Текст книги "Абсолютная Энциклопедия. Том 1"

Автор книги: Гордон Руперт Диксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

– Это то, что надо, – прошептал он.

– А тебя заботят твои семейные привязанности, – произнес Иаков почти мягко. – Это мне знакомо, потому что я помню то недолгое время, когда я был женат. Я помню, как мы с женой мечтали о наших будущих детях, которые так и не успели родиться. Именно своих детей тебе предстоит защищать в эти грядущие мрачные дни. И ты надеялся, что я дам тебе повод думать, что ты сумеешь сделать это. Но я не могу оправдать твою надежду. Все, что тебе дорого, погибнет. Иные превратят Молодые Миры в свой грязный вертеп, и ничто не сможет их остановить. Обратись к Господу, брат мой, ибо нигде больше ты не сможешь найти поддержки.

Глава 22

Глубокой ночью, когда после обильного обеда все гости уже крепко спали в отведенной им для ночлега комнате, Хэл проснулся. Он окинул взглядом два ряда матрасов и застывшие на них в различных позах тела спящих. Лунный свет причудливо разукрасил их пятнами. Вокруг было тихо и спокойно.

Хэл приподнялся на локте, явно ощущая внутреннюю тревогу, заставившую его проснуться, но не находя ей объяснения. В следующий момент откуда-то издалека донесся еле слышный, повторяющийся звук, но никаких ассоциаций в его сознании он не вызвал. Звук явно шел снаружи, через окна, оставленные открытыми в дальнем конце длинной комнаты. Он поднялся с постели, прошел босиком к ближайшему открытому окну и выглянул во двор. Внизу, там, где вечером проходила служба, на одной из скамеек виднелась сгорбленная фигура человека, казавшаяся в лунном свете совершенно черной. Человек сидел неподвижно, но вдруг плечи его затряслись, правая рука потянулась ко рту, и снова раздался тот самый звук. Человек кашлял. И теперь по очертаниям фигуры Хэл узнал этого человека; ему незачем было оборачиваться назад, чтобы посмотреть, чей матрас, накрытый одеялом, пустует.

Внизу на скамейке сидел Иаков. Еще дважды приступы кашля сотрясали все его тело, пока Хэл стоял у окна. Не дожидаясь следующего приступа, Хэл вернулся на свою постель. Некоторое время он лежал, не засыпая и прислушиваясь. Но Иаков не возвращался, и в конце концов Хэл снова заснул.

На следующее утро рассвет еще только окрасил небо на востоке в алые тона, а бойцы уже собирались двинуться дальше. Все домочадцы Годлана вышли, чтобы проводить их и снабдить заботливо приготовленными на кухне пакетами с холодной едой, которой они могли бы подкрепиться в пути до вечера, пока не найдут пристанища на ночь в следующей гостеприимной семейной усадьбе. Прощание с хозяевами получилось таким теплым, словно бойцы сами были частью многочисленного семейства Годлана.

Оказавшись снова на дороге, Иаков без лишних слов, как обычно, зашагал во главе группы. Глядя на своего командира, Хэл не заметил ни на его суровом лице, ни в энергичной походке никаких изменений, которые могли бы указать на причину приступов кашля, мучивших его во дворе прошлой ночью. И тем не менее с этих пор он решил понаблюдать за заместителем Рух более внимательно.

Иаков продолжал вести их вперед размеренным шагом, и лишь через несколько недель, проснувшись однажды ночью в комнате, отведенной им для ночлега на очередной приютившей их ферме, Хэл снова обнаружил, что постель Иакова пуста. Выглянув наружу, Хэл увидел, как снова его сгорбленную фигуру время от времени сотрясал тяжелый кашель.

Хэл попробовал осторожно расспрашивать остальных членов группы и убедился, что о ночных бдениях Иакова никто из них ничего не знает, а на любое выражение беспокойства о здоровье заместителя их командира они, как правило, отвечали шутливыми замечаниями вроде того, что сделан он из кожи и металла и что никакая хворь не осмелится к нему подступиться.

Наконец они пришли к назначенному месту встречи – на ферму Молер-Бени, представлявшую собой очень большую усадьбу. Она принадлежала двум семьям, так что там постоянно находилось не меньше ста двадцати работников. Сбор вновь воссоединенного отряда численностью около двухсот человек, а затем и его уход отсюда вряд ли могли привлечь к себе такое же внимание, как если бы все происходило во владениях какого-нибудь хозяйства средних размеров. И кроме того, от фермы Молер-Бени было меньше тридцати километров до Мэйсенвейла, небольшого города, где находились и склад металлов, и завод удобрений – две цели их будущей диверсии.

Группа, Куда входили Хэл и Дитя Господа, прибыла на место встречи последней, к вечеру этого по-летнему жаркого дня. И теперь легкий вечерний ветерок приятно холодил их разгоряченные лица, когда, сложив свое снаряжение в одном из просторных сараев для хранения оборудования и инструментов, временно приспособленном, под казарму, они шли на главную кухню фермы, чтобы утолить голод за поздним обедом.

После обеда Рух подозвала к себе не только Дитя Господа, но и Хэла и увела их в свою личную комнату в жилом доме фермы – спальню для гостей.

– Ховард, – обратилась она к Хэлу, как только дверь за ними плотно закрылась, – я пригласила тебя сюда не для участия в обсуждении наших планов вместе со мной и с Иаковом, а чтобы получить от тебя необходимые нам сведения, которые ты приобрел в процессе своих прежних занятий боевой подготовкой.

Хэл кивнул.

– Теперь вы оба идите сюда, к карте.

Следом за ней они подошли к стоящему у раскрытого окна столу, где лежала крупномасштабная карта здешней местности, прижатая по углам гладкими камнями размером с кулак. Ветер, усилившийся с наступлением вечера, оправдывал эту предосторожность, тем более что насыщенный влагой и электричеством воздух предвещал приближение грозы.

– Иаков, я только что получила сообщение от наших друзей из Мэйсенвейла, – начала Рух. – Они пообещали устроить по меньшей мере полдюжины пожаров и организовать срабатывание охранной сигнализации на четырех предприятиях в южных кварталах, чтобы отвлечь внимание местной милиции от нужных нам объектов. На заводе удобрений мы обязательно столкнемся с каким-нибудь милицейским отрядом, но если эта затея с пожарами и с охранной сигнализацией удастся, а налет на хранилище металлов, в котором ты, Ховард, примешь участие, пройдет, как мы задумали, то милиция на заводе сможет получить какую-нибудь помощь не раньше, чем мы уйдем оттуда, забрав удобрение.

– А теперь взгляните сюда, – повернувшись к столу, сказала она. – Вот ферма Молер-Бени. – Рух указала на точку в нижней части карты. – Почти прямо на юго-западе от нее вы видите Мэйсенвейл, на окраине которого находится завод удобрений. Он лежит на прямой линии, соединяющей ферму с центром города, где расположен склад металлов. А на юго-юго-западе... – Ее палец провел на карте линию, обогнувшую город и продолжившуюся за его пределами. – ...начинаются отроги горного массива Алдос, где мы постараемся скрыться, после того как добудем удобрение и...

Рух внезапно умолкла, услышав за окном гул тяжелых машин на воздушной подушке, и облегченно вздохнула. Хэл пристально посмотрел на нее. Обычно она никогда не позволяла себе проявлять какие-либо чувства, даже в такие важные моменты, как этот, когда наконец стал прибывать транспорт, от которого в большой степени зависел успех всей операции.

– Вот и грузовики, – произнесла она.

Они с тревогой и волнением ждали появления грузовиков с расположенных неподалеку ферм, владельцы которых обладали достаточным состоянием, чтобы иметь эти машины, и настолько одобряли действия отряда, чтобы рискнуть ими, участвуя в операции. Осуществить рейды на завод удобрений и в здание, где размещается склад металлов, без транспорта было бы просто невозможно. Однако до этой минуты не существовало полной уверенности, что добровольцев с грузовиками окажется достаточно. Теперь же, судя по усиливающемуся с каждой минутой гулу, отряду не придется испытывать недостатка в транспорте. Рух снова повернулась к карте.

– Теперь, когда они здесь, – продолжила она, – можно надеяться, что, если нам повезет, мы доберемся до проселочных дорог в предгорьях прежде, чем милиция сможет направить вдогонку за нами сколько-нибудь значительные силы, а оказавшись там, разгрузим грузовики, сведем с них на землю ослов и без особого труда уйдем от любого преследования. Водители заберут оставленные нами машины и...

– А что будет с водителями, если милиция их поймает? – спросил Хэл.

Рух сердито посмотрела на него.

– Я же сказала: ты здесь не для того, чтобы участвовать в обсуждении, а лишь в качестве источника информации. Впрочем... Как только мы разгрузимся, водители разъедутся на своих грузовиках в разные стороны по проселочным дорогам, тропам, а то и прямиком по бездорожью. С пустыми кузовами им нечего опасаться каких-либо обвинений, а не имея в руках достаточных улик, милиция даже не станет особенно усердствовать в попытках допрашивать местное население. Значение этого фермерского региона для выживания Северного Континента, да и остальной части Гармонии, Иные прекрасно понимают. Вот почему они позволяют жителям этой центральной равнины так свободно нарушать ограничения, которые повсеместно неукоснительно соблюдаются.

Шум от прибывающих грузовиков начал стихать.

– Они тут разжирели на тучных землях, которые почти не требуют обработки, – заметил Иаков. – Хотя надо сказать, что и среди них встречаются поборники веры.

– Во всяком случае, я ответила на твой вопрос, Ховард. Больше не перебивай. А теперь посмотрите сюда, на карту, на горный массив Алдос. Он простирается на юго-восток. Я думаю, мы сможем идти вдоль него в относительной безопасности до тех пор, пока не окажемся вблизи Ару мы, где находится геостанция с расположенным вокруг энергетическим комплексом. После этого нам придется покинуть предгорья и двигаться дальше по открытой равнине. Но это не очень далеко, и мы должны суметь совершить туда бросок часа за два и за такое же время вернуться обратно, после того как совершим диверсию на геостанции. Для этого, разумеется, нам снова понадобятся грузовики и помощь местного населения... Закрой, пожалуйста, окно, Ховард. Что-то они там расшумелись.

Повернувшись, чтобы подойти к окну, Хэл взглянул на Дитя Господа. Тот пристально смотрел в окно, его лицо было напряженным и злым. Когда Хэл потянулся к защелке на нижнем торце фрамуги, поворачивающейся на расположенных вверху шарнирах, на фоне общего гомона голосов он неожиданно услышал хриплые звуки какого-то музыкального инструмента, скорее всего концертины или аккордеона. В ту же секунду он рывком закрыл окно, но, обернувшись, увидел, что Иаков идет к двери с явным намерением выйти из комнаты.

– Иаков! – резко окликнула его Рух. Но ее заместитель уже закрыл за собой дверь. Она резко вздохнула, не пытаясь скрыть своего раздражения, затем выпрямилась и повернулась к Хэлу.

– Послушай, пока у меня есть такая возможность, – торопливо начал Хэл, опасаясь, что она может отправить его следом за Иаковом, – я хочу спросить тебя – он болен?

Рух замерла, удивленно глядя на него, по-прежнему держа руку на карте.

– Болен? – переспросила она. – Иаков?

– По дороге сюда у меня возникло предположение, – пояснил Хэл извиняющимся тоном. И он сообщил ей о ночных уединениях Иакова, о приступах кашля, мучивших его. Когда он закончил, несколько секунд она молча, почти холодно смотрела на него.

– Ты рассказывал об этом еще кому-нибудь? – наконец спросила она.

– Нет, – покачал головой Хэл.

По тому, как чуть изменилась поза Рух, Хэл понял, что своим ответом немного успокоил ее.

– Это хорошо. – Некоторое время она снова молча рассматривала его изучающим взглядом, а когда заговорила, ее голос звучал ровно и бесстрастно. – Он стар. Уже слишком стар для такого образа жизни, и к тому же с детских лет нагружал свой организм сверх его физических возможностей. Но остановить его невозможно. Его единственная цель в жизни – служить Господу до конца своих дней так, как он считает для себя наиболее правильным, и мы не окажем ему услуги, если попытаемся вмешаться в этот процесс.

– Разве этот кашель – только от старости? – спросил Хэл.

Потемневшие глаза Рух продолжали испытующе смотреть в его глаза.

– Этот кашель возникает оттого, что в его легких скапливается жидкость, когда он слишком долго лежит, распростершись ниц, – ответила она. – Его сердце изношено, изнашивается и его тело. Для него нельзя ничего сделать, пока он продолжает подвергать себя всем тяготам нашей жизни наравне с гораздо более молодыми людьми, а прекращать этого он не намерен. И кроме того, он нужен нам. Его жизнью в первую очередь распоряжается Господь, во вторую – он сам, и только в третью – тот, кто может ему приказывать.

– Я понимаю, – сказал Хэл. – Но...

Музыка за окном внезапно смолкла. Только откуда-то издалека доносился резкий, раздраженный голос Иакова; расстояние и эхо от стоящих вокруг построек делали его слова неразборчивыми.

– Но что произойдет, если отряд попадет в такое положение, когда судьба людей будет зависеть от того, насколько здоровье позволит ему выполнять его обычные обязанности, и... – Начав еще раз излагать свою мысль, он снова не договорил, видя, что Рух не слушает его, а старается уловить звуки, доносящиеся со двора. Несколько секунд он стоял, наблюдая за ней, словно невидимый соглядатай.

«Учись прочитывать все сигналы, – говорил ему Уолтер, – и не только те, которые ты сам улавливаешь глазами, ушами и носом, но также и те, которыми могут служить жесты и позы окружающих, являющиеся их реакцией на происходящее. Разобраться в ситуациях, представляющихся сложными из-за недостатка собственного опыта, может помочь наблюдение за теми, кто в данный момент находится рядом с тобой. Следовательно, учись воспринимать вторичную информацию. Дети и животные поступают так постоянно, инстинктивная способность к этому заложена во всех нас, однако привычки и стереотипы поведения взрослого человека, а также наш здравый смысл подавляют эту способность».

Сейчас Хэл прочитывал в позе Рух, что шум во дворе вызывает у нее необычайное беспокойство, однако причины этого беспокойства оставались для него неясными. Но в данном случае его непонимание не имело значения, важно было увидеть реакцию Рух.

Внезапно, хотя Хэл не уловил никаких изменений в голосе Иакова, беспокойство Рух переросло в тревогу, побудившую ее к действиям. Не говоря ни слова, она повернулась и устремилась к двери. Хэл последовал за ней.

Вместе они вышли на широкий боковой двор фермы, территорию которого в наступившей уже ночи сверху освещали фонари, укрепленные на строениях, окружавших с трех сторон, двор. Вдоль одной из них вытянулась вереница тяжелых грузовых фургонов, а перед ними собралась молодежь из отряда вместе с парнями, одетыми как местные фермеры, – видимо, теми, кто пригнал сюда грузовики.

Большинство собравшихся теснились около одного из водителей, у которого через плечо на широком ремне висел аккордеон, по виду явно самодельный. Но аккордеон молчал, молчали и стоящие вокруг люди, кроме Иакова, который говорил, обращаясь ко всем сразу, и все смотрели на него. Теперь, когда Хэл увидел их лица, ему стала понятна реакция Рух; бойцы отряда казались растерянными, а на лицах водителей отражались различные чувства: у кого молчаливое неприятие, а у кого и откровенная злость.

Увидев Рух, Иаков замолчал.

– Что здесь происходит? – спросила она.

– Танцы! – выпалил он. – Как вавилонские блудницы...

– Иаков! – Окрик Рух прозвучал весьма резко. Обведя взглядом остальных, она остановила его на водителях, которые придвинулись плотнее друг к другу и сбились тесной кучкой вокруг парня с аккордеоном.

– Это не праздник, – отчетливо проговорила она, – и не детская игра. Сейчас не имеет значения, что вам позволяет делать ваша община. Это понятно всем, кто согласился нам помочь?

Водители продолжали стоять молча. Аккордеонист, широкоплечий парень с буйно вьющимися каштановыми кудрями, сбросил инструмент с плеча и, перехватив рукой ремень, осторожно опустил аккордеон на землю у своих ног.

– Ну хорошо, – сказала Рух, не дождавшись иной реакции на обращенные к ним слова. – Прошу всех водителей подойти к своим машинам и встать около них. Бойцы нашего отряда уже разбиты на группы, каждая из них должна разместиться в одном фургоне. Начнем отсчет с этой стороны. Тогда группа номер один из подразделения, направляющегося на завод удобрений, занимает этот фургон, группа номер два – следующий, и так далее, пока все группы не будут распределены по фургонам. Затем следующий по счету фургон занимает группа номер один из подразделения, совершающего рейд на склад металлов, и так далее. Сейчас каждая группа подойдет к своему фургону, чтобы познакомиться с водителем. И он, и члены его группы должны знать друг друга в лицо.

Она повернулась, чтобы идти обратно.

– Иаков, Ховард! – позвала она. – Идемте со мной наверх, нам надо закончить наши...

– Подождите минутку!

Перебивший ее голос принадлежал аккордеонисту. Остановившись, Рух обернулась, и тот, оставив на земле свой аккордеон, подошел к ней и ее спутникам. За ним потянулись остальные водители.

– Это он, – сказал аккордеонист, стоя в метре от Рух и глядя мимо нее на Хэла. – Это тот, кого они ищут, верно? А если это он, то разве мы не должны были знать об этом?

– О чем ты говоришь? – спросила Рух.

– Вот о нем, – ответил аккордеонист, указывая на Хэла и глядя ему прямо в глаза. – Разве не из-за него поднялась вся эта кутерьма? А если из-за него, то почему он здесь вместе с нами и собирается принимать участие в деле, ведь само его пребывание среди нас может оказаться очень опасным?

– Этот человек – один из бойцов нашего отряда, Ховард Иммануэльсон, – произнесла Рух. – Если милиция разыскивает его, то она разыскивает и всех нас.

– Но не так, как его. – Аккордеонист взглянул в сторону Иакова, который подошел ближе и встал около Рух с другой стороны. – Они повсюду распространяют его изображения; кроме того, один офицер из Избранных по имени Барбедж, лет сорока, только тем и занимается, что ведет эти поиски. Он поднял на ноги весь район, пытаясь поймать этого Иммануэльсона. Вот я и говорю: держать его в вашем отряде очень опасно, а тем более брать с собой в этот рейд. Он должен убраться отсюда.

– Этот офицер, которого ты назвал Избранным, хотя он один из врагов Господа, – как он выглядит? – спросил Иаков. – Выше меня ростом, черноволосый и щурит сразу оба глаза, когда; богохульствуя, пытается произносить благочестивые речи?

Аккордеонист удивленно посмотрел на него:

– Ты его знаешь?

Иаков перевел взгляд на Рух.

– Это тот офицер, который командовал засадой милиции на перевале, – пояснил Иаков. – Он видел нас обоих, Ховарда и меня.

– Но ищет он именно Иммануэльсона, – настаивал аккордеонист. – Спросите здесь кого угодно. Почему они его разыскивают?

– Таких вопросов здесь не задают, – громко и решительно заявила Рух, глядя ему прямо в глаза.

Аккордеонист на мгновение отвел взгляд, но тут же снова с вызовом посмотрел на нее.

– Это не только дело отряда, – продолжал он упорствовать. – Мы все собрались помочь вам, не зная, что он среди вас. Я снова повторяю: это большая опасность для всех! И если вы не скажете нам, почему они так хотят его найти, то вы должны избавиться от него.

– Этим отрядом командую я, – сказала Рух. – И если ты присоединился к нам, то должен выполнять приказания, а не отдавать их.

Повернувшись, она сделала шаг, чтобы уйти.

– Но это несправедливо! – крикнул ей вдогонку аккордеонист. Послышался негромкий, но явно одобрительный ропот остальных водителей. – Это наша территория, командир! И это нам предстоит разбираться с милицией, после того как вы совершите ваши рейды и уйдете отсюда. И мы согласны на это; вы сами видите, что мы даже готовы помочь вам. Но если мы принимаем участие в ваших делах, мы должны иметь право высказать свое мнение о том, как вы делаете эти дела, когда видим в ваших действиях опасность для себя. Почему бы нам не проголосовать, оставаться ему или уходить? Разве не так всегда поступали в отрядах – по правилам, принятым для наемных солдат? Ведь они имели право голосовать, когда их командиры хотели сделать что-то такое, с чем были не согласны большинство из них?

На мгновение во дворе стало тихо. Все молчали.

– По законам наемников, – прервал молчание Хэл, которому в наступившей тишине собственный голос показался каким-то чужим, – солдаты имели право смещать своих командиров, только если не меньше чем девяносто девять процентов из них...

Дальнейшие слова Хэла перекрыл возглас Иакова:

– Вы хотите голосовать?!

Все повернулись к нему. Он стоял, развернув плечи, слегка раскинув руки и наклонив вперед голову; его гневный взгляд был устремлен на водителей.

– Вы все желаете голосовать? – Отзвук его слов, отраженных стенами окружающих строений, эхом отозвался во дворе. – Вы, у кого еще не обсохло на губах молоко с ваших ферм, а башмаки облеплены навозом ваших хлевов, вы станете голосовать, останется ли в нашем отряде или будет изгнан из него человек, сражавшийся во имя Господа?

Он сделал два шага в их сторону. Они стояли не шелохнувшись, пристально глядя на него и почти не дыша.

– Кто вы такие, чтобы болтать тут о голосовании? Ховард Иммануэльсон воевал бок о бок с другими бойцами этого отряда, а вы – нет. Он переносил наравне с остальными все тяготы походов, мерз и голодал вместе с нами, участвуя в борьбе против сатанинских отродий и их приспешников. Вас же все это не коснулось, вы росли в покое, сытости и уюте, играли и танцевали, пользуясь их попустительством. И какое дело таким, как вы, до того, почему милиция так упорно разыскивает воина Господа в вашем районе? Вы – откормленные и ни на что не годные овцы, на которых жируют наши враги. Мы же – волки Господа, и вы еще пытаетесь тут командовать нами?

Он помолчал. Водители стояли неподвижно. Даже парня с аккордеоном, казалось, захлестнули гневные слова Иакова.

– То, что вызывает у вас такой страх, для нас совершенно безразлично, – продолжал он. – Какое дело нам, сражающимся с ними, до того, что в вашем районе разыскивать Ховарда Иммануэльсона начнут особенно тщательно? Какое значение имеет для нас, если они распространят свои поиски на всю область, лежащую между двумя этими горными массивами, или на весь континент, на всю планету, или если его станут искать на всех планетах одновременно? Даже если бы против наших двухсот бойцов вдруг выступило все остальное человечество и оно предложило бы нам выбор: мы выдаем одного из нас и получаем взамен все, чего хотим добиться, или в противном случае нас всех немедленно уничтожают, – то ответ был бы точно таким же, как если бы этот вопрос нам, находящимся в полном боевом составе и при оружии, задал играющий у дороги ребенок.

Он снова умолк. На его морщинистом лице глаза темнели, как беззвездный космос.

– Вы так боитесь – по крайней мере, некоторые из вас – находиться в одной компании с Ховардом Иммануэльсоном? – заговорил он снова после паузы. – Тогда забирайте ваши грузовики и уезжайте. Нам не нужны ни такие, как вы, ни ваше имущество, ибо нас, тех, кто сражается, осеняет десница Господа, а Он всемогущ.

Он перестал говорить, и на этот раз продолжения уже не последовало. Хэл взглянул на Рух, помня, как она облегченно вздохнула, услышав гул подъезжающих грузовиков. Но теперь она стояла молча, внимательно глядя на водителей. Позади нее так же хранили молчание бойцы отряда. Они тоже не сводили глаз с водителей и ждали. Постепенно водители зашевелились и начали расходиться, каждый из них направлялся к своему грузовику, подходил к кабине и останавливался там в позе ожидания. Вот наконец и незадачливый аккордеонист, опустив голову, повернулся и последним пошел к своей сиротливо стоящей без хозяина машине.

– Ну хорошо, – сказала Рух сухо и негромко, но в тишине ее слова были слышны так же хорошо, как до этого страстная речь Иакова. – Группы, соберитесь у своих грузовиков. Командиры групп, коротко расскажите вашим водителям, куда они должны вас доставить и каковы должны быть их дальнейшие действия. Иаков, Ховард, вы идете со мной.

Она повернулась и пошла в свою комнату, чтобы продолжить вместе с ними разговор о предстоящей боевой операции.