Текст книги "Серебряная Рука"

Автор книги: Говард Пайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Барон рассмеялся:

– Волков я не боюсь. Не уговаривай меня, мне надо вернуться сегодня же. Но, если ты хочешь явить свою доброту, дай мне с собой немного еды и монастырского вина. Флягу вашего золотого михаэльсбургского вина я возьму с удовольствием, а большей милости я ни у кого никогда не прошу, будь то священник или король.

– Конечно, я сейчас же распоряжусь, чтобы тебе дали все, что надо, – ответил аббат своим ровным, кротким голосом и вышел отдать необходимые распоряжения с маленьким Отто на руках.

Глава 5. ОТТО В САНКТ-МИКАЭЛЬСБУРГЕ

Вот так и остался бедный сирота жить среди старых монахов в монастыре «Белый Крест На Горе». Здесь, в стороне от мирских забот и волнений, безмятежно протекали его годы, пока Отто не исполнилось 12 лет. К этому времени он стал худеньким, светлоголовым подростком с тихим, не по годам серьезным нравом.

– Бедный малый! – говаривал о нем брат Бенедикт. – Мне кажется, несчастья, которые при рождении обрушились на него, повредили его разум. Знаете, что он мне сегодня сказал? «Дорогой брат Бенедикт, ты нарочно бреешь волосы на макушке, чтобы Богу было легче видеть твои мысли?»

– Подумайте только! – и добрый старик трясся в беззвучном смехе.

Когда подобные рассказы достигали ушей аббата, он улыбался и говорил про себя:

– Как знать, может детский ум чище нашего и поэтому детские мысли легче. Тяжеловесный здравый смысл взрослых людей просто не поспевает за ними.

Что касается занятий, то тут брат Эммануэль, учивший мальчика латыни, считал, что у Отто вполне светлая голова и хорошая память. Ко всем в монастыре мальчик относился хорошо, со всеми был вежлив и послушен. Но среди братьев Санкт-Михаэльсбурга был один, которого Отто отличал и любил всем сердцем.

Брату Джону, ибо речь идет именно о нем, не исполнилось еще тридцати лет. В раннем детстве он выпал из рук няньки и повредил голову. Когда Джон подрос и обнаружилась его умственная отсталость, семья решила отдать его в монастырь. Тут Брат Джон влачил свое бездумное существование среди монахов, привыкших к нему, как к доброму безобидному дурачку.

Когда Отто был совсем маленьким, его отдали на попечение брата Джона. С этого часа и до тех пор пока Отто не вырос достаточно, чтобы заботиться о себе самому, дурачок Джон не расставался со своим питомцем ни днем, ни ночью. Частенько, гуляя по саду, где он любил размышлять в уединении, аббат Отто видел брата Джона, сидящего в тени грушевого дерева рядом с пчелиными ульями. Он укачивал малыша на руках, распевая песни, лишенные всякого смысла, и глядя куда-то вдаль светлыми глазами, лишенными всякого выражения.

По мере того как Отто подрастал и набирался ума, его учение в монастыре могло бы отдалить его от брата Джона, однако этого не произошло. Напротив, связь между ними крепла, а не слабела. Все свободное время мальчик старался быть рядом со своим старшим другом. У подножия горы, где монахи собирали виноград, в саду или на лужайке эту парочку всегда видели вместе. Они ходили, держась за руки, или сидели рядышком в укромном уголке. Но больше всего им нравилось лежать на дощатой площадке под крышей колокольни. Огромный темный колокол висел над ними, а рассеянные лучи солнца проникали к ним под крышу, где поселилась большая коричневая сова. Птица привыкла к своим гостям и смотрела на них сверху круглыми печальными глазами.

У подножия колокольни простирались белые стены сада, ниже – виноградники, а еще ниже текла река. Казалось, она несет свои сияющие на солнце воды в какую-то сказочную страну. Друзья могли часами лежать на полу колокольни, посматривая с высоты на мир божий и ведя преудивительные разговоры. Вот вам для примера один из них.

– Вчера утром я снова видел ангела Гавриила, – говорит брат Джон.

– Да, – отзывается Отто, – а где это было?

– В саду на старой яблоне, – рассказывает брат Джон, – я гулял в этом месте, а мои мысли бегали вокруг, как полевые мыши в траве. Сначала я услышал удивительное пение. Оно было таким низким и сладкозвучным, что походило на гудение большой медоносной пчелы. Я взглянул на дерево и увидел две горящие искры. Сначала я принял их за две звезды, упавшие с неба, но потом я догадался, что это. А ты понял?

– Нет, – отвечает Отто на одном выдохе.

– Это были ангельские глаза, – говорит брат Джон и загадочно улыбается. – Так вот, я вглядывался в две искры и чувствовал себя счастливым, как чувствует себя всякая божья тварь, когда взамен зимних холодов наступает весна, солнышко пригревает, а кукушка снова подает голос. Постепенно я разглядел лицо, которому принадлежали глаза. Вначале оно светилось бледным светом, подобно луне среди ясного дня. Но затем этот свет разгорелся так ярко, что мне стало невмоготу смотреть на него. В своей руке ангел держал зеленую ветвь, усыпанную цветами, похожими на цветы боярышника. Одежда у ангела была сшита из чего-то сияющего, как солнечный свет или чистый снег. Тут я понял, наконец, что передо мной ангел Гавриил.

– Скажи мне, брат Джон, что говорят об этом дереве? – спросил он меня.

– Говорят, что оно умерло. Садовник собирается принести острый топор и срубить его.

– А что ты об этом думаешь, брат Джон?

– Думаю то же самое. Дерево умерло, и его следует срубить, – ответил я.

При этих словах ангел улыбнулся, и сияние, идущее от него, заставило меня прикрыть глаза. Он сказал:

– Значит, ты, брат Джон, и впрямь такой простак, каким тебя считают люди. Смотри, что я тебе покажу.

Тут я снова приоткрыл глаза, и увидел, как ангел Гавриил дотронулся своей цветущей веткой до голых ветвей мертвого дерева. Они сразу же покрылись листьями, цветами, а потом и прекрасными плодами. Яблоки были точно золотые, и каждое благоухало, как целая клумба с цветами.

– Это вечно живые души яблок, – объяснил мне ангел, – они никогда не увянут и не погибнут.

– Тогда я попрошу садовника, чтобы он не рубил эту яблоню, – сказал я.

– Нет, нет, не надо, – испугался ангел, – дело в том, что если дерево не срубят на Земле, его никогда не удастся посадить в райском саду.

Тут брат Джон прерывает свой рассказ и, лежа на полу, глядя в пустое пространство, затягивает одно из своих безумных песнопений.

– Но вспомни, брат Джон, – дергает его за рукав маленький Отто, – не сказал ли тебе ангел Гавриил еще чего-нибудь?

Брат Джон обрывает пение и напрягает память. Это дается ему с трудом. Собираясь с мыслями, он крутит головой то вправо, то влево, то вверх, то вниз, и наконец вспоминает.

– А еще он сказал, что ничто живое никогда не умрет, и ничто умершее никогда не воскреснет.

Отто сокрушенно вздыхает:

– Как бы я хотел когда-нибудь тоже повстречаться с ангелом Гавриилом.

Но брат Джон уже снова затягивает песню и не слышит его слов.

Другим человеком, занимавшим особое место в жизни мальчика, был аббат Отто. Его глазам никогда не являлось ничего чудесного, и он не мог развлечь своего тезку такими удивительными рассказами. Зато в его силах было доставить мальчику особое удовольствие, никому больше в монастыре не ведомое.

Аббат Отто был большим любителем книг – у него под замком хранилось великое множество роскошных фолиантов в свиной коже и с позолотой, с переплетами, инкрустированными резной слоновой костью и драгоценными камнями.

И, подобно тому как душа скрывается в теле, под всеми этими великолепными переплетами находилось то, что было еще прекраснее. Это были раскрашенные яркими красками изображения святых, ангелов, Божьей матери, волхвов и маленького Христа, лежащего в яслях среди коров, глядящих на него добрыми глазами.

Иногда старый аббат открывал кованый сундук, где он держал свои сокровища, и, любовно стряхнув с них несколько пылинок, доставал одну-две книги. Он бережно клал их на стол у окна и открывал перед маленьким тезкой, разрешая тому самому перелистывать картинки. Мальчика особенно притягивала картина, изображающая Рождество Христово. Пока мальчик переводил восхищенные глаза с Богородицы на Святого Иосифа, а с него – на младенца, аббат сидел и наблюдал за Отто с грустной улыбкой на худом бледном лице.

Но всем этим мирным радостям монастырской жизни суждено было кончиться в один прекрасный день. К тому времени Отто почти исполнилось двенадцать лет.

Однажды около полудня Отто услышал звук колокольчика у ворот – динг-донг! Мальчик как раз зубрил урок в келье доброго брата Эммануэля. Путники редко оказывались у ворот монастыря – он лежал в стороне от всех дорог – поэтому появление всякого нового лица здесь было событием. Маленький Отто навострил уши и стал раздумывать про себя, кто бы это мог быть. Меж тем урок продолжался. Брат Эммануэль читал, неумолимо водя по строчкам ороговевшим старческим ногтем. Время тянулось мучительно медленно.

Вдруг снаружи, в коридоре, раздалось шлепанье сандалий, и в дверь осторожно постучали. На пороге показался брат Игнатий. Аббат послал его передать Отто, чтобы он шел в трапезную. Когда мальчик пересек двор, он увидел группу облаченных в броню рыцарей. Некоторые из них сидели на лошадях, некоторые спешились.

– Вот идет молодой барон, – сказал один из воинов. Все повернулись в сторону Отто и уставились на него. В трапезной добрый старый аббат беседовал с незнакомцем, а монахи готовили ему угощение, чтобы он мог подкрепиться с дороги. Незнакомец был высоким, широкоплечим воином, рядом с которым аббат казался совсем тщедушным. Одет он был в блестящую кольчугу, перепоясанную широким кожаным ремнем с ножнами для меча. В руке гость держал шлем, который только что снял с головы. Лицо его было обветренным и суровым, а нижняя губа и подбородок скрыты курчавой жесткой бородой. Когда-то она была огненно-рыжей, но теперь седина, как иней, припорошила ее. Брат Игнатий подтолкнул Отто через порог и закрыл за ним дверь. Пересекая трапезную навстречу таинственному гостю, мальчик не спускал с него глаз.

– Ты знаешь, кто я? – обратился к Отто закованный в броню рыцарь.

– Я думаю, ты – мой отец, – ответил мальчик.

– Правильно, – сказал барон Конрад, – я рад, что монахи способные, только взбивать масло и варить сыр, не скрыли от тебя, кто твой отец и кто ты сам.

– Это неверно. В нашем монастыре делают вино, а совсем не масло и сыр.

При этих словах барон Конрад разразился громким долгим смехом. Но на печальном задумчивом лице аббата они не вызвали даже тени улыбки.

– Конрад, послушай меня, не забирай отсюда мальчика. Его жизнь никогда не будет повторением твоей – он просто не годится для этого. И я думал, – аббат сделал небольшую паузу, – что ты хочешь посвятить сироту Богу, оставив его на попечении Матери-Церкви.

– Ты так думал? – изумился барон. – Ты ожидал, что я передам своего сына, последнего в роду Вульфов, в руки церкви? А ты подумал, что станет со славой нашего рода, если он кончится вместе с ним в монастыре? Нет, Замок Отважного Змея принадлежит Вульфам, и последний в нашем роду должен жить в своем доме, так же, как его предки, отстаивая свои права силой оружия.

Аббат посмотрел на мальчика, следившего широко открытыми глазами за разговором взрослых, и спросил барона:

– Ты полагаешь, что твой бедный сын способен отстаивать свои права с оружием в руках?

Взгляд барона устремился на маленького Отто. На несколько минут воцарилась тишина. В это время мальчик судорожно пытался понять, что происходит. Зачем его отец решил нарушить покой монастыря лязгом своего блестящего оружия? Почему он говорит о взбивании масла, когда всему свету известно, что монахи Санкт-Михаэльсбурга изготовляют вино?

Низкий голос барона Конрада прервал тишину.

– Если вы тут постарались сделать из моего сына постника и никчемного сыровара, то я надеюсь, у меня есть еще время переделать вашу работу и воспитать из него настоящего мужчину.

Аббат вздохнул.

– Ребенок твой, Конрад. А воля Всевышнего для нас священна. Может быть, если Отто будет жить в твоем замке, он поможет тебе стать лучше, а не ты ему стать хуже.

Прозрение наступило – маленький Отто понял наконец, о чем шел разговор и зачем пожаловал его отец. Выходит, ему надлежит покинуть счастливую солнечную тишину родного Белого Креста и отправиться в бескрайний мир, который он так любил рассматривать, взобравшись на колокольню.

Глава 6. КАК ЖИЛОСЬ ОТТО В ОТЧЕМ ДОМЕ

Ворота монастыря открылись нараспашку, и целый мир, казалось, тоже распахнулся перед маленьким Отто. Барон Конрад и его вооруженные всадники сидели, ноги в стременах, готовые тронуться в обратный путь. Молочно-белая лошадь, предназначенная для Отто, ждала своего хозяина рядом с боевым конем барона.

– Прощай, Отто, – произнес добрый старый аббат. Он подошел к мальчику и поцеловал его в щеку.

– Прощайте, – ответил Отто просто и беспечно, и аббату стало грустно вдвойне, поскольку мальчик явно уезжал без сожаления.

– Прощай, Отто, – неслось со всех сторон – это монахи пришли проводить своего младшего собрата. Бедняга Джон подошел к Отто, взял его за руку и пристально вгляделся в лицо своего друга.

– Мы еще встретимся, – сказал он мальчику. – Но может быть, это будет уже в раю. Надеюсь, там нас пустят полежать на колокольне и посмотреть сверху, как ангелы копошатся внизу во дворе.

– Ага, – улыбнулся в ответ Отто.

– Вперед, – скомандовал барон трубным голосом, и кавалькада всадников, сопровождаемая цоканьем подков и лязгом оружия, тронулась в путь.

Большие деревянные ворота Белого Креста закрылись за ними, зато перед ними открылась бесконечная тропа. Извиваясь по горному склону, она вела в мир заманчивый и загадочный, о котором Отто имел лишь самые смутные представления.

– Научили тебя хотя бы держаться в седле? – спросил барон, когда всадники спустились на равнину.

– Нет, – сказал Отто, – у нас не было лошадей, чтобы ездить верхом. Мы пользовались ими только, чтобы привезти урожай с дальних полей или виноградников.

– Ну и ну, – откликнулся барон, – а я-то надеялся, что в жилах аббата осталась хоть капля прежней крови, и он научит тебя тому, что требуется знать рыцарю. Тебе не страшно?

– Нет, – сказал Отто, улыбаясь, – мне не страшно.

– Смотри-ка, ты отвечаешь, как наследник рода Вульфов, – мрачно хмыкнул барон Конрад.

Но скорее всего, даже слово «страх» барон и его сын понимали по-разному. К вечеру всадники добрались наконец до Замка Отважного Змея. По крутому склону они проскакали к подвесному мостику, соединяющему дорогу с воротами. Стены, башни и бастионы замка в сумерках выглядели особенно устрашающе, и Отто рассматривал свой новый дом с нескрываемым ужасом. Но вот мостик опустился, и они уже проскакали под мрачными сводами крепости в ее внутренний двор. Отто остановился и огляделся.

Вокруг него было много людей – все они высыпали посмотреть на молодого барона. Лица, окружившие мальчика, сильно отличались от тех, к которым он привык в стенах монастыря. Все они были суровыми, грубыми, обветренными. Особенно больно поразило мальчика то, что среди них не было ни одного знакомого.

Отто уже поднимался по ступеням замка, когда старая Урсела спустилась, чтобы встретить его. Она обняла его высохшими старческими руками и крепко прижала к груди. «Мой маленький мальчик!» – причитала старая Урсела сквозь рыдания, которые, казалось, грозят разорвать ее сердце.

– Значит, кто-то здесь все-таки знает меня, – с облегчением отметил Отто.

Новый дом показался Отто очень загадочным и интересным. Оружие, трофеи, флаги, длинные галереи, соединяющие комнаты, большой зал внизу со сводчатой крышей и очагом в причудливо вырубленной каменной нише, да и все обитатели замка с их заботами – все это было так необычно! А как увлекательно было исследовать все загадочные закоулки темного старого замка, которые, казалось, до Отто никто не посещал!

Однажды, гуляя по длинному темному переходу, он толкнул обшитую железом дубовую дверь и оказался в очень странном месте. Серый свет, едва проникавший через ряд узких высоких окон, падал на безмолвные каменные фигуры. Тут были рыцари в доспехах и дамы в диковинных одеждах. Каждая фигура лежала на своем каменном надгробии со сложенными руками, с неподвижным взором каменных глаз, устремленным к высокому своду над головой. Здесь лежали в торжественном ряду все члены рода Вульфов, жившие в замке со времени его основания. Это была домашняя часовня, давно заброшенная и служившая лишь местом захоронения.

В другой раз Отто взобрался на чердак под самым коньком крыши, куда были свалены многочисленные, никому не нужные вещи, покрытые толстым слоем многолетней пыли. Когда Отто толкнул дверь, вверх с шумом взмыло семейство голубей, устроившее себе на чердаке уютное гнездо. Здесь, роясь среди забытого хлама, Отто – о радость! – в древнем как мир сундуке нашел изъеденные червями книги, которые когда-то давно принадлежали капеллану, одному из рода Вульфов. Они не были так великолепны, как те, что настоятель монастыря показывал ему, но и в них были красивые картинки. И на них тоже изображались великомученики, святые и ангелы.

А однажды, гуляя по двору замка, Отто нашел дверь, ведущую в Серебряную башню. Она была гостеприимно открыта, потому что Хильда, жена Карла Чёрного, спустилась вниз по какой-то надобности и не закрыла ее. Недолго думая, мальчик устремился по ветхим деревянным ступеням наверх. С монастырской колокольни ему не раз приходилось видеть удивительные сторожевые башни, устремленные высоко в небо, и всегда хотелось узнать, что они собой представляют. Все выше лез Отто по крутой винтовой лесенке, пока голова у него не пошла кругом. Стоя на маленькой площадке, Отто заглянул вниз и ужаснулся тому, как высоко он оказался. Мостовая еле поблескивала где-то далеко внизу. Мальчик невольно вцепился в шаткие перила и выглянул в окошко, прорубленное в толстой каменной стене по другую сторону лестницы.

Далеко-далеко внизу, в туманной мгле, он увидел серый склон, а на нем черную свинью, казавшуюся не больше муравья. Вершины деревьев двигались, точно зеленые волны. Сквозь деревья просвечивали крыши убогих крестьянских домишек, а перед ними можно было разглядеть ребятишек, по величине не превосходивших веснушки на морщинистых руках Урселы.

Отто развернулся и стал медленно сползать по лестнице вниз. У дверей он столкнулся с матушкой Хильдой. Она отшатнулась в страхе, но потом, поняв кто перед ней, отвесила мальчику неуклюжий поклон, причем на некрасивом лице Хильды с глубоко посаженными глазами появилось подобие улыбки.

Среди обитателей замка, кроме старого барона, самым близким человеком для мальчика стала нянюшка Урсела. Отто любил сидеть рядом с ней и слушать истории, которые она была мастерица рассказывать. Все, что он от нее узнавал, очень мало походило на то, что он слышал и читал раньше, живя в монастыре. Но однажды старая Урсела поведала ему такое, что вызвало в его душе смятение и страх.

Яркий свет падал через окно на Урселу. Она сидела, тепло закутавшись, с прялкой в руке, а Отто лежал у ее ног на медвежьей шкуре и молча размышлял о старом придании, только что рассказанном Урселой. В нем говорилось о победе отважного рыцаря над страшным огнедышащим змеем. Победив его, основатель рода Вульфов украсил свой герб изображением дракона и взял себе имя Отважного Змея. С тех пор дом его называется Замком Отважного Змея.

Неожиданно Урсела наклонилась к мальчику и сказала:

– Удивительно, до чего ты похож на свою несчастную мать. Скажи, тебе известно, как она умерла?

– Нет, – отозвался Отто, – расскажи мне, пожалуйста, как это было.

И старая Урсела рассказала Отто, как умела, эту печальную повесть. Она поведала ему, как его мать умоляла барона не нападать на купцов, как барон не послушался и что из этого вышло. Мальчик слушал Урселу, глядя на нее широко раскрытыми глазами, точно первый раз видел ее. Он уже не лежал у ее ног, а сидел, сцепив руки. Когда она кончила, он ещё минуту пристально смотрел ей в лицо, а потом вскричал с негодованием:

– Неужели ты рассказала мне правду? Неужели мой отец грабит мирных жителей на дорогах?

Старая Урсела рассмеялась в ответ.

– Он грабил их и, поверь мне, не один раз! Но, увы, все его славные набеги отошли в далекое прошлое.

Тут нянюшка тяжело вздохнула.

– В те времена мы ни в чем не знали нужды. Мы наряжались, как подобает одеваться богатым господам, в шелк и бархат. Мы покупали дорогие вина и катались как сыр в масле. Наши кладовые ломились от всякого добра. А теперь мы кутаемся в грубую рогожу и едва сводим концы с концами. Даже кислое пиво стало лакомством в нашем доме. Единственное, что меня примиряет с нашим жалким существованием, это то, что наш дорогой Барон сполна отдал свой долг нашему соседу – гнусному Змеелову. Он рассчитался с ним не только за его последнее злодейство, но и за все, в чем провинился его род.

И старая Урсела поведала Отто ужасную историю про то, как барон Конрад поклялся перед аббатом Отто отомстить своему заклятому врагу и как он сдержал свою кровавую клятву. День за днем барон Конрад наблюдал за своим обидчиком, вынашивая планы мести. И вот однажды он выследил людей из Замка Змеелова во главе с самим бароном Фредериком.

Они оказались в узком ущелье позади Кайзенбурга. Урсела рассказала о яростной схватке, о том, как Роденберги обратились в бегство, оставив раненного барона Фредерика, который на коленях молил о пощаде барона Конрада. И о том, как тот ответил: «Ты получишь столько милости, сколько заслужил», а затем поднял свой обоюдоострый меч и одним ударом сразил поверженного врага.

Бедный маленький Отто и не подозревал, что на свете бывает такое коварство и такая жестокость. Он слушал старую женщину, не шевелясь от ужаса, до самого конца. Но когда та с довольной улыбкой поведала, как его отец своими руками убил заклятого врага, Отто не выдержал. Он с криком вскочил на ноги, как раз в то время, как дверь с шумом открылась, и в комнату вошел барон Конрад.

Отто повернул голову и, увидев, кто вошел, издал новый отчаянный крик, а затем подбежал к отцу и схватил его за руку.

– Отец, неужели правда, что ты убил человека своими руками?

– Да, – мрачно сказал барон, – это такая же правда, как и то, что своими руками мне пришлось убить не одного врага, а много больше. Но что с того, Отто? Тебе пора избавиться от глупостей, которые монахи вбили тебе в голову. Мир, в котором ты живешь, совсем не такой, к какому ты привык в монастыре. Здесь, если человек не убивает сам, убивают его.

Но бедный маленький Отто, спрятав лицо в складках отцовской одежды, рыдал так громко, что, казалось, его сердце не выдержит.

– О, – повторял он сквозь рыдания, – этого не может быть. Я не могу представить, что ты, такой добрый ко мне, своими руками убиваешь людей. Мне бы хотелось вернуться снова в монастырь. Мне страшно жить в мире, о котором ты говоришь. Может быть, кто-нибудь захочет убить меня тоже, ведь я только слабый ребенок и не смогу защитить свою жизнь от того, кто вздумает забрать ее.

Сдвинув брови, Барон сверху вниз смотрел на своего сына, пока тот изливал свое горе. Один раз рука Барона потянулась, чтобы погладить мальчика по голове, но он отдернул ее. Сердито повернувшись к старой нянюшке, он сказал:

– Урсела, не рассказывай ребенку больше подобных историй. Он еще не готов к этому. Вернись к сказкам, которые ты умеешь рассказывать, и которые он любит слушать. Предоставь мне заботу о том, чтобы из него вырос рыцарь, достойный рода Вульфов.

Этим вечером отец и сын сидели вместе в большом зале перед полыхающим огнем очага.

– Скажи мне, Отто, – сказал Барон, – ты ненавидишь меня теперь, когда узнал от Урселы о том, что я сделал?

Некоторое время Отто молча смотрел в глаза отца, и наконец тихим, слабым голосом ответил:

– Думаю, нет. Кажется, я тебя за это не возненавидел.

Глаза Барона сверкнули из-под сведенных бровей, и он, весело шлепнув себя по колену, разразился громким смехом.

Глава 7. КАК В ЗАМОК ОТВАЖНОГО ЗМЕЯ ПОДБРОСИЛИ КРАСНОГО ПЕТУХА

Настали времена, когда новым императором Германии стал человек, пришедший из далекого швейцарского замка. Это был граф Рудольф из Гапсбурга, благородный рыцарь с добрым и честным нравом. Он занял престол с твердым намерением, во что бы то ни стало установить справедливость и порядок во вверенной ему стране. Для этого ему надо было покончить с безудержными и кровопролитными раздорами и разбоем, принятыми среди немецких баронов. Творимые ими беззакония обрекали страну на постоянные страх и нищету, и терпеть это далее император не собирался.

Однажды два всадника показались на горной тропе, ведущей к воротам Змеиного Замка. Протрубил горн и привратник высунулся из окошка в воротах, чтобы вступить с ними в переговоры. После этого к хозяину замка поспешил гонец, и барон тотчас явился, чтобы самолично переговорить с незнакомцами. Всадники привезли с собой сложенную грамоту. Ее скрепляла большая красная печать, свисавшая как клок холста, обагренный кровью. В переданном барону послании император требовал, чтобы тот явился в суд ответить на предъявленные ему обвинения. Кроме того, барон должен был клятвенно обещать прекратить враждовать с соседями во имя мира и порядка в империи.

Один за другим призывались в императорский суд бароны, решавшие все споры оружием или нападавшие на горожан, которые направлялись из одного города в другой по торговым делам. Тут разбирались все жалобы, и ответчиков приводили к присяге – впредь жить по новым правилам. Тех, кто являлся добровольно и готов был подчиниться воле императора, отпускали домой с миром. Но тех баронов, кто не желал являться в суд, везли туда, закованных в цепи. Их злокозненное упрямство искореняли огнем и мечом, а их замки разоряли и поджигали, так что кровля обрушивалась на головы непокорных.

Теперь настала очередь барона Конрада собираться в гости к императору. Жалобу в суд на него подал его сосед из Замка Дерзкого Змеелова – барон Генри. Он был племянником барона Фредерика, на коленях молившего о пощаде барона Конрада и убитого им на пыльной дороге позади Кайзербурга.

В Замке Отважного Змея никто не умел читать, кроме мастера Рудольфа, управляющего, и маленького Отто. Но к тому времени управляющий почти ослеп, и послание пришлось читать мальчику. Отто читал отцу грозные требования императора, а барон сидел напротив за грубым дубовым столом, молчаливо подперев подбородок кулаком и хмуро вглядываясь в бледное лицо сына. Он не знал, как ему отвечать на вызов. В старые времена, при прошлых императорах, он отвечал на всякое обвинение гордым презрением и не боялся никакого суда. Но теперь дело иное – барон был в растерянности – гордость советовала ему одно, а осторожность – другое. Нынешний император подавлял сопротивление железной рукой, и барон Конрад знал, что с ним будет, если он проявит откровенное непослушание. Поэтому в конце концов он решил отправиться в суд, взяв с собой подобающий эскорт.

– Свои люди помогут в случае чего отстоять мою честь, – думал барон, больше всего на свете боявшийся уронить свое достоинство. Итак, барон отправился к императорскому двору, взяв с собой сотню вооруженных людей. Увы, заботясь о себе, он упустил из виду, что в его замке осталось только восемь боеспособных мужчин. Они должны были охранять и каменную крепость и молодого барона – бедного мальчугана, не приспособленного к суровым условиям своей новой жизни. Это было большим просчетом Отважного Змея, и ему предстояло жестоко пожалеть о нем.

С тех пор, как барон покинул замок, прошло три дня. Наступила третья ночь. Луна остановилась, полная и сияющая, посередине темного неба. Только что перевалило за полночь. Горные склоны отбрасывали черную тень в глубоком овраге, по дну которого двигались разбойники. Примерно тридцать человек неуклонно приближались к Замку Отважного Змея. Банду возглавлял высокий стройный рыцарь. Его голова была покрыта стальным шлемом, а грудь – легкой кольчугой. Все разбойники, следовавшие за своим главарем, были одеты в кожаные куртки, и только один или двое позволили себе поддеть под них стальные кольчуги.

Наконец они достигли пещеры неподалеку от дороги и остановились, так как она и была местом их назначения. Бандой руководил барон Генри, который под покровом ночи направлялся к Замку Отважного Змея, и его визит не сулил обитателям замка ничего хорошего. Барон и его люди тихо переговаривались, то и дело поглядывая на каменную стену, возвышавшуюся над ними.

– Господин барон, – сказал один из бандитов, – я изучил эту стену, как свои пять пальцев. Поверьте, просто взобраться на нее у нас нет никаких шансов. Тут могут помочь только смекалка, правильный расчет и смелость.

Все снова посмотрели на серую стену, незыблемо стоявшую над ними в тишине ночи. Высоко над землей висела деревянная сторожевая башенка, прикрепленная к внешней стороне стены. Мощные стропила пронзали стену, и деревянная башенка покоилась на них. Средняя часть стропил отстояла от остальных на пять или шесть шагов, и ее конец крепился в районе головы дракона.

– Ладно, – сказал барон после некоторого раздумья, – посмотрим, насколько хорош расчет Ганса Шмидта, и стоит ли он награды в три марки, которую я ему пообещал. Где мешок?

Один из людей барона, стоявших рядом с ним, протянул ему кожаную торбу, открыв которую, барон достал сначала моток тонкой веревки, потом моток бечевки потолще, а следом за ним свернутый кольцом канат и нечто, в сложенном виде напоминавшее рыбачью сеть. На самом деле это была веревочная лестница.

Пока его люди подготавливали снаряжение, Ганс Шмидт, коренастый широкоплечий лучник, заботливо проверял тетиву и выбирал стрелы из своего колчана. Три стрелы он вонзил в землю, а веревку разложил тут же, аккуратными кольцами, чтобы она могла двигаться свободно, без шума. Конец веревки он туго привязал к одной из стрел, затем приладил стрелу к луку и оттянул тетиву к уху. Твэнк! И вот уж оперенный посланник несется со свистом по назначению – к сторожевой башне. С первой же стрелы лучнику повезло.

– Славно сработано, – сказал Ганс Шмидт своим грубым голосом, – три марки мои, господин барон.

Стрела перелетела через стропила между деревянной головой дракона, венчавшей замок, и сторожевой башенкой. Тонкая веревка, привязанная к стреле, теперь свесилась вниз и поблескивала в свете луны, как паутина. Дальнейшее уже не представляло большого труда. Сначала бечевку подтянули к перекладине при помощи тонкой веревки, затем канат был поднят при помощи бечевки и, наконец, уже с помощью каната веревочная лестница была перекинута через стропила.

– А сейчас, – спросил барон, – кто отправится первым, чтобы забраться в башню и заработать пятьдесят марок?

Люди барона не торопились выразить свою готовность.