Тот и проживал ближе к арене, чем сам Махар, и что важнее – в части города противоположной той, где скрылся раб-варвар. Но самое важное: братец Магриб держал ювелирную лавку, поэтому волей-неволей должен был иметь в доме постоянную охрану. Десять вооруженных до зубов телохранителей-мордоворотов оберегали покой купца-ювелира и его сокровища. Под такой защитой и решил пересидеть Махар до поимки жуткого беглеца. Он и не сомневался, что это случится в самом ближайшем времени – слава Иштар, при сатрапе Хашиде городская стража научилась управляться со всякими смутьянами.

Магриб, с которым Махар находился в добрейших отношениях, редко куда отлучался из дома и лавки, поэтому любил, когда к нему заглядывали проверенные люди вроде двоюродного брата и рассказывали городские сплетни. А сегодня нашлось о чем порассказать! Магриб даже забыл о вине, о своем аквилонском двойном крепленом, так ни разу и не поднеся широкую золотую чашу ко рту за все то время, что гость в подробностях описывал увиденное им. Ювелир лишь ахал и обхватывал голову руками, поражаясь услышанному.

Наконец Махар закончил повествование словами:

– После этого наш умнейший Хашид не применет, конечно же, забрать арену остроконечными железными прутьями и расставить по кругу арбалетчиков. Самых метких арбалетчиков.

– Вах-вах-вах! – Магриб в очередной раз сжал ладонями лысую голову.– Что творится на белом свете! Тебе, мой дорогой брат, нельзя сегодня ходить по городу. Чудовище, о котором ты любезно поведал мне, в любой миг может выскочить из… из… из, скажем, кустов. Оставайся у меня, пока не проедут по улицам и не объявят, что страшилище поймано. Сей же момент я велю позвать моих наложниц, они будут забавлять нас танцами и любовью. Оставайся! Мои головорезы никого и близко не подпустят.

– Если ты настаиваешь, брат, то с превеликой радостью,– сказал Махар, довольный тем, что не пришлось самому обращаться с просьбой приютить и уберечь его.

– Вах-вах-вах,– снова схватился за голову ювелир-домосед,– я совсем забыл о вине! Оно же могло нагреться!

Глава четырнадцатая

Старик Кумарандж, сторож при покойницкой, запер двери ледника, присел на лавку и сделал то, о чем мечтал весь этот жаркий день: он откупорил бутылочку дешевого, кисловатого, но восхитительно холодного винца, которая с утра дожидалась своего времени среди громадных глыб льда и заиндевевших мертвецов.

Нынче был урожайный для покойницкой день: аж пять трупов доставила стража во владения Кумаранджа – двое погибли на арене во время сегодняшних гладиаторских боев, один охотник заблудился в песках и умер под лучами палящего солнца, маленькая девочка подавилась за обедом костью, и какой-то нищий старикашка отбросил копыта под забором пивной. Итого – Кумарандж старательно загибал пальцы – на леднике отдыхают двенадцать мертвяков…

Впрочем, одного из гладиаторов можно смело считать за двух: огромный, мерзавец, тяжеленный, даже места ему не хватило, и его бездыханным соседям пришлось малость потесниться. Ну ничего, завтра их всех отвезут за городскую стену, свалят в яму, засыплют известью и закопают, и тогда уже будет не важно, кем ты был при жизни – ханом или попрошайкой с площади.

Кумарандж сделал щедрый глоток прямо из горлышка и умиротворенно прислонился к сырой стене.

Хорошо, что жара спала, ночь обещает быть тихой спокойной и прохладной.

* * *

Доски из немедийского бука походили на кожу ветерана, проведшего отпущенные ему годы в боевых походах: грубые, шершавые, истыканные, изрезанные ножами и кинжалами, пропитавшиеся вином. Уперевшись в доски локтями, утопив в ладонях лицо, за столом в караульном помещении сидел Яссин, начальник стражи Юго-Восточных ворот. Из караулки только что выбежал капитан роты гвардейцев, что была прислана для укрепления охраны в связи с переполохом, учиненным в городе сбежавшим гладиатором. Капитан объявил, что вплоть до особого приказания здесь уполномочен командовать он, чему начальник стражи ничуть не огорчился – меньше ответственности, меньше хлопот, больше возможности посидеть в караулке, погрузившись в свои мысли. А капитан попался деятельный: убегает, прибегает, кого-то куда-то отсылает, без конца меняет расстановку сил, бредит какими-то идиотскими идеями о заманивании беглеца в ловушку…

Тип из новой военной поросли Вагарана: напыщенный щеголь, интриган, делающий стремительную карьеру или стараниями родственников, или угождая как только можно, ничем не чураясь, влиятельным вельможам. На уме, конечно, лишь чины, деньги и разнузданные развлечения. А как воин – тьфу, пустое место, даром что капитан. Похоже, и умен-то не шибко…

Да-а, думалось Яссину, измельчал народ. Вырождается на глазах. Город зажрался, питаясь, как стервятник падалью, откупными кусками, что оставляют бесконечные торговые караваны. А ведь он, Яссин, когда-то считал, что ему повезло родиться в Вагаране, стоящем на пересечении караванных троп, где бедняки бедны только из-за своей чудовищной лени, но даже в своей нищете богаче, чем их собратья в иных местах. Где люди образованные и возвышенные. Где ты спокоен за детей, зная, что им не придется нуждаться, воевать, скитаться… Но вот пришло прозрение: вокруг снуют не более чем двуногие твари, озабоченные мелкими, никчемными интересами. Мозги их заросли жиром, тела одрябли, мужская сила истощилась от чрезмерности ставших повседневными оргий. И единственное устремление – накопить больше золота, больше драгоценных камней, набить кошели, сундуки, закрома. Они плещутся в жиже собственных мелких утех, не в силах подняться над ними, но способны лишь тонуть, опускаясь все ниже и ниже, достигая самого дна мерзости. Они погрязли в чревоугодии, пьянстве, курении одурманивающих трав. Распущенность нравов за последние годы расцвела буйным цветом, как обильно орошаемый цветник, и распространяется, не зная удержу, как сорняк. Мужеложество уже считается модным украшением – чем-то вроде банта, женщины в гаремах живут друг с другом с позволения мужей и вступают в связь со своими же детьми; дело дошло даже до скотоложества и до того, что и этого порока почти перестают стыдиться.

Где вы, сильные духом и телом мужчины? Нет, не те, что по-поросячьи визжат на трибунах арены, наблюдая, как льется кровь не из их тел, и считают, что от этого зрелища они получают подлинно сильные ощущения… А те, кто с мечом в руке и бесстрашием в сердце утверждают величие богини Иштар на востоке и на западе, сметая языческих божков, вступая в смертельную схватку с чернокнижниками, склоняя к повиновению орды дикарей, завоевывая для Хорайи славу и земли. Те, кто служит великой идее превращения небольшой кофской провинции Хорайя в империю, не имеющую себе равных во всех частях света… Где? Куда подевались такие мужчины? В армии Вагарана еще есть настоящие воины, настоящие воины остались и в охране хашидского дворца… но их можно перечислить по пальцем, и с каждым годом таких становится все меньше.

Начальник стражи ворот и сам недавно был одним из тех, кого сейчас презирал. Однако полгода назад, по сплошь надуманному доносу недоброжелателя, он угодил в тюрьму, где провел три мучительно долгих месяца. И сидел бы до сих пор, кабы не вмешательство единственного родственника, его дяди по матери, богатого купца, который вернулся с караваном из Стигии, узнал о несчастье, постигшем племянника, добился освобождения, а точнее – просто выкупил его. Кроме того, использовав свои связи во дворе Хашида, помог восстановиться Лесину в прежней должности. Но месяцы тюремного заключения, нескончаемые размышления в сырой одиночной камере полностью переменили начальника стражи Юго-Восточных ворот. Черное и белое поменялись местами в его сознании.

Мысли Яссина, облокотившегося на стол из немедийского бука, обратились к растревожившему город гладиатору. Начальник пожалел, что так и не наведался на трибуны презираемой им арены, так и не взглянул на этого человека, о котором столько слышал ото всех и отовсюду, кто, судя по всему, был одним из немногих Настоящих Мужчин, находящихся по эту сторону городской стены. Яссин подумал, что неплохо было бы удрать из вызывающего лишь тошноту Вага-рана вместе с не покорившимся гладиатором и податься в наемники. Бросить опостылевших жен, безмозглых, капризных детей, поганую службу самодуру Хашиду и его погрязшим в извращениях вельможам и хлебнуть свежего вольного ветра. Пожить настоящей жизнью, жизнью воина, жизнью Мужчины…

В караулку вошел солдат, по напряженной серьезности которого угадывалось, что на улице либо произошли, либо происходят сейчас какие-то события. И воин не замедлил сообщить, что именно творится снаружи. Оказывается, более сотни человек подошли к воротам и требуют, чтобы их пропустили в город. Яссин отправил принесшего известие на поиски капитана и вышел из караульного помещения.

«Хорошо,– подумал начальник стражи, оглядывая громаду Юго-Восточных ворот, освещенных уже тускнеющим, идущим к закату солнцем,– решение не мне принимать, н отдуваться потом тоже не мне».

Бодрой походкой, придерживая рукой длинную, несоразмерную с ростом саблю, подошел капитан, озабоченно спросил:

– Что стряслось, офицер?

– Какие-то люди просят впустить их в город. Обычное дело.

– Сегодня ничто не может быть обычным делом, офицер,– строго поправил его капитан.– Вперед.

Они направились к решетке, опущенной по приказу того же капитанчика. За прутьями вырисовывалась вереница разномастно одетых людей, мужчин и женщин, тянущаяся через мост аж на ту сторону рва. «Не караван,– отметил Яссин.– Без лошадей и верблюдов. А кто тогда?»

– Чего надо? – начальственно рявкнул капитан, остановившись в двух шагах от решетки.

– Пешие паломники из Хоршемиша. Отправлены непревзойденным королем Кофа. С дарами для Храма Иштар, пусть славят ее имя до Последнего Дня во всем подлунном мире, по случаю праздника Явления Лика.

Ответ держал человек, отделившийся от молчаливо ожидающей своей участи толпы паломников и приблизившийся вплотную к мощным прутьям решетки.

– С кем я говорю? – Капитан стоял, важно выпятив грудь; поднявшийся к вечеру ветер трепал ненужные, но зато очень дорогие соболиные хвосты, прицепленные к его надраенному шлему.

– Я – Неилос, жрец Храма Иштар в Хоршемише. Я веду паломников из столицы.

– Ох уж эти мне фанатики, вечно не ко времени,– пробурчал капитан, повернув голову к Яссину, но голоса не понизив.– А эти их дурацкие праздники идут один за одним… Как они сами-то праздновать не устают? – Потом он вновь обратился к стоящему по ту сторону решетки человеку: – Ты знаешь, что здесь произошло?

– Нет, господин.

– Сбежал опасный заключенный. Гладиатор. Убийца. В городе находиться небезопасно.

– Что какому-то беглому арестанту до бедных паломников? – резонно заметил жрец Храма Иштар.

– Сколько вас? Где собираетесь встать на постой? – продолжал допытываться капитан, а жрец продолжал невозмутимо отвечать:

– Сто двадцать три человека вышло из Храма. Милостью Иштар все добрались до гостеприимного Вагарана. Приют мы найдем под сводами вашего знаменитого Храма на холме Столетия и около него.

– Ладно.– По всему было видно, что капитана утомила эта беседа.– Только никуда не сворачивайте, рысью к Храму и носа на улицу не казать. Эй, кто там, поднять решетку! Слушай,– заметил он вдруг на ухо Яссину, пока солдаты возились с подъемным механизмом,– может, содрать с них деньги? Сказать, что по приказу Хашида впускать никого не велено, но мы, так и быть, только ради Иштар, и все такое прочее… Ну, ты же знаешь, как это делается!

– Да уж поздно, пожалуй,– нехотя выдавил из себя Яссин.

– Э-эх, ты прав,– недовольно скривился капитан.– Чуть раньше надо было. Прозевали момент. Эх ты, что ж не подсказал!

Капитан неожиданно сорвался с места и куда-то убежал. А начальник стражи ворот отошел в сторону и безмолвно наблюдал за вступающей в город процессией.

«3а восемь дней пешего перехода по барханам одежда паломников вся была бы в песке и пыли. Но, глядя на них, я сказал бы, что они прошли от силы лиг десять,– размышлял Яссин, провожая взглядом безмолвно шествующих мимо него мужчин и женщин.– Да и снаряжены они не для восьмидневного перехода через пустыню. Где мехи с водой, торбы с пищей, белая материя от солнца?.. И странные у них у всех лица. Одинаково бледные, одинаково застывшие. И в одежке что-то не то… Не пойму…»

Наконец он понял, что его смутило в облачении паломников. Одеты те были по-разному, но у всех прослеживалась одинаковая беспринадлежность наряда. Так не одевались ни купцы, ни простолюдины, ни жрецы, ни крестьяне – никто. Создавалось впечатление, что эти люди выхватили из груды наваленной одежды, взятой ото всех сословий, кто что сумел и натянули на себя.

«Очень подозрительная компания»,– сделал вывод начальник стражи. Случись такое полгода назад, Яссин задержал бы их, допросил, вытряс, если надо, и душу, но дознался бы – те ли они, за кого себя выдают. А сегодня…

«Да пропади оно все,– подумал он.– Пускай творят, что хотят. И чем хуже придется подданным Хашида, тем лучше немногим стоящим людям в этом городе».

Решетка вновь опустилась, процессия из ста двадцати трех человек скрылась на улицах Вагарана.

«Что, интересно, у нас поблизости, в десяти лигах отсюда? – вдруг задумался Яссин.– А, так это ж монастырь жрецов Неизвестного! Уже и оттуда заявились «паломнички»? Любопытно…»

И начальник стражи Юго-Восточных ворот отправился скучать в караульное помещение.