Текст книги "Воспоминания собаки Мускуби (Рассказ)"

Автор книги: Гонзаго Приват

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

X
Мускуби-командир

Баладзин! Баладзин!

Бум! Бум!.. Входите граждане, гражданки! Вы здесь увидите то, что никогда еще не видали…

– Но где же мы?

В Марселе в самое лучшее время ярмарки в день праздника Конституции.

Эта большая дорога называется Аллеей Капуцинов, тут-то и ярмарка.

– Баладзин! Бум!.. Бум!.. Со всех мест одинаково хорошо видно, гражданки, граждане!

Первые места – франк, вторые – 50 сантимов, третьи – 25 сантимов. Входите! Берите билеты… представление сейчас начнется… Идите, идите в большой цирк Мюссидора.

– А Мускуби? – спрашиваете вы.

– Мускуби? Посмотрите вокруг того, который зазывает публику; вот он, меланхолично сидящий на плоском седле этого маленького пони…

– Этот большой кавалерист с мордой обезьяны? Не думаю, чтобы это была Мускуби.

– Нет, но возле него вы видите несколько комичных личностей, одинаково сидящих верхом на пони: судью, танцовщицу, начальника негров, матроса, фермершу…

Затем среди всей этой банды вы видите несчастного кавалерийского командира; он в мундире с золотыми нашивками, с саблей на бону и ремешком под подбородком, который, придерживая его шлем, еще более удлиняет его грустное лицо!

А кларнет, тромбон и большой барабан тем временем издавали на эстраде всевозможные звуки, напоминавшие настоящий кошачий концерт.

Итак, этот командир и был…

Но лучше послушайте, что будет говорить дальше этот зазыватель…

– Входите, гражданки, граждане! Приходите смотреть представление, в котором принимают участие только собаки верхом на лошадях, – все верхом, пьесу, гражданки и граждане, которую мы показывали во всех пяти странах света!

Представление начнется с упражнения на трапеции гражданки Стефано, – прелестная мартышка, которая возле оркестра матерински ласкает Кюнигонду, свою дочку! И тотчас после этого будет представлен знаменитый, единственный, изумительный, неотразимый кавалерийский командир, Тертемпион, в разных новейших его творениях.

После большой военной пьесы, вы увидите Сириуса, несравненного Сириуса – лошадь командира; единственную арабскую лошадь, ведущую свою родословную по прямой линии от предков, дрессированную на свободе прелестной Миррой Мюссидор затем танцы на проволоке, исполняемые ее девятилетней сестрой, Имогеной; затем в роли мальчика змеи, ее пятилетний брат Педро.

Наконец, граждане и гражданки, мы закончим это умопомрачительное представление, – это единственное в мире:

Атакой пехоты!

Салютом знамени!

Взятием Редута!

Все это будет исполнено командиром Тартемпионом, который в последних из этих военных упражнений геройски погибнет со славой…

Входите, входите!.. сейчас начнется!.. Берите!.. берите билеты!.. Музыка вперед!..

– Итак, да, командир Тертемпион… – Это я, Мускуби!..

Вот уже много месяцев назад, как я из пастушечьей собаки сделалась кавалерийским предводителем армии цирка Мюссидора.

Да, почти год, что я сбежала из дома. Сбежала? Да, действительно, сбежала.

Но не торопитесь обвинять меня в неблагодарности. Не думайте, что тщеславие, жажда приключений оторвали меня от простой, но полезной жизни. Нет!

Хутор наш перешел к другим хозяевам, как-раз в то время, когда Кабассоль сделал в нем капитальный ремонт дома, для чего ему пришлось занять деньги. Таким образом, он вошел в долги. Он надеялся их уплатить, когда получит деньги от одного из своих друзей, который был ему должен, но этот друг его умер, не успев с ним расплатиться. Хутор за долги предназначен был к продаже. Как-то раз пришли неизвестные люди (я этого никогда не забуду!) на наш милый хутор и продали все: дом, землю, урожай, мебель, лошадей, коров, мулов, овец… все, – кончая собаками.

Ни отец, ни сын не присутствовали при продаже их имущества, – им слишком было тяжело терять все, что было полно семейных воспоминаний, – они уехали без меня…

Я в то время была у Тисте, который упросил, чтобы меня оставили у него. Несколько недель спустя после их отъезда произошла катастрофа!

И нам – всему стаду и собакам – пришлось вернуться с гор, чтобы быть проданными с молотка.

На другой день после нашего прихода началась продажа.

Дом был уже пуст.

Увидя его таким, мне хотелось самой уйти. – Все, что я любила, все уносили!..

Бижу? – Один сосед сел на него верхом…

Мои горные товарищи по одиночке уводились на веревке за ограду, я следила за ними вслед дороги, шедшей в гору, каждая шла уже с новым своим хозяином, все они оборачивались, чтобы еще раз взглянуть на дом, где они, как и я, родились.

Тисте был небогат… ведь, он был только пастухом… и подумайте!.. он все-таки купил Рублотту.

Пришла моя очередь.

Я хотела убежать, но меня посадили на цепь.

Я увидела Адмира – он был единственный, который остался в доме.

Ему и было поручено его стеречь.

Он важничал, нарядился как на праздник, в руке его была тросточка с золотым набалдашником. – подарок Роже.

– 20 франков… охотничья собака – хороший сторож для овец, кличка Мускуби, – кричал какой-то человек, стоявший на возвышении с молотком в руке.

– 25, – сказал Тисте.

– 30, – быстро возразил Адмир.

– 35… 40… 50…

Адмир и пастух, одни, вдвоем торговались из-за меня.

Их окружили. Ни тот, ни другой не хотели уступать.

Адмир дал 90 франков. В толпе начали шептаться. Меня стали трогать, рассматривать мою челюсть. Тисте посмотрел в свой кошелек.

– 100 франков!

– 120!.. – поспешил надбавить Адмир.

Обескураженный Тисте положил свой полотняный кошелек в котомку, наклонился ко мне, и когда он целовал меня между глаз, я увидала крупную слезу, катившуюся по его морщинистой щеке.

– Прощай, Муск, мы никогда больше не увидимся!

И пастух удалился.

Моим хозяином сделался Адмир.

Он схватил мою цепь, и чтобы показать мне, какая жизнь меня ожидает, – я шла за ним не спеша, – он меня изо-всей силы ударил в бок и, толкнув в пустую конюшню, крепко меня там привязал.

Уходя, он еще запер дверь, – на всякий случай.

Наконец, вот я одна! – подумала я, – и я смогу теперь бежать. Мне это не удалось, когда целая толпа народа меня окружала.

Я растянулась на земле, вытянула шею, прижала к ней остатки моих ушей, – я вспомнила, как поступил Тисте, чтобы освободить мою голову, когда я застряла в барьере железной дороги, затем я лапами ухватилась за край ошейника и стала его потихоньку стаскивать, отодвинув голову совсем назад…

Ох, это не было уже так трудно!

– Уф!.. – вот я и свободна, или почти свободна.

Мне оставалось только выйти из конюшни. Я мигом вскочила на край одного из круглых слуховых окон, в другое мгновение я коснулась толщи стены, и… вот я на дворе.

Я пустилась бежать со всех ног к забору.

За мной послышались смех, ругательства, крики; меня звали, толпа смеялась.

– Хе, Адмир, – раздался чей-то голос, – посмотри как твои 120 франков спасаются!

Насмешки усиливались. Адмира не любили в округе. Я не могла отказать себе в удовольствии посмотреть, хоть немного, на озадаченное лицо моего старого врага.

Мною одолело желание отомстить… я остановилась на ласковый зов… – Моя маленькая Муска!.. Мускета!.. Моя Мускуби!..

Я притворилась, что хочу вернуться, подпустила его к себе на два шага. За его спиной вертелся конец его палки с золотым набалдашником.

В тот момент, когда он протягивал руку, чтобы схватить меня, я отодвигалась на несколько шагов. И это повторилось раз двадцать.

Там, на дороге, ничем я не рисковала. Эта игра меня веселила. И не только меня…

Двор фермы опустел, – все пришли смотреть на это зрелище…

– Он ее поймает… – Он ее не поймает!..

Шутки, насмешки меня подзадоривали. Адмира они раздражали. Его гадкое лицо было бледно, глаза сверкали, зубы стучали. Он не мог сдержаться; он бросил свою палку, которая полетела как стрела; очевидно, он метил в меня, в мои лапы.

Но она, ударившись о землю, отскочила, и я, на лету, схватила ее зубами.

Я оказалась более ловкой, чем Адмир.

И с этой драгоценной ношей я пустилась бежать со всех ног.

Ах какой смех, какой смех раздался!..

– Трость!.. Она убегает с тростью!..

^{– Трость!.. Она убегает с тростью!..}

Они смеялись до упада, они, наверно, смеялись весь день и весь вечер.

В тот же день, немного до заката солнца, я прибежала в красивый городок, который, как я потом узнала, назывался Монпелье.

Праздничная ярмарка, на красивой площади около цитадели[2]2
  Цитадель – крепость.


[Закрыть], только что закрылась.

Приступали к разборке театров.

Перед одной из цирковых палаток, которая была больше других, спали собаки.

Их было полдюжины, все они были разного роста и разношерстные. Я подошла к ним и улеглась около дерева. Первая, которая проснулась, подошла ко мне; мы скоро познакомились. Я ей рассказала все мои приключения; когда же проснулись другие, я и им повторила свой рассказ.

Ночь еще не наступила, а я уже решила, что разделю с ними хорошую или плохую их участь. Но Мюссидор, их хозяин, а главное директор цирка, согласятся ли они взять меня? Я почему-то в этом не сомневалась.

Мюссидору понравился цвет моей шерсти, а мой хвост в виде султана, огненного цвета, решил мою судьбу.

На другое утро он подошел ко мне с большим котлом, наполненным вкусным супом, и предложил мне разделить его вместе с лучшими силами его труппы.

Несколько часов спустя, я уже сидела в одном из трех огромных фургонов, которые направлялись в новые страны, И тотчас меня начали обучать новому ремеслу.

Не прошло и пятнадцати дней, как я уже могла держаться на галопирующей лошади, несмотря на мой большой рост; в конце второго месяца никто из труппы не мог так легко вскакивать на спину моего Сириуса, когда тот проскакивал мимо. В следующую весну, – о, мои дорогие горы, как я скучала по вас! – я уже в глазах публики приобрела славу замечательного балагура и веселого клоуна.

Я действительно, с большим комизмом, подражала всем трюкам Мирры, старшей дочери Мюссидора, и ее младшего брата Педро, – мальчика-змеи, получившего такое прозвище вследствие того, что он умел ерзать по земле. Он это делал не оттого, что его к этому приучили, а просто из удовольствия.

Мюссидор, обучая меня, никогда меня не бил, а угощал меня лакомствами, позволяя спать на коврике у его кровати. Он ни одного шага не делал без меня.

Я его очень любила, так же, как и всех моих товарищей – добрых спутников, кроме, быть может, Стефано, – мартышки с претензиями, которая вместо того, чтобы с нами играть, брала газету, делая вид, что читает, держа ее вверх ногами, и постоянно лгала.

Обо мне писали в газетах; мое имя крупными буквами выделялось на верху афиши.

Когда, с музыкой во главе, мы объезжали города в большом белом, украшенном флагами, фургоне, которым управлял Мюссидор, громко выкрикивая цирковые новости, я сразу узнавала афиши нашего цирка, среди всех других, наклеенных вперемежку на стенах домов и заборов.

Я знала, что первая строка с крупными буквами обозначала мое новое прозвище Командир Тартемпион. – Таким образом, стоило мне только взглянуть на эти крупные буквы, чтобы вспомнить себя, И я себе говорила: – Может быть, это и называется читать.

Рассматривая афиши цирка, я была изумлена, как маленькие дети, проходя мимо, сразу одним взглядом отыскивали среди множества афиш те, на которых красовалось имя Тертемпион. – Какое чудо!..

Я просила мадам Стефано, ту самую, которая имела претензию читать, показать мне мое имя. Она пальцем указала на одно место внизу афиши.

Этого мне было достаточно! Я знала больше ее, – этой милой дамы.

Часто, после полудня, лежа на подмостках перед входной дверью цирка, я разглядывала огромный плакат, наклеенный около кассы, где жена Мюссидора получала входную плату.

Мне было досадно, и я не могла успокоиться: мальчуганы умели читать, а я нет.

Между тем, я знала, что на конце этой линии, – я отлично это видела, – слово Тартемпион было написано. Закрывая глаза, я вспоминала форму утолщенных букв, почти в конце имелся кружок; я так хорошо помнила эти прямые и наклонные палочки, что среди всех других всегда узнавала те, которые составляли «Тартемпион». И мне казалось, что я уже много знаю. Я с таким упорством хотела непременно выучить все эти буквы. Они стали мне казаться менее непонятными после того, как я, благодаря моим наблюдениям и терпению, отгадала слово Тартемпион.

Выучиться читать… Но как это сделать?

XI
Я изучаю свои буквы

Я заметила прежде всего, что одни и те же знаки часто повторяются.

Так как я знала только язык животных, то я могла только мысленно прочесть «Командир Тартемпион».

Один и тот же приблизительно звук получался от «тар» и «тем» я стала чувствовать также очень ясно кружок «о» в «ко» и в «он».

Это был первый успех. Я решилась пока остановиться на этом. Кружок произносился так, как крик ломовых, когда они хотели остановить своих лошадей. Я уснула в этот день немного менее обескураженной. Весь следующий день я все искала «о» на афишах.

Мюссидор, рекламируя свои объявления, имел привычку концом своего хлыста указывать имена артистов, обозначенных на афишах. Когда он говорил обо мне, он дотрагивался до первой строки. Вот почему я и узнала, на каком месте стоит мое имя. Мюссидор таким же образом проводил по всему плакату до самого низу, где стояло:

«Начало в восемь часов без опоздания».

С того дня как я решила следить за движением кончика хлыста сверху-донизу, я стала о многом догадываться.

Я тотчас же поняла, что существует только ограниченное число знаков, так как и звуков имеется только известное число как для человека, так и для нас; его способ выражения мыслей это наше – «ау!» наше «ху-ху!» усовершенствованное и более пространное.

Таким образом я находила «ем» Тартемпиона в «восемь»; «ан» «Командира» и «опоздания».

Я чувствовала, что ум мой светлеет, мне оставалось только удвоить свои усердие и терпение.

Я знала уже интонацию нескольких букв, соединенных вместе.

Счастливая случайность мне удивительно помогла.

Жена Мюссидора купила в городе Ниме игру – кубики. На каждой из шести сторон их было крупно напечатано по букве.

Она начала учить Педро буквам при помощи этой игры… Не прошло двух дней, как я их уже изучила все, между тем как мальчик-змея с трудом отличал «о» от «и». Мамаше и так приходилось целыми днями обшивать наши мундиры золотыми галунами, покрывать блестками газовые платья своих дочерей, и столь драгоценное время, которое ей оставалось, она тратила на то, чтобы я почувствовала в лице ее сына соперника в сложном искусстве чтения.

На игра в буквы для него обратилась в простую игру с кубиками. В течение трех или четырех дней, он разбросал их по всей лужайке перед домом.

Когда мой друг Педро достаточно наигрался кубиками, строя из них стены, колонны и барьеры, он отшвырнул всю коробку ногой и предался любимому занятию ребенка-феномена, катаясь по земле на животе и на спине.

Я подобрала коробку и постаралась отыскать все кубики до одного, надеясь использовать для своего образования ту игру, которую Педро так грубо отбросил от себя своим каблуком.

Мне было почти невозможно хранить кубики в их коробке, так как я не могла выдвигать и задвигать крышку.

Поэтому я отправилась на поиски небольшого мешка, чтобы удобнее было хранить мое сокровище.

Я нашла очень удачно старую выкинутую овсяную торбу, которая и заменила мне коробку.

Для этого мешка я всегда находила верное убежище, несмотря на мои постоянные странствования.

Я по вечерам, как только все засыпали, я ложилась в цирке под лампой, горевшей всю ночь под потолком конюшни.

Там старалась я изобразить этими подвижными буквами все слова, напечатанные на нашей афише.

Я знала, что эти разные знаки назывались буквами, так как жена Мюссидора, давая Педро свой первый урок, говорила; «Иди учить твои буквы».

Я их знала наизусть, повторяя их и слыша часто, как их произносили.

Каждый деревянный кубик имел шесть поверхностей, на каждой из них было по букве, – все разные. Мои тридцать шесть кубиков были снабжены вполне достаточным количеством букв. Из них можно было составлять несколько слов, в коих зачастую повторялись одни и те же буквы.

После месяца подобного рода занятий, к которым надо было прибавить и другие упражнения в течение дня, я начинала уже разбираться среди всех этих разнообразных букв.

Когда я гуляла по улице, сопровождая Мюссидора, я проводила время в изучении вывесок магазинов.

Это бывало иногда очень трудно, так как буквы на вывесках бывали разной формы и еще сопровождались всевозможными орнаментами, что сильно меня пугало, Быть может это совсем особые буквы, которые были мне незнакомы? Какая таинственность!

Эта практика мне быстро помогла разбирать новые слова, и в тот момент когда вы меня встретили в Марселе, в роли Командира Тартемпиона, я уже могла бы помериться своими знаниями с детьми.

Одного я не понимала, да не понимаю и теперь, почему нужно вводить столько лишних букв в одно слово, когда от этого нисколько не выигрывает произношение. Но, очевидно, это богатство букв имеет свою причину, которая недоступна моей собачьей понятливости.

На что, скажете вы, я потратила столько труда, чтобы достигнуть знаний, которые мне совершенно были ни к чему? Но разве мне было необходимо одеваться командиром, ездить верхом, лезть на ряд штыков с возможностью напороться на них и это еще каждый день? В первом случае я работала из любви к делу, во втором – из-за нужды.

Мне было так приятно, что я могла изобразить имя моего хозяина «розе».

^{Мне было так приятно, что я могла изобразить имя моего хозяина «розе».}

Сколько раз я писала это имя с мокрыми от слез глазами, а также и имя «рублот» и еще «метр Тристе». Моя орфография вас смешит? Я это понимаю.

Я никогда не могла научиться тому, что писать по одному звуку недостаточно; но ведь я только бедная собака, и до этого додуматься я не могла. Эти неуклюжие слова воскрешали в моей памяти счастливьте часы моей первой молодости, чудные дни в горах. Мне казалось в эти минуты, что мои прежние хозяева возле меня.

Когда я уже была почти уверена в своих новых знаниях, я ждала минуты, когда бы мне представился случай раскрыть их перед Мюссидором, который относился ко мне с такой добротой.

Мой успех в Марселе был огромный; солдаты и матросы бешено мне аплодировали; наш цирк был всегда переполнен.

А когда я обходила «все милое общество» на задних лапах, имея переднюю лапу в руке Мадам Стефано, а в зубах деревянную чашку, деньги так и сыпались в нее; тем более, что Мюссидор уверял своим звучным голосом, указывая на меня своим легким красивым жестом, что «мои маленькие доходы» будут употреблены на уплату долгов моего отца, храброго боевого мексиканца, разорившегося во время войны.

Такая шутка среди зрителей имела большой успех.

В одно прекрасное утро, как-раз накануне того дня, когда я собралась показать Мюссидору свое умение читать, когда, сидя на своем пони на подмостках цирка, освещенных лучами солнца, ждала пока зал наполнится публикой, вдруг какой-то голос, удивленный и взволнованный, произнес мое имя… – Мускуби!

Я подпрыгнула на своем седле. Помимо себя я испустила радостный крик, такой же, которым я всегда отвечала на зов моего хозяина… Меня назвали, а может быть и позвали, – это был голос Роже, моего дорогого хозяина. В эту минуту берейтор цирка, подошел, взял мою лошадь под уздцы и вывел ее на арену цирка.

XII
Я встретилась с Роже

Представление шло своим чередом; меня наградили аплодисментами, и когда пришла моя очередь отдохнуть, я стала оглядывать залу, – я искала своего хозяина. Я знала, что Роже был тут. Я слышала его голос, который раздался после моего прыжка во время атаки: «Браво, Мускуби!» Я его скоро нашла во вторых рядах как всегда элегантного, несмотря на скромный костюм. Моя роль кончилась.

Я быстро побежала на конюшню и стала с неистовством кататься по подстилке. Добрая жена Мюссидора, хотя и была очень занята с Имогеной, которая должна была выйти на сцену, тем не менее поспешила ко мне, чтобы освободить меня от блестящего военного мундира, который мог пострадать, а главное она подумала, не залез ли ко мне под мундир какой-нибудь скорпион, который и заставлял меня так метаться. Добрая женщина была далека от действительности и моих проектов. А я только этого и ждала. Освободившись от мундира, я быстро схватила зубами свой мешок с кубиками и, проскочив к запасному выходу для лошадей, спряталась под подмостками цирка, так что только самый кончик моей морды был виден оттуда. И без меня обойдутся при взятии редута в конце спектакля. Теперь ни один из зрителей не мог выйти из цирка, не замеченный мною. Меня искали. Напрасно! Я слышала из моего убежища, как меня звали, как служащие ходили взад и вперед, осматривая все углы, ища меня.

Я тихо лежала. Наконец, представление окончилось, хотя и с маленькой неудачей в конце программы, в виду моего отсутствия. Зала начала пустеть. Роже вышел одним из последних. Он прошел мимо меня, спустился к бульвару, поминутно останавливаясь, как-будто ища меня, и, наконец, исчез в тени платанов.

Я его уже не видела, но я не сомневалась, что мое чутье его найдет.

Держа крепко мешок в зубах, я бросилась по его следу. Я его нарочно пропустила далеко вперед, чтобы иметь возможность сразу пуститься во всю прыть догонять его и, таким образом, избежать погони.

Когда я добежала до конца аллеи, Роже был в пятидесяти шагах впереди меня.

Я находилась далеко от цирка, и потому опасаться мне уже было нечего, Я приостановилась и следовала за ним на известном расстоянии по другой стороне бульвара, откуда я его не могла потерять из виду, Мы так шли до большого порта, вся площадь которого была загромождена тюками. Какая масса судов!..

На одном из них звонил колокол, призывавший пассажиров, Роже прибавил ходу. Значит, он собирается сесть на этот пароход? Я быстро подбежала к нему. И действительно, подойдя к пароходу, на котором я увидала качающийся и звенящий медный колокол, мой молодой хозяин стал подниматься на мостик, перекинутый с набережной на пароход. Одним прыжком я очутилась за ним следом, и мы, одновременно, вошли на пароход.

Какая радость была его найти!.. и сколько нежности я прочла в выражении его глаз!.. – Мускуби! – воскликнул он, – моя Мумуска! Я отлично знал, что я не ошибся… а теперь я уезжаю и не могу взять с собой! Нам надо расстаться. Ах, деньги, деньги!.. пробормотал он, – где их найти, чтобы тебя выкупить?

– Это собака ваша? – спросил моего хозяина один из служащих на пароходе, – в таком случае потрудитесь свести ее туда, где находятся овцы.

– Нет, – ответил мой хозяин, – по правде сказать она была моя, но сейчас это одна из собак цирка на ярмарке, она меня узнала и последовала за мной. Бедная собака! Я ее провожу обратно, – прибавил он с грустью.

– Когда вы вернетесь, мы уже уйдем… послушайте лучше!..

В эту минуту отвязывали последний канат, и раздался последний свисток.

– Ну что же! – сказал человек – вы можете ее отослать из Алжира, а затем собака из цирка, не все ли равно!

Вышло так, что даже помимо желания моего хозяина я вернулась к нему!

Роже уселся на палубе среди коров и лошадей, подвешенных животами на широких бесконечных ремнях в узких стойлах, откуда их головы меланхолично выглядывали. Он уселся на маленьком чемодане и взял меня на руки как тогда, когда я была еще маленькая, еще щенком… Ах! по чего приятны были его ласки!.. Я уронила свой мешок возле его багажа. Роже в порыве радости, при виде меня, не обратил на это внимания.

– Моя бедная Мускуби, – сказал он мне вполголоса с грустным видом, – ты меняешь хорошее существование на жизнь, полную случайностей…

Ну, впрочем, судьба нам поможет. Кто знает, может быть и я найду достаточно денег, чтобы тебя выкупить, когда я извещу твоего нового хозяина о нашей счастливой встрече.

На палубе послышался сильный лязг цепей, пароход немного качнулся.

Сзади у винтового колеса зашумела, забурлила вода, и пароход величественно двинулся к выходу из порта. Мы вышли в открытое море, постепенно удаляясь от города, который мы скоро совсем потеряли из виду.

На небе не было ни облачка, море было как зеркало. Мы провели ночь на палубе, лежа друг около друга. Я уснула, чувствуя его руку на своей голове, ежась от удовольствия. На следующий день после нашего отплытия с Роже, я встала рано; несмотря на довольно сильную качку, я чувствовала себя хорошо, хотя меня и покачивало из стороны в сторону. Но я скоро справилась и с этим, видя как одна овечка, свободно разгуливавшая по палубе, приспособилась вполне к качке, соблюдая равновесие.

Нельзя было сказать того же о коровах и лошадях… Как они жалко выглядели!

Я была довольна, что привыкла ходить с опущенной головой. Благодаря клоунским упражнениям мое сердце не было восприимчивым. Роже, окончив свой скудный завтрак и облокотись о борт парохода, устремил свои взоры на море. Он смотрел как поднимались волны, как они затем устремлялись на нас, готовые нас поглотить, но, дойдя до парохода, вдруг исчезали под ним, приподняв только корму, которая затем опускалась в какую-то бездну пенящихся волн.

Положительно ничто так не красиво, как волнующееся море.

Сидя на своих задних лапах, рядом с моим хозяином, я также любовалась этой красотой, как вдруг, повернув голову, я увидала… (неужели это не был обман зрения!) я увидала… да… – Это был он – он, другой друг, которого я нежно любила, он, – в своем длинном плаще! Я перескочила через канаты и прыгнула ему на грудь своими тяжелыми передними лапами, стараясь лизнуть его в лицо.

– Муска!.. ты!.. ты!.. Ах, хорошая собака, вот не ожидал я тебя встретить среди этого моря!..

Я стала весело лаять, прыгать, и мой взгляд и мои все движения заставили его последовать за мной.

– Тисте! – воскликнул Роже, увидя перед собой пастуха, который стоял перед ним со шляпой в руке… – Тисте!

– Чтобы быть с вами, помогать вам на море и земле, сегодня, как вчера и завтра, и всегда, дорогой Роже!..

После первых излияний, Тисте рассказал Роже краткую историю своей жизни. После того как они расстались, Тисте не хотел поступать на службу ни к кому, и благодаря своим небольшим сбережениям он, по совету одного из своих друзей, стал торговать овцами. Он каждый месяц ездил в Алжир покупать овец, а таи распродавал дойных коров и лошадей, которых привозил из Франции: таким образом, он получал двойной барыш. Скот, находившийся на палубе, принадлежал ему.

Мой хозяин, со своей стороны, поведал ему свои планы. Он, просто-напросто, надеялся найти службу в Алжире. У него было так мало денег, что он даже не мог и думать о том, чтобы выкупить Мускуби в Марселе, и если бы не мое бегство, он бы уехал без меня.

– Ох!.. Ох!.. Служащим в бюро, вы, который привыкли жить всегда на открытом воздухе?! Вы будете моим компаньоном, Роже! – с воодушевлением сказал Тисте. – Вы умнее меня, и наши дела пойдут только лучше. Что касается Мускуби, то в моей старой кожаной сумке имеется достаточно, чтобы ее оставить с нами.

Они долго говорили между собой в том же тоне.

Я была в восторге!.. Меня оставят, – я была в этом уверена!

К полудню качка прекратилась. Я воспользовалась этим, чтобы немного заняться на палубе своей игрой в буквы.

Мой хозяин и пастух смотрели на мое занятие рассеянным взглядом.

Я всегда помнила тех, кто меня любил. Все собаки таковы. Меня преследовала неотвязчивая мысль: я выбрала несколько букв, поставила их в одну линию и потянула Тисте за его плащ.

– Что тебе нужно, моя хорошая Мускуби?.. А!.. ты играешь?..

– Возможно ли это… Нет, это случайность!.. Тисте! – крикнул мой хозяин – глядите!.. глядите!..

И протянутой рукой он указал на выравненные кубики с буквами РУБЛОТ.

Рублотта! Я написала по-своему имя моего старого горного товарища.

– Ну, так что же, Роже? Это очень просто, – сказал Тисте, как бы не высказывая удивления. – Мускуби просит у меня вестей о своем друге. Рублотта прекрасно поживает, моя милая, сожалею, что на этот раз я не взял ее с собой… Однако ж ты научилась читать? Это меня не удивляет. Мария-Анна давно это предсказала.

Роже был так изумлен, что чуть было не упал на свой чемодан.