Текст книги "Воспоминания собаки Мускуби (Рассказ)"

Автор книги: Гонзаго Приват

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

ХIII
Новые дебюты

Роже, как только сошел на берег, первым делом написал Мюссидору, предлагая выкуп за меня. Но письмо было возвращено обратно с надписью: «Выехал, не оставив адреса».

И не мудрено – в течение восьми дней странствующий цирк мог пройти очень большое пространство. Роже все же надеялся, что, читая внимательно французские газеты, ему удастся напасть на след этих добрых людей, которые меня подобрали в критическую минуту.

Тисте был согласен с ним и в то же время был рад, что ему не пришлось потратиться на меня. На Роже мои знания букв произвели большое впечатление. Он ко мне еще более привязался, стал гордиться мною.

Я в этом убедилась, когда мы, приехав в Алжир, сошли на берег. Раньше чем отправиться в скромную гостиницу, в которой всегда останавливался Тисте, у Мустафы, в предместье Алжира, мы зашли в кафе, тут же на набережной, чтобы немного подкрепиться.

Войдя в кафе, Роже послал меня принести ему газету «Фигаро», которую он заметил на соседнем столике.

Я сейчас же подошла к столу и, осторожно захватив газету зубами, принесла ее Роже.

– Черт возьми!.. – сказал сидевший за соседним столиком, какой-то незнакомец, – вот хорошо дрессированная собака, по виду она узнает вашу обычную газету…

– Она не узнает ее, – оживился Роже, – она прочла заглавие.

– Ну вот еще! Вы шутите, а ведь действительно, видя это, можно было бы и это предположить. Во всяком случае, это славное животное, очень умное, черт возьми!

– Более чем умное. Мускуби умеет читать, я бы даже прибавил: писать…

– Вот это еще лучше… Значит, если вы ей прикажете принести другую газету?..

– Попробуйте сами, прикажите, и она вам принесет… Иди, иди, Мускуби, исполни то, что тебе скажут!..

Незнакомец подумал, что Роже шутит. Но все-таки, обратясь ко мне, сказал:

– Пойди, славный пес, отыщи мне газету «Акбар», но не ошибись!

Я подбежала к столу, где лежали газеты, перерыла их носом и, найдя «Акбар» – местную газету, принесла ее ему в зубах.

^{Я подбежала к столу, на котором лежали газеты, перерыла их носом и, найдя «Акбар», принесла ее ему в зубах.}

Незнакомец посмотрел на меня с удивлением; вокруг собралась толпа. Мне пришлось до двадцати раз приносить то одну, то другую газету, – ни разу я не ошиблась.

– Где вы будете давать представления? – спросил один из публики.

– Наши представления?.. Мы не даем представлений…

– Ну вот еще!.. Ведь, вы не держите эту чудную собаку-феномен только для себя… Я директор кафе-концертов «Жемчужины», на Бульваре Республики, гражданин Колибер (он поклонился при этом); если вы согласны, я приглашаю вашу собаку на одну серию представлений. Я напечатаю кричащие афиши с портретом вашей собаки во весь рост; 50 франков за выход, устраивает это вас?

– Мы приехали в Алжир, ведь не для того, чтобы показывать нашу собаку, не правда ли Тисте?

– Ну как сказать? Это зависит от платы, – ответил пастух. – Но пятьдесят франков… нет, это слишком мало!..

– Сто франков, я даю сто франков, – быстро заявил Колибер, – пятьдесят сеансов по 100 франков, затем право на сбор… Ну, соглашайтесь!

– Ладно, – сказал Тисте, не дав даже возможности Роже ответить. – Вы можете заказать афиши. Мы будем у вас сегодня, после полудня.

– Ах, Тисте, Тисте! – вздохнул мой хозяин, когда ушел директор, – что же это, неужели мы сделаемся антрепренерами?

– Отчего же нет? Черт побери! 5.000 франков!.. Немало надо продать овец, чтобы выручить такие деньги. Мускуби – это ваша спасительница, она вырвала вас из пасти волка, она выведет вас и из нищеты!

На другой день я уже дебютировала в «Жемчужине», в зале, переполненном зрителями. Вы знаете, что присутствие публики меня не смущало.

В день моего первого нового дебюта я, к большому удивлению Колибера, вышла на сцену на задних лапах. От него скрыли этот талант его нового актера.

Подойдя к будке суфлера, я отдала честь по-военному. Повернувшись, я смелым и довольно рискованным прыжком, очутилась на левой стороне театра, откуда повторила свой поклон. Затем такими же прыжками вдоль всей рампы я прошла всю сцену во всю ее ширину и поклонилась еще раз.

Мне аплодировали, тем более, что это было сверх программы. В афишах об этом не упоминалось, так как подобного рода упражнения были обычны для многих собак.

Я ведь выступала как собака – умевшая читать, а не как эквилибристка[3]3
  Эквилибристка – актриса, сохраняющая равновесие при движении по канату.


[Закрыть]. Главное, всех поразила моя высокая, статная фигура: не знаю почему, но все привыкли считать маленьких собак более ловкими, чем больших.

Роже, не без отвращения, согласился выступить на сцене со мной. Но роль свою он выполнял превосходно, а я исполняла свою ко всеобщему удовлетворению публики.

Одна из афиш «Жемчужины» была наклеена на доске близ табурета.

– Гражданин Мускуби, – говорил мне Роже, – укажите на этой афише то слово, которое вам назовет кто-нибудь из зрителей.

Мне кричали слово – я его указывала лапой.

– Теперь, гражданин Мускуби, напишите его.

Я возвращалась на авансцену и на маленьком столике на виду у всех раскладывала кубики, подбирая буквы этого слова.

Затем, с помощью этих же букв, писала и небольшие фразы, которые мне диктовали. Это испытание решило все.

Громкие аплодисменты, крики «браво» раздались в зале. Мне пришлось выходить к публике несколько раз. Каждый раз я кланялась по-военному.

О моем успехе можно было судить по сбору, не только одни медяки сыпались на тарелку, но и серебряные монеты. Когда я окончила обход «любезной публики», – я вернулась к оркестру и, одним прыжком перескочив через него, мигом скрылась за занавесью, которую, по требованию публики, пришлось опять поднять.

Я тогда быстро отыскала несколько букв и выложила их на маленьком столике.

«Благодарю, гражданки и граждане, до завтра».

Публика пришла в неистовый восторг, стала топать ногами, крики «браво» не прекращались.

На другой день весь Алжир только и говорил обо мне.

XIV
Слава и богатство

По прошествии пятнадцати дней, Колибер просил продлить контракт, и мы ему его продлили на целый месяц. Через шесть недель пастух, сделавшийся моим режиссером, подсчитал свои доходы.

Мои представления, мои сеансы в городе, в английской колонии Мустафа и мои сборы, все вместе – составило крупную сумму в пятнадцать тысяч семьсот двадцать франков… Вот сколько можно заработать, будучи образованной! Тисте перестал и думать о своих овцах.

Мы должны были вернуться во Францию в ближайшую субботу после последнего представления, билеты на пароход были уже взяты, как вдруг, накануне, рано утром, служащий гостиницы подал Роже визитную карточку, на которой значилось:

Архибальд Дункле. Манажер.

– Манажер, что это такое? – спросил Тисте. – Что-то в роде антрепренера?

– Что мне ответить? – спросил служащий.

– Скажите этому гражданину, что я сейчас буду к его услугам.

Когда мой хозяин отправился в зал гостиницы, я последовала за ним.

– Гражданин, – сказал Архибальд Дункле (это был мужчина небольшого роста с открытым веселым лицом), – по моей карточке вы, вероятно, догадываетесь о причине моего визита. Дело касается вашей собаки. – Давайте договариваться по-американски, так как я не сомневаюсь, что мы сговоримся. Вот договор на год, пятьсот франков в день, все расходы в пути на мой счет, маршрут по моему усмотрению, весь доход в мою пользу. Аванс пятьдесят тысяч франков. Вот они. Вы согласны? Хорошо, Подпишитесь. Выезд в Неаполь завтра вечером. Честь имею кланяться.

Все это было произнесено так быстро, что Роже не успел ничего ни спросить, ни возразить. Совершенно ошеломленный поднялся он к себе в номер с пятьюдесятью тысячами франков.

– Уже вернулись? – сказал Тисте; – разве это не к вам приходили, Роже?

– Нет, ко мне. Возьмите, Тисте.

– Пятьдесят тысяч франков! – воскликнул пораженный пастух, пересчитав деньги.

– Да, маленький аванс в счет будущего.

В Неаполе наш успех превзошел всякое ожидание. Самое изысканное общество пожелало меня видеть; рыбаки из Сен-Лучиа ожидали меня всегда и приветствовали при моем выходе из театра, Кабассоль мог успокоиться за судьбу своего сына. Окончательно разорившись, он поселился у своей единственной сестры, старой девы из Лодсвы. Из последних писем Роже, он знал уже все мои приключения, мое бегство с хутора, мое счастливое пребывание в цирке Мюссидора и с каким терпением я совсем самостоятельно научилась читать.

Эти сведения Роже узнал от меня, я постепенно сумела все это дать ему понять. Роже, как я уже говорила выше, принимал всевозможные меры, чтобы найти Мюссидора, но никак не мог попасть на его след.

Он чувствовал поэтому как бы угрызения совести, что лишил Мюссидора лучшего его актера. Он сознавал, что в моем бегстве из цирка, он был ни при чем, но все же он был невольным его виновником.

Письма его отца подтвердили ему то, что я ему давала понять относительно Адмира, – моего заклятого врага, который купил меня на аукционе. Поэтому он принял также все меры, чтобы найти и его, чтобы вознаградить его.

Но все письма, которые он ему писал, возвращены были ему с одной и той же надписью: «Выехал, не оставив адреса».

После всех этих бесплодных усилий, он должен был отказаться от всяких попыток выкупить меня, но так как это был человек порядка, он тщательно хранил все письма, не дошедшие по назначению, со всеми наложенными на них штемпелями и отметками всевозможных бюро.

Из Неаполя, направляясь в Швейцарию, мы посетили все большие города Италии. Везде я возбуждала одно и то же любопытство. Ученые, которым меня показывали, качали головами, публика аплодировала.

Тисте на сцене производил большое впечатление своей простой одеждой пастуха, которую Дункле просил его сохранить.

Что касается ликующей Мускуби, она получила от Дункле светло-лиловый фрак, черные шелковые штаны, белый атласный жилет и шапокляк, который она очень красиво придерживала своей лапой, и рубашку с крахмальною грудью и бриллиантовыми пуговицами.

Правда, пушистый хвост ее не особенно подходил к этому парадному костюму, но зато вызывал в публике громкие крики смеха, когда этот элегантный молодой человек поворачивался. Поэтому жалко было бы лишить ее хвоста.

^{Пушистый хвост Мускуби не особенно подходил к этому парадному костюму.}

Я обновила этот пленительный костюм в Неаполе. Дункле, очевидно, был практичным человеком. После первого же дебюта, он изобрел для меня пишущую усовершенствованную машину. Стоило мне дотронуться лапой до клавиша, который соответствовал требуемой букве, как эта буква благодаря устроенной пружине выскакивала, ударялась о бумагу и оставляла на ней след.

Все это было на виду и потому не могло возбуждать подозрения в каком-либо обмане. Зрителям предоставлено было право подняться на сцену и самим убедиться, что их не обманывают.

Мы провели три месяца в Неаполе и Риме. Четыре следующих месяца были использованы в Италии, Австрии и Германии.

В разгаре лета мы прибыли в Швейцарию. Когда мы в коляске ехали по берегу Женевского озера, направляясь к Лозанне, я своим чутьем почувствовала в воздухе что-то знакомое и невольно насторожила остатки своих ушей. Несколько минут спустя мы настигли и обогнали очень жалкую карету ярмарочного балаганщика, странствующую, как и мы, по большим дорогам, но страшно бедную, почти без всякого имущества.

Ах, какую нищету она собой представляла, запряженная маленькой изнуренной лошадкой! Сзади кареты запыленный человек, весь в лохмотьях, подталкивал ее, чтобы несколько помочь лошади; около него шли две женщины, и немного в отдалении – маленькая девочка и маленький мальчик.

Я забыла всякое достоинство, с которым должна была себя держать в своем блестящем фраке, и соскочила на землю, кинувшись к высокому бледному человеку с радостным лаем.

– Командир!.. Командир!.. – в один голос закричали все трое.

Коляска остановилась, Роже подбежал.

– Вы гражданин Мюссидор?.. Вот уже шесть месяцев, что я вас ищу, – сказал он. Зайдите ко мне сегодня в гостиницу «Лозанна», приходите все, нам много есть о чем поговорить.

Пожав руку Мюссидору, мой хозяин протянул ему банковый билет.

Когда мы отъехали, Мюссидор принялся вновь подталкивать свою карету, но уже с более веселым лицом.

Последствия вам ясны. Добрый Мюссидор, разоренный долгой болезнью, остался с нами навсегда. Лошадь, везшая карету, оказалась моим старым пони, Сириусом; его сохранили, помня, с каким успехом он выступал со мной при моих дебютах.

Грациозная Мирра заступила место Роже и начала выводить меня к публике, а жена Мюссидора сделалась незаменимой помощницей Дункле по кассе.

XV
Мои тюрьмы

Мой ангажемент кончился. Роже заработал колоссальные суммы. По мере того как он их получал, он стал посылать деньги своему отцу. Мы хотели заработать столько, чтобы иметь возможность выкупить наш хутор. У нас уже составился маленький капиталец. Мы подписали с Дункле новый договор – на более долгий срок и еще более выгодных условиях – для поездки в Америку. Несколько дней спустя, мы уже сидели на пароходе, который вез нас в Нью-Йорк.

Ах этот Нью-Йорк! Это мое единственное неприятное воспоминание. Моя карьера ученого пса чуть было не была подорвана навсегда… с первых же дней… раньше даже, чем я могла показать американцам свои знания.

И вот при каких обстоятельствах…

Когда мы сошли на берег с большого парохода, на котором совершили весь путь от Лондона, Мюссидор и Тисте отправились на таможню для выполнения разных формальностей, Дункле пошел за каретой, а Роже с Имогеной и Педро – на набережную; я осталась с Миррой под каким-то навесом вроде сарая.

Вдруг какая-то рука схватила меня за шею, и не успела я опомниться, как меня потащили на другой конец сарая и бросили, как какой-то пакет, в карету, которая помчалась полным ходом.

Я сначала подумала, не совершила ли я какой-нибудь важный проступок, и мне стало даже стыдно, что я позволила себе что-либо, по отношению моих хозяев. Но когда я услыхала ужаснейший шум от трамваев, кэбов, телег и других разных экипажей рядом с нами, над нами на мостах и под нами в туннелях, я подумала, что Дункле, Роже, Мюссидор или Тисте, напротив, спасли меня от какого-нибудь обрушившегося несчастия, которого я не понимала. Эта мысль придала мне бодрости, и я решилась взглянуть на моего компаньона.

Я повернулась и виновато протянула ему лапу.

– В добрый час… ты меня узнаешь… мой знаменитый Мускуби?..

Этот голос… – Какой ужас!.. рядом со мной… против меня… – это был Адмир…

– Мы больше не расстанемся, нет… у тебя репутация – ха-ха-ха!.. Мускуби – здесь, Мускуби – там, только тобой и полны все журналы. И вот когда я узнал, что ты садишься на пароход в Лондоне, я побежал в Гавр, чтобы сесть на пароход раньше тебя… Я не хотел упустить тебя, мою Мускуби… О, конечно, нет… это ведь мило с моей стороны, скажи. Я слышал, что зарабатывают тысячи и сотни… Теперь ты будешь их зарабатывать для твоего хозяина, не правда ли. Мускуби. Это будет для твоего маленького Адмира, а не для этого похитителя чужих собак… Ха-ха, похохочут у судьи… Вор мой хозяин!.. негодяй!..

Понемногу я стала успокаиваться…

А, – подумала я, – я уже раз удрала из его когтей, неужели мне не удастся убежать во второй раз?

После более часа езды, мы въехали на нескончаемый мост, под которым проходили большие парусные суда. Скоро мы подъехали к шестиэтажному дому.

Это и была моя первая тюрьма. Адмир заставил меня войти в какую-то клетку, в которой мы быстро поднялись до его комнаты. Он запер меня двойным запором, спустился, но тотчас опять вернулся в сопровождении слуги, принесшего нам обед. Адмир меня приласкал; я удержалась, чтобы его не укусить. Мне было необходимо, чтобы он отвязал цепь от ножки кровати, куда он меня привязал. Видя меня покорной, он это и сделал. Накормив меня, он погладил. Вошел слуга во второй раз, а я удрала в приотворенную дверь… тоже во второй раз… Это произошло в одно мгновенье; я прошмыгнула между ног слуги, который растянулся на животе, с грохотом опрокинув стол со всеми тарелками, бутылками…

– Моя собака!.. Мускуби – животное!.. – послышалось за мной.

Беги за мной, голубчик, Я опрометью бросилась вниз, выскочила наружу и со скоростью зайца бежала по улицам, ища моих хозяев. Проклятая цепь волочилась за мной… Да, проклятая! На одном из поворотов улицы она зацепила за электрический фонарь и так сильно, что я никак не могла освободиться. Я пробовала пропустить голову через ошейник: невозможно! Я вспомнила тогда, что Адмир предусмотрительно стянул его, когда вез меня в карете.

Какой-то человек, плохо одетый, подошел ко мне, распустил цепь, но вместо того, чтобы освободить меня, повел далеко, очень далеко в какой-то дом, показавшийся мне отвратительным. Он заставил меня войти в него.

Ему дали монету, и он оставил меня. Меня сейчас же поместили в клетку рядом с другими такими же клетками с собаками.

Какую ужасную ночь я провела! Я поняла, что я очутилась в одной из так называемых тюрем для животных.

На следующий день моего ареста, с самого раннего утра, я увидала целую вереницу лиц, проходивших мимо, и моих сотоварищей по заключению.

Я обратила внимание при этом, что некоторых собак, которых узнавали их хозяева, – тотчас освобождали. Около полудня я увидала Адмира, который шел в сопровождении другого человека; очевидно, подумала я, он пришел посмотреть не попала ли я во вчерашнюю собачью облаву.

Он внимательно осмотрел все клетки и, на мое несчастие, остановился перед моей.

– Вот она, – сказал он своему компаньону. Этот подошел к сторожу и стал ему что-то доказывать, но я не могла разобрать о чем они говорили.

Наконец, он обернулся к Адмиру и сказал ему:

– Сторож предлагает вам представить доказательства, что собака принадлежит вам. – Вот квитанция, удостоверяющая ее покупку.

– Квитанции недостаточно; она не доказывает что вы купили именно эту собаку.

За неимением других доказательств, ему было предложено подозвать меня и погладить.

Я, конечно, на его зов не двинулась, а оскалила зубы, что могло послужить только доказательством, что для меня он был негодяем.

– Противное животное! – крикнул он, погрозив мне палкой через решетку.

Я схватила палку зубами. Это было вторым доказательством, – он принужден был уйти без палки, грубо удаленный сторожем, который принял его за вора.

Наконец, по прошествии не более часа опять отворилась дверь и Роже вместе с Дункле, Тисте и всей семьей Мюссидора пришли меня освободить. Громкие проявления моей радости оказались достаточными. Они убедили сторожа, и меня тотчас отдали моим хозяевам. На другой день весь Нью-Йорк осаждал театр Дункле. Выручка достигла двух тысяч долларов, приблизительно 10 тысяч франков.

Днем благодаря пишущей машине я могла осведомить Роже о всем происшедшем со мной. Имя Адмира заставило его нахмуриться. Дункле, со своей стороны, тоже смутился, когда вечером к нему явился судебный пристав за получением всего сбора на имя Адмира, владельца собаки Мускуби. Тут же он предъявил и повестку о вызове в суд Роже Кабассоля и Архибальда Дункле…

XVI
Гражданин Мускуби

Я, как причина судебного спора, должна была тоже на другое утро явиться в суд.

Зал суда был полон, каждому хотелось воспользоваться бесплатным представлением «грамотной собаки».

Адмиру не составило никакого затруднения представить все доказательства на право владения мною: квитанция на 120 франков, удостоверение оценщика, засвидетельствованное окружным комиссаром, и еще много других бумаг. Кроме того и Роже формально признал их, представив письма, адресованные им Адмиру, но возвращенные ему почтой, они послужили доказательством его лояльности.

Он предложил Адмиру 20.000 франков, чтобы вознаградить его за мою потерю. Это щедрое предложение, казалось, расположило судью в нашу пользу. Он стал уговаривать Адмира, чтобы тот согласился.

Напрасное старание!.. Адмир и слышать ничего не хотел.

– Собака моя, я ее купил и хочу ее иметь! – он упорно стоял на своем.

– Однако, заметил судья, – собака, которую вы требуете, далеко уже не та, какой она была, когда она от вас сбежала. Вы, по справедливости, не можете пользоваться доходами, которые получены благодаря успехам, достигнутым ею не вашими трудами.

– Кто научил читать эту умную собаку? Отвечайте, гражданин Роже Кабассоль.

– Я этого не знаю, гражданин судья. Это ни я, ни товарищ Мюссидор, который первый приютил ее после ее бегства, и от которого Мускуби ушла за мной.

– Однако же, – возразил судья, всякие знания, которыми и человек обладает, невольно вызывают мысль об его учителе, тем более у собаки. Кто учитель этого ученика? Эта собака не была украдена, она бежала по собственному желанию – это никем не оспаривается – поэтому и учитель ее имеет также права на нее. Без него собака представляла бы самую обыкновенную ценность. Может ли гражданин Мюссидор дать какую-либо справку по этому поводу?

– Я подобрал собаку вечером того же дня, как она сбежала, гражданин судья, и не я научил ее читать. Я обучил ее только цирковым упражнениям. Затем она от меня ушла за Роже, и я был счастлив, узнав, что она нашла своего хозяина. Кто ее учитель, я не знаю.

– Гражданин судья мог бы опросить непосредственно Мускуби, – предложил Дункле, – и она, наверное, ему ответит.

– Я действительно не вижу другого исхода для раскрытия истины, – сказал судья, очень довольный тем, что может тут же доставить себе удовольствие в маленьком представлении.

Дункле быстро пошел за пишущей машинкой. Зрители насторожились. В зале наступила такая тишина, что и полет мухи не ускользнул бы от внимания публики.

Дункле вернулся.

– Спросите сами эту собаку, Адмир, сказал судья. – Так как она принадлежит вам, даже по удостоверению ваших противников, то это право я обязан без всякого пристрастия предоставить вам. Мы вас слушаем. Приступайте.

Адмир, обеспокоенный таким оборотом дела, почесал себе затылок.

– Что же вы желаете, чтобы я ее спросил, гражданин судья? – сказал он в смущении.

– Это уже ваше дело. Ваши интересы и ваша привязанность к собаке вам лучше моего подскажут, что вам надо спросить.

Адмир подумал немного.

Дункле тем временем устроил меня перед клавиатурой пишущей машины.

– Моя славная Мускуби… родная моя собака… начал Адмир.

Я не дала ему окончить.

Тремя ударами лапы я ответила ему: «Зют» (французское выражение, когда не хотят отвечать, – выражение презрения) три большие буквы появились наверху машины.

Зют… – это был постоянный ответ Педро Имогене, когда она его дразнила. Я легко запомнила это маленькое словечко.

^{Тремя ударами лапы я ответила ему: «Зют».}

В зале раздался общий взрыв хохота.

Все французы, проживавшие в Нью-Йорке были налицо. Они и перевели это слово другим.

– Мускуби яснее ответит, гражданин судья, если он потрудится сам задать вопрос, внушительно сказал Мюссидор. – Гражданин судья говорит по-французски как настоящий парижанин, – добавил он с низким поклоном.

– Попробуем, я ничего не имею против, – сказал судья, польщенный этой похвалой.

– Кто вас научил читать Мускуби? – спросил он меня.

– Я сама, гражданин судья.

Я быстро запомнила его титул.

– Понимаете ли вы в чем дело, – продолжал судья. – Два владельца вас оспаривают; что бы вы сделали, если бы были свободны? Хотите быть свободны? Если вы просите у трибунала свободы, напишите заявление, подпишите его вашим именем и обозначьте вашу национальность.

Ударами по клавишам я написала:

«Я прошу свободы. Мускуби, француз».

Гром рукоплесканий раздался в зале, когда появились эти буквы.

Вытащив из машины бумагу, на которой были напечатаны эти слова. Дункле подал ее судье.

После моего допроса и допроса Адмира, судья встал и твердым голосом прочитал свое постановление:

– Во имя американского народа: принимая во внимание, что по законам свободной Америки рабство уничтожено, никто не может посягать на чью бы то ни было свободу. Принимая во внимание:

1) Что означенная Мускуби, хотя по рождению своему и собака, ссылается на свое французское происхождение, чтобы получить свободу;

2) Что она представила в трибунал ходатайство, подписанное ею;

3) Что с этого момента суд не может считаться с ней как с обыкновенной собакой, в виду представленного ею ходатайства, согласованного со всеми требованиями, предъявляемыми в таких случаях людям;

4) Что поэтому она является личностью, обладающей качествами, присущими человеку, и потому должна быть признана правоспособной в вопросах, касающихся ее, мы приказываем: немедленно даровать свободу названной Мускуби.

С другой стороны принимая во внимание:

1) Что когда именующий себя Адмиром купил так называемую Мускуби, то он имел на это полное право, так как Мускуби была назначена к продаже с аукциона французским судом наравне с другими пастушечьими собаками;

2) Что именующие себя Роже Кабассолем и Мюссидором с того времени незаконно владели ею, но при смягчающих их вину обстоятельствах, неоднократных благородных попытках первого из них найти и вознаградить владельца собаки Адмира;

3) Что этому последнему должны быть возмещены все убытки по покупке собаки;

4) Что истец не имеет права требовать больше стоимости Мускуби, как пастушечьей собаки.

Мы присуждаем означенную Мускуби, бывшую пастушечью собаку, выплатить означенному Адмиру 120 франков и даем право Мускуби обратиться к гражданам Роже, Кабассолю и Мюссидору для уплаты этой суммы.

Судебные издержки мы возлагаем на обе тяжущиеся стороны в равной мере.

Выслушав все это, я кинулась к моей машине.

Все могли прочесть:

«Да здравствует Америка!»

Меня подхватила толпа и торжественно понесла по улицам до самой гостиницы. На следующий лень громадные афиши, появившиеся на всех стенах, оповещали о продолжении гастролей гражданина Мускуби в судебном процессе нью-йоркского суда.

Гражданин Мюссидор исполнял роль судьи.

Другие роли были распределены между Роже, Тисте и Дункле, а знаменитый клоун негр Юпитер был специально приглашен на роль Адмира.

В продолжение 6 месяцев пьеса эта с необычайным успехом обошла все кантоны Соединенных Штатов: за последние места платили до 10 долларов. Мы заработали целое состояние.