Текст книги "Хелен"

Автор книги: Говард Фаст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Глава двенадцатая

На сей раз, как я ни пытался, связаться с Чарли Андерсоном по телефону мне не удалось. Я потратил на звонки весь день, а его секретарша исчерпала, должно быть, весь мыслимый список отговорок; кончилось тем, что я записался к Чарли на прием через нее. Через пару дней, на половину третьего. Я приехал на пять минут раньше, но мне все равно пришлось просидеть в приемной сорок минут, прежде чем Чарли соблаговолил меня вызвать. Когда я вошел, он даже не привстал и не предложил обменяться рукопожатием. Сухо кивнув, он произнес:

– Привет, Блейк.

Еще собираясь на встречу, я дал себе зарок, что буду держать себя в руках; однако, одно дело решить, и совсем другое – претворить задуманное в жизнь.

– Привет, Чарли. Ты выглядишь на удивление свежим и расслабленным для человека, которого так трудно застать на месте. Мне казалось, что ты вкалываешь по четырнадцать часов в день.

Закончив свою тираду, я тут же понял, что дал маху – ни права, ни должных оснований для таких слов у меня не было.

– Да, я был занят, Блейк, – коротко ответил он. – Что я могу для тебя сделать?

Я решил сыграть иначе.

– Чарли, я не хочу, чтобы эта девушка умерла.

– Что? – удивленно спросил он и наклонил голову набок, как поступают люди, которые считают, что не расслышали обращенные к ним слова.

– Я не хочу, чтобы Хелен Пиласки казнили.

– Мне сначала показалось, будто я ослышался, – сказал Чарли Андерсон. – Ну, а кто хочет, Блейк? Будь по мне, я бы вообще разрешил ей жить вечно.

– Ее должны повесить, Чарли. Ты же сам знаешь.

– Закон нашего штата, Блейк, выраженный волеизъявлением двенадцати честных мужчин и женщин и одного неподкупного судьи, гласит, что именно это наказание она должна понести. Послушай, Блейк, можно подумать, что ты учишься в начальной школе. Кстати говоря, когда я сам ходил в начальную школу, у нас преподавал мужчина. Можешь себе представить – мужчина, в те годы? Это было такой же редкостью, как трехногая курица. Эх, Блейк, ты даже не представляешь, что было на месте Сан-Вердо в 1920 году. Ковбойский городок с одной улочкой – такие сейчас строят в Голливуде, снимая вестерны. Три-четыре автомобиля на весь город. «Паккарды». А по субботам во все салуны набивались настоящие ковбои, чтобы просадить свои девятнадцать долларов. Да-да, именно такое жалованье платили в те дни. Эх, бедолаги, что за жизнь они вели! А вот первые казино появились у нас в годы сухого закона… Да, так о чем мы говорили?

– Я сказал, что не хочу, чтобы её повесили, Чарли.

Чарли Андерсон не зря городил эту чепуху. Его слова имели под собой весьма вескую причину. Чарли Андерсон вообще поступал очень целенаправленно. И для радушного и для столь нелюбезного приема имелись свои причины. Взгляд его похолодел, а в голосе послышались стальные нотки.

– Ну что ты заладил, Блейк, как заезженная пластинка? Если хочешь что-то сказать, так говори.

– Ты можешь спасти её, Чарли.

– Я?

– Да.

– Ты не в своем уме. Суд присяжных постановил, что она виновна. Судья вынес ей смертный приговор. Никто не в силах её спасти.

– За исключением губернатора нашего штата. В его власти амнистировать её.

– Замечательно. Валяй, Блейк, поговори с губернатором.

– Я не могу с ним поговорить, Чарли. Он ведь обо мне даже не слышал. А вот ты с ним на короткой ноге, и тебя он может послушать.

– Ты совсем спятил, Блейк. Тебе надо проспаться.

– Я не спятил, Чарли. Просто я знаю, каким влиянием ты пользуешься. Если ты лично подашь губернатору просьбу о помиловании, он тебе не откажет.

Чарли Андерсон метнул на меня холодный взгляд и покачал головой.

– Нет, Блейк, у тебя точно не все дома. Я начинаю верить тому, что про тебя говорят. Значит, ты и вправду влюбился в эту девку. Говорят, ты собираешься бросить Клэр, Блейк? Неужели ты совсем сдурел? Попроси Истукана Бергера – он поставит тебе хоть целую сотню шлюшек, любой из которых эта Пиласки и в подметки не годится. С ними, надеюсь, ты быстро придешь в себя.

– Чарли, – взмолился я, вконец позабыв о достоинстве и самоуважении. – Чарли, ну что мне делать? На колени, может, встать? Хорошо, я встану перед тобой на колени. Я на все согласен, только – спаси ее…

– Тебе не надоело, Блейк?

– Нет.

– Тогда слушай, дурья башка! Неужели ты и вправду надеялся, что твой идиотский план побега может сработать? Ты хотел предложить Фрэнку Зетцу десять тысяч за то, чтобы он перебросил вас на вертолете через границу. Что он – самоубийца, по-твоему? Ты хоть знаешь, на кого он работает? Знаешь, а? На кого?

Я молча потряс головой.

– Кто, по-твоему, верховодит в нашем штате? – ледяным тоном спросил Чарли. – Кто управляет Сан-Вердо? Кто владеет всеми игорными домами? Знаешь или нет?

На сей раз я медленно кивнул.

– А аэропорты, по-твоему, менее важны, чем казино? Или ты думаешь, что ими Красный Крест заправляет? Позволь мне тебе кое-что сказать, Блейк, и слушай внимательно, потому что это, возможно, самое важное, что ты когда-либо слышал. Возможно, ты наконец поумнеешь. Ты ведь неудачник, Блейк – неудачник и простофиля. И ты обречен оставаться неудачником. Полюбуйся на себя в зеркало. Что ты там видишь? Дешевый задрипанный адвокатишка, ничтожество по имени Блейк Эддиман. Да, некоторые из наших ребят хлопают тебя по спине – ну и что? Ты уже возомнил себя божеством. А им просто удобно иметь рядом карманного дурачка. Ты мечтаешь о том, как когда-нибудь разбогатеешь. Корпишь в вонючем офисе, за который платишь семьдесят долларов в месяц. Вместе с этой жирной коровой, Милли Джефферс. У тебя и компаньонов-то нет, потому что никто не хочет связываться с таким ничтожеством…

– Постой! – перебил я. – Я отказался от предложения…

– Заткнись и не перебивай меня! Знаешь, какая самая расхожая шутка в Сан-Вердо? Что ты перехватишь счета «Пустынного рая» у «Костера и Кеннеди». Блейк Эддиман станет представлять «Пустынный рай» – ха! Ты хоть знаешь, кто такие Костер и Кеннеди? Они – полноправные члены всемогущего синдиката, той самой мафии, которая владеет «Пустынным раем». Да-да – мафия, а не твой несчастный Джо Апполони. А известно ли тебе, кем был Алекс Ноутон? Нет?

Я уныло помотал головой.

– Так вот, Блейк, он был номером два! Понял? Он был вторым человеком в синдикате. Он лично назначал судей и губернаторов и платил дюжине сенаторов и конгрессменов, которые моментально приползали на брюхе в его апартаменты и целовали его туфли, стоило ему только прилететь в Вашингтон. Он контролировал самый крупный флот в мире, одиннадцать сталелитейных заводов в Европе, четыре тысячи гектаров плантаций опийного мака в Египте, алмазные копи в Южной Африке, угольные шахты в Пенсильвании и черт знает что ещё другое. Не говоря уж о Сан-Вердо и восьмидесяти процентах игорного бизнеса во всех Штатах. И такого всесильного босса прихлопнула какая-то дешевая уличная прошмандовка! А ты ещё хочешь, чтобы её помиловали. Проснись, Блейк. Стряхни шоры с глаз. Ее повесят, потому что слишком многие знали, кто такой был Ноутон на самом деле. Ее судьба была решена в тот самый день, когда она его ухлопала. А ты, слюнявый дуралей, уши развесил. Неужто ты и вправду решил, что тебя призвали спасти ее? Нет, Блейк, тебя выбрали как самого большого олуха и простофилю – только ты, живя в этом городе, не знал, что в нем творится.

Чарли Андерсон выдвинул ящик письменного стола, вытащил толстую пачку пятидесятидолларовых банкнот, перехваченных резинкой, и протянул мне.

– Вот тебе кое-что, чтобы подсластить пилюлю. Извини за резкость, Блейк, но ведь должен же кто-то наконец вправить тебе мозги. Возьми деньги и купи что-нибудь для Клэр, – он посмотрел на часы. – А теперь – извини. У меня ещё куча дел впереди.

– Нет, – покачал головой я.

– В каком смысле?

– Можешь засунуть эти деньги себе в задницу, Чарли. А вот насчет Хелен Пиласки, либо ты добьешься её оправдания, либо…

Брови Чарли взлетели вверх.

– Ты мне угрожаешь? – изумленно спросил он.

И черт меня дернул ляпнуть такое! Я сокрушенно помотал головой.

– Пошел вон, – тихо прошипел Чарли. – И – чтобы больше я твою дурацкую рожу не видел!

Он взял пачку денег и швырнул в ящик стола. Я встал и, волоча ноги, медленно побрел к выходу.

* * *

Моя контора располагалась на Делано-стрит вблизи нового делового центра. Крыша у двухэтажного здания была плоской, поэтому, несмотря даже на наличие кондиционеров, в помещениях стояла ощутимая жара. Лифта в здании не было. Поднявшись по лестнице на второй этаж и пройдя по коридору, вы упирались в дверь с табличкой:

АДВОКАТ БЛЕЙК ЭДДИМАН

Хмуро воззрившись на табличку, я повернул ручку, толкнул дверь и вошел. Милли Джефферс перестала печатать на машинке и уже хотела было поздороваться, когда, повернувшись, увидела мое лицо. Слова так и замерли у неё на губах.

– Что случилось, Блейк? – спросила она наконец.

– Все то же самое, Милли. Поздно уже. Ступай домой.

– Ха! Будь у меня приличный дом, я бы не засиживалась тут вечерами.

– Я сегодня не в настроении, Милли. Не спорь – отправляйся домой.

Она обиженно фыркнула, но быстро собралась и ушла, хлопнув дверью. Я мысленно проклял себя – Милли была последним человеком в мире, которого я хотел обидеть. Я даже выскочил следом и окликнул её, но Милли уже и след простыл. Я вернулся в контору и, усевшись за стол, попытался собраться с мыслями. Мне предстояло защищать одного богатого домовладельца с Черри-стрит, который недавно подал иск на строительную компанию, что снесла соседнее с одним из его домов здание, повредив при этом подземные коммуникации. Дело было абсолютно выигрышным, и особых сложностей я не предвидел.

Внезапно я услышал, что наружная дверь моей конторы открылась, и даже успел подумал, что если это Милли Джефферс, то я её расцелую и извинюсь. Однако это оказалась вовсе не Милли Джефферс. Я уже встал из-за стола, когда дверь моего кабинета распахнулась, и в проеме возникли двое здоровенных субъектов.

Выглядели они смутно знакомыми. Должно быть, я их где-то встречал. Один из них, довольно высокий, курил сигару, а второй, могучий рыжеволосый парень, был примерно моего роста. Одеты были оба весьма прилично. Рыжий выдвинул стул и кивнул мне.

– Садись, Блейк.

Я не шелохнулся.

– Помоги ему, Козел, – велел рыжий длинному. – Пусть старина Блейк отдохнет.

Козел грубо схватил меня за плечи и усадил. Я попытался сопротивляться, но он хорошо знал свое дело и так умело отвесил мне две крепких оплеухи, что мигом вышиб из меня боевой дух, а в голове у меня тут же зашумело.

– Что вам нужно? – пролепетал я. – Зачем вы пришли?

– Адвокат нам нужен, – ухмыльнулся рыжий. – Честный адвокат.

– Кто вас послал? – спросил я. Впрочем, я отлично это знал.

– Парни нас послали, – хмыкнул рыжий. – Верно я говорю, Козел?

– Угу, – кивнул тот. И добавил, погружая кулак мне в живот: – Наши парни не любят упрямцев, Блейк. Они любят покладистых, понял?

Под ложечкой у меня что-то оборвалось и я согнулся пополам, скуля от боли.

– Они не любят угроз, – сказал рыжий.

– Только дураки угрожают им, – добавил Козел, встряхивая меня за волосы. – Ты глуп, Блейк. Они хотят, чтобы мы тебя проучили. Не желают они, чтобы такой честняга всегда оставался глупым.

Он задрал мне голову назад и плюнул прямо в глаза, а рыжий ещё раз саданул меня под дых. Я сложился вдвое, но Козел резко дернул меня за волосы и приказал:

– Встань, Блейк!

Я был просто парализован от боли. Никакая сила, даже угроза смерти, не заставила бы меня подняться. Мои легкие тоже парализовало – я не мог ни вздохнуть, ни крикнуть.

Козел выдернул меня со стула и я упал ничком. В ребра мне вонзился тяжелый ботинок. Затем что-то обожгло мне щеку, и я ощутил на губах солоноватый вкус крови.

– Не оставляй следов, – услышал я голос рыжего.

И тут же на меня обрушился град ударов – меня били по ребрам, по спине, по ногам.

– Я же сказал тебе – не оставляй следов! – прогудел рыжий.

– А куда же его бить? – удивленно спросил Козел.

– Вот куда, – произнес рыжий, лягая меня по почке.

– Вот так? – на меня вновь обрушился страшный удар.

– Болван, ты же убьешь его!

Я распростерся на полу, глухо постанывая от боли. Кто-то потряс меня за плечо, потом голос рыжего спросил:

– Ну как, Блейк, ты чему-нибудь научился? Поумнеешь теперь?

Я провалился во мрак.

* * *

Когда я пришел в себя, в кабинете было темно, а на столе звонил телефон. Я лежал на полу в луже крови и, попытавшись шевельнуться, захныкал от боли. Болело сразу все и везде – никогда в жизни я не испытывал такой боли.

Я подполз к столу, но приподняться не смог, а телефон продолжал разрываться от звона. Я нащупал шнур и потянул на себя. Аппарат с грохотом свалился на пол и звон прекратился. Я провалился в небытие, из которого меня вывел голос Клэр:

– Блейк! Блейк! Ответь мне, Блейк!

Голос звучал прямо у меня в ушах и, повернувшись на бок, я нащупал телефонную трубку. Я попытался заговорить, но из моего горла вырвался только хриплый стон.

– Блейк, что случилось?

– Я ранен, – прошептал я. – Мне больно.

– Что случилось?

– Мой офис… света нет…

– О, Блейк! Держись, мой родной! Я сейчас приеду…

* * *

На третий день моего пребывания в больнице меня навестил доктор Сэнфорд Хаймен – сама любезность и обходительность.

– Приветствую вас, Эддиман, – дружелюбно поздоровался он. – Рад, что вы пошли на поправку. Я только два часа назад узнал, что вы здесь.

– И решили навестить старого приятеля?

– Ну что вы! Просто у меня сложилось о вас весьма благоприятное впечатление – как об умном и занимательном собеседнике, – он присел на стул возле моей кровати и посмотрел на прикрепленную к изножию медицинскую карту. – Что ж, ребра срастаются, в почках тоже почище… И стул сегодня уже без крови. Это хороший признак. Замечательно. А как вы себя чувствуете?

– Омерзительно.

– Что ж, это вполне естественно. А как вам местная пища? Надоела, да?

– Угу. До чертиков.

– Меня страшно занимает, общались ли вы ещё раз с мисс Пиласки. Поразительная женщина. Кстати говоря, ведь я побеседовал с ней. Разумеется, она отрицала все то, что сказала вам, но это вполне типично.

– Док?

– Что?

– Скажите, док, что со мной случилось?

– Понятия не имею, Эддиман.

– Когда я стоял перед вами в кабинете, вы обращались ко мне «мистер Эддиман». Сейчас я стал просто Эддиманом, вы не знаете, что со мной стряслось, и вам даже не любопытно. Вот это самое забавное – никому не любопытно, что со мной случилось. Меня привезли сюда без сознания, с разбитой головой и переломанными ребрами – и ни одна живая душа не поинтересовалась, как это произошло. Ни один журналист не заглянул – а ведь я был защитником на самом громком процессе этого года.

Хаймен смерил меня взглядом и кивнул.

– Как давно вы живете в Сан-Вердо, мистер Эддиман?

– Четырнадцать лет.

– Медленно вы учитесь, мистер Эддиман. Очень медленно.

* * *

За день до моей выписки Клэр продала наш дом. Придя в больницу, она рассказала мне об этом. Настроение у неё было подавленное.

– Ничего, малышка, – ободряюще улыбнулся я. – Главное – теперь мы можем уехать отсюда. Передай Милли Джефферс, чтобы продала всю конторскую мебель и оборудование. Я уже сказал ей, что заплачу за пять недель вперед.

– Блейк, но ведь тебе все это понадобится, если ты собираешься открыть новую контору в Лос-Анджелесе.

– Если до этого дойдет, куплю все новое. Торопиться не стану.

– Да, Блейк, не торопись. Ты – прекрасный адвокат. Только мне стыдно сказать, сколько я выручила за дом.

– Я и сам знаю – тридцать одну тысячу долларов.

Глаза Клэр изумленно расширились.

– Откуда ты знаешь, Блейк?

– Мы купили его за такую же цену – за тридцать одну тысячу. С тех пор цены, конечно, выросли, но ведь для «наших парней» справедливость превыше всего. Они ведь могли запросто уничтожить меня, раздавить, как муху. Но вот пачкаться не захотели. И они вникают во все мелочи. Даже выясняют стоимость дома. Потом отдают распоряжение, которое в Сан-Вердо тут же беспрекословно выполняют. Господи, как я их всех ненавижу!

– Слава Богу, Блейк, мы уезжаем отсюда. И никогда не вернемся. Узнав, что мы перебираемся в Лос-Анджелес, мама так расчувствовалась, что залила слезами всю телефонную трубку. Детишки тоже счастливы. Они ведь у нас никогда даже моря не видели.

– Почему, мы возили Джейн в Калифорнию.

– Ей было всего три годика, и она ничего не помнит. О, Блейк, мне все равно, где и как жить. Я хочу только одного – чтобы мы были вместе. Я хочу, чтобы у нас все стало, как раньше. У нас получится, Блейк?

– Надеюсь. Я постараюсь.

– Больше мне ничего и не надо, Блейк. Ты только постарайся. Больше я ни о чем не прошу.

* * *

За день до казни я поехал на юг, в столицу нашего штата, оставив Клэр заниматься нашим переездом. Мы решили отвезти детишек к матери Клэр, живущей в Пасадине, а сами – поселиться в гостинице, пока не подберем подходящий дом.

Свидание с Хелен мне предоставили без проволочек, хотя условия общения с заключенными были там совсем не такими, как в Сан-Вердо. Комнату для свиданий разделял надвое защитный экран из пуленепробиваемого стекла, а для разговора приходилось пользоваться телефоном. Когда привели Хелен, я так дрожал, что боялся выронить телефонную трубку.

За то время, что мы не виделись, Хелен не изменилась. На её прекрасном лице не было и следа бледности, присущей заключенным. Даже грубое серое платье не умаляло её необыкновенной красоты.

Подойдя к стеклянной перегородке, Хелен улыбнулась мне, потом взяла трубку и сказала:

– Как я рада вас видеть, Блейк! Ужасно, что с вами такое случилось! Мне страшно жаль, поверьте. Бедный Блейк – вы такой славный.

– Не будем обо мне говорить. Это все в прошлом. Плохо только, что нас разлучили. Но я не теряю надежды. Сегодня я встречаюсь с судьей Салливаном, членом Верховного суда. Я попытаюсь добиться пересмотра дела.

– Бедный Блейк, неужели вы до сих пор не поняли, что закон здесь находится в руках тех людей, которые правят в этом штате? Какое им дело до соблюдения законности?

– Я считаю, что шанс у нас ещё есть, – настаивал я.

– Блейк, никаких шансов у нас нет, и потом мне это совсем не нужно. Я устала и хочу, чтобы все побыстрее закончилось. Поверьте, Блейк, мне и в самом деле ни капельки не страшно.

– Не верю.

– И все мои слова… Вы ведь по-прежнему не осознали их смысла?

– Хелен, ты сказала, что… являешься критиком – в некотором роде?

– Да, – она улыбнулась – с сочувствием, пониманием и даже не без симпатии. – Вы мне верите и не верите одновременно. Вы так боитесь мрака, что не позволяете себе разглядеть лучик света. Да, в некотором роде я и впрямь критик.

– Ты своими глазами увидела наш мир. Как ты его находишь?

– Я ещё мало видела, Блейк.

– Но какое-то мнение у тебя сложилось?

– Зачем вы со мной играете, Блейк? Вы ведь все равно мне не верите.

– Скажи мне, прошу тебя.

– Что мне вам сказать, Блейк? В вашем языке нет таких слов. Зло, грех, скверна – все это бессмысленные понятия. Все не так, Блейк. Как мне это вам объяснить? Вашим людям нравится причинять другим боль, а это противоестественно. Вывернуто наизнанку. Но почему? Почему весь ваш мир вывернут наизнанку?

– Не знаю, Хелен. Я только знаю, что люблю тебя…

– Нет!

Улыбки как не бывало, а лицо её вмиг стало скучным и невыразительным.

– Не говорите этого больше, Блейк. А теперь – уходите!

Когда Хелен Пиласки говорила таким тоном, спорить с ней было бесполезно. Я встал и зашагал к выходу, но перед самой дверью обернулся. Хелен сидела в прежней позе с застывшим, ничего не выражающим лицом. Как у греческой статуи.

* * *

Судья Салливан терпеливо выслушал мои доводы и – отказал. За ужином я не прикоснулся к тарелке. Вечер выдался прохладный и я почти час бродил по городу. Потом завернул в казино, где мне неожиданно улыбнулась удача – я выиграл в кости девять раз подряд. Знатоки утверждают, что с людьми, безразличными к деньгам, к выигрышам и проигрышам, такое изредка случается. Если бы я ставил по-крупному, то заработал бы целое состояние. Однако я довольствовался скромными ставками, и вышел из казино всего на триста десять долларов богаче. Вернувшись в отель, я зашел в бар, чтобы избавиться от части выигрыша. Свински, мерзко напившись, я ухитрился добраться до номера, не сломав по дороге шею, рухнул на кровать одетый и тут же отрубился.

* * *

Проснувшись с гудящей головой, я принял холодный душ, облачился в чистую рубашку, спустился в вестибюль, вышел на улицу и зашагал к месту казни, назначенной на семь утра.

Эшафот был установлен на тюремном дворе, обнесенном высокой стеной. Во двор не выходило ни единое окно, так что заключенные были лишены возможности полюбоваться на казнь. Ночью прошел дождь, и воздух был необычайно свеж и ароматен. Фотографов и журналистов к экзекуции не допускали, а число зрителей было ограничено палачом, начальником тюрьмы, его заместителем, двумя охранниками, двумя санитарами, католическим священником, тюремным врачом и мною – десятью мужчинами, на глазах которых должны были лишить жизни женщину. Улыбок на лицах не было. Начальник тюрьмы шепотом переговаривался с врачом. Его заместитель изучал какие-то бумаги, а санитары с мрачными физиономиями топтались на цементном полу. Священник приблизился ко мне и представился. Звали его отец Бриджмен. Я вяло пожал протянутую руку.

– Она ведь католичка, мистер Эддиман?

– Должно быть.

– Но не слишком набожная?

– Не уверен.

– Она отказалась от моих услуг.

– Ну и что?

– Может быть, вы её уговорите? По крайней мере, её захоронят в освященной земле.

– А она этого хочет?

Священник потряс головой.

– Когда я это предложил, она только засмеялась.

– Пусть сама решает.

К нам приблизился начальник тюрьмы.

– Я понимаю, как вам трудно, мистер Эддиман, – сказал он. – Вы были с ней очень близки. Поэтому, если хотите уйти, мы не станем возражать.

– Я останусь.

– Может быть, мне все-таки попытаться уговорить ее? – спросил отец Бриджмен.

– Позвольте ей умереть спокойно.

Охранники вывели Хелен во двор – один шел впереди, второй сзади.

– Я хочу, чтобы она умерла с миром, – не унимался священник.

– Оставьте меня в покое, – отмахнулся я.

Хелен заметила меня и улыбнулась – прекрасная даже перед смертью.

– Блейк! – негромко окликнула она.

Руки ей ещё не связали и Хелен протянула их ко мне. Священник раскрыл молитвенник и принялся читать.

Я приблизился к Хелен.

– Милый мой Блейк, – она обратилась к начальнику тюрьмы: – Он – мой самый близкий друг. Могу я поцеловать его на прощанье?

Начальник кивнул. И он и все остальные отвернулись, делая вид, что чем-то заняты. Впервые за все время я обнял Хелен, прижав её к себе обеими руками, и поцеловал, чувствуя, как её пальцы утирают слезы с моих щек.

– Не надо, Блейк. Сейчас все это кончится, – она снова обратилась к начальнику тюрьмы: – Пожалуйста, давайте закончим побыстрее. Так будет лучше для всех.

– Вам позволено последнее слово.

– Нет, – покачала головой Хелен. – Мне нечего говорить. Но я не хочу, чтобы мне закрывали голову этим черным мешком.

– Это ваше право, – согласился начальник.

Ей связали руки за спиной, и палач провел её по деревянным ступенькам на эшафот. По бокам встали охранники, хотя их присутствие вовсе не требовалось. Палач набросил на шею Хелен веревочную петлю; золотистые волосы рассыпались по плечам. Хелен стояла над нами с гордо вскинутой головой и развевающимися на ветру волосами – прекрасная и безучастная. В следующее мгновение под её ногами разверзся люк…

Несколько минут спустя палач перерезал веревку, а охранники подхватили её тело. Врач осмотрел его и торжественно провозгласил, что Хелен мертва.

* * *

Сидя в машине вместе с Клэр и ребятишками, я ехал по главной улице Сан-Вердо по направлению к Фремонт-сквер, мечтая лишь об одном – никогда сюда не возвращаться. Было десять утра, и старые ведьмы уже облепили игральные автоматы, дергая сухонькими морщинистыми лапками за рычаги и без конца скармливая монетки в ненасытные пасти. Всякий раз, когда им удавалось выстроить в одну линию три сливы, три персика или три колокольчика, автоматы изрыгали из своего чрева поток серебра, а воздух оглашался заливистым старушечьим смехом.

Притормозив напротив скопища игральных автоматов, я выбрался наружу.

– Зачем ты здесь остановился? – спросила Клэр, но я не ответил.

Прошагав к автомату, я замер на месте.

– Есть! – взвизгнул тонкий надтреснутый голос.

Из автомата дождем посыпались полудолларовые монеты, а облепившие автомат старушенции поспешно опустились на четвереньки, подбирая с тротуара серебряные кругляши.

И вдруг я услышал её голос:

– Блейк!

Прозвучал ли он вслух, раздался ли в моей голове или исторгнулся из глубин моей памяти – я так никогда и не узнал. Я стоял и смотрел, а на меня взирали радостные морщинистые лица с жадно горящими глазами и оскаленными ртами.

Я вернулся к машине.

* * *

Мы уже выехали из Сан-Вердо и мчались по раскаленной пустыне, когда Клэр сказала:

– Больше ведь такое с нами никогда не случится – да, Блейк?

– Никогда, – ответил я.