Текст книги "Конан и пророк Тьмы"

Автор книги: Грегори Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава пятнадцатая

Земля вела себя подло – лягалась и делала подсечки. Ей усердно помогали бочки, пороги и неопознанные предметы. Полной сволочью оказался дверной косяк: бил исключительно в нос, причем очень больно. И не было рядом друга, который протянул бы руку. С которым они бы управились с распоясавшимся погребом. Который сказал бы: «Ты хороший парень, Фагнир! Обопрись на мое плечо», или: «Давай выпьем. Потому что ты – хороший парень… как там тебя… Фагнир!»

А где спрашивается, этот громила, которого он, Фагнир, приказчик сволочного купца Махара, спас, можно сказать, от смерти и который не по-дружески запер его в подвале? Почему не появляется? С ним вроде и баба какая-то, смугляночка, была, тоже могла бы подсобить…

Нет, все пришлось делать в одиночку. Доползти до дверей, дотащив два кувшина, перевалиться через порог, уворачиваясь от косяка, разбить драгоценные сосуды, вернуться за другими и, не теряя веры в успех, повторить все заново.

Целеустремленность и упорство наконец победили. Он и два кувшина целехонькими выбрались на свободу из погребного заточения. Успех надо было отметить.

«Ай-ай-ай,– сделал ужасное открытие Фагнир.– Кружки-то нету!» Он схватился за голову. И вместо привычных волос и ушей нащупал железку. Каска! Вот удача! Чем не кубок? Ну и молодец же ты, старина Фагнир! Почему бы не выпить прямо из горла и откуда на нем этот металлический головной убор, приказчик попытался не думать. Лишние вопросы – лишние проблемы. А проблемы он недолюбливал.

Фагнир наполнил Шлем до краев вкуснейшим белым шемским вином и, не отрываясь, осушил.

«Кажется, солнце уже село», – отметил наблюдательный приказчик и прямо на земле у открытого погреба забылся счастливым пьяным сном.

* * *

Целую вечность ничего не происходило и не существовало ничего: ни света, ни тени, ни движения, ни покоя. Не ощущалось ни верха ни низа, ни звука, ни запаха… не было даже его самого. Бессмысленным, бесплотным комком он парил в бездне пустоты, и даже не осознавал того – ибо некому было осознать что-либо.

А потом послышался зов. Зов шел отовсюду, из каждого уголка этой не-сущности и насквозь пронзал его нематериальное тело.

«Проснись, проснись, проснись!» – нараспев требовал голос, а точнее, целый хор, поющий в унисон; хор, в котором слышались голоса и зрелого мужчины, и юной девушки, и глубокого старца, и новорожденного младенца. И все же отчего-то он понимал, что зовет его один человек… вернее, одно существо, в безраздельной власти которого он находится.

Страх прокрался в его небьющееся сердце.

– Кто ты? – крикнул он ртом, которого не было.– Кто я? И где я?

«Проснись, проснись! – настойчиво пел голос, и нечем было зажать отсутствующие уши, чтобы не слышать этого зова.– Мы можем помочь тебе! Ты хочешь снова быть живым? Ты хочешь отомстить своему обидчику? Мы можем помочь тебе! Мы можем помочь тебе!»

– Кто ты? Кто я? О чем ты говоришь?

«Проснись, Амин! Проснись!»

Амин.

Амин, Амин, Амин…

И тут он все вспомнил. Вспомнил ненавистного дикаря, вспомнил черную волну, захлестнувшую его в момент, когда он умер… И жажда жизни, и ярость вновь охватили его.

– Да! – заорал он.– Да! Я хочу выжить! Кто бы ты ни был и где бы я ни находился, я хочу вернуться! Помоги мне!

«Мы поможем тебе, Амин, мы поможем тебе… Но и ты должен полечь нам…»

* * *

Сторож Кумарандж поставил наполовину опустевшую бутылку на столик и прислушался. Все было тихо. Странное скрежетание больше не повторялось.

– Крысы,– объяснил он, обращаясь к самому себе.– Наверняка это крысы. Проклятые толстые крысы, пришедшие полакомиться человечинкой. Ненавижу крыс.

С ледника, на этот раз отчетливее, донесся тихий шорох. Сторож кряхтя встал, подошел к запертой двери, из-за которой сквозило морозным холодом, и опять прислушался. Никаких сомнений: там, в последней обители бывших горожан, кто-то издавал царапающие звуки, скребся и шебуршал.

Кумарандж по возможности бесшумно снял со стены факел, прихватил прислоненную к столу палку с угрожающе торчащим из нее гвоздем – смертоносное для крыс оружие – и медленно приоткрыл холодную дверь. Изнутри потянуло ледяным воздухом; в свете факела вспыхнули искорки инея на стенах, на полу, на потолке, на кусках грубого холста, которыми были прикрыты тела усопших. Сторож поднял факел повыше и шагнул внутрь.

Обычно крысы, обнаглевшие, опьяневшие и отяжелевшие от дармовой жратвы, лишь поднимали свои крошечные глаза-бусинки и настороженно разглядывали того, кто незваным явился на их пиршество, но разбегаться не торопились. Это давало Кумаранджу преимущество, и он умудрялся насадить на острие своей дубинки по меньшей мере троих дармоедов, прежде чем остальные понимали, какая опасность грозит им, и успевали скрыться в многочисленных, давно прогрызенных дырах в стенах.

Сторож перехватил поудобнее рукоять дубинки и, двинувшись по узкому, с низким потолком помещению, вдоль стен которого разлеглись бывшие горожане в ожидании последнего своего пути – короткой дороги на кладбище,– принялся внимательно вглядываться в каждый темный уголок: проклятые крысы могли затаиться где угодно… Однако ничто не нарушало мертвую во всех смыслах тишину, ни шорох, ни движение. Попрятались, суки. Поумнели, что ли…

Кумарандж намеренно громко затопал башмаками, намереваясь вспугнуть крыс и вынудить их покинуть свои убежища, и его старания увенчались успехом – со стороны мертвяков, устроившихся на ночлег в самом дальнем углу ледника, раздалось ответное шуршание. «Ага, вот вы где,– усмехнулся про себя старик.– Ну, ждите, ждите: к вам гости приехали…»

Свет факела отбрасывал колеблющиеся тени, и казалось, что покойники шевелятся, силясь встать со своих морозных лож. Кумарандж медленно продвигался вперед, зорко вглядываясь в полумрак, выискивая проклятых грызунов. «Еще парочка,– подумал он,– и будет ровно пятьдесят. Ну где вы там, вылезайте. Поговорим».

Он дошел до противоположной стены ледника; с потолка свисали длинные клыки льда, а в самом углу находилось тело мертвого гладиатора. Кумарандж поднял факел повыше. Что за ерунда, почему тут так темно? Неверный свет факела, казалось, тонул в непроглядной мгле, что затянула собою эту часть покойницкой. И отчего-то очень холодно – гораздо холоднее, чем в других уголках покойницкой…

– Давайте же,– вслух поторопил свою дичь сторож.– Вылезайте. Я вам подарочек приготовил.

И получил неожиданный ответ, от которого похолодело сердце старика.

– Э-э-э-э-э…– донеслось из-под дерюги, укрывающей труп гладиатора; звук, будто бы рожденный в самом сердце Мира Демонов, звук, полный муки и страдания, приглушенный, невнятный, но несомненно издаваемый живым существом… хотя —существом ли? Живым ли?..

Виной ли тому были колеблющийся свет факела, рождающий иллюзию того, что покойники движутся, или гнетущая атмосфера склепа, либо же неугомонные крысы, посчитавшие за благость наведываться в эти места пообедать, но на миг Кумарандж почувствовал неосознанный страх, которого никогда доселе не испытывал в этом пристанище мертвецов. Рука, держащая факел, задрожала, и по заиндевевшим стенам заплясали зловещие тени. Что это? Игра света? Или тело мертвого гладиатора действительно пошевелилось под холстиной?

Сторож наклонился над трупом.

По городу бродили всевозможные легенды и слухи об оживших мертвецах, ходячих покойниках и выбравшихся из могилы похороненных, однако Кумарандж, разумеется, в них не верил и лишь посмеивался над ними – ведь работал он в таком месте, где любому очень быстро становилось ясно: если мертвецы и способны возвращаться в мир людей, то это происходит не здесь, не в Вагаране. Поэтому сторож без всяких колебаний и опасений взял свою дубинку наизготовку и сдернул дерюгу с головы бывшего гладиатора, ожидая увидеть под ней копошащихся жирных крыс. Но то, что открылось его взору, было стократ страшнее десятка грызунов, пожирающих лицо мертвеца. Разум сторожа пребывал в оцепенении, но тело отреагировало быстрее, и по старым, латаным-перелатаным штанам Кумаранджа потекла горячая струйка мочи.

– Э-э-э-э-э…– выдохнули посиневшие губы трупа, холодные веки медленно поднялись, обнажая безжизненные глаза нечеловечески оранжевого цвета, красные зрачки уставились на замершего старика, а мертвая рука рывками согнулась в локте; пальцы были скрючены, подобно когтям стервятника.– Э-э-э-э-э…

– Иштар, забери меня вместе с потрохами,– прошептал потрясенный Кумарандж.– Это что еще за…

Однако закончить фразу ему не дали: рот покойного гладиатора вдруг растянулся в хищной улыбке, на губах выступила черная пена, и мертвенно-бледная рука, рванувшаяся вверх со стремительностью и неожиданностью атакующей кобры, ухватила старика за глотку.

Кумарандж издал булькающий звук, факел выпал из его ослабевшей ладони, и вся сцена окончательно погрузилась во тьму. В кромешной мгле старик почувствовал, как его горло сминается под нажимом пальцев, сильных, точно выточенных из металла, вооруженных острыми ногтями, длинных настолько, что сомкнулись на морщинистой шее в кольцо. Больше он не успел почувствовать ничего: восставший к жизни гладиатор сломал ему хребет одним сжатием кулака, а потом резко отвел руку в сторону.

Шея несчастного сторожа осталась в кулаке ожившего трупа; голова, лишившись опоры, отделилась от тела и покатилась в угол; само же тело с глухим стуком рухнуло на пол. Из разорванных артерий толчками хлынула кровь, с шипением встретилась с пламенем валяющегося неподалеку факела и загасила его. Покойницкую окутал плотный, душный саван черноты. Но бывшему гладиатору не нужен был свет: его светом была тьма, во тьме он видел и чувствовал себя гораздо увереннее и спокойнее.

Тот, кого прежде называли Амином, встал со своего хдадного ложа и потянулся всем телом. Он ощущал небывалый даже для него прилив сил; в мертвом мозгу роились новые, неведомые человеческому существу мысли, небьющееся сердце переполняли новые, необъяснимые человеческим языком чувства. Шах Джумаль, его хозяин и отец, был забыт: теперь у Амина появились другие хозяева – более могущественные, хоть пока и невидимые, более щедрые, хоть пока и отдаленные от него на невообразимое расстояние. И эти хозяева приказывают ему действовать. И он должен повиноваться. Может повиноваться. Хочет повиноваться.

Амин поднял голову и издал вопль, от которого едва не рухнули стены этой юдоли смерти, вопль, который был слышен за пять кварталов от покойницкой… вопль, предвещающий гибель всему живому на земле.

* * *

– Что это? – Минолия ухватила Веллаха за рукав.– Ты слышал? Кажется, кричал кто-то…

– Может быть,– ответил ее спутник.– Или собака воет. Не отвлекайся, Минолия. Мы должны найти Шлем до темноты, а ведь уже смеркается, видишь?

Действительно, солнце уже коснулось края городской стены, и на Вагаран наползали синие тени, придавая кварталам полуреальный вид старой фрески. Народу на улицах поубавилось, лоточники сворачивали свой товар, купцы закрывали лавки, Хозяева питейных заведений помогали выбраться наружу последним, принявшим лишку завсегдатаям. Город готовился ко сну – до утра, когда вновь откроются кабаки и торговые ряды, когда улицы огласятся шумом толпы и криками зазывал, как было всегда, изо дня в день, из года в год… И никто из горожан даже не подозревал, что эту ночь переживет лишь один человек. Фагнир.

Веллах и Минолия быстро шли по пустеющим улицам. Мужчина шагал широко, быстро, и девушка с трудом поспевала за своим спутником. Теперь, когда наводнившие Вагаран члены Ордена облачились в обычные одежды, многие смогли бы убедиться, что это самые обыкновенные люди, а вовсе не монстры, как утверждала молва,– смогли бы, знай они, что перед ними не простые запоздалые пешеходы, а именно служители пресловутого Неизвестного.

Веллах, рослый худощавый мужчина с темными волосами и небольшими светлыми усиками щеточкой, тонкими бледными губами, над которыми: свисал длинный прямой нос, придававший его облику несколько птичий вид, был одет в костюм, по которому никто бы не смог угадать, к какому сословию или в какой гильдии принадлежит хозяин. Подобно мужчине, его спутница – зеленоглазая девушка с развевающейся за плечами копной соломенных волос, кажущихся золотыми в красноватом свете умирающего светила носила неопределенное просторное платье с широкими рукавами, в которых удобно прятать небольшой дамский кинжал; платье было бледно-зеленого цвета, а голубая полоска на правом рукаве подсказала бы встречному горожанину, что она замужем, поэтому, увы, нет смысла пытаться заигрывать с этой красавицей.

Веллах приходился ей старшим братом, но об этом знали лишь он сам, сестра, да Орландар, Магистр Ордена Последнего Дня. Когда Веллаху было двенадцать, мать родила Минолию, но сама умерла при родах, и с тех пор родителей девочке заменил брат (отца он не помнил – Орландар рассказывал, что тот погиб во время неудачной попытки первого и последнего мысленного контакта с мудрецами Древних). Минолия во всем слушалась Веллаха и с младых ногтей стала верной служительницей дела Ордена. Романтик по природе, она часто представляла себе возвращение Древних – сильных, красивых, умных существ, чье знание и опыт были уничтожены слепой яростью неестественного Человека. Она не любила существующую цивилизацию; люди представлялись девушке грубыми, похотливыми, злыми и глупыми созданиями, недостойным называться хозяевами земли. Напротив, именно представители мертвой расы, те, что появились на планете задолго до человека, и должны по праву владеть ею во всем своем могуществе, мудрости и славе. Она часто расспрашивала других членов Ордена о том, как выглядят, что представляют собой Древние, но никто не мог дать ей исчерпывающего ответа: никто и не знал этого ответа. Поэтому Минолии оставалось лишь мечтать и рисовать в воображении грядущее царство мира, покоя, справедливости. Теперь же ее переполняли радость и гордость оттого, что она стала свидетельницей исполнения предсказания.

– Веллах, ну не беги ты так, я не поспеваю. Куда ты летишь? Ведь пророчество сбылось, Древние возвращаются! Чего мы торопимся?

– Помолчи, сестренка,– на ходу ответил брат.– Нам надо отыскать кое-что. Разве ты не слышала, что сказал Магистр?

– Слышала, но зачем искать? Врата открыты, скоро Древние выйдут к нам. Скоро мир и так изменится, к чему нам какой-то старый Шлем?

– Я не знаю. Но раз Магистр сказал, значит, надо найти…—Веллах и впрямь не имел представления, почему Шлем был так важен для Орландара. Однако слово Магистра не подлежало обсуждению.– Ты ничего не чувствуешь?

– Нет. Пока нет.

– А ты правильно произнесла заклинание?

– Ну Веллах, ну что ты придираешься! Заклинание я знаю назубок, ты не раз проверял меня!

– Не сердись, Минолия. Просто я беспокоюсь. Смотри, солнце уже скрылось за стеной. А Магистр говорил, что если Шлем не будет найден к полуночи, то все наши усилия могут пропасть втуне.

Он остановился и сосредоточился на эманациях, пронизывающих все сущее и недоступных чувствам простых людей. Однако ни Веллах, ни Минолия не были простыми людьми: заклинание, которое они выучили во время обряда Посвящения и повторяли каждый вечер, помогало им настроиться на магическую волну и ощутить местонахождение волшебного Шлема.

Ничего. Шлем будто в воду канул…

Впрочем, расстояние, на котором действует это заклинание, было небольшим. Возможно, Шлем находится в другой части города. В богатых кварталах, например. Или вообще за городской чертой.

– Вот что, сестренка,– сказал Веллах, когда понял всю тщетность своих попыток отыскать пропажу.– Нам надо разделиться. Так мы только сужаем круг поисков. Отправляйся наверх, в район зажиточных горожан, а я поищу здесь, среди домов простых торговцев.

– А если я найду Шлем, как мне отнять его у этого великана?

– Ну, малыш, ты ведь знаешь заговор Разбитый Сосуд. Тот, кто украл наш Шлем, всего лишь обычный воин, не колдун, к тому же ему неизвестно, что Шлем не простой. Он не устоит против этого заклинания. А когда упадет, хватай Шлем и бегом в монастырь, к Орландару. Поняла?

– Да… А как же ты?

– Я справлюсь, Минолия. Помни, ты должна успеть до полуночи. Если Шлем не найдешь, все равно возвращайся в монастырь – возможно, кто-нибудь из братьев уже отыскал его. Может быть, это буду я.– Веллах ободряюще улыбнулся.– Торопись, малыш. Я верю, что Шлем найдешь именно ты.

Минолия едва заметно улыбнулась в ответ, приподнялась на цыпочки и чмокнула брата в щеку.

– Хорошо. Я сделаю, как ты просишь. Будь осторожен, Веллах.

– Конечно, сестренка. Что может со мной случиться в этом тихом городишке?

Они на мгновение обнялись, и каждый, на ходу внимательно прислушиваясь к эманациям, зашагал своей Дорогой: Веллах направо, в кварталы торговцев, Минолия – вверх по дороге, ведущей в богатые районы.

* * *

Харчевня «Стреноженная вошь» выделялась среди подобных заведений в квартале, где лепились друг к другу лачуги бедняков, обилием входящих-выходящих людей, кои обычно именуются «всяческим сбродом». Физиономии посетителей утопающей в грязи харчевни уж точно никто не назвал бы лицами, зато так и лезли на ум слова вроде «морды», «хари», «рыла», а следы на этих рылах указывали на знакомство с плетьми стражников, кулаками тюремщиков, щипцами и клеймами палачей. Эти люди, как и крысы, предпочитали вести ночной образ жизни; одежда на них местами топорщилась, и только невинный младенец мог подумать, что под лохмотьями скрывается нечто безобидное.

Снаружи у двери, прислонившись к стене заросшей волосами тушей, скрестив на груди ручища, внимательно оглядывал приближающихся к порогу «Стреноженной вши» необъятный детина со рваными ноздрями и обрубками ушей. Ненароком оказавшийся у входа харчевню случайный прохожий, узрев такую образину вряд ли рискнул бы переступить порог. Впрочем, его – случайного – и не пустили бы.

Внутри, за замызганными столами, в незамысловатых развлечениях проводили свободное от охоты за поживой время те, кто отлично знал и понимал друг друга; играли в кости, пили, тискали веселых женщин и тешили себя поножовщиной – не забывая также и обсуждать будущие дела.

Сейчас, побросав свои забавы, завсегдатаи «Стреноженной вши» столпились в центре зала, вокруг стола с водруженным на него стулом, на котором не менее величественно, чем Хашид на троне, восседал невысокий худощавый шемит в черных шальварах, заправленных в сапоги, и темно-красной просторной рубахе. Со своего пьедестала он ронял слова, как скупец бросает деньги нищим, редко и понемногу, и слова те внимающие ловили с такой жадностью и любовью, будто сам Митра снизошел до беседы с ними.

– …Грязная Пасть: Рыночная площадь и Тройной квартал. Факельщик: от Юго-Восточных до храма. Гнойник: от казарм до холма Столетия. Не убивать. Увидел – пускай гонца. Я – здесь. Возьму живым. Сам.

Среди окруживших стол людей вспыхнули шепотки удивления и восторга. Давно, давно волк не покидал свое лежбище. Шемит по кличке Фенди, король вагаранских воров, правил беспрекословно подчиняющимся ему отребьем, не выходя за стены «Стреноженной вши». Зачем? До самых дальних уголков Вагарана с быстротой крылатых коней долетали процеженные им сквозь зубы слова, а приказы исполнялись еще быстрее. Власть его держалась на том, что он никогда никому ничего не прощал, даже малейшего ропота. Каждый из посещавших «Стреноженную вошь» когда-нибудь да становился свидетелем его расправ над решившими посвоевольничать. Ослушник не успевал показать свое недовольство, как дергалось красное рубашечное пятно, и, выброшенное из него, впивалось в глаз или горло строптивого блестящее стилетное лезвие. Вдобавок не было причин жаловаться на справедливость при дележе добычи или неумелую организацию воровских дел. Голова у шемита варила что надо.

Сегодня, едва прослышав про обещанную за поимку варвара-гладиатора награду, Фенди объявил сход. Описав наружность беглеца, главарь вагаранских воров распределил своих псов по городу и приказал, подняв во всех кварталах на ноги нищих, осведомителей и наводчиков, отыскать дорого оцененного раба и незамедлительно донести ему, где тот схоронился. Дальше атаман будет действовать сам. Как он замыслил взять живьем такого, судя по сведениям, опасного, непобедимого воина? Или в планы Фенди входит уговорить того вступить в шайку?.. На подобные вопросы никто, конечно, не отважился. Надо только выполнять то, что приказано. И выполнять хорошо.

– Ну? Чего ждете, гниды? Вон отсюда!

Едва было произнесено последнее слово, как харчевня «Стреноженная вошь* опустела. Лишь на своем троне остался погрузившийся в думы главарь, да у входа тоже никогда не покидавший пределов харчевни детина с рваными ноздрями.