Текст книги "Схватка"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Он позвонит в иммиграционную службу, – предупредила Лорен.

Но Тути уже спешил наверх.

Пол сидел перед «тронклейвером» и самозабвенно наигрывал новую мелодию. Тути шагнул к нему, но путь преградила зеленая колонна. Твердая, как скала. Она чуть вибрировала. Участок потолка в четыре квадратных фута исчез из трехмерного пространства. Колонна превратилась в палку, покрытую извивающимися, как змеи, волосками.

Тути обошел палку и выдернул из розетки провод, идущий к «тронклейверу». Забор из коричневых сигар окружил компьютер. Сигары, вращаясь, удлинялись, тянулись к полу и потолку, потом превратились в ниточки и исчезли.

– Они тут плохо видят. – Пол словно и не заметил, что его концерт окончен. Лорен поднялась по наружной лестнице и теперь стояла за спиной Тути. – Извините за разгром.

А мгновением позже синтезатор, конус, миникомпьютер и соединяющие их провода исчезли, словно их и не было.

– Ничего себе, – вырвалось у Тути.

И тут же пришла очередь мальчика. Его перемещали более медленно, осторожно. Последней пропала голова. Пол светился счастьем:

– Им понравилась музыка!

Тути и Лорен остались вдвоем.

Лорен застыла как статуя. Тути ходил по кабинету, ероша рукой волосы.

– Может, он вернется, – пробормотал Тути. – Я даже не знаю… – Фразы он не закончил. Мог трехмерный мальчик выжить в четырехмерном пространстве, перемещаясь в право верх… или левовниз?

Тути не протестовал, когда Лорен решила позвонить приемным родителям мальчика и в полицию. По прибытии полицейских он с каменным лицом стоически выслушал их вопросы и обвинения и рассказал все, что знал. Ему не поверили. Никто не знал, чему можно верить. Зафиксировав все разрушения на фотопленку, полицейские ретировались.

Лорен заверила его, что их обоих или кого-то одного арестуют. Это лишь вопрос времени, сказала она.

– Что-нибудь им наплетем, – ответил Тути. – Ты им скажешь, что виноват только я.

– Не скажу. Но где он?

– Точно сказать не могу. Но думаю, что с ним все в порядке.

– С чего такая уверенность?

Он рассказал ей про сон.

– Но тебе это приснилось до его исчезновения, – заметила Лорен.

– Для четвертого измерения никакого противоречия в этом нет.

В последний день в доме Лорен Тути, надев пальто поверх халата, с самого утра вновь и вновь прогонял свою программу, пытаясь увидеть ана и ката. Бесполезно, у него слишком закостенели мозги.

За завтраком он повторил Лорен, что всю вину она должна свалить на него.

– Может, все обойдется, – ответила она. – Доказательств-то у них нет.

– Обойдется, как же, – вырвалось у него.

В дверь позвонили. Тути пошел открывать, Лорен последовала за ним.

Тути открыл дверь. На крыльце стояли трое мужчин в серых костюмах, один – с «дипломатом».

– Мистер Питер Торнтон? – спросил самый высокий.

– Да, – кивнул Тути.

Дверной косяк и добрый кусок стены с шипением пропали. Трое мужчин уставились на образовавшийся проем. Затем высокий невозмутимо продолжил:

– Согласно поступившим к нам сведениям, вы незаконно проникли в нашу страну.

– И кто же вам это сказал? – полюбопытствовал Тути.

За его спиной возник синий цилиндр, разросся до четырех футов и, вибрируя, повис в воздухе. Троицу так и сдуло с крыльца. Из середины цилиндра вылезла голова Пола, ниже – его рука.

– Мне у них нравится. – Пол улыбался. – Они – друзья.

– Я так и думал.

– Мистер Торнтон… – не сдавался высокий.

– Хотите со мной? – спросил Пол.

Тути посмотрел на Лорен. Она чуть кивнула, едва ли понимая, на что дает согласие, и он сжал руку Пола.

– Скажи им, что вина моя.

И Питер Тути исчез из этого мира. Воздух схлопнулся там, где было его тело. Пропала и половина бронзовой лампы, что висела у двери.

Не задавая больше вопросов, наложив в штаны, сотрудники иммиграционной службы ретировались к своему автомобилю. Больше они Лорен не тревожили.

Она не могла сомкнуть глаз три ночи подряд, а когда заснула, к ней явились Пол и Тути, чтобы спросить, не хочет ли она составить им компанию.

«Благодарю вас, мне лучше остаться здесь», – ответила она.

«Тут очень весело, – настаивал мальчик. – Они любят музыку».

Лорен покачала головой и проснулась. Невдалеке что-то свистело, тренькало, вибрировало.

Она решила, что это аплодисменты.

Глубоко вздохнув, она поднялась, чтобы достать блокнот и вновь взяться за книгу.

Перевод: Д. Вебер

Сестры

– Ну кто же, как не ты, Летиция? – увещевала ее Рина Кэткарт, проникновенно заглядывая в глаза и поглаживая по плечу узкой ладонью. – Ты пойми, ведь никому другому эта роль не подойдет. То есть я хотела сказать… – Она запнулась, чувствуя, что сболтнула лишнее. – Ну, просто никто, кроме тебя, не сможет так убедительно сыграть стар… то есть я хотела сказать – пожилую женщину.

Чувствуя, как кровь приливает к лицу, Летиция Блейкли уставилась в пол, потом перевела взгляд на потолок, еле сдерживая слезы. Рина отбросила назад длинные, черные как смоль волосы и устремила на нее заклинающий взор. Ученики торопливо прошли мимо по чистенькому, устеленному дорожками коридору. Это крыло школьного здания выстроили совсем недавно.

– Слушай, уже занятия начинаются, – напомнила ей Летиция. – А почему именно старуху? И почему вы не обращались ко мне раньше, с другими ролями?

У Рины хватало ума понять, что она делает. А вот душевной чуткости ей явно недоставало.

– Пойми, это твой типаж.

– Значит, мой типаж – замухрышка?

Рина промолчала, хотя ее так и подмывало ответить «да», разом устранив все неясности.

– Или тебе нужен пончик?

– К чему стыдиться собственной внешности?

– Так вот к чему ты клонишь! Я – замухрышка, я – пончик! Я идеально подхожу на роль старухи в твоей дурацкой пьесе, и у тебя, единственной из всех, хватило наглости подойти ко мне с такой просьбой.

– Мы просто решили дать тебе шанс. Ведь ты такая замкнутая… Надо ведь попробовать свои силы. Вот увидишь – стоит тебе сыграть, и ты почувствуешь себя частью…

– Чушь собачья! – закричала Летиция, брызжа слюной. Рина боязливо попятилась. – Оставьте меня в покое – ясно вам?

– Ругаться-то зачем… – протянула Рина обиженно.

Летиция занесла руку для удара. Рина опять упрямым жестом откинула волосы и пошла прочь. Летиция прислонилась к кафельной стене и стала вытирать слезы. Она еще надеялась спасти косметику, но тщетно – тени уже размылись, мамина тушь потекла, оставляя на щеках черные разводы. Летиция тяжело вздохнула. Она вышла из умывальни и уныло побрела в класс, уже не боясь, что опоздает. Ей внезапно захотелось бросить все и вернуться домой.

Войдя в класс через пятнадцать минут после звонка, Летиция с удивлением увидела, что ученики ведут непринужденную беседу, а мистера Бранта и след простыл. Пока она шла к своей парте, несколько членов драмкружка, в котором состояла и Рина, провожали ее ледяными взглядами.

– Атавизм, – еле слышно произнесла Эдна Корман с другого конца ряда.

– Пробирочная, – привычно парировала Летиция, наклонив голову набок, в точности копируя манеры Эдны. – А где мистер Брант? – спросила она, ткнув в спину Джона Локвуда. Ее сосед не особенно одобрял метод коллективного обучения и при подобных обсуждениях оставался в стороне.

– Джорджию Фишер замкнуло, Брант поволок ее к консультантам. А нам сказал подключиться к сети и заниматься самостоятельно.

– Ничего себе… – Джорджию перевели сюда из окландского класса для вундеркиндов два месяца назад. Своим умом девочка резко выделялась на общем фоне, но примерно раз в две недели ее замыкало. – Пусть я толстая и уродливая, но зато меня еще ни разу не замкнуло, – произнесла Летиция шепотом, для одного Локвуда.

– Меня тоже, – сказал Локвуд. Он был ПР, как и Джорджия, но не вундеркинд. Летиции он нравился, но не настолько, чтобы перед ним робеть. – Хватит болтать, займись-ка лучше делом.

Летиция откинулась на спинку стула, закрыла глаза и постаралась сосредоточиться. Тут же включился ее персональный модулятор, изображение запрыгало перед глазами, постепенно обретая устойчивость. Вот уже неделю как она зубрила пособие по психологии пациентов и уже добилась кое-каких результатов. Крошечная медсестра – продукт КГ (компьютерной графики) – в белом халате и шапочке принялась дотошно выяснять, что Летиции известно о правилах ухода за смертельно больными людьми. «Это ли не атавизм? – подумала Летиция. – Ну кто в наше время умирает от болезней?» Она переключилась на другую лекцию, и та же самая медсестра поведала ей о шоке, сопутствующем ПОП – пересадке органа и приживлению. По-настоящему Летицию интересовала лишь семейная медицина, но разве оттуда почерпнешь подобные знания?

Некоторым плановым детям их родители придали умственные и физические особенности, незаменимые для карьеры пилота. Их организм был бихимичным, то есть одинаково приспособлен к жизни в условиях земной гравитации и в открытом космосе. Куда было НГ – натурально-генному человеку – с ними тягаться?

Среди семисот юношей и девушек, зачисленных в этот колледж, НГ носителей натуральных геномов – насчитывалось всего с десяток. Все остальные были гордыми обладателями перетасованных ген, то есть плановыми детьми – красивыми, с точно нормированным, неизменным количеством жировой ткани. Родители заранее определили их параметры, стараясь сделать красивыми и непохожими на других, и все их пожелания были учтены. В результате на свет появились высокие, здоровые подростки с послушными волосами, кожей без единого пятнышка, легко адаптирующиеся к любой среде (замыкания тут не в счет), приветливые, дружелюбные, постоянно излучающие веселье. На сленге, уже чуть устаревшем, их презрительно именовали пробирочными – именно так когда-то в народе расшифровывали аббревиатуру ПР.

Летицию, немного полноватую, с неестественно белой кожей, вьющимися волосами, носом-картофелиной, с безвольным подбородком, асимметричной грудью – один сосок был больше другого и свешивался почти до парты – и болезненными менструальными периодами, в школе прозвали миссис Спорт за ее отвращение к гимнастическим упражнениям. НГ Спорт. Атавизм и Неандерталка.

Конечно, все эти красавчики ПД сильно рисковали, демонстрируя свою враждебность к НГ. Случись у нее нервный срыв, и родители получили бы полное право обратиться в суд и потребовать реформы порочной системы образования. Это был не частный колледж, в котором родители платят за обучение своих детей баснословные деньги, а общественная школа старого образца, со стандартными программами обучения и незыблемыми правилами. Особо злых насмешников сурово карали. Правда, в глубине души Летиция понимала, что сама она тоже не подарок.

Конечно, можно втереться в их компанию, сыграть старуху – сколько реализма придала бы пьесе ее атавистическая внешность – и весело заняться самоуничижением, как это делала Элен Роберти, в сущности, не такая уродина – стоило этой актрисе поменять прическу, и она выглядела бы вполне сносно. Или предстать перед публикой флегматичной и исполненной скрытого лукавства, как Берни Тибальт.

КГ-медсестра наконец дочитала свою лекцию по ПОП. Летиция мало что почерпнула из ее объяснений. Теоретический курс казался ей довольно нудным, а для практических занятий она еще не созрела. Набор дисциплин был таков: спецсеминары по будущей профессии – при этом ее желания не учитывались – и две программы по эстетическому воспитанию, включавшие занятия в индивидуальном оркестре каждую пятницу и обзоры лит/видовских публикаций по уик-эндам раз в две недели.

Для медицины Летиция не очень-то годилась, хотя и не желала этого признавать. Ее интеллектуальное созревание длилось дольше, потому что мозг натурально-генного ребенка уступал мозгу ПР, устроенному по оптимальной схеме.

Летиция страдала от своего тугодумства. И сама часто сомневалась, что из нее выйдет хороший доктор. Ко всему прочему она еще была невероятно брезглива. А ведь никто, даже ее собратья-НГ, не захотят лечиться у доктора, бледнеющего при виде крови. Летиция мысленно попросила медсестру начать лекцию заново.

А тем временем Рина Кэткарт с головой погрузилась в свою программу, и лицо ее теперь выражало полное блаженство. Она впитывала знания быстро и с наслаждением, словно сладкий нектар.

Да, вот что значит мозг без изъянов.

Минут через десять мистер Брант привел обратно Джорджию Фишер, бледную, с затуманенным взглядом. Девочка села в соседнем ряду, за два кресла от Летиции, и послушно включила модулятор, а Брант вернулся к пульту, чтобы, задав общую программу, скоординировать деятельность класса. Эдна Корман что-то шепнула Джорджии на ухо.

– Не так уж сильно меня замкнуло, – мягко сказала та.

– Как дела, Летиция? – Перед ней возникло лицо КГ-автоконсультанта, искаженное помехами. Впрочем, не это сейчас волновало Летицию – главное, раз появился АК, значит, жди неприятностей, будь картинка хоть какой чистой.

– Паршиво, – ответила она.

– Да что ты! А в чем проблема?

– Мне бы поговорить с доктором Рутгером…

– Ага, значит, не веришь больше своему старому другу АК?

– Просто мне нужно с ним поговорить с глазу на глаз.

– Доктор Рутгер – человек занятой, дорогая моя. Человек ведь не может находиться сразу в нескольких местах – не то что твой друг АК. И все-таки – вдруг я смогу тебе помочь?

– Тогда включи шестнадцатую программу.

Изображение перед ней заколыхалось, и лицо постепенно обрело черты Мариан Темпесино, единственной из КГ-персонажей, в обществе которой Летиция чувствовала себя по-настоящему уютно.

На этот раз помех не было – значит, программу использовали редко, что было только на руку Летиции.

– Шестнадцатая на связи. Летиция, да на тебе лица нет! Что, никак не подстроишься под остальных?

– Я хотела бы побеседовать с доктором Рутгером, но он занят. Так что пока я доверюсь вам. Пусть запись разговора поместят в мое личное дело. Я хочу уйти из этой школы. Хочу, чтобы родители забрали меня отсюда и перевели в специальное заведение для НГ.

Лицо Темпесино осталось совершенно бесстрастным. Этим Летиции и нравилась программа шестнадцать.

– Почему?

– Потому что я – уродка. Родители сделали меня такой, и мое место среди остальных уродов.

– Ты не уродка, ты – натуральная.

– Чтобы выглядеть не хуже других – например, Рины Кэткарт, – мне придется до конца жизни заниматься биопластикой. Мало того – меня еще попросили сыграть старуху в какой-то пьесе. Выходит, ни для какой другой роли я не гожусь? Ну сколько можно все это терпеть?

– Да они просто хотят принять тебя в свою компанию.

– Но ведь мне же обидно! – не выдержала Петиция. В глазах у нее стояли слезы.

Изображение Темпесино заколыхалось – видимо, зафиксировав эмоциональный взрыв, АК перевел беседу на более высокий уровень.

– А куда бы ты хотела перевестись, Летиция?

Летиция задумалась на какое-то мгновение.

– Туда, где уродство считается нормой.

– Ну что же, тогда давай перенесемся лет этак на шестьдесят назад. Ты готова?

Она кивнула и стерла очередную порцию туши тыльной стороной ладони.

– Тогда поехали.

Это было похоже на сон. Летиция видела все в каком-то тумане пользуясь модулятором, она никогда не испытывала ничего подобного. Образы КГ, собранные с тысяч миль пленок со старыми фильмами, создавали иллюзию путешествия по времени. Она словно попала наконец в то место, которое ей хотелось бы назвать своим домом. Лица мелькали перед ней – неповторимые в своем уродстве, преждевременно состарившиеся, в очках. Попадались среди них и красивые, даже по сегодняшним меркам. Показав лицо крупным планом, объектив затем захватывал человека в полный рост, показывая его тело потерявшее форму или тренированное, чрезмерно грузное или худосочное, бледное или красное от повышенного кровяного давления. Человечество, каким оно было шестьдесят лет назад, предстало перед ней во всем своем разнообразии, со всеми присущими ему изъянами. Именно то человечество, частью которого хотела бы быть Летиция.

– До чего же они прекрасны! – мечтательно сказала Летиция.

– Сами они так не считали. Именно тогда люди ухватились за возможность сделать своих детей красивыми, умными и здоровыми. Это было переходное время, Летиция. Так же как и сейчас.

– Сейчас все на одно лицо.

– Думаю, ты несправедлива, – возразил АК. – У нынешних людей тоже сохранились индивидуальные черты.

– Но только не в моем поколении.

– В твоем поколении – в особенности. Посмотри-ка.

АК показал ей десятки лиц. Они почти не отличались друг от друга, зато все были красивые. На некоторых Летиция не могла смотреть без боли – она знала: никто из этих людей не станет ее другом, никогда ее не полюбит для них всегда найдется кто-то красивее и желаннее НГ.

– Жаль, что родители мои не жили в то время. И зачем только они сделали меня уродкой?

– Ты не уродка. Ты просто развиваешься естественным путем.

– Еще какая уродка. Они дразнят меня ДГН – дегенераткой.

– А может быть, ты иногда сама нарываешься на грубые слова?

– Нет! – Кажется, беседа заходила в тупик.

– Видишь ли, Летиция, всем нам приходится подстраиваться под окружающий мир. Даже сегодня в мире хватает несправедливости. Ты уверена, что сделала все от тебя зависящее?

Вместо ответа Летиция заерзала на стуле и попросила разрешения выйти.

– Подожди минутку, – сказал АК. – Мы не закончили.

Летиции был знаком этот тон. АК имели право проявить порой некоторую жесткость. Например, отправить самых дерзких учеников на уборку территории или задержать после занятий и поручить им работу, обычно выполняемую компьютерами. Летиция горестно вздохнула и снова уселась на стул. Она терпеть не могла подобных назиданий.

– Юная леди, вы несете на своих плечах огромную ношу.

– У меня ведь есть запас прочности.

– А теперь успокойся и послушай меня. Всем нам позволено критиковать политику, кем бы она ни вырабатывалась. Такие понятия, как честь мундира и уважение к вышестоящим, не прижились в двадцать первом столетии. Теперь уважение нужно заслужить. На студентов это тоже распространяется. Среднестатистический студент, в соответствии с плановой политикой, обладает четырьмя основными талантами. Наша социальная политика обеспечивает каждому рабочее место, на котором найдется применение хотя бы двум из этих талантов. Их никто не принуждает выполнять именно эту работу, и, если какое-то занятие им не по душе, они вольны уйти. Но при этом общественное мнение требует, чтобы каждому из нас была гарантирована работа по специальности. В том числе и тебе. И как бы тебя ни называли, но твои умственные способности не ниже, чем у ПД, и количество развиваемых талантов – то же. Ты молода, время твоего созревания определено природой, но ты не хуже других. Ты не дефективная. Есть люди гораздо более упрямые, чем твои родители, но даже к их потомству это слово неприменимо. А ведь твоей маме по крайней мере обеспечили дородовой уход, ты получала корректирующие питательные добавки, твои родители позволили биотехнологам устранить твои аллергические реакции.

– И что с того?

– А то, что теперь все в твоей власти. Если у тебя не хватит воли, тебе станут уделять не больше внимания, чем обычному ПР. И тогда тебе придется выбирать работу второго или третьего порядка или даже… – АК сделал паузу, – или даже жить на государственное пособие. Ты этого хочешь?

– У меня ведь высокая успеваемость.

– Но ты выбрала профессию, не соответствующую твоим развиваемым способностям.

– Мне нравится медицина.

– Но ты слишком брезглива.

Летиция пожала плечами.

– И к тому же у тебя неуживчивый характер.

– Ты просто скажи им, чтобы они от меня отстали. Я готова вести себя примерно, но не позволю обращаться с собой как с уродкой. А Эдна Корман назвала меня… – Она внезапно смолкла. У студентов словечко «атавизм» всегда было в ходу, но люди из школьного руководства, курирующие НГ, могут из-за такого пустяка подпортить Эдне личное дело. – …Впрочем, ладно, это все ерунда.

АК перевел беседу на прежний уровень, и перед ней вновь возникло лицо Темпесино. Соответственно изменился и тон беседы.

– Ну вот, кажется, все выяснили. Вам просто нужно притереться друг к другу. Спасибо, что доверилась мне, Летиция.

– И все-таки я хочу поговорить с Рутгером.

– Мы уже послали запрос. Ну а пока займись, пожалуйста, учебой.

– Ты бы хоть немного внимания уделила брату, когда он что-то рассказывает, – попросила Джейн.

Роалд, как всегда, очень пространно и занудно рассказывал о теоретическом курсе кораблевождения для начальных классов. Летиция вставила из вежливости пару реплик, а потом снова принялась сосредоточенно рассматривать поставленную перед ней тарелку. Есть не хотелось.

Джейн, понаблюдав за ней украдкой, поняла ее настроение и протянула вазочку с клубникой, посыпанной сахаром.

– Что тебя гложет?

– Меня – ничего. Это я всех ем поедом.

– Ха! – воскликнул Роалд. – Метко сказано. – Он ухмыльнулся, продемонстрировав всем, что у него не хватает двух передних зубов.

Летиции виделось в этом что-то зловещее. Другим детям вставляют временные протезы. Но в их семье это не принято.

– И когда вы наконец научитесь уважать друг друга, – укоризненно покачал головой Дональд. Потом взял вазочку у Роалда и, отложив немного ягод себе в чашку, поставил перед Летицией. – Одной пятнадцать, другому восемь… – С этой нехитрой арифметики начинались все его поучения, суть которых – нужно вести себя по-взрослому, в каком бы возрасте ты ни был.

– Опять ты пообщалась с автоконсультантом? – догадалась Джейн. Она слишком хорошо знала свою дочь.

– Да, опять.

– Ну и?

– Я сейчас не в настроении.

– Почему бы? – спросил Дональд.

– А потому. Опять ей все не так. Лишь бы похныкать, – пробурчал Роалд с набитым ртом. Сок капал с подбородка, он подставил ладошку и слизнул упавшие капли. Джейн пришлось-таки прибегнуть к помощи салфетки. После чего Роалд невозмутимо продолжил: – Она жаловалась.

– На что?

Летиция покачала головой и не ответила.

Все уже доедали десерт, когда она вдруг хлопнула ладонями по столу:

– Зачем вы это сделали?

– Что сделали? – недоуменно спросил отец.

– Почему Роалд и я – нормальные? Почему вы нас не сконструировали?

Джейн и Дональд быстро переглянулись и затем не сговариваясь повернулись к Летиции. Роалд посмотрел на нее ошарашенно.

– Ну теперь-то ты наверняка знаешь почему, – сказала Джейн, потупившись, то ли в замешательстве, то ли сдерживая гнев.

Теперь уже Летиции ничего не оставалось как идти напролом:

– Нет, я не знаю. Правда, не знаю. Наверное, вы сделали это по религиозным мотивам?

– Ну, можно и так сказать… – замялся Дональд.

– Нет, – твердо возразила Джейн.

– Тогда почему?

– Мы с твоей мамой…

– Я не просто их мама, – вмешалась Джейн.

– Мы с Джейн считаем, что у природы есть свои замыслы, в которые мы не вправе вторгаться. Если бы мы, поддавшись общему настроению, подписали предродовой контракт на создание ПД и решали бы путем жеребьевки, кого нам завести – девочку или мальчика, – мы тем самым учинили бы насилие над природой.

– И все-таки ты пошла рожать в больницу?

– Да, – признала Джейн, по-прежнему избегая смотреть на детей.

– Но ведь это не натуральные роды, – язвительно сказала Летиция. Почему ты не предоставила самой природе решать – мертвыми нам родиться или живыми.

– Мы никогда не претендовали на то, чтобы нас считали последовательными, – сказал Дональд.

– Дональд… – угрожающе произнесла Джейн.

– Все имеет свои пределы, – пояснил Дональд, виновато улыбаясь. – Для нас таким пределом является вторжение в организм на хромосомном уровне. Вы ведь это проходили в школе. Знаешь, сколько протестов было, когда на свет появились первые ПД? Твоя бабушка тоже протестовала. Ведь мы с твоей мамой – НГ. Конечно, среди людей нашего поколения процент НГ гораздо выше.

– А сейчас мы – уроды, – сказала Летиция.

– Ну, смотря что ты под этим подразумеваешь. То, что среди подростков мало НГ? Тогда ты, пожалуй, права, – согласился Дональд, взяв жену за руку. – Но с другой стороны, это означает, что ты особенная, избранная.

– Нет. Не избранная. Вы поставили нас на кон в азартной игре. Из нас вообще могли получиться НД – недоразумения. Не просто ДГН, а умственно отсталые или психопаты.

Неловкое молчание зависло над столом.

– Вряд ли, – наконец выдавил Дональд. – У нас с твоей мамой хорошие гены. Твоя бабушка настояла, чтобы мама вышла замуж за человека с хорошим генотипом. В наших семьях не было людей с врожденными дефектами.

На это возразить было нечего. Почувствовав, что ее загнали в угол, Летиция отодвинула стул и, извинившись, выскользнула из столовой.

Поднимаясь к себе, она слышала обрывки разговора. Родители о чем-то возбужденно спорили.

Роалд взбежал по лестнице следом за ней и, обогнав, злобно спросил:

– Зачем ты все это затеяла? Мало мне в школе этого дерьма, так нужно было его сюда принести?

Она вдруг вспомнила сцены из прошлого, показанные АК. В те годы семье с их доходами дом с четырьмя спальнями был не по карману. В Соединенных Штатах и Канаде жило вполовину меньше людей, чем сейчас. Люди больше страдали от безработицы и экономической нестабильности. Автоматизированных рабочих мест было меньше. Процент людей, зарабатывающих на жизнь физическим трудом – строительством, выращиванием и сбором урожая, рытьем траншей, – был в десять раз выше, чем сейчас. Сейчас такого рода тяжелой работой занимались лишь члены религиозных сект или сельскохозяйственных общин Венделла Барри.

В те времена Роалда и Летицию считали бы одаренными детьми с прекрасным будущим.

Стараясь разобраться в своих ощущениях от этих картин, Летиция вдруг подумала, что Рина совершенно права.

Из нее получилась бы отличная старушка.

Мама вошла в комнату, когда Летиция поправляла волосы. Джейн застыла в дверях и заплакала. Летиция смотрела на ее отражение в бабушкином трюмо, завещанном ей четыре года назад.

– Ты что? – мягко спросила Летиция, не выпуская изо рта старинные заколки.

– Это скорее моя идея – моя, а не твоего отца, – сказала Джейн и подошла поближе, скрестив на груди руки. – Я – твоя мама. А мы ведь никогда не обсуждали эту тему.

– Никогда, – согласилась Летиция.

– А почему мы заговорили об этом сейчас?

– Наверное, потому что я подросла.

– Да. – Джейн посмотрела на картины, развешанные по стенам, – какие-то диковинные лесные пейзажи, выполненные в мягких, пастельных тонах. – Когда я ходила беременная тобой, мне было страшно. Одна мысль постоянно не давала мне покоя: а вдруг, пойдя наперекор всем, не послушав ничьих советов, мы совершаем непоправимую ошибку? Но я носила тебя под сердцем, чувствовала, как ты шевелишься в моем животе… и знала – ты наша, только наша, и мы, только мы в ответе за твое тело и душу. Я была твоей матерью, а не доктора.

Летиция подняла на Джейн глаза, наполненные злостью, отчаянием и… любовью.

– А теперь я слушаю тебя и, оглядываясь назад, пытаюсь представить: что бы я чувствовала, оказавшись в таком же положении? Наверное, тоже бы с ума сходила. Роалд еще не успел ощутить свою непохожесть на других – он слишком молод. Я пришла, чтобы сказать: я знаю, что поступила правильно. Правильно не по отношению к нам, не по отношению к ним, – тут она показала на бескрайний мир, простирающийся за окнами, – а по отношению к тебе. Это сработает. Обязательно сработает. – Джейн помолчала немного и вдруг достала из-за спины книгу в мягком коричневом переплете. – Я решила снова тебе ее показать. Ты помнишь прабабушку? Ее бабушка переселилась сюда из Ирландии вместе со своим дедушкой. – Джейн протянула ей альбом.

Летиция неохотно взяла его и принялась листать. В альбоме были черно-белые фотографии, отпечатанные на бумаге и поблекшие от времени. Ее прабабушка не слишком походила на бабушку – ширококостную и грузную. Прабабушка, похоже, все жизнь проходила тощей.

– Пока оставь альбом у себя, – сказала Джейн. – И подумай обо всем хорошенько.

Утром пошел дождь – строго по распорядку. Летиция ехала в школу в полупустом вагоне метро, рассматривая сквозь усеянное дождевыми каплями стекло проплывающие мимо окраинные ландшафты – ухоженные зеленые террасы, перемежающиеся с запущенными пустырями. Попав на школьную территорию, она направилась к обветшавшей постройке с уборной, старой и теперь почти неиспользуемой. Это место часто служило ей укромным пристанищем. Несколько минут она стояла в белом коридоре, глубоко дыша, потом подошла к раковине и сполоснула руки – так торжественно, словно совершала некий ритуал. А потом медленно, неохотно повернулась к своему отражению в треснувшем зеркале. Уборщица уже побывала здесь сегодня, оставив после себя свежий запах чисто вымытой сантехники.

Ранним утром здесь всегда царило какое-то оцепенение. Летицию иногда даже пугала изолированность от внешнего мира. Войдя в старую уборную, и сама она как бы исчезала из настоящего и попадала в прошлое – на шестьдесят лет назад…

А интересно, случись такое на самом деле, как бы она к этому отнеслась?

На третьей паре Летиция получила письменное предписание явиться в кабинет Рутгера, «как только будет возможность» – на нормальном языке это означало немедленно.

Проходя мимо Рины, она поймала на себе ее взгляд, ровным счетом ничего не выражающий.

Рутгер был довольно красив – открытая улыбка, экстравагантная манера одеваться. Возраст – сорок три. Его возраст отсчитывали настольные часы жизни – страсть всех ПД старшего поколения. К нему – шефу отдела консультантов – в школе относились вполне благожелательно.

Когда Летиция вошла в кабинет, Рутгер пожал ей руку и предложил стул.

– Итак, вы хотели со мной о чем-то побеседовать?

– Да, – сказала девушка.

– У вас есть проблемы? – приятным баритоном расспрашивал ее Рутгер. Наверняка он неплохо пел. В прежние годы многие ПД этим увлекались.

– АК говорит, что все дело в моем собственном восприятии.

– Да? И каково же оно?

– Я… я уродина. Я самая страшная девчонка в школе. Я – единственная уродина.

Рутгер покачал головой:

– Я не считаю вас уродливой. Но скажите мне, что хуже – быть уникальной или быть уродливой?

– Сейчас все по-своему уникальны, – возразила Летиция с едкой усмешкой.

– Да, так мы вас учим. Но вы в это верите?

– Нет, – сказала она. – На самом деле все одинаковы. А я… – Она тряхнула головой. С какой это стати Рутгер копается в ее душе? – …Я атавизм. И при всем желании не могу стать ПР.

– Думаю, это пустяковая проблема, – торопливо проговорил Рутгер. Он даже не присел – наверное, не рассчитывал на длинную беседу.

– Мне она не кажется пустяковой, – возразила Летиция, чувствуя, что гнев ее вот-вот вырвется наружу.

– Да бросьте вы. В молодости всякая ерунда кажется значительной. Вы кому-то завидуете, вы не нравитесь себе, во всяком случае, внешне. Ну и что – подобные комплексы лечатся диетой или в крайнем случае временем. Думаю, с возрастом вы обязательно расцветете. Уж поверьте – я в этом кое-что понимаю. А что касается отношения к вам окружающих… Меня тоже когда-то считали гадким утенком.