Текст книги "Козёл Иуда (ЛП)"

Автор книги: Грег Гифьюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

На полях Шина написала: Эпизодическая память / Семантическая память.

Ленни искал на страницах упоминания о том и другом и в конце концов нашёл отрывки, в которых автор ссылался и давал определения для обеих.

Эпизодическая память – способность вспомнить, например, что год назад вы ездили в отпуск на Багамы.

Семантическая память – способность помнить, что такое отпуск.

«То, что мы видим, – отметила Шина на полях, – и не только то, что мы помним, но и то, как мы помним, не всегда одно и то же. Это может быть редко».

Его глаза опустились к низу страницы. Написанное ручкой и подчёркнутое для выразительности было предложение:

«Даже воспоминания о том, что мы видели в зеркале, ошибочны. Может быть, это всё херня».

Последнее замечание бросилось ему в глаза не из-за подтекста, а потому, что оно казалось таким нехарактерным для Шины, которую он знал. Это не походило на его воспоминания о ней. У неё было отвращение к ругательствам, и он мог припомнить, что она ругалась перед ним только один или два раза.

Или эти воспоминания тоже были ошибочными?

«Из всех вещей, что я только что прочитал, это выделяется особенно», – подумал он.

Ленни устало швырнул книгу обратно в коробку. Головная боль, начавшаяся у основания шеи, распространилась на затылок, вызывая стреляющие острые боли за ушами.

«Я никогда не хотела, чтобы это произошло».

Действительно ли Шина предполагала, что она каким-то образом пробудила существ из какого-то другого мира? Существа, обитающие в зеркалах, замаскированные под наши собственные отражения? Неужели она так далеко зашла?

«Это ты, Ленни?»

Даже если бы это было правдой, согласно её собственным заметкам и справочным материалам, разве она не смогла бы добиться этого только с помощью кровавых ритуалов?

«Я не думаю, что смогу это остановить».

Он дрожал, несмотря на жару. Перед его мысленным взором пронеслись сны о Шине, истекающей кровью, с ручкой, засунутой глубоко в её руку, с разорванными венами, извергающими малиновый цвет…

Борясь изо всех сил, чтобы сдержать нарастающий ужас, Ленни отступил в угол комнаты и медленно опустился на пол. Он обхватил себя руками и уставился на лампу. Её свет давал некоторое утешение, но паранойя и страх брали верх.

Ленни смотрел на свечение в течение, казалось, часов, отчаянно цепляясь за остатки контроля. Он чувствовал себя беспомощным ребёнком, потерявшимся в море и изо всех сил пытающимся остаться над водой. Как бы сильно он ни боролся, в конце концов он проскользнёт под поверхность и умрёт. Он знал это, но продолжал бороться. Если бы это не было так безнадежно, он мог бы назвать это храбростью. Но у обречённых такой роскоши не было. Он сказал себе, что не будет спать – не может спать, – но в конце концов так не сделал. Когда волны настигли его, он проглотил ночь и по спирали устремился вниз сквозь жидкую тьму ко всему, что его ждало.

Там, в ужасающих глубинах собственных мучений.

7

Он помнил её физически по частям. Глаза… уши… губы… её волосы… человеческие осколки, свободно плавающие и расчленённые, обрывки – дроби – но редко целиком… грудь… её живот… «киска»… её задница… её ступни… клочья и наспех реконструированы; недостающие части заполнялись мраком, вздохами и шёпотом; лоскутное одеяло ночи. Только всё это не имеет значения, её сущность остаётся. Он всё ещё может чувствовать её, её вкус и запах… иногда даже сильнее, чем когда он держал её в своих объятиях.

Закутавшись в одеяла, они вместе сидят на пожарной лестнице. Из квартиры на третьем этаже они могут видеть вдалеке Бостон Коммон: парки, деревья и пруд. На пожарной лестнице прохладно, но безумно романтично. Снег изящно падает крошечными крупинками, бесшумно покрывая спящий город ранним воскресным утром. Ленни думает, что внешний вид города приобретает устаревший и волшебный вид, как те очаровательные снежные сцены в старых голливудских фильмах. Как Джимми Стюарт и Ким Новак в фильме «Колокол, книга и свеча».

Тогда он ещё не знает, что никогда больше не почувствует ничего подобного. Эти нежные моменты навсегда останутся в памяти, но просто вне его досягаемости.

Впервые они обсуждают свою домашнюю жизнь, свои семьи. Он рассказывает ей о том, что был единственным ребёнком, о своих родителях – его матери, кассире банка, отце, электрике, – и о своих мечтах однажды стать великим актёром. Он видит, как они устали, говорит он, как несчастны они делать то, чего никогда не хотели делать, и живут жизнью, о которой никогда не мечтали. Они устроились и теперь топчутся на месте, по-своему довольные, но не совсем счастливые. Он объясняет, как он начал играть в театральных постановках средней школы, и как на протяжении всей средней школы он учился и работал над карьерой в искусстве, чтобы сначала получить стипендию в колледже, которой он сейчас пользуется, а затем продолжить обучение в Нью-Йорке с великими в Актёрской студии. Это всё, что он когда-либо хотел, всё, что он знает. Его родители годами пытались завести ребёнка, и когда он родился, его мать чуть не умерла при родах, так что другого у них не было. Он – их надежда, говорит он ей. Он заставит их гордиться и добиться того, о чём они могли только мечтать.

Своим обычным мягким и задумчивым голосом она рассказывает ему о том, что в её семье она самая младшая, о том, что её сестра старше и имеет больше общего с их матерью, и как иногда кажется, что они настроены против неё. Она как бы на расстоянии от них, запоздалая мысль. Её мать и сестра любят её, объясняет она, и она любит их. Но это не то же самое. Она рассказывает о своём отце, человеке, которого никогда не знала, и о том, как ей больно осознавать, что он бросил её, даже не взглянув на неё. Она надеется стать журналистом, автором важных и убедительных работ, которые информируют, помогают и бросают вызов людям. И она говорит о своём желании иметь собственную семью, чтобы однажды иметь возможность жить жизнью, как в какой-нибудь книге, которую она представляла с детства. Муж, дети, много домашних животных, хороший дом и достойная работа, любить и быть любимой – это её мечты.

– Это хорошие мечты, – говорит он ей, прижимая её к себе, обвивая руками её мягкие, нежные плечи.

Но даже тогда он не может быть уверен, действительно ли это он на пожарной лестнице, или он просто играет роль, которая соответствует сцене, как он это часто делает. Может, и нет разницы. Для Ленни никогда не существовало разницы.

– Это всё мечты, – грустно говорит она, – по крайней мере, для меня.

– Ты достигнешь их.

– Но не с тобой.

Снежинки собираются в её тёмно-рыжих волосах, как сахар. Он нежно проводит рукой по её голове. Тепло его пальцев растапливает снег.

– С кем-то ещё, – говорит он, – с кем-то, кто может дать тебе жизнь, которую ты хочешь и заслуживаешь.

– Это не имеет значения. Вы все оставите меня. Все так делают. Мой отец бросил меня, оба бойфренда, которые у меня были до того, как ты появился у меня, даже мои школьные друзья бросили меня. Это то, что делают со мной люди.

– Даже когда это закончится, мы всегда будем друзьями, Шина. Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, я буду рядом.

Она улыбается ему, но он видит, что она верит в это не больше, чем он.

– Возможно, ты захочешь быть рядом, – говорит она, её глаза становятся влажными, – но тебя не будет.

– Почему ты плачешь?

Она кладёт голову ему на грудь.

– Я люблю тебя, Ленни.

Она впервые говорит ему об этом. В ответ он чувствует панику.

– Я люблю тебя, – снова говорит она.

Он не отвечает, делает вид, что не слышит.

– Не злись.

Со вздохом он ускользает от неё, прихватив с собой достаточное количество одеяла, чтобы оставаться укрытым, когда он прислоняется к перилам и смотрит на общественные места.

– Я не злюсь.

– Что тогда?

– Я не хочу, чтобы ты любила меня.

– Любовь не заботится о том, что кто хочет.

– Я сказал тебе, как всё будет. Я никогда не лгал и не вводил тебя в заблуждение.

– Я знаю, что ты не чувствуешь того же. Всё в порядке, я…

– Откуда ты знаешь, что я чувствую?

– Я знаю, что ты не любишь меня в ответ.

Пройдут годы, и Шина будет потеряна для него навсегда, прежде чем он поймёт, что любил её.

Не говоря больше ни слова, она сбрасывает одеяло и медленно встаёт, вцепившись руками в перила. Ленни, всё ещё сидящий в углу пожарной лестницы, смотрит на неё. Она стоит обнажённой перед ним и остальным городом, её бледная кожа такая белая в контрасте с её рыжими волосами. Снег падает на неё, и она дрожит, но не пытается прикрыться.

– Что ты делаешь? – ошеломлённо спрашивает Ленни.

Руки Шины скользят вниз по её груди, по животу и между ног. Её глаза не отрываются от его взгляда, даже когда её рот открывается. Она похожа на животное в жару, побеждённое и неспособное бороться с желанием, пробегающим через неё. Её губы кривятся в безмолвной ухмылке, глаза полны страсти.

– Шина, – говорит он, потянувшись к ней. – Стой, ты…

Её пальцы проникают глубже внутрь неё, и она стонет, задыхаясь от собственной слюны, когда её грудь соблазнительно вздымается. Она смотрит на город, надеясь, что кто-то ещё её видит, соблазняя мир посмотреть.

– Иисус…

Ленни вскакивает на ноги и накидывает на них одеяла. Когда они падают на их обнажённые тела, он обвивается вокруг неё и зарывается лицом в её шею. Вместе они возвращаются в квартиру.

Ночь сворачивается, скользит и бежит, как тёмные пороги, живая и яростная, меняющая всё на своём пути, постепенно ломающая её, растворяющая слои времени и расстояния, пока то, что давно погребено в ней, не начинает всплывать, рождаясь заново среди бойни тьмы, предполагаемое искупление. Забытые голоса проносятся сквозь года, камни прыгают по гладкой воде, мысли мчатся сквозь безумие грёз и ночных кошмаров.

«Очисти меня от моего греха…»

Они вместе в квартире. Соседи Шины по комнате все уехали домой на выходные, поэтому в квартире тихо и пусто. Их занятия любовью завершились, она и Ленни лежали в постели, разделяя косяк, уже не закутавшись в одеяла, а друг друга, тела влажные и тёплые.

– Я не могу понять тебя, – говорит он, выдыхая и передавая ей косяк.

– Я не знала, что ты пытаешься.

– В ту минуту, когда я думаю, что знаю тебя, ты делаешь то, чего я никак не ожидаю.

– У каждого есть две стороны, Ленни.

– Но не все их показывают.

– Я не показываю и ту, и другую всем.

– Только мне?

Она возвращает косяк.

– Я этого не говорила.

– Ты такая тихая, застенчивая и невинная, и вдруг ты выходишь из-под контроля, ты ведёшь себя как…

– Шлюха?

Он смотрит на неё, пытается прочитать её глаза. Ничего не выходит.

Или это всё, что он видит? Пустоту?

– Тебе нравится эта сторона меня? – спрашивает она. – Это заводит тебя, не так ли?

– Да, иногда.

– И?

– Это действительно ты или просто то, что, как ты думаешь, я хочу?

– Это имеет значение?

– Конечно, это имеет значение.

– Почему?

– Потому что, если это не ты настоящая, как я могу узнать тебя?

– Тебе не обязательно знать меня, – напоминает она ему. – Совсем.

– То, что это не будет длиться долго, не означает, что мне на тебя плевать. Мне не плевать, хорошо? Нет.

Она мечтательно улыбается.

– Я верю тебе.

– И эта твоя сторона беспокоит меня.

– Почему?

– Тебя это не пугает?

Она опускает голову ниже к его груди, уткнувшись носом в его сосок.

– Всё время.

– Тогда зачем ты это делаешь?

– Ты спрашиваешь, как будто у меня есть выбор.

– А его нет?

Он снова предлагает ей косяк. Она отмахивается.

– Это такая же настоящая я, как и моя милая невинная сторона.

– Может быть, так всё и есть. Тебе всего девятнадцать. Ты ещё не знаешь, кто ты.

– А ты?

– Нет, не совсем знаю, но… – он делает ещё одну затяжку и бросает косяк в пепельницу на тумбочке.

– Возможно, я больна. Может быть, я нимфоманка или что-то в этом роде.

Он не может понять, шутит ли она.

– Ты пытаешься найти свой путь и определить себя одновременно. Мы оба такие.

– А что, если всё наоборот? Что, если это так просто и всегда находится внутри нас, и всё, что нам нужно сделать, это прислушаться и открыться этому?

– А что, если однажды это поставит тебя в очень плохую ситуацию?

– У всего есть последствия, Ленни. Но одно я знаю точно: мы никогда больше не будем такими, как сейчас. Всё это будет вчерашним днём ​​и воспоминаниями, прежде чем ты это узнаешь. И мы оба оглянемся назад и отдадим всё, чтобы снова стать молодыми и счастливыми хотя бы на день, на час. Что бы ни случилось, хорошее или плохое, мы больше никогда не почувствуем себя неуязвимыми.

– Но мы не неуязвимы.

– Нет, это иллюзия. Но это красиво, ты не находишь? Это недолговечно, но это так прекрасно, что иногда мне хочется плакать, потому что я знаю, как и все остальные, мы станем старше и забудем, как быть такими, – она приподнимается на локтях, и её волосы падают ей на лицо. Она отталкивает их за ухо и наклоняется ближе, её грудь прижимается к его груди. – Возможно, нам вообще не нужно тратить свою жизнь на поиски себя. Может быть, мы начинаем со знанием дела и с самого начала всё делаем правильно, а время и возраст сбивают нас с толку. Может быть, так мы теряем себя. Разве это не может быть? Может быть, мы тратим жизнь не на то, чтобы найти себя, а на то, чтобы вернуть всё, что мы потеряли?

Он думает об этом какое-то время.

– Что ты чувствуешь, когда делаешь такие вещи?

– Силу.

– Но ты такая свободная, когда ведёшь себя так, ты почти заставляешь меня…

– Поверить? Это актёрская игра, или на самом деле мы с тобой?

Внезапно столкнувшись с чувством темноты и отстранённости, Ленни закрывает глаза, не желая смотреть на неё прямо сейчас.

– Я не знаю.

– Ты действительно не понимаешь, не так ли?

Одна рука движется вниз по её спине и на её ягодицы. Она поворачивается ближе, и они целуются, её язык переплетается с его.

Она отстраняется, облизывает его ухо и шепчет:

– Возьми меня.

Ленни берёт её лицо в свои руки и притягивает к себе. Они снова целуются, и на этот раз, когда страсть нарастает, он чувствует, как она шевелится, её обнажённое тело трётся и скользит по его собственному, когда он сжимает челюсть настолько, что её язык должен пройти через его зубы, прежде чем она сможет отстраниться. Он кусает ровно настолько, чтобы причинить ей боль, но не настолько, чтобы потекла кровь. Она стонет и переворачивается на живот, поднимая свою задницу в воздух, предлагая ему раскрытую вагину и оглядываясь через плечо с тем же огненным взглядом, который у неё всегда был, когда она вела себя так.

– Сделай это. Пожалуйста, просто сделай это.

Темнота возвращается, но звуки и ощущения остаются. Их стоны и вздохи… скользящая и шлёпающая влажная плоть… её крики и мольбы о том, чтобы он причинил ей боль… и его ужасающая способность исполнять это желание… всё это где-то глубоко в черноте… покрывая его теперь, как погребальный саван…

И вот эта тварь снова здесь, со своими искривлёнными рогами и нечеловеческими глазами, наблюдающими за ним сквозь ночь… бездушные, пустые глаза… ни живые, ни полностью мёртвые. И Шина, она тоже рядом, он слышит её испуганное, учащенное дыхание. Он чувствует запах её вагины вместе с землистым запахом животного, доносящимся по песку с морскими ветрами. Прямо за своими босыми пальцами ног он может видеть, как кровь Шины стекает по песку, смачивая его, образуя лужи… так много крови, что она не может быть только её…

– Я люблю тебя, Ленни. Я люблю тебя.

8

Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что вокруг него падает не снег, а стекло. Посыпавшись мелкими осколками и брызгами тумана, куски резали и кололи его, падая. Он закричал, глядя в шторм, заставляя свои глаза оставаться открытыми, даже когда они были проколоты и начали кровоточить. Он чувствовал песок, грубый и зазубренный, во рту, на языке, скрежещущий по дёснам. Он ощущал вкус крови, заполняющей промежутки между зубами и внутренней стороной щёк, поднимающейся из задней части горла и смешивающейся со стеклом в виде густой пены, которая текла по его изуродованным губам и капала с подбородка.

Только что Шина стояла перед большим зеркалом и смотрела в него глазами, ставшими чёрными и гладкими, как полированный оникс. Тогда она тоже закричала. Больше ярости, чем боли, её визг казался маловероятным для такой слабой, но прорвался как звук сирены, взорвав зеркало и разбив его на куски.

Последовало жуткое молчание. Вдалеке Ленни услышал что-то ровное и медленное, похожее на дуновение далёкого ветра, но вскоре понял, что это его собственное неглубокое дыхание звенело в ушах. Он знал, что свернулся калачиком на боку, но в кромешной тьме не чувствовал ни направления, ни ситуации.

Его окружали воспоминания, мародёры, стремящиеся к уничтожению.

Ленни проснулся от проливного дождя. Он оказался на полу в гостиной, сидя в том же углу, куда уединился прошлой ночью. Дождавшись, пока его зрение и разум синхронизируются и он сможет быть уверен, что полностью проснулся, он с трудом поднялся на ноги. Его спина, плечи, шея и ноги болели, а руки были сжаты в кулаки так сильно, что они затекли. Направляясь на кухню, он энергично тряс руками, пока булавки и иглы не отступили.

Ледяной дождь с непрекращающимся стуком барабанил и заливал окна, а устойчивый ветер хлопал по дому. Конструкция скрипела и стонала то ли в агонии, то ли в неповиновении, он не мог понять.

Он закурил сигарету как раз в тот момент, когда зазвонил его мобильный телефон. Ленни проверил идентификатор звонящего. Уолтер.

– Привет, – Ленни кашлянул, прочистил горло.

– Я разбудил тебя?

– Нет, я встал, я встал минуту назад. Как дела?

– Получил твоё сообщение, просто не было возможности перезвонить тебе до сегодняшнего утра. Я справился с интервью. Этот агент теперь представляет меня.

– Отлично, Уолт. Поздравляю.

– Он уже записал меня на прослушивание. Я улетаю на побережье на следующей неделе, ты можешь в это поверить?

Когда Ленни не ответил, он сказал:

– Ты в порядке?

Он протёр глаза и кивнул в трубку.

– Да, я продаю это место, иду сегодня к агенту по недвижимости и убираюсь отсюда к чёрту. Ты проверил Табиту?

– Я заезжал к тебе прошлой ночью. Как обычно, она была пьяна в хлам. Я прибрался и приготовил ей суп. Она продолжала говорить мне, чтобы я пошёл на хуй, ведь она принцесса. Потом она начала плакать. Не знаю, как ты это терпишь, чувак. Я имею в виду, ты так и не рассказал мне всю историю о той другой бабе, которая оставила тебе дом, но я знаю, что там много твоей вины и плохих воспоминаний. Всякое случается, Ленни, ты не можешь наказывать себя вечно. Как будто ты переживаешь из-за этой цыпочки Шины, жившей миллион лет назад, поэтому, чтобы компенсировать это, ты позволил Табите нагадить на тебя. Ты расплачиваешься, что ли? Жизнь слишком коротка.

– Не всегда.

– Я беспокоюсь о тебе, приятель. В последнее время ты был не в себе, и – смотри, ты – чёрт, все мы в искусстве немного сумасшедшие, не так ли? Но ты не можешь позволить этим вещам внутри тебя взять верх. Как в старом фильме Рональда Коулмана «Двойная жизнь», помнишь? Он так глубоко вживается в роль Отелло, что срывается и сходит с ума, потому что не может отделить роль от реальной жизни. Жить чужой реальностью опасно, Ленни, понимаешь?

Ленни сжал телефон так сильно, что у него заболела рука.

– Я просто устал.

– Ты был истощён и напряжён в течение нескольких месяцев. Один там, со всеми этими старыми призраками и прочим дерьмом, это не способствует тому, чтобы ты собрался и был в форме.

– Я больше не могу бегать. Эти старые призраки охотились за мной всю мою жизнь. Теперь они загнали меня в угол. Здесь.

– Ты выставляешь эту собственность на рынок и возвращаешься домой как можно скорее. Понял?

Усталый, Ленни прислонился к стене.

– Я скоро вернусь. Тогда поговорим.

– Позвони мне, как только отправишься в путь.

– Хорошо, – Ленни захлопнул телефон и бросил его на кухонный стол.

Дождь продолжал идти. Но ничего не очистил.

* * *

Ленни схватил свою маленькую сумочку с туалетными принадлежностями и вошёл в ванную. Он двигался осторожно, остановился в дверном проёме и наклонился, пока его лицо не появилось в зеркале над раковиной. Ничего не казалось необычным. Он всё ещё выглядел усталым, его лицо было бледным, а под глазами – тёмные мешки.

– Что, чёрт возьми, ты ожидал увидеть? – спросил он себя.

Не удосужившись ответить, Ленни включил воду в раковине, ополоснул лицо, потом вытерся полотенцем и снова стал рассматривать не только своё отражение, но и всё остальное, что отражается в зеркале. В конце концов, он отвернулся.

Пописав и быстро почистив зубы, он вернулся на кухню. Вместе с ним пришёл страх. Он не мог поколебать его.

Тем не менее, он не мог уехать, пока. Он решил сделать ещё одну остановку, прежде чем отправиться в город, чтобы найти агента по недвижимости. Здесь произошло что-то ужасное, и единственным человеком, к которому он мог обратиться, была Мередит Кемп. Если существовала какая-либо дополнительная информация о том, что Шина пережила в дни, предшествовавшие её смерти, Мередит, скорее всего, владела ею.

Решив уехать до захода солнца, он накинул пальто и вышел под ледяной ливень.

* * *

Ленни шёл по двору, его глаза постоянно двигались, вглядываясь в линию деревьев, насколько это было возможно. И снова на него напало это ощущение, что за ним наблюдают, но не было никаких признаков маньяков с топорами или разгневанных призраков, только дождь, хлынувший с угольно-серого неба.

Он добрался до тропы за мастерской, о которой упоминала Мередит, и остановился у её начала, наблюдая за брызгами и каплями мокрого снега между деревьями, когда редкие проблески света пробивались сквозь густой, тёмный лес.

Когда Ленни шагнул в лес, к нему вернулись записи Шины.

«Считалось, что в зеркалах существуют другие миры».

Он пытался отбросить эту нелепую концепцию, но любые попытки отклонить её приводили к возвращению остаточных воспоминаний из его кошмаров, вспышкам ужаса и тревожным образам, разыгрывающимся перед его глазами в бесконечном цикле.

«Эти миры можно было пробудить с помощью определённых ритуалов чёрной магии».

Совершала ли она такие ритуалы, одна в этом доме или гуляя по этим самым лесам?

«Считалось, что когда этот альтернативный мир и обитающие в нём существа оживают, они могут пройти через зеркало из своего мира в наш».

Это казалось смешным, когда Шина, которую он знал, делала что-то подобное.

«Я никогда не хотела, чтобы это произошло».

Зачем ей вообще пытаться делать такие вещи?

Может быть, она приехала сюда, как и предполагал Кинни, ради тишины и покоя и оплакивать смерть мужа наедине. Но что-то случилось с ней здесь, что-то надломилось в ней, что привело её к зеркалу, искать то, что может скрываться за ним. Пыталась ли она практиковать некоторые из древних заклинаний, перепечатанных в этой книге, а потом каким-то образом убедилась, что они действительно сработали?

«Я не думаю, что смогу это остановить».

– Ты и сама не поняла, как всё случилось, не так ли? – пробормотал он, глубоко засунув руки в карманы пальто, но сжав кулаки.

Он пошёл дальше, следуя по тропинке и время от времени оглядываясь назад, чтобы убедиться, что никто не следит за ним. Но из-за постоянного движения дождя в лесу было тихо. Он посмотрел вверх, сморгнул тяжёлые капли и увидел возвышающиеся над ним деревья и тусклое небо над головой. Ему стало интересно, сколько раз Шина проделывала одну и ту же прогулку? Думала ли она о нём, о них? Переиграла ли она прошлое и выпустила на свободу его злобные духи, путешествуя по этому уединённому участку леса? Были ли эти демоны всё ещё здесь, подстерегая и наблюдая за ним даже сейчас?

Выходные без колледжа… бегство в маленькую деревню на Кейп-Код… межсезонье… уже не совсем зима, но ещё и не весна… дешёвый захудалый пляжный мотель… пустынный участок песка и травянистых дюн… почти заброшенный город, его туристические ловушки закрылись и заколочены… лишь несколько местных жителей и горстка приезжих…

Полдень… он помнит, что это было далеко за полдень.

Они вместе лежат на недорогом матрасе, её обнажённое тело лежит на нём. Он закуривает сигарету и предполагает, что Шина спит, пока не замечает тонкий ритм её дыхания. Неравномерно, он чувствует, как оно мягко касается его кожи, просачиваясь сквозь волосы на его груди с каждым выдохом. Она не спит, но притворяется спящей, предпочитая вместо этого положить голову ему на грудь и крепко обнять его в тишине. Ветхий номер небольшой, но относительно чистый. Старый телевизор привинчен к стене, мебель дрянная и в морском стиле, в основном ветхий картон, а грязный ковёр промышленного класса. Это всё, что Ленни может себе позволить.

Каким-то образом у них появилась возможность покинуть колледж, квартиру и других друзей, по-настоящему побыть одним и вдали от всего этого. Они покинули город, выбрав Кейп-Код, и оказались здесь, в этой ужасной маленькой приморской свалке, в месте, где никто из них раньше не был и с которым не знаком. Он и Шина никогда не были нигде вместе. Это их первая поездка в качестве пары.

Она также будет и их последней.

Никто из них не знал тогда, в тот тихий и ленивый день, что их отношениям осталось жить всего несколько часов, и что скоро они больше никогда не увидят друг друга. Их жизни разойдутся на разные пути, всегда разделённые, но навсегда связанные теми ужасными вещами, которые ждут их по мере приближения ночи, катящейся через Атлантический океан, неся с собой оружие судьбы, стальные молоты, которых нельзя избежать, предотвратить или забыть. Уже связанные кровью и слезами, которые ещё не пролились, они не обращают внимания на грядущую бурю и всё, что она приготовила для них, персонажи разыгрывают уже написанные сцены с уже решённым финалом.

По крайней мере, это то, во что Ленни убеждает себя поверить… если не тогда, то сейчас.

– Учебный год заканчивается через пару месяцев, – внезапно говорит Шина.

Он гладит её волосы свободной рукой.

– И?

– Что произойдёт тогда?

– Мы поедем по домам.

– Нет, – вздыхает она, – серьёзно?

– Мы живём в часе езды друг от друга, в чём проблема?

– Мы будем продолжать видеться?

Он выпускает струю дыма в потолок.

– Конечно, почему бы и нет?

Она некоторое время молчит.

– Ты уже определился со следующим годом?

– Нет.

– Значит, ты ещё можешь всё бросить и просто уехать в Нью-Йорк?

– Да, – отрезает он. – Господи, сколько раз ты собираешься меня об этом спрашивать?

Шина поднимает голову и кладёт подбородок ему на грудь.

– Я просто говорю с тобой, Ленни. Разве мы не можем поговорить, чтобы ты не рассердился?

– Не похоже на разговор. Похоже на допрос.

– Я не буду тебя допрашивать.

– Ну, это то, на что это похоже, и я устаю от этого, хорошо? – он сердито затягивается сигаретой и убирает со лба промокшие от пота волосы. – Разве мы не можем просто пообщаться и насладиться моментом? Почему ты всегда должна начинать расспрашивать меня обо всём? Я не знаю, что нас ждёт в будущем, этого никто не знает. Живи сегодняшним днём, завтра мы оба можем умереть.

– Не говори так.

– У нас пока хороший день, не так ли?

Она кивает, хотя и неохотно.

– Тогда зачем его портить?

– Я не пыталась его испортить, – она откатывается от него.

– И не дуйся, давай, – он смотрит на неё, лежащую рядом с ним на спине, её руки положены друг на друга и лежат на лбу. – Давай примем душ через некоторое время, выйдем и найдём где поесть, а потом прогуляемся по пляжу, если не слишком холодно. Звучит неплохо?

Она пожимает плечами.

– Что? Что теперь?

Всё, что он слышит, это их дыхание. Он молча курит сигарету.

– Тебе совсем на меня наплевать? – наконец спрашивает она.

– Только не эта ерунда снова.

– Это не ерунда, – она перекатывается на бок, лицом к нему. – Не называй мои чувства ерундой.

– Какого чёрта ты несёшь? Разве я не был искренним с самого начала? Это не должно быть о чувствах. Я ясно дал понять это в тот день, когда мы встретились, и теперь каждый раз, когда мы вместе, ты начинаешь с этого.

– О, ты ясно дал понять, хорошо.

– Ну, разве не так?

Она угрюмо кивает.

– Не делай этого… почему… почему ты делаешь это? Переводишь всё на себя.

– Когда я это делаю, ты злишься, а когда я этого не делаю, ты всё равно злишься.

– Знаешь что? – Ленни давит остатки сигареты в пепельнице и плюхается обратно на кровать, заложив руки за голову. – Мне не нужно это дерьмо, мне действительно не нужно.

– Послушай себя. Ты злишься на меня, потому что я забочусь о тебе.

– Я злюсь, потому что ты используешь это, чтобы манипулировать мной.

– Разве я ничего для тебя не значу?

– Да, но… я не могу… Боже, чего ты хочешь от меня?

Она смотрит на него.

– Я хочу, чтобы ты любил меня.

– Может быть, по-своему испорченно и явно неадекватно, ладно?

– Тогда почему ты не можешь быть просто мужчиной и просто быть со мной?

– Мне девятнадцать грёбаных лет, Шина. У нас вся жизнь впереди. Что, по-твоему, ты ожидаешь от меня, позвать тебя замуж?

– А что ты ожидаешь от меня?

– Понимаешь, всё просто, детка. Я ничего от тебя не жду.

Тишину нарушил рёв мотоциклов снаружи. Когда они проезжают мимо, весь мотель сотрясается. Ленни встаёт, подходит к окну и отдёргивает занавеску настолько, чтобы выглянуть наружу. Мимо проезжают на Harleys трое грязных байкеров. Он наблюдает, как они исчезают за поворотом дороги, затем задёргивает занавеску и возвращается в комнату. Грохот мотоциклов стихает и умолкает, вторжение исчезает.

– Я просто не понимаю, почему, если мы заботимся друг о друге, мы не можем быть вместе?

– Мы вместе.

– На данный момент.

– Да, на данный момент. Это лучшее, что я могу сделать.

– Что, если этого недостаточно?

– Тогда этого недостаточно, – ровно говорит он. – И я уйду.

– Просто так?

– Что ты собираешься делать? Ты собираешься бросить колледж, если я это сделаю, задирать свой нос, чтобы ходить за мной повсюду, жить на какой-нибудь помойке в Нью-Йорке и работать официанткой? Не будь дурой, – он ходит вокруг, не зная, что делать с собой. – Ты не можешь жить по прихоти, Шина.

– Я не считаю нас прихотью.

– Ты заслуживаешь лучшего, чем я, и ты это получишь, ты отличный человек. Я не подхожу тебе, и в глубине души ты это знаешь.

Она безнадежно качает головой и садится, сгорбившись на краю кровати.

– У тебя есть будущее. У меня нет…

– Почему ты это сказала? Зачем ты себя так унижаешь? Ты умна, ты талантлива, ты красива и…

– Я некрасивая, – говорит она, выплёвывая это слово на ковёр.

Он подходит ближе и приседает рядом с ней.

– Да, ты красивая. Ты просто боишься того, что произойдёт, если меня не будет рядом. Ты видишь меня, кого-то, у кого есть план – или, по крайней мере, кто ведёт себя так, как будто он есть – и думаешь, что если, возможно, ты присоединишься к поездке, тогда у тебя тоже будет какое-то направление в твоей жизни. Но ты не можешь воспользоваться моей жизнью, Шина. У тебя есть своя. Думай об этом. Если бы ты действительно этого хотела, ты бы принимала противозачаточные? Нет, тебе было бы наплевать. Но это так, потому что ни один из нас не хочет, чтобы вокруг бегали маленькие Ленни и Шины. Так что соблюдаем меры предосторожности. Ты принимаешь таблетки.