Текст книги "Хелен"

Автор книги: Говард Фаст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава четвертая

На следующее утро, переборов свое дурное настроение, я помирился с Клэр, пообещав сводить её на ужин в «Пустынный рай». Клэр пришла в восторг, отпустив мне по этому случаю все былые и грядущие прегрешения. И не только потому, что Джо Апполони – который заправлял в «Раю», отмывая деньги для мафии, – симпатизировал нам и всегда следил, чтобы нас обслужили по высшему разряду, но и потому, что именно в этот вечер в ресторане ожидалось самое первое выступление Санни Фоулера. Не то, чтобы этот Санни Фоулер считался каким-то сногсшибательным певцом – нет, но дело было в том, что Санни только-только развелся с Салли Эрвайн, новой голливудской суперзвездой. Поговаривали, что Салли отвалила бывшему мужу три миллиона долларов отступных, и то, что ещё вчера могло запятнать Санни несмываемым позором, сегодня сделало из него национального героя, а бесчисленные скабрезные подробности звездного развода беспрестанно смаковались по телевидению и в прессе. Клэр, в числе пятидесяти миллионов американок, мечтала о том, чтобы хоть раз воочию увидеть Санни, и уже заранее пускала слюнки. Она спросила меня, правда ли, что Джо Апполони платит Санни тридцать тысяч в неделю?

– А почему бы и нет? Я слышал, что Сэмми Дэвису и Фрэнку Синатре платили и побольше.

– Ха! Так это ведь Сэмми Дэвис и Фрэнк Синатра, а Санни Фоулер – пока ещё никто.

– Если не считать, что ты произносишь его имя с придыханием и высунув язык.

– Ничего подобного. Хотя мне, конечно, хотелось бы на него посмотреть. Как и всем остальным.

– Пф, мне, например, на него наплевать, – сказал я.

– Зануда! – бросила Клэр.

Я отвез в школу Джейн, свою девятилетнюю дочурку, которая по пути вдруг поинтересовалась, люблю ли я ещё свою жену, а её, Джейн, маму, или мы собираемся развестись? Воистину от детей ничего не укроешь. Я заверил Джейн, что разводиться мы с мамой не собираемся, и тогда она спросила, какова из себя Хелен Пиласки.

– Это тебе неинтересно, Джейн.

– Нет, мне интересно знать, каково быть убийцей.

– Господи, что ты мелешь?

– Все про неё говорят, – возмутилась Джейн. – Почему мне-то нельзя?

– Мне трудно ответить на этот вопрос.

– Я уже стала знаменитостью, так как ты её адвокат.

– Откуда ты знаешь?

– Дети все знают.

– За один день?

– Знают, – сказала Джейн.

* * *

Шеф Комински сказал мне:

– Судя по тому, как ты вьешься ужом вокруг да около, тебе пора ознакомиться с её досье.

– Если вам не нравятся мои методы, защищайте её сами! – огрызнулся я.

– Не артачься, Блейк. Мы союзники. Зайди ко мне – я дам тебе досье.

Я проследовал за ним в его кабинет. Папка с делом Хелен Пиласки лежала у него на столе – видимо, он изучал его. Усевшись за стол, Комински протянул мне папку. Я взял её и двинулся было к двери, но Комински остановил меня.

– Выносить его нельзя, Блейк. Прочитай все здесь, а потом, если понадобится, мы изготовим для тебя любые ксерокопии. Но папка должна оставаться здесь.

Я кивнул и погрузился в чтение. Комински сидел, не сводя с меня глаз. Открывалось дело фотографиями Хелен Пиласки, в фас и в профиль, сделанными в тюрьме. Это была Хелен, но вроде бы и не Хелен. Я долго вглядывался в фотографии, но так и не раскусил, что именно в них не так. Потом, махнув рукой, перешел к анкете.

Фамилия, имя: Пиласки, Хелен

Возраст: 24 года

Дата рождения: 16 сентября 1940

Раса: кавказская

Рост: 5 футов 8 дюймов

Вес: 131 фунт

Волосы: светлые

Глаза: синие

Особые приметы: родинка в виде полумесяца справа на пояснице

Зубы: пломбы сверху: пр. клык, пр. коренной; снизу: л. коренной

Место рождения: Чикаго, Иллинойс, США.

Образование: средняя школа, 7 классов. Начальная школа – исключена из 4-го класса за непристойное поведение. Ср. школа в Уинтморе – исключена из 7-го класса за интерес к плотским наслаждениям.

Аресты: попрошайничество – 15 апреля 1956, 7 июня 1958, 2 декабря 1960; воровство в магазине, мелкое мошенничество 19 декабря 1961.

Привлечение к уголовной ответственности: 8 июня 1958, 21 декабря 1961

Отбытие заключения: июнь – сентябрь 1958 – 90 суток в женской исправительной колонии округа Кук

Отец: Герман Пиласки, рабочий, умер.

Мать: Роза Пиласки (урожденная Мак-Карти). Чикаго, Лебанон-стрит, 462

Отпечатки пальцев: полицейское управление Чикаго, универсальный полицейский индекс, ФБР.

Такая уж была у неё анкета. Я перечитал её трижды. Затем поднял голову и встретился с задумчивым взглядом Комински.

– У тебя сложности, Блейк? – тихо спросил он.

– Что за дурацкая шутка? – взорвался я. – Кто меня подставил? И кому все это нужно?

– Мне не нравится, как ты разговариваешь, Блейк, – сказал он. – И Чарли Андерсону тоже не понравится. Ты попросил, чтобы тебе показали её досье. Я дал его тебе. Ты ознакомился с её анкетой. Потом перечитал её. Правильно?

– Да. Три раза.

– Ну и что, черт побери, тебе от меня ещё надо?

– Я не хочу, чтобы из меня делали козла отпущения.

– А кто, черт возьми, делает из тебя козла отпущения? – прорычал Комински.

– Вы.

– Блейк, ты совсем обнаглел! У меня руки чешутся спустить тебя с лестницы.

Я встал, вытащил из досье анкету и швырнул на стол.

– Что это такое? – спросил я.

– Ее анкета, – бесцветным голосом ответил Комински.

– Нет. Ничего подобного.

– Послушай, Блейк, – вздохнул Комински. – Не лезь на стенку. Я понимаю, что дело чертовски щекотливое. Но эта девка – обыкновенная уличная шлюха, дешевая потаскуха. В Штатах таких – тысяч сто, а то и все двести. Эта её анкета, – он ткнул крючковатым пальцем в лежавший перед ним лист бумаги, – абсолютно типичная. Я видел сотни таких. Ничего особенного в ней нет. Обычная проститутка, из тех, что на каждом углу торчат. Анкета как анкета.

– Да, с той лишь разницей, что это не её анкета.

– В каком смысле?

– Эта анкета не принадлежит той девушке, которая сидит у вас в тюрьме.

Комински поморщился.

– Не болтай ерунду, Блейк. Дай-ка мне досье.

Я передал ему папку и Комински, покопавшись в ней, извлек три карточки с отпечатками пальцев.

– Вот, полюбуйся, – сказал он. – Вот эти сняли мы сами, на своем бланке. Вот эти, – он протянул мне вторую карточку, – из Чикаго. А вот это – фотокопия её карточки, присланная нам из ФБР.

– Вы все отпечатки в ФБР проверяете?

– Сам отлично знаешь, что – нет, Блейк. Но всякий раз, когда у нас возникают какие-либо сложности, мы связываемся с Вашингтоном, а уж там решают, с каким ведомством связаться. Мы же здесь не идиоты. Всем нам показалось, что с этой Пиласки что-то нечисто, поэтому мы и запросили ФБР.

– Я тебе не верю, – отрезал я. – Это не её карточка и не её отпечатки.

– Хорошо, – кивнул Комински, разводя руками. – Я думал, что ты толковый парень. Что тебя на мякине не проведешь. Вот уж не представлял, что первая встречная потаскуха будет из тебя веревки вить, – он нажал кнопку на столе и в кабинет вошел полицейский в мундире. – Зайди к дактилоскопистам и скажи, чтобы сняли отпечаток большого пальца Пиласки.

– Только большого?

– Да. Сейчас же, не откладывая. Большой палец левой руки. Пусть снимут прямо у тебя на глазах – тут же принесешь отпечаток ко мне.

Полицейский кивнул и вышел. Комински покачал головой.

– Я чувствую себя последним идиотом, что пошел на это. Слушай, Блейк, я тебя прекрасно понимаю…

– Ты же наверняка с ней говорил, – сказал я.

– Конечно – и не раз. Только, наверное, у меня опыта побольше. Или чутья. Проститутка ведь не обязана носить значок или повязку с надписью «проститутка». И нет закона, запрещающего уличным девкам время от времени заглядывать в умную книжку. Черт побери, Блейк, если бы мне платили хотя бы по одному доллару за каждую приличную даму, которая, проигравшись в пух и прах в наших казино, выходила затем на панель, я бы давно был богатым человеком. Да, все они приличные и целомудренные, пока не приезжают в Сан-Вердо подержать руку на пульсе Америки. Замужние. У некоторых четверо, а то и пятеро детей. Потом же все они прямо как с цепи срываются. Такое вытворяют, что далеко не всякая профессионалка себе позволит. Так почему же тебя смущает, что эта Пиласки не укладывается в принятый типаж? Что, по-твоему, мы с Чарли затеяли? Хотим тебя одурачить, что ли? Чего ради?

– Не знаю, – тяжело вздохнул я.

– Ясное дело – не знаешь. Слушай, Блейк, выкинь эти мысли из головы. Хоть ненадолго.

Мы сидели и молча ждали возвращения полицейского. Когда тот вернулся, Комински вручил мне карточку с отпечатком левого большого пальца, затем вынул из стола лупу и протянул мне. Я сравнил свежий отпечаток с отпечатками, присланными из Чикаго и ФБР. Они полностью сошлись. Если Комински не затеял какой-то грандиозный обман – а в это я теперь поверить никак не мог, – то девушка из тюрьмы и лицо, которому принадлежали отпечатки пальцев из полицейской и федеральной коллекций, были идентичны.

* * *

Я сел на машину и покатил в пустыню, надеясь хоть немного проветрить воспалившиеся мозги. Накатавшись до полного одурения, я пришел к выводу, что меня не столь беспокоит Хелен Пиласки, сколько поведение Чарли Андерсона и Билли Комински. Я ухитрился прожить тридцать семь лет, но за все эти годы никому не удавалось с такой легкостью надругаться над моим достоинством, как Чарли Андерсону. Стоило ему только свистнуть, и – вот он я, вытягиваюсь в струнку, щелкая каблуками. Увы, в Сан-Вердо по-другому было нельзя. Весь наш город функционировал как один хорошо отлаженный механизм. У нас так: либо ты играешь по принятым правилам, либо тебя вышвыривают под зад коленкой. В нашем Сан-Вердо вы не встретите демонстраций, у нас отсутствует всяческая оппозиция, нет расовых волнений, да и уровень преступности – самый низкий на всем Западе. Город полностью подчинялся всемогущему синдикату и управлялся мафией по своим правилам. Блейк Эддиман был в этой игре даже не пешкой, а – песчинкой. Инфузорией.

Примирившись с этой мыслью, я решил, что рыпаться не стоит. Нужно продумать линию защиты и проучить всю эту кодлу.

Добравшись до Сильвер-плейт, я остановил машину и с полчаса посидел, таращась на серебристый песок.

Затем возвратился в Сан-Вердо.

* * *

На этот раз, когда Хелен Пиласки вошла в комнату для встреч с адвокатами, вставать я не стал. Дождавшись, пока уйдет надзирательница, Хелен посмотрела на меня и едва заметно улыбнулась.

– Не понимаю, почему вы веселитесь, – зло сказал я. – Садитесь, – я указал ей на стул напротив.

– Извините, Блейк, – проговорила Хелен, присаживаясь. – Вы просто чересчур серьезно к себе относитесь. Пока меня не было, вы сидели тут и кипели от злости, а когда я вошла, обожгли таким взглядом, точно хотели испепелить на месте. Вы растеряны и не знаете, на ком сорвать гнев и обиду. Да?

– Хватит болтать! – оборвал её я и, вынув из портфеля ксерокопии, сделанные для меня Комински, протянул ей её анкету.

– Вы знаете, что это такое?

Хелен кинула на бумагу равнодушный взгляд.

– Какая-то полицейская анкета.

– Вы же знаете, черт побери!

– Блейк…

– Черт бы тебя побрал! – вскипел я. – Мне надоело играть с тобой в кошки-мышки. Слушай, сестренка, меня назначили твоим адвокатом, и я собираюсь не только защищать тебя, но и выиграть процесс, чтобы утереть нос этим паразитам. Давай поговорим начистоту. Кто ты такая?

Вместо ответа она подтолкнула ко мне ксерокопию полицейской анкеты.

– Нечего вешать мне лапшу на уши. Или ты хочешь уверить меня, что ты и впрямь дешевая польская шлюха, которую вышвырнули из четвертого класса за развращение малолеток, и которая, недоучившись в седьмом классе, вышла на панель?

– Здесь так написано, – кивнула Хелен.

– Зачем ты водишь меня за нос, Хелен? Ты же отлично знаешь, что это не твоя анкета.

– Моя, Блейк.

– Дай мне руку. Левую.

Она протянула мне левую руку, ладонью вниз, и я не смог не восхититься, залюбовавшись её изящными пальцами с красивыми ногтями; впрочем, ногти были короче, чем следовало, и не очень ровные, как будто владелица время от времени кусала их. Однако это ничего не значило. Многие люди имеют привычку грызть ногти.

– Переверни, – попросил я.

На подушечке левого пальца сохранились следы чернил. Даже в нашем сумасшедшем обществе люди не заходят так далеко, пытаясь обвести кого-нибудь вокруг пальца.

– Значит, это ты, – сказал я, указывая на анкету. – Хелен Пиласки. Двадцати четырех лет от роду, полуграмотная воришка, мошенница и проститутка.

– Судя по всему – да.

– Вот, значит, как – «судя по всему – да». Всего четыре слова, но только настоящая Хелен Пиласки, по-моему, их бы не выговорила. Видишь ли, милая сестренка, пусть я и самый обычный пустоголовый американец, отец которого был ничтожным страховым агентом, кое-какие мозги у меня есть. Мне приходилось общаться с такими хелен пиласки. Все они на одно лицо – опустившиеся, абсолютно деградировавшие личности без единой извилины. Хотя проститутки первоклассные. В каждом казино ошиваются. Внешне – супермодели, а копнешь чуть-чуть – внутри пусто…

– Слушайте, Блейк, почему вы не хотите оставить меня в покое?

– Потому что не могу! Я хочу знать, что тут происходит. Я должен выяснить всю подноготную. Кто ты?

– Там все написано.

– Почему ты убила Ноутона?

– Господи, какая вам разница, Блейк? Боже, как скучно. Вы даже не представляете, сколько раз мне уже задавали этот вопрос.

– Я должен знать. Ведь был же у тебя побудительный мотив. Наверняка был. Что тебя подтолкнуло? Он с тобой спал? Ты была его девушкой?

– Его девушкой? – изумленно спросила она. – О, понимаю. Да, пожалуй, была. Какое-то время.

– Он с тобой дурно обращался? Бил?

– Блейк!

Ее голос прозвучал, как удар хлыста. Я поднял голову и… не узнал ее! Я знал, что передо мной сидит Хелен, но – не узнавал. То же прекрасное спокойное лицо, те же глаза, но вместе с тем – было в ней что-то новое, делавшее её почти неузнаваемой.

– Никто не может дурно обращаться со мной, – тихо произнесла она. – А тем более – бить.

Я вытащил из портфеля бумаги.

– Вот, смотри, что здесь написано. Он сделал тебе кучу подарков: брильянтовый браслет, изумрудная брошь – на сумму свыше двадцати тысяч долларов. Норковое манто, сумка из кожи аллигатора. Довольно дорогие пустячки. Должно быть, он любил тебя.

– Блейк, не будьте ослом!

– Какая прелесть! Я бьюсь головой об стенку, пытаясь докопаться до истины, а мне говорят: «Блейк, не будьте ослом!».

– Извините, Блейк. Просто вы выбрали не то слово. «Любовь». Ваше общество напрочь его испортило, как и другое слово – «свобода». Ведь настоящая любовь подразумевает полное отрешение, самопожертвование, бескорыстие… А раз так, то мог ли Алекс Ноутон кого-то любить?

– Я хочу только узнать, почему ты его убила. Для начала. Как я могу выстраивать линию защиты, если я даже не знаю, что подтолкнуло тебя на убийство. Как мне говорить присяжным – что ты убила его, чтобы позабавиться?

– Что-то в этом роде.

– Ты надо мной издеваешься? – вскипел я.

– Ничуть.

Я грязно выругался и вызвал надзирательницу. Я был сыт по горло.

* * *

Вернувшись к себе в контору, я уже чуть поостыл и корил себя за то, что оборвал беседу. И вдруг остро осознал, что мне недостает Хелен. Меня тянуло к ней, и я принялся изучать свой распорядок, чтобы посмотреть, не смогу ли выкроить время для повторной встречи.

Кроме Милли Джефферс, пятидесятилетней секретарши, другого персонала у меня нет. Милли – жирная, отталкивающая, но весьма проницательная и умная особа, которая постоянно вмешивается в мою личную жизнь. Она передала мне почту, ознакомила с накопившимися за день посланиями, поставила в известность, что хочет есть, и отправилась обедать. Я отложил все бумажки в сторону и уселся за стол пораскинуть мозгами.

Без десяти час. Значит, в Чикаго – без десяти два.

Я снял трубку и позвонил директору Уинтморской школы в Чикаго. Меня соединили с миссис Аделией Мандельбаум.

– Меня зовут Блейк Эддиман, – представился я. – Я служу адвокатом в Сан-Вердо и меня назначили защищать Хелен Пиласки. Я уверен, что вы читали про её дело.

– Да, читала, – сухо сказала миссис Мандельбаум.

– Я пытаюсь помочь мисс Пиласки и я знаю, что она училась в вашей школе. Не могли вы помочь мне…

– Каким образом, мистер Эддиман? Да, бедная девочка училась у нас, но совсем недолго. Ее исключили.

– Вы назвали её бедной девочкой – значит ли это, что вы ей сочувствуете?

– Только самый бессердечный человек может ей не сочувствовать, мистер Эддиман. Мир несправедлив к таким детям. У Хелен Пиласки изначально не было шансов. Отец – запойный пьяница. В семье постоянные раздоры, драки. Избивал жену и детей. Девочка была лишена нормального детства, не знала отцовской любви – о чем говорить? А тут ещё эта ужасная история…

– Она хорошо училась?

– Ну, что вы!

– В вашей школе определяют коэффициент умственного развития?

– Разумеется.

– Вы можете сказать, какой он у неё был?

– На это потребуется время, мистер Эддиман. Вы ведь звоните из другого города…

– А что если я перезвоню минут через двадцать?

– Что ж, хорошо.

– Еще один вопрос: какая у неё была речь? Как она говорила?

– А чего от неё можно ожидать, мистер Эддиман? Язык чикагских трущоб, крайне ограниченный лексикон. Мы пытаемся помочь таким детям, но в её случае это было невозможно.

Двадцать минут спустя я, как было условлено, перезвонил в Чикаго. Коэффициент умственного развития Хелен Пиласки составлял 99 – низший предел нормы.

Глава пятая

Я уже собирался покинуть контору, когда позвонил Чарли Андерсон. Голос у него был сахарный – Чарли свято соблюдал правило не наживать себе врагов, если этого можно избежать. Он уже готов был распрощаться, погладив меня по головке и обозвав «пай-мальчиком», когда я ляпнул, что вызвал из Чикаго мать своей подзащитной.

– Что ты сказал? Чью мать?

– Хелен Пиласки.

– Черт побери, Блейк, а когда это вдруг взбрело тебе в голову?

– Пару часов назад, после разговора с директрисой школы, из которой в свое время исключили Хелен.

– Должен сказать, что ты используешь довольно необычные методы, – сухо заметил Андерсон.

– Вы хотите, чтобы я её защищал?

– Конечно, хотим. Но мне также хотелось бы избежать лишних расходов; поэтому, признаюсь, я не вижу необходимости в том, чтобы вызывать сюда её мать. За свой счет она прилететь сюда не пожелала, что, согласись, не похоже на поведение образцовой матери из книжек. Да и Хелен не раз заявляла, что видеть свою мать не хочет. Теперь же, когда нам придется оплачивать её расходы…

– Я сам заплачу за нее, – перебил я.

Андерсон тут же пошел на попятный.

– Ладно, Блейк, не лезь на стенку. Только скажи: что ты пытаешься доказать?

– Я не верю, что она – Хелен Пиласки, и хочу, чтобы мать это подтвердила.

– Что?

– Я все понимаю – отпечатки пальцев, фотографии и прочее… Но я все равно не верю…

– Я не собираюсь с тобой препираться, Блейк. Ответь мне только на один вопрос. Допустим, она не Хелен Пиласки, а, скажем, Жанна д'Арк. Или – Елена Троянская. Что из этого? Она призналась, что совершила убийство. Есть свидетели, которые это подтвердят. Какая разница?

– Не знаю.

– Подумай на досуге.

– Хорошо.

* * *

На Платиновой Аллее – гордости и одной из главных достопримечательностей Сан-Вердо – золота добывают гораздо больше, чем на всех окрестных рудниках. Здесь расположены одиннадцать казино – таких, как «Пустынный рай». Одни – крупные и утопающие в роскоши, другие воплощают собой самые дикие грезы одурманенного наркотиками римского императора. «Пустынный рай» занимает место где-то посередине. Всего у нас в Сан-Вердо около полусотни игральных заведений – от вполне пристойных казино до прокуренных бильярдных, в подвалах которых режутся в «очко» и кости. Заметьте, однако, что появление подобных притонов у нас вовсе не поощряется. Городские власти тщательно следят, чтобы наши игорные дома соответствовали определенному статусу.

«Сочетание веселья и красоты – вот что должно сделать Сан-Вердо общеамериканским раем» – так гласит призыв нашей Палаты коммерции. «Пустынный рай», по-моему, вполне отвечает этим требованиям. Никому не известно, кто на самом деле владеет крупнейшими казино Сан-Вердо – есть у них как подставные, так и теневые владельцы. С подставными владельцами вы можете встретиться – они расточают обаяние, встречают почетных гостей и подмазывают полицию; теневых же владельцев вы не увидите никогда. Восемь лет назад, когда при перестрелке в Канзас-сити погибли Обжора Силлифант и Петушок Кумб, выяснилось, что каждый из них владеет изрядной долей доходов «Пустынного рая»; кому же достались их доли потом – не знает никто. Кроме тех, кто знает, конечно. Сейчас лицо «Пустынного рая» определяет весьма разношерстный триумвират: Джо Апполони, человек моих лет, прибывший в Сан-Вердо в двенадцатилетнем возрасте, добился уникального для мальчика-сироты успеха; Истукан Бергер, крупный мафиози из Нового Орлеана, в молодости служивший в гитлеровских СС; и наконец Франклин П.Каттлер, потомок первых колонистов, выпускник Гарварда, видный юрист и – истинный образец добропорядочности.

Удивительное сочетание. Джо Апполони – высокий, смуглый и могучий, как бык. В далеком прошлом – боксер-профессионал. В 1959 году он убил человека одним ударом правой в голову. Убитый оказался мошенником и карточным шулером. Присяжные вынесли решение, что Джо действовал в порядке самозащиты, и дело было закрыто.

Истукан Бергер был невысокого роста, с соломенными волосами, колючими светло-синими глазками и легким немецким акцентом. Многие женщины находили его весьма привлекательным и охотно ему отдавались. Однако мне всегда казалось, что, заводя бесчисленные романы и интрижки, Бергер просто играл на публику – ведь Сан-Вердо не то место, где одобряют гомосексуализм и прочие сексуальные отклонения; есть и у нас чувство дозволенного.

Франклин П. Каттлер отличался высоким ростом, приятной внешностью и безукоризненными манерами. Он одинаково хорошо ладил с техасскими миллионерами – как и другие нувориши, они привыкли относиться с пиететом к бостонской аристократии – и с пожилыми дамами-протестантками, одинаково фанатичных как в неодолимом пристрастии к азартным играм, так и в оголтелом пуританизме. Внешняя схожесть с пастором так притягивала к нему людей, что порой за вечер не меньше десятка женщин изливали ему свои души. Хотя Франклин никого не наставлял, а только выслушивал. У него была жена, которой он вроде бы хранил верность, и четверо детишек, для которых он отстроил за городом небольшой дворец с кондиционером.

Когда мы с Клэр вошли в роскошный ресторан «Пустынного рая», встретил нас именно Каттлер. Он приветливо пожал мне руку и проводил нас к столу. Затем, когда мы изучали меню, к нам подсел сам Джо Апполони. Он уже проинструктировал шеф-повара, чтобы нам подали отборнейшие яства, а от себя лично преподнес бутылку сухого итальянского шампанского.

– Приятного аппетита, – пожелал он, вставая. – А ты, Клэр, сегодня просто сверхочаровательна. Никакой адвокат, даже самый лучший, твоего мизинца не стоит.

– Спасибо, Джо, – улыбнулась Клэр.

– Джон, мне нужно с тобой поговорить, – сказал я.

– Я скоро вернусь.

Я проводил его взглядом, глядя, как Джо лавирует между столиками, приветствуя гостей и перебрасываясь ничего не значащими любезностями.

– Ты слышал, что он сказал? – спросила Клэр.

– Нет. А что?

– Господи, и о чем же ты думаешь? Он сказал: «никакой адвокат, даже самый лучший». Это тебе что-нибудь говорит?

Я пожал плечами.

– Только то, что ты имела в виду.

Клэр заказала бифштекс. У меня аппетита не было, но я заказал себе английские бараньи котлетки – по той лишь причине, что никогда их не пробовал.

Мы уже потягивали кофе, и я из кожи вон лез, чтобы хоть чуть-чуть скрасить Клэр унылую трапезу, когда подошел Джо Апполони. Он сграбастал здоровенной лапищей чек и, не взирая на мои слабые протесты, нацарапал внизу свою подпись.

– Ты сегодня такой мрачный и кислый, Блейк, что хоть этим пустячком я извинюсь за тебя перед твоей прелестной супругой.

– Спасибо, Джо, – заулыбалась Клэр. – С тобой я готова ужинать хоть семь раз в неделю.

– Что ж, поделом мне, – кивнул я. – Валяйте, топчите меня ногами.

– Знаешь, Блейк, – сказал Джо, – ты мне не поверишь, но я люблю читать на ночь. Вот сейчас я зачитываюсь похождениями Шерлока Холмса – сыщика, что работал на пару с доктором Ватсоном. Помнишь? Так вот, когда кто-то куксится, он всегда относит это на счет печени. Может, и у тебя, старина, печенка пошаливает?

Джо Апполони лишь недавно стал так разговаривать. Мафиози окультурился. В каждом казино на Платиновой Аллее имелся собственный специалист по созданию общественного имиджа; не сомневаюсь, что читать книги Джо начал именно по его подсказке.

– Увы, Джо, все не так просто.

– Просто или сложно – уже тебе судить. Верно, Клэр? Да, кстати, Клэр, хочешь познакомиться с Санни Фоулером?

– Еще бы! – пылко выкрикнула моя жена.

– Вот видишь, Блейк, – назидательно произнес Джо Апполони. – Казалось бы, что в этом Санни Фоулере особенного – так нет же, каждая женщина в нашем городе готова ему на шею повеситься. Должно быть, прикидывают так: что хорошо для Салли Эрвайн – хорошо и для нас. Верно?

Джо проводил нас в зал для коктейлей, в котором, помимо бара, располагались сцена, оркестровая яма и места для доброй тысячи зрителей. Там нас снова приветствовал Каттлер. Он сидел за отдельным столом с женой и кузиной и сказал, что будет счастлив, если Клэр присоединится к ним.

– Хочешь посмотреть шоу? – спросил меня Джо.

Я помотал головой.

– Нет, Джо, не хочу. Мы можем поговорить?

– Я всегда к твоим услугам, – кивнул Джо. – Пойдем к бару и тяпнем коньячку. Может, повеселеешь?

Я оставил Клэр с Каттлерами и последовал за Джо Апполони к стойке бара. Зал быстро заполнялся посетителями. По моим подсчетам, в нем было уже человек пятьсот-шестьсот, и люди продолжали прибывать. Какая-то певичка закончила гнусавить «Хелло, Долли» и ей вежливо поаплодировали. Джо обвел взглядом зал и довольно хмыкнул – имя Санни Фоулера притягивало публику, как магнит.

– Пей, Блейк, – ухмыльнулся Джо. – По-моему, это лучший коньяк в штате. А то и во всей Америке. Ну что, тебя заботит эта шлюшка, которая пришила судью Ноутона? Я прав?

– Да. Как ты догадался?

– Господи, Блейк, неужели ты считаешь, что в нашей дыре хоть что-то может делаться без моего ведома? Кстати говоря, я рад, что Истукан сейчас не здесь.

– Почему?

– Я отвечу, Блейк, но только в том случае, если ты пообещаешь, что это останется между нами.

– Кажется, я никогда не страдал словесным поносом, – огрызнулся я.

– Ладно, не лезь на рожон. Истукан – мой кореш. Я своих корешей не подвожу. Но он просто слышать не может об этой девке. Даже говорить спокойно не способен. Уверяет, что готов прибить её собственными руками. Словом, ты окажешь ему медвежью услугу, если спасешь её от петли.

– Ты же сам знаешь, сколько у меня шансов её спасти. А чем она так насолила Бергеру?

Прежде чем ответить, Джо чуть помолчал. Потом сказал:

– Странная она бабенка. Очень странная. То ведет себя как последняя стерва, а то вдруг – ангел во плоти, да и только. Так вот, она заявила Истукану, что вместо головы у него мешок с дерьмом.

– А разве не так? – изогнул брови я.

– Остряк ты, Блейк, – вздохнул Джо Апполони. – Ты мне нравишься. Ты умен, никому задницу не лижешь, да и за словом в карман не лезешь. Возможно, ты далеко пойдешь. Смотри только – не перехитри самого себя. Следи за своим языком. Не обижайся, я тебе просто объясняю расклад карт. Истукан – мой кореш.

– Ты мне тоже нравишься, Джо. Я запомню твой совет.

– Вот и отлично. – Он протянул мне здоровенную лапу и ухмыльнулся. Я пожал её. – Ты не трус, – сказал Джо. – Трусов я на дух не выношу. И все-таки – не упоминай её имени при Истукане. Так лучше будет.

– Хорошо.

– Видишь ли, Блейк, у меня ведь тоже свои счеты с этой бабенкой. Только это другая история. Но видел бы ты, как она отшила Истукана! Если Истукану нравится какая-то телка, он либо добивается её, либо ломает. Пиласки он добиться не мог. Сидим мы с ней как-то у меня в апартаментах, как вдруг приходит Истукан и начинает её уговаривать – это Истукан-то! А она заявляет ему что-то вроде: «Пошел вон, грязная свинья!». Но самое поразительное – Бергер потом уверял, что выругалась она по-немецки!

– Что ж, – я пожал плечами. – Вполне естественно. Бергер ведь фриц…

– Да, но это ещё не все. Он размахнулся, чтобы залепить ей оплеуху – а Истукан малый здоровенный, сам знаешь… Так вот, она перехватила его руку, стиснула, как он потом уверял, «стальными клещами», вывернула за спину и зашептала на ухо, что зря он, мол, это. И выложила кое-какие сведения о его тайных делишках, которые, попади они не в те руки, посадили бы Бергера на электрический стул. Истукан потом побожился, что и это все она сказала ему по-немецки.

– Врешь!

– Нет. Это чистая правда, Блейк. Я бы не сказал это ни тебе, ни кому другому, но – ты же её адвокат.

– Ты бы хотел, чтобы я её вызволил, Джо?

– Я-то не кровожадный, ты меня знаешь. Да и судью Ноутона я знал. На месте отцов города я бы вообще наградил её памятной медалью.

– Это верно, что Ноутон брал мзду с каждой шлюхи Сан-Вердо?

Карие глаза Джо Апполони подозрительно уставились на меня. Он покачал головой.

– Такие вопросы не задают, Блейк.

– Хорошо, пусть не задают. Я знаю Истукана. Почему он не убил ее?

– Любопытный ты парень, Блейк, – вздохнул Джо. – Очень любопытный.

– Я же тебя как друга спрашиваю.

– Неужели?

– Иди к дьяволу, – отмахнулся я.

– Пф! – фыркнул Джо. – О'кей, Блейк, твоя взяла. Я скажу тебе, почему Истукан не убил её. Только ты не поверишь. Так вот, он её испугался.

* * *

Джо на минутку отвлекли. Посыльный от одного из крупье сообщил, что некий клиент за карточным столом хочет поднять потолок ставки до тысячи долларов.

Джо дал согласие.

– А какой у тебя обычный потолок – три сотни?

– Да, – кивнул он. – И без того здоровый. Знаешь, Блейк, в Европе больше всего процветают казино с рулеткой. У нас же наибольшей популярностью пользуются почему-то кости и «блэк джек». То ли оттого, что эти игры рассчитаны на людей с интеллектом улитки, а большинство игроков относится именно к этой категории, то ли оттого, что, обладая недюжинными математическими способностями и известной смекалкой, можно иногда обставить крупье и сорвать банк. Каждый новичок надеется на такую удачу. Этот клиент у нас в казино впервые и мне любопытно посмотреть, к чему приведут такие высокие ставки.

– Так ты любому повышаешь потолок?

– Не совсем, – ответил Джо, увлекая меня из бара в игровую комнату. Ее отделяли от бара две звуконепроницаемые двери. Почти все здесь было зеленого цвета. Звучали негромкие голоса, большинство мужчин были в строгих костюмах, а женщины, за редким исключением – в вечерних платьях.