Текст книги "Схватка"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Фруктового сока не желаете? Больше мы здесь ничего не подаем, улыбнулась Фиона. Живьем она выглядела еще привлекательнее: квадратные плечи, густые, коротко стриженные волосы, ясные голубые глаза, окруженные очаровательными морщинками, которые моя мама называла „дивидендами с долгосрочных вкладов“. Я взял стакан с фруктовым соком и присел у края широкого изогнутого письменного стола, на котором стояли два дисплея с клавиатурой.

– Насколько я понимаю, монтажные работы завершены, и Кайлететы вот-вот приступят к делу, – сказала Президент.

Я коротко кивнул.

– И как далеко вы продвинулись?

– Самую малость.

– Но вам удалось оживить хоть одну из голов?

Этот вопрос меня просто ошеломил. Она знала не хуже меня, обязана была знать, что оживление голов вообще не входило в наши планы. Никто не собирался этого делать.

– Конечно, нет, – выдавил я наконец из себя.

– Если вы это сделали, то нарушили рекомендации Совета.

Так она с самого начала вывела меня из равновесия. Я попытался взять себя в руки.

– Мы не нарушили никаких правил.

– Синдики многих общин информировали Совет о том, что они озабочены вашими действиями.

– То есть они опасаются, что в дальнейшем мы доставим с Земли новые препараты?

– Да, опасаются, – твердо сказала она, – но я этого не допущу. И все-таки, пожалуйста, объясните мне, что вы намерены делать с этими головами?

У меня голова пошла кругом.

– Извините… Что?

– Это вовсе не конфиденциальная беседа, Мики. Вы ведь согласились прийти сюда и побеседовать со мной. Многие общины с нетерпением ждут моего доклада, основанного на ваших показаниях.

– Кажется, между нами возникло недоразумение, Фиона. – Я изо всех сил старался говорить спокойно. – Я ведь не даю сейчас свидетельские показания под присягой. И не обязан посвящать в деловые секреты семейства кого-либо из членов Совета, будь он даже Президентом. – Я уселся поудобнее, пытаясь сохранить остатки уверенности в себе, быстро улетучивающейся.

– Это станет обычной любезностью по отношению к дружественным общинам. – В голосе Фионы уже зазвучали стальные нотки. – Просто объясните, что вы собираетесь делать.

Я решил сказать ей хоть что-то, просто чтобы отделаться.

– Головы хранятся в Ледяной Впадине, той шахте, где работает мой брат.

– Вы имеете в виду мужа вашей сестры?

– Да, но поскольку он стал членом нашей семьи, мы не вдаемся в такие тонкости. – „Тем более в разговоре с чужаками“, – очень хотелось мне добавить.

Она улыбнулась, но при этом на лице ее осталось прежнее непреклонное выражение.

– Вильям Пиерс занимается исследованиями в области низких температур, экспериментирует с медью. Так, кажется?

Я кивнул.

– И он чего-нибудь добился?

– Пока нет.

– Скажите, это простое совпадение, что на его объекте возможно хранить головы?

– Полагаю, что да. Тем не менее в противном случае сестра вряд ли доставила бы сюда эти головы. Думаю, точнее будет назвать это подвернувшейся возможностью, а не совпадением.

Фиона заказала видеоматериал об общинах, требующих расследования импортной сделки по закупке голов. Прозвучавшие имена впечатляли – четыре самые крупные общины и еще пятнадцать, разбросанных по всей Луне, включая Нернстов и Кайлететов.

– Кстати, знаете ли, какой фурор вы произвели на Земле? – спросила она.

– Да, слышал.

– А что на Марсе тоже подняли шум по этому поводу?

А вот это уже стало для меня сюрпризом.

– Они требуют, чтобы покойники-земляне хранились на Земле, и усматривают в сделке нежелательный прецедент. Экспортируя препараты, Земля перекладывает на другие планеты ответственность за свои внутренние проблемы. Они считают, что Луне следует наладить сотрудничество с Землей, чтобы сообща справиться с этой проблемой.

– Никакой проблемы не существует, – возразил я, начиная терять терпение. – Никто на Земле вообще не вспоминал об этих головах на протяжении десятилетий.

– Так почему же сейчас разразился такой громкий скандал? – поинтересовалась Фиона.

Я тщательно обдумал свой ответ, стараясь удержаться в рамках приличий.

– У нас есть подозрение, что за всем этим стоят Таск-Фелдеры, – выпалил я наконец.

– В чем вы меня хотите обвинить? Неужели в том, что с моим появлением в Совете этот орган стал отдавать предпочтение интересам нашей общины? Что я нарушила клятву, данную при инаугурации?

– Я никого ни в чем не обвиняю. Но в последнее время появились явные признаки того, что представитель Пуэрто-Рико в национальной ассамблее Соединенных Штатов…

– Представитель в конгрессе, – поправила она.

– Да. Вы знаете о его поведении?

– Он логологист, как и большинство пуэрториканцев. Значит, вы обвиняете моих единоверцев в том, что они все это спровоцировали? – В ее голосе звучало такое неподдельное возмущение, что на какой-то момент я усомнился в своей правоте. Не ошиблись ли мы в своих выводах? Правильно ли проанализировали факты? Не увели ли нас сознательно в сторону? Но потом мне вспомнились Янис Грейнджер и ее тактика во время первой беседы. Фиона Таск-Фелдер была ничуть не мягче и ничуть не вежливее. Более того, она пригласила меня сюда, чтобы скрутить в бараний рог.

– Извините, мадам Президент, но не лучше ли нам вернуться к предыдущему вопросу?

– Вопрос заключается в том, что вы согласились явиться сюда для дачи свидетельских показаний Совету в полном составе, объяснив смысл вашей деятельности, ваши дальнейшие намерения – в общем, все, что касается возникшего инцидента. Ближайшее заседание Совета состоится через три дня.

Я улыбнулся и покачал головой. Потом извлек из кармана дисковвод.

– Автоконсультанта, пожалуйста, – попросил я.

Фиона продолжала буравить меня взглядом, и сквозь ее улыбку теперь явственно сквозила напряженность.

– Уж не состряпали ли вы по такому случаю новый закон? – спросил я, давая понять, что меня голыми руками не возьмешь.

– Вовсе нет, – произнесла Фиона с видом хищника, наконец вонзившего когти в свою жертву. – Думайте все, что вам заблагорассудится об общине Таск-Фелдеров или о логологистах – словом, о моих людях, но мы никогда не нарушаем правил игры. Спросите своего адвоката о визитах вежливости и официальных заседаниях Совета. Сейчас вы нанесли мне визит вежливости, именно так я и записала в регистрационном журнале.

Мой автоконсультант нашел соответствующие правила, регламентирующие визиты вежливости, в том числе одно правило, принятое Советом тридцать лет назад, которое предоставляло Совету право узнавать все, сообщенное Президенту, в качестве свидетельских показаний, даваемых под присягой. Очень странный, откровенно защищающий узкие, местнические интересы закон, так редко применявшийся, что мне и слышать-то о нем не приходилось. Но, оказывается, всему свое время.

– Давайте закончим эту бесполезную дискуссию, – сказал я, поднимаясь со стула.

– Передайте Томасу Сандовалу-Райсу, что вам с ним надлежит явиться на ближайшее, заседание Совета в полном составе. После недавно принятого закона у вас не остается выбора, Мики. – Последние слова Фиона произнесла без тени улыбки.

Выскочив из офиса как ошпаренный, я торопливо прошел по коридору, избегая встречаться взглядом с девушками, по-прежнему перевозящими файлы…

– Стоило ей расставить силки, как туда угодил кролик, – сказал Томас, подливая мне пиво.

Весь вечер он сохранял необыкновенное спокойствие – с тех пор, как я переступил порог его дома и выдавил из себя мучительное признание. Даже вспышка необузданного гнева не удручила бы меня так, как его невозмутимость, сквозь которую проглядывало глубокое разочарование.

– Не вини во всем себя, Мики. – Томас выглядел каким-то поникшим и отрешенным, словно аквариумный анемон. – Мне следовало заранее знать, что они готовы на любую пакость.

– Я чувствую себя полным идиотом.

– За последние десять минут ты уже в третий раз это говоришь. Спору нет, ты повел себя как идиот. Но не следует из-за этого раскисать.

Я лишь покачал головой. Куда уж дальше раскисать?..

Томас поднял стакан с пивом и сказал, разглядывая пузырьки:

– Если мы откажемся давать показания, то лишь усугубим ситуацию. Получится, что мы игнорируем пожелания дружественных общин. Так недолго и в изменники попасть. А если мы начнем говорить, получится, что нас облапошили, что, попустительствуя бюрократам, мы вместе с ними посягаем на священное право общин оберегать свои деловые секреты… Мы будем выглядеть слабыми и глупыми в глазах наших соседей. Фиона заманила нас в хитроумную ловушку, Мики. Но если бы ты отказался к ней идти, ссылаясь на семейные традиции, она пустила бы в ход какую-то другую уловку.

И дураку ясно, что нас теперь ждет. Моральная изоляция, долгие выяснения отношений, разрыв заключенных контрактов, может быть, даже экономический бойкот. Такого на Луне еще не случалось, Мики. На этой неделе нам суждено войти в историю. Лично я в этом не сомневаюсь.

– Могу я как-то поправить дело?

Томас залпом осушил стакан и вытер губы.

– Еще по стаканчику? – предложил он, показывая на бочонок.

– Нет, – покачал я головой.

– Правильно. Я тоже не буду. Нам сейчас нужны ясные головы, Мики. Мы проведем общесемейное собрание, чтобы заручиться поддержкой всех членов общины. Дело приняло такой оборот, что директор и синдики вряд ли справятся с этим сами.

Я улетал из Порта Инь с тяжестью на душе, чувствуя себя ответственным за случившееся. Томас не произносил этого вслух, по крайней мере сейчас, но он довольно прозрачно намекал на это прежде. Мне даже захотелось, чтобы шаттл врезался в риголит, так, чтобы в живых остался один пилот, а меня потом соскребали с лунной поверхности. Постепенно душевные страдания уступили место гневу и мрачной решимости. Как ловко меня надули! Я стал игрушкой в руках тех, кто не ведает сомнений этического порядка. Я видел перед собой врага, но недооценил его силы и коварства. Я не знал, какие им движут мотивы, к какой цели он стремится. Эти люди идут своим особым путем, они не похожи на других лунян. Они манипулируют всеми нами: общинами, мной, Ро, Триадой, Соединенными Штатами Западного полушария, препаратами. Мы были для них лишь мелкой рыбешкой, трепыхающейся на крючке, не видящей перед собой ничего, кроме конца удилища.

Головы стали лишь предлогом. Сами по себе они не имели никакого значения. Теперь это было очевидно.

Началась силовая игра. Логологисты стремились утвердить свое господство на Луне, а возможно, и на Земле тоже. Я ненавидел их за чрезмерные амбиции, за дьявольскую самонадеянность, за то; как они принизили меня в глазах Томаса.

Недооценив их вначале, я теперь впал в другую крайность. Но понял это лишь несколько дней спустя.

Вернувшись домой, я особенно остро почувствовал, как много значит для меня Станция…

Я столкнулся с человеком из общины Кайлететов в штольне, ведущей в Ледяную Впадину.

– Это вы, Мики? – спросил он беззаботно. В одной руке кайлетет держал небольшой серебристый чемоданчик. Казалось, настроение у него совершенно безоблачное. Я бросил на него взгляд, полный презрения, ничего другого эти предатели не заслуживали.

– А мы только что обследовали одну из ваших голов, – произнес он, казалось, совершенно не задетый моей неучтивостью. – А вы летали куда-то на шаттле?

Я кивнул, все с таким же хмурым видом.

– Как там Ро поживает? – спросил я совершенно невпопад. После возвращения я ни с кем даже словом не обмолвился.

– Думаю, она в восторге. Мы все сделали на совесть.

– Так вы пока остаетесь у нас? – спросил я подозрительно.

– Простите, что?..

– Вас не отзывают семейные синдики?

– Нет, – произнес он недоуменно, чуть растягивая слова. – Я ни о чем таком не слышал.

Такое двуличие просто в голове не укладывалось.

– И во сколько нам это обойдется? – спросил я.

– Вы имеете в виду – в длительной перспективе? Понимаю, для менеджера Ледяной Впадины это основной вопрос. – Он произнес это с некоторым облегчением, словно причина моей недружелюбности наконец вскрылась. Видите ли, мы тоже заинтересованы в этом исследовательском проекте. Если наша техника хорошо себя покажет, мы завоюем новые рынки сбыта для своего медицинского оборудования внутри Триады и даже за пределами. Поэтому вполне достаточно, если вы возместите наши расходы. Больше мы с вас ничего не возьмем, Мики. Вы предоставили нам блестящую возможность.

– Ваша система сработала? – спросил я, все еще с насупленным видом.

– Вся информация находится здесь, – сказал он, постучав по чемоданчику. – Мы сопоставляли данные, сохранившиеся в голове, с фактами земной истории. Да, я бы сказал, что система не подкачала. Подумать только, мы разговаривали с мертвыми! Такое еще никому не удавалось.

– И кто это был? – спросил я.

– Один из трех безымянных. Ро решила вначале поработать с ними, чтобы разрешить эту загадку. Так что подключайтесь к работе, Мики. Нернсты сконструировали прекрасное оборудование. Расспросите их обо всем, понаблюдайте, как они управляются. Они сейчас как раз бьются над безымянной головой номер два.

– Спасибо, – сказал я, находя эту ситуацию несколько странной: человек со стороны приглашает меня на объект, принадлежащий моей собственной общине.

– Ну ладно, – сказал кайлетет, уже чуть нетерпеливо. – Мне пора. А что касается проверки этого индивидуума и подстройки приборов, то все это за наш счет, Мики. Рад был познакомиться.

Остановившись у белой линии, я нажал на кнопку селектора.

– Да входите же! Открыто! Шагайте смело через эту дурацкую линию и не мешайте мне работать.

– Это я, Мики.

– Тем более – входи и присоединяйся к компании. Все остальные в сборе.

Сам Вильям заперся в лаборатории. Трое технологов из общин Оннес и Кайлетет стояли на мосту, на почтительном расстоянии от дестабилизирующих насосов, и, оживленно беседуя, поедали ленч. Я прошел мимо них, ограничившись приветственным кивком.

Судя по голосу Вильяма, нагрянувшие гости пришлись ему некстати. В это время дня у него обычно наступала фаза наибольшей активности. Я свернул налево и, спустившись на двадцать метров ниже, попал на объект Ро. Доносившиеся сверху голоса гулким эхом отдавались по всей Ледяной Впадине. От этого казалось, что вся шахта заполнена людьми. Ро выбралась из камеры через верхний люк и бросилась ко мне, не скрывая волнения:

– Ты знаешь, Вильям рвал и метал. Но мы старались ему не мешать, и теперь он, кажется, утихомирился. – Лицо ее светилось восторгом. – Мики! Она стиснула меня в объятиях. – Тебе сказали наверху, что мы настроились на мозг? Все сработало! Заходи скорее! Мы как раз взялись за вторую голову.

– Безымянную? – поинтересовался я, больше из вежливости. Не разделяя ее энтузиазма, я все-таки понимал, что Ро в моих неприятностях неповинна.

– Да, еще одна безымянная. Я никак не добьюсь ответа от акционеров Стартайма. Как ты думаешь, они все старые записи потеряли? Слушай, да ты хоть понимаешь, что тут происходит? – Ро схватила меня за руку и увлекла за собой в люк. Тишину внутри камеры нарушали лишь приглушенный гул электронных приборов и шипение рефрижераторов.

В одном из технологов я узнал Арманда Кайлетет-Дэвиса, лысеющего, тщедушного человечка, гордость кайлететской науки. Чуть поодаль расположилась Ирма Столбарт Оннес, сверхталантливый исследователь, родившаяся на Луне. Я много слышал о ней, но встречаться нам еще не приходилось. Это была женщина лет тридцати – тридцати пяти, высокая, тоненькая, с рыжеватыми волосами и кожей шоколадного цвета. Они стояли возле треножника с каким-то неведомым мне прибором – тремя горизонтальными цилиндрами, скрепленными вместе. Сейчас цилиндры навели на один из сорока ящиков из нержавеющей стали, поставленных на полки.

Ро представила меня Кайлетет-Дэвису и Столбарт. Мало-помалу обстановка возбуждения, царящая здесь, передалась и мне. Мрачное настроение как рукой сняло.

– Мы выбираем один из семидесяти трех известных нам естественных языков разума, – объяснил Арманд, показывая рукой на призматического мыслителя в руках Ирмы Столбарт. Она улыбнулась, скользнув по нас взглядом, и снова принялась настраивать портативный мыслитель, который был размером раз в десять меньше, чем К.Л. Вильяма. – Сейчас мы тестируем загруженную информацию, чтобы определить тип.

– Тип ментальности? – уточнил я.

– Да. Перед нами индивидуум мужского пола, умерший в возрасте шестидесяти пяти лет, в достаточно хорошем состоянии по медицинским стандартам того времени. За время хранения качество препарата существенно не изменилось.

– А вы заглядывали внутрь? – спросил я.

Ро недоуменно посмотрела на меня:

– Конечно, нет. Мы даже не собираемся вскрывать ящик. – Она разразилась нервным смехом. – Дело ведь не в самой голове, а в содержимом ее мозга.

А как же быть с душой?.. Меня било мелкой дрожью – не то от усталости, не то от благоговейного ужаса.

– Прощу прощения, – сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно. Но они были настолько поглощены работой, что пропустили мое замечание мимо ушей.

– Мы установили, что жители севера Европы в основном распределяются между тремя программными группами, – объяснила Столбарт и показала мне диаграмму на дисплее, состоящую из двенадцати звеньев, под каждым из которых было подписано название культурно-этнической группы. Обвела пальцем три надписи: фин/сканд/тевт/. Язык, на котором ведется загрузка данных в память, – это устойчивый признак определенного генотипа. Думаю, за тысячи лет он изменялся очень незначительно. И это разумно, учитывая, что новорожденному необходимо быстро приспособиться к среде обитания.

– Именно так, – сказала Ро, снова стискивая мою руку. – Значит, он относится к северной ветви европейцев?

– Он определенно не левантинец, не африканец и не восточный человек, сказала Ирма Столбарт.

Я с интересом глядел в ее лицо: худощавое, волевое, с красивыми карими глазами, глядящими на окружающий мир с некоторым скепсисом.

– А со своими синдиками вы не разговаривали? – брякнул я ни с того ни с сего.

Очевидно, Арманд добился признания у кайлететов благодаря способности быстро мыслить и приспосабливаться к внешним условиям.

– Мы будем работать, пока нам не прикажут покинуть это место, – сказал он без всяких колебаний, – а до сих пор таких указаний не поступило. Кто знает, быть может, ваша администрация уладит этот вопрос в Совете?..

Ваша администрация.

Итак, позиции сторон определились. Нам, преследующим чисто научные цели, пытающимся проникнуть в тайны человеческого разума, противостоят крючкотворы, бюрократы, прожженные политиканы. Сто раз правы были наши предки, говоря: „Обойдемся без политики!“

– В коре головного мозга просматривается четырнадцатый алгоритм Пенроза, – сказала Ирма. – Так что наверняка это северный европеец.

Ро показалась мне какой-то расстроенной. Немного погодя она легонько тронула меня за ухо и показала вверх, давая понять, что хочет со мной переговорить. Мы отошли в сторону.

– Очень устал, Мики?

– Да, еле на ногах стою. Но дело не в этом. Я – идиот, Ро. И возможно, загубил все дело на корню.

– Я верю в нашу семью. Верю в тебя, Мики. У нас обязательно получится, – взволнованно сказала она, схватив мою руку. И тут у меня все поплыло перед глазами. – Так хочется, чтобы ты это увидел!.. Это будет что-то необыкновенное… Ты останешься?

– Конечно, кто же пропустит такое?

– В этом есть что-то от религии, правда? – прошептала она мне в ухо.

– Ну вот, – сказал Арманд. – Мы взяли в фокус маленький участок мозга. Теперь сделаем снимок, загрузим информацию в переводчика и посмотрим, можно ли выудить из него собственное имя.

Арманд закрепил положение цилиндров и подсоединил к ним свой дисковвод, получив изображение бесформенной серой массы, висящей на тонких нитях внутри черного квадрата. Это была голова внутри капсулы, помещенной, в свою очередь, в железный ящик.

– Мы попали в самое яблочко, – сказал он. – Ирма, не могла бы ты…

– Включаю волновод, – сказала она, щелкнув рычажком на крохотном диске, прикрепленном к ящику.

– Пошла запись, – произнес Арманд бесстрастным голосом.

И все смолкли. Ничто в наступившей тишине не выдавало важности происходящего. На дисплее Арманда квадраты замелькали в верхнем правом углу ящика. Я разглядел, что голова накренилась на один бок. Неясно было, лицом она к нам находится или затылком. Я, не отрываясь, смотрел на эти квадраты, вспыхивающие один за другим по контуру черепа, и понял с отвращением, что голова деформировалась. За несколько десятилетий она под воздействием гравитации вдавилась в сетку, словно замерзшая дыня.

– Готово!.. – воскликнул Арманд. – Ну вот, теперь осталась всего одна безымянная.

Только ради Ро я остался посмотреть, как будут сканировать вторую голову, записывая ее нейроструктуру и определяя тип ментальности. Когда все закончилось, я чмокнул Ро в щеку, поздравил с успехом и сел в лифт, снова погрузившись в тот невнятный гул, создаваемый голосами из хранилища и с моста, – сплошной поток непонятных мне технических терминов.

Из последних сил добрел я до своей цистерны и рухнул на кровать.

Как ни странно, спал я крепко.

Ро разбудила меня в двенадцать сотен, явившись в комнату через восемь часов после того, как мы расстались в хранилище. Скорее всего, Ро вообще не сомкнула глаз. Судя по растрепанной прическе, она постоянно ерошила волосы, а затем приводила их в порядок. Глаза ее лихорадочно блестели.

– Имя одного неизвестного мы уже установили! – похвасталась она. Думаем, скорее всего это женщина. Правда, мы еще не сделали проверку на уровне хромосом. Ирма настроила приборы так, что мы вошли в участок кратковременной памяти, действующей за пять минут до смерти. Потом озвучили все это. Мы услышали…

Она вдруг наморщила лицо, как будто собиралась заплакать. А потом неожиданно расхохоталась:

– Мики, мы услышали голос. Скорее всего, голос доктора. Он все время твердил: „Инчмор, вы меня слышите? Ивлин? Нам необходимо ваше разрешение…“

Я уже сидел на кровати, потирая веки.

– Это… – Я так и не смог подобрать подходящего слова.

– Да, – сказала Ро, присаживаясь на краешек. – Это Ивлин Инчмор. Я отправила запрос на Землю, вкладчикам Стартайма. – Ивлин Инчмор… Ивлин Инчмор… – повторила она несколько раз. В голосе слышались восторг и усталость. – Ты понимаешь, что это означает, Мики?!

– Ну что же, поздравляю.

– В первый раз людям удалось вступить в контакт с препаратами!

– Но она не ответила тебе. Ты только проникла в ее память. – Я пожал плечами. – Она по-прежнему мертва.

– Да, я лишь получила доступ к ее памяти. Постой-ка… – Она посмотрела на меня, внезапно осененная какой-то догадкой: – А вдруг это все-таки мужчина?.. Мы решили, что имя женское… Но разве оно не могло принадлежать мужчине? Ведь был же столетия назад писатель…

– Ивлин Во, – подтвердил я.

– Конечно, снова могла произойти путаница… – Казалось, она слишком устала, чтобы переживать по этому поводу. – Надеюсь, мы успеем выяснить это наверняка, пока газетчики ничего не разнюхали.

Я тут же насторожился:

– А ты уже поделилась радостью с Томасом?

– Нет, не успела.

– Ро, если в прессу просочатся сведения, что мы проникли в память… Хотя оннесы и кайлететы все равно об этом раструбят по всей Луне.

– Ты считаешь, у нас появятся проблемы?

Я ощутил смутное чувство гордости, что наконец научился предвидеть опасность, как того требовал Томас.

– Это может произвести эффект разорвавшейся бомбы, – сказал я.

– Я знаю, ты побывал в серьезной передряге. – Она посмотрела на меня с сочувствием. – Мне очень не хотелось бы снова подкладывать тебе свинью.

– Ты слышала о том, что случилось в Порте Инь?

– Томас вкратце рассказал мне, пока ты летел домой. – Она поджала губы и грустно покачала головой. – Вот ведьма! Неужели никто не потребует ее импичмента? Давно пора осадить этих Таск-Фелдеров.

– Я полностью разделяю твои чувства, но пока происходит нечто обратное. Ты могла бы придержать информацию несколько дней?

– Постараюсь. Кайлететы и оннесы связаны контрактом и не имеют права по собственному усмотрению делиться информацией с кем-либо, даже если достоверность ее не вызывает сомнений. Я скажу, что мы ждем подтверждения наших данных от вкладчиков с Земли, хотим проанализировать структуру третьей безымянной головы, а также поработать с несколькими головами, занесенными в список, чтобы проверить надежность метода.

– А как насчет прабабушки и прадедушки? – спросил я.

– Пока прибережем их, – сказала Ро, заговорщически подмигивая.

– Ты ведь не собираешься ставить эксперименты на членах семьи?

Она кивнула.

– Мы займемся Робертом и Эмилией, только когда широко опробуем этот метод. Мики, мне пора немного вздремнуть. Вот только отдам кое-какие распоряжения кайлететам и оннесам и пойду к себе. А с тобой давно жаждет поговорить Вильям.

– А он не станет ворчать, что я отрываю его от дела?

– Не думаю. У него вроде бы все идет гладко.

Ро крепко обняла меня и встала с кровати. Все, иду на боковую. Вряд ли мне сегодня что-нибудь приснится…

– И голоса из прошлого не будут взывать к тебе?

– Хотелось бы верить.

Вильям выглядел усталым, но умиротворенным и довольным собой. Он сидел в центре управления лабораторией, фамильярно похлопывая мыслителя по корпусу, словно они стали закадычными друзьями.

– Я не нахвалюсь этим парнем, Мики. Настроил все так, что комар носа не подточит. Теперь никакому квантовому жучку не разгрызть мою установку. Дестабилизирующие насосы, после модернизации, тоже перешли под его контроль. Он предчувствует любое колебание и тут же корректирует приборы. Все почти готово. Мне осталось отрегулировать насосы на полную мощность.

Я попытался изобразить на своем лице энтузиазм, но без особого успеха. Слишком много событий обрушилось на меня: сокрушительное поражение в Порте Инь, предстоящее заседание Совета, успех Ро с первыми несколькими головами…

Мне было совершенно ясно, что события принимают скверный оборот. В то время как Томас из кожи вон лез, убеждая Совет отказаться от публичной порки, меня, бог весть зачем, понесло в эту лабораторию, полностью отрезанную от внешнего мира, в которой Вильям уже ликовал, предчувствуя свой скорый триумф. Вильям, видимо, уловивший мое настроение, потрепал меня по ладони.

– Да брось переживать! Ты еще совсем молодой, всякий в таком возрасте может сесть в лужу.

Лицо мое перекосилось от гнева, постепенно сменившегося непередаваемой досадой. Я отвернулся, чувствуя, как слезы ручьем побежали по щекам. Вильям выразился со своей обычной прямотой. Особая деликатность не была ему свойственна, а я сейчас, как никогда, нуждался в деликатном собеседнике.

– Ну спасибо, утешил!.. – пробурчал я.

Вильям продолжал похлопывать меня по ладони, пока я не отдернул руку.

– Ну, извини, если я сболтнул лишнее, – сказал он. – Я никогда не боялся признать свои ошибки. Иногда они меня тоже бесят, и я настойчиво твержу себе, что всегда должен поступать правильно. Но мы не для этого сюда спустились. Правильность – не для нас. Правильность – это смерть, Мики. Мы здесь для того, чтобы учиться на ходу. И ошибок нам не избежать.

– Благодарю за лекцию, – сказал я, посмотрев на него почти враждебно.

– Я на двенадцать лет старше тебя. И сделал в двенадцать раз больше серьезных ошибок. И что? Думаешь, я стал спокойнее относиться к своим промахам? Ясно как Божий день: когда на тебя сваливается такая ответственность, просто невозможно не сесть в лужу. Но – черт возьми! разве от этого легче?

– Не думаю, что это была ошибка, – возразил я. – Скорее, меня предали. Президент повела себя бесчестно и очень коварно.

Вильям откинулся назад в кресле и недоверчиво покачал головой.

– Твои рассуждения – для простачков, Мики. А на что ты, собственно, рассчитывал. Что такое политика, по-твоему? Насилие и ложь!

От этих слов я распалился еще больше:

– Нет, Вильям! Смысл политики совсем в другом. Люди считают, что мы запутались, устроили из нее черт знает что.

– Не понимаю тебя.

– Политика – это искусство управления и взаимодействия. Она предполагает обратную связь. Политические структуры – это направляющая сила общества. Но, кажется, здесь, на Луне, об этом забыли. Смысл политики – в управлении большими группами людей. Не важно, в хорошие они живут времена или в плохие, понимают благо или нет. „Обойдемся без политики!“ Ты рассуждаешь как простачок, Вильям. – Я гневно потряс кулаками в воздухе. Ты все равно никуда не уйдешь от политики. Никому этого не дано… – Я смолк, мучительно подбирая метафору. – Это все равно что отказаться от словесного общения между людьми или правил хорошего тона.

– Спасибо и тебе за лекцию, – буркнул Вильям, но достаточно беззлобно. Вместо ответа я с размаху врезал кулаком по столу. – То, о чем ты сейчас говорил, давно муссируется по всей Луне. Согласен: община Таск-Фелдеров вводит нас в искушение. Но по мне лучше никогда не становиться политиком или администратором. Мне чуждо понятие породы, Мики. Я не имею в виду тебя. Это понятие, возникшее на Луне, всегда отравляло мне жизнь. И Совет, в нынешнем составе, лишь укрепляет мои убеждения. И что ты с этим поделаешь? – Он вопросительно посмотрел на меня.

– Возможно, со временем у меня прибавится мудрости, и я стану гораздо лучшим… администратором и политиком.

Вильям иронически улыбнулся.

– Ты хочешь сказать, более хитрым? Более искушенным в этих играх?

Я покачал головой. Нет, речь шла вовсе не о хитрости и умении играть по правилам, навязанным Таск-Фелдерами, а о моральном превосходстве, об этических ограничениях, о законности, наконец.

– А пока готовься к худшему, – продолжал Вильям. – Они отрежут нас от всех ресурсов, вынудят другие общины отказаться от помощи нам. Возможно, преданные анафеме, мы все-таки выживем и даже сумеем заключить какие-то сепаратные сделки внутри Триады.

– Но это очень… опасно, – сказал я.

– А что нам еще останется? Наши деловые интересы распространяются на всю Триаду, мы обязаны выжить.

– Температурная устойчивость нарушена, – раздался с платформы мягкий голос К.Л.

– Доложите подробнее! – приказал Вильям, подскочив в кресле.

– Незнакомый прежде эффект вызвал ротацию температуры в новой фазе. Температура ячеек в настоящее время неопределима.

– Что это значит? – спросил я.

Вильям схватил пульт управления мыслителем и, нетерпеливо откинув занавес, выскочил на мост. Я бросился следом, даже обрадовавшись поводу отвлечься от невеселых мыслей. Технологи, кайлететы и оннесы, уже закончили дежурство и ушли спать. На Ледяной Впадине установилась полная тишина.

– Что-то не так? – спросил я.

– Не знаю. – Вильям говорил приглушенным голосом, не сводя глаз с дисплея, показывающего состояние внутри Полости. – Четыре из восьми ячеек близки к энергетическому истощению, а К.Л. отказывается комментировать температурные данные. К.Л., объясните ситуацию.