Текст книги "Воспоминания собаки Мускуби (Рассказ)"

Автор книги: Гонзаго Приват

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

VI
Мои первые шаги в роли пастушечьей собаки

Как странно! Величественное солнце выходило из-за снежных вершин, а под моими ногами, – наяву ли это, или во сне, я не отдавала себе отчета, – тихо плыли облака, закрывая равнину, которая только что расстилалась под нами.

Облака плыли, задевая кусты дубов и оставляя свои белые обрывки на краях скал, висевших над пропастью.

О дивная картина! Я не могла оторваться от нее! По мере того как солнце поднималось над горизонтом, облака окрашивались в розовый цвет; они сверкали ни с чем несравнимым блеском, тихо скользя перед нашими взорами. Разве мы оставили землю? Может быть я своими лапами касалась луны? Это продолжалось мгновение, скоро заблуждение исчезло. Как только солнце достигло последней вершины и появилось в полном своем блеске, оно озарило все вокруг белым ослепительным светом и тучи на уступах гор быстро растаяли.

Моим глазам равнина представилась совсем мокрая, и я поняла, что пока мы грелись наверху, внизу шел дождь.

Тисте нашел свой прошлогодний шалаш.

Дожди его не мало испортили. Его крыша из переплетенных ветвей, покрытая дерном, во многих местах разошлась и пропускала воду. Но дверь шалаша была в порядке, и пастух потирал себе от удовольствия руки, видя, что исправления потребуют немного времени и труда. Он пошел нарезать зеленых дубовых ветвей, чтобы заменить те, которые провалились под тяжестью снега. Он покрыл их новым дерном, аккуратно вырезанным, и несколько часов спустя его жилище было в полном порядке.

Хотя ему не приходилось бояться воров, которые не склонны были забраться так высоко, зная, что в убогом шалаше они вряд ли что найдут, все же Тисте, из предосторожности, запрятал свое ружье в расщелину скалы, заполнив ее потом сухими листьями и мхом.

Он пошел искать свое ружье и скоро нашел его. Он его тщательно вытер, любуясь им с видимым удовольствием.

Волки могли придти. Он готов был дать несколько выстрелов, чтобы приветствовать их.

А зайцы, кролики, куропатки, которые так и шмыгали под ногами, должны были теперь держать ухо востро!

Неожиданное появление ружья, обещавшего обильные охоты, вызвало во мне еще более хорошее настроение!

К волку я была равнодушна. Рублотта мне сказала, что это животное очень боязливое и очень похоже на нас.

А что касается дичи… так это другое дело! Я говорила, что люблю молоко, но по отношению ко всякого рода дичи у меня была настоящая страсть. Верно между моими предками было немало охотничьих собак.

Как-раз в тот момент, когда я рассказывала о своих вкусах моим сотоварищам, которые вовсе их не разделяли, на небе, в расстоянии ружейного выстрела, появился треугольник стаи диких гусей, совершавших перелет из теплых краев в холодные страны.

Услыхав характерное гоготание вожака, перекликавшегося со стаей, Тисте схватил свое ружье, прицелился и почти одновременно выпустил заряды из обоих стволов. Я была готова кинуться за птицей, как только она упадет. Но гуси продолжали свой полет.

Разочарованный Тисте прислонил свое ружье к шалашу.

– Слишком высоко!.. – пробормотал он.

Не менее разочарованная – я следила за полетом. Вдруг я увидела что-то серое, тихо отделявшееся от стаи. Я догадалась, что это была птица. Быстрыми скачками я понеслась по направлению к ней.

Треугольник летел в синеве неба, а над моей головой чудная птица с раскрытыми еще крыльями планировала в воздухе, спускаясь к краю нашего плоскогорья.

Я удвоила усилия, и в ту минуту как гусь с глухим шумом рухнулся на землю, я была около него.

Я бросилась на птицу, схватив ее за горло.

^{Я бросилась на птицу, схватив ее за горло.}

Гусь был недвижим. Пастух хорошо прицелился.

Несмотря на тяжелый вес гуся, я подняла его и отнесла Тисте. Он совсем этого не ожидал, судя по похвалам, которыми осыпал меня.

Он тотчас же ощипал птицу, устроил костер из ветвей, поставил над ним козлы из трех жердей, связав их наверху веревкой, от которой оставил довольно длинный конец; к этому концу он подвязал гуся, который таким образом и повис над огнем.

Чудный золотистый жир тихо стекал в нашу миску.

Эта миска служила положительно для всего.

Добрая Рублотта и другие мои сотоварищи довольно печально смотрели, как я уписывала за обе щеки куски гуся, которые Тисте щедро бросал мне.

Жизнь моя в роли пастушечьей горной собаки, на первых порах, казалась мне весьма привлекательной. Окарауливание стада, которое было нашей обязанностью, вовсе не утомляло нас. Мы спали весь день, а ночи проводили около овец. Мои товарищи научили меня быть осторожной: глядя на них, я потеряла дурную привычку молодых собак лаять без толка. Мы должны были подавать голос только при появлении чужого человека или зверя, не покидая при этом своего места возле стада. Эти случаи бывали редко.

Днем, подоив овец, пастух принимался за изготовление сыра из створожившихся сливок предыдущих дней. Часть их, чтобы дать им стекать, он клал на тростники в своем шалаше под потолком, другую же часть кипятил в той же знаменитой миске. Окончив все это, он подзывал меня, и мы отправлялись в горы за поисками, не теряя однако из вида нашу стоянку. Возвращались мы каждый раз с вкусными продуктами, – это были дикая спаржа, которую мы все очень любили, а иногда и чудные грибы.

Если нам случалось спуститься к ручью, который вытекал из глубокой лощины, я ныряла в ледяную воду, чтобы поймать нежных форелей. Мы находили толокнянку и и землянику в большом количестве на одном из спусков нашего плоскогорья.

Гора наша была пастбищем, но если бы неприспособленный городской житель попал сюда с уличной собакой, то мог бы умереть с голода!

При закате солнца, когда овцы и ягнята, хорошо покушав, укладывались спать, Тисте играл на своей свирели красивые арии, далеко разносившиеся по горам. Затем он вытягивался в своем шалаше и засыпал крепким здоровым сном на своей кровати из сухих листьев, полагаясь на нашу бдительность.

VII
Мои друзья с нашего хутора

К концу второй недели я уже совсем свыклась с моим новым положением. Я бы уже не хотела менять его на другое и с удовольствием думала о будущем, когда мы еще переселимся к прудам, о которых мои товарищи часто мне рассказывали.

Вдруг неожиданно во второе воскресенье после нашего прихода (мы узнавали воскресные дни по доносившемуся к нам колокольному звону), мы увидали мужчину и женщину, поднимавшихся по горной тропинке. Они несли тяжелые корзины.

Мужчина был незнаком, но женщина!..

Я бы узнала ее между тысячами, даже с закрытыми глазами. – Это была Мария-Анна!

Мария-Анна пришла навестить горцев. Я бросилась к ней навстречу и всячески старалась ее приветствовать.

Добрая Мария-Анна попросила разрешение Кабассоля отнести положенную провизию Тисте на две недели.

– Два часа по железной дороге – какое это для меня воспоминание! – до подножия горы, откуда один крестьянин за небольшое вознаграждение проводил меня к вам и помог мне донести мои две тяжелые корзины. Роже, несмотря на все свое желание, не мог выполнить своего обещания и приехать, но он надеялся исполнить его через несколько дней, до того он соскучился по своей Мускуби.

Рассказывая все это пастуху, Мария-Анна, не отдохнув, не обтерев даже своего потного лица, подвинула к себе корзину, из которой вынула другую поменьше и сунула мне ее под нос! Корзинка эта оказалась полной остатками обедов за целую неделю, собранными в мою пользу, и я сразу поняла, что она и пришла сюда исключительно для меня.

Я повиляла хвостом в знак моей благодарности и проводила ее взглядом, когда она пошла к шалашу, чтобы позади его сложить всю эту провизию. Она вынула также из корзины и продукты, предназначенные Тисте.

Привлеченные запахом костей, дичи и всех других вкусных остатков, мои сотоварищи смотрели на меня издали, завидуя моей счастливой судьбе.

Легким лаем я их подозвала; они продолжали на меня пристально смотреть, виляя хвостами, но не смея приблизиться.

Чувствуя, что им хочется подойти, броситься ко мне, – я более сильным лаем повторила свое приглашение.

Одним прыжком они все шестеро кинулись ко мне. Я так рада была увидать, с каким наслаждением они уплетали вкусные остатки, что мне и в голову не пришло самой дотронуться до еды. Корзина быстро опустела.

Когда Мария-Анна подошла посмотреть, как мне понравилось ее угощение, ни одной косточки уже не оставалось!

Она поглядела на меня с восхищением.

Рублотта и остальные мои друзья лежали с опущенными ушами и полузакрытыми глазами, как бы наслаждаясь после сытного обеда.

– Ах, эта бедная Муска, голодна же она была! – сказала Мария-Анна, возвращаясь со мной к пастуху, который был очень занят наполнением опустевших корзин чудными сырами, сфабрикованными им из овечьего молока.

– Голодна Мускета?.. вот еще!.. она сегодня утром ела за четверых; ведь, дичи и форелей сколько угодно в горах, Мария-Анна. Вот для вас две молодые куропатки и чудный заяц, – это моя вчерашняя охота, и пара дивных форелей – сегодняшняя охота Муски…

– Нет, нет, – после краткого молчания продолжал Тисте, – это вовсе не одна Муска съела все ваше угощение, Мария-Анна, – это те, которые греются там на солнце. Я хорошо слышал, как Мускуби их звала.

– Как, вы все же не думаете, что Муска?..

– Я, напротив, Мария-Анна, думаю, что Муска совсем особенная собака, она гораздо рассудительнее других и более справедливая. Она очень хорошо питается благодаря нашим охотам, а ее товарищи не подойдут к дичи и на пушечный выстрел. Запах дичи им противен, и вот Мускуби сказала себе: Это несправедливо, чтобы все доставалось мне, а им ничего; я им буду отдавать все, что мне будет приносить Мария-Анна.

– Весьма возможно, что она так поступила… если бы мне сказали, что Мускуби выучилась читать, я и то поверю. – Мария-Анна точно напророчила!..

Она нас покинула за три часа до заката солнца, чтобы быть дома к обеду.

Я не нахожу слов описать мою радость, когда через несколько дней после посещения Марии-Анны я услыхала быстрый топот Бижу по тропинке.

Как только он показался вдали, я приветствовала его громким лаем, и он сейчас ответил мне ржанием.

Я побежала навстречу моему хозяину. Он приехал провести несколько дней с нами в горах. Чудный заяц, которого Тисте послал ему, разбудил в нем чувства охотника.

Он привез большой запас патронов, к большому удовлетворению пастуха, у которого их оставалось очень мало.

Роже быстро приспособился к нашей простой безыскусственной жизни; с первого же дня ему повезло на охоте, редко ему приходилось иметь столько успеха.

По-видимому, и у меня в этот день было особенное чутье.

Вечером Роже спал в шалаше вместе с Тисте.

Несколько дней подряд незаметно прошли в охоте и рыбной ловле.

^{Несколько дней подряд незаметно прошли в охоте…}

Роже делал большие переходы и, карабкаясь по скалам, был неутомимым, а Бижу, свободный как птица, пользовался вовсю своими каникулами среди овец, валяясь на траве. Если хозяин его не пропускал ни одной дичи, Бижу со своей стороны не давал долго ветерку колыхать лучшую травку.

Что касается меня, я была полна счастья – мой любимый хозяин был здесь.

К сожалению, Роже, несмотря на свое желание продлить пребывание в горах еще на неделю, должен был вернуться домой.

Но, покидая нас, он увозил столь чудные воспоминания о своих прогулках, что обещал часто нас навещать.

И действительно, в продолжение всего летнего времени, он приезжал к нам каждое воскресенье.

Он все мечтал встретиться лицом к лицу с волками!

Вообразите только. Если бы ему удалось вернуться домой с привязанным к седлу волком. Какое это было бы для него торжество!

В какую бы только даль мы не пускались вдвоем, нам ни разу не удалось встретить желанного волка.

– Не надо этого жалеть, милый Роже, – нравоучительно говорил ему пастух, – волки, видите ли, это нехорошие животные, даже очень скверные, потому что они всегда появляются вдвоем.

– У меня двухствольное ружье, и я сразу могу выпустить два заряда, – сказал Роже.

– О я знаю, что вы так же ловки, как и храбры, но у волка шкура очень толстая, и они очень хорошо бросаются на вас даже с несколькими пулями в себе, если только у них не задето сердце или не перебит спинной хребет!.. Ах эти волки! Знаете, милый Роже, что я больше доверяю зубам моих собак, чем моему ружью.

Тисте любил повторять эту остроту и при этом, обыкновенно, еще прибавлял страшные рассказы, в которых волк играл роль охотника, а человек – роль дичи.

В то же время пастух мог бы показать в своем доме на прудах добрую дюжину волчьих голов, украшавших стену его дома, погибших от его длинного ружья.

VIII
Буря

Лето близилось к концу. Чудные дни быстро проходили.

Дичь начала спускаться до половины гор. По временам в грозовые дни. – предвестники осени, – мы слышали удары грома, одновременно и под нами и над нашими головами. Молния сверкала вверху на небе и своим ослепительным светом освещала густые тучи, заслонявшие от нашего взора равнину.

Дивная картина! Ужасающая картина!

Особенно для бедных животных. Овцы не удалялись уже со своего пастбища.

Тисте позднее ложился и раньше вставал. В тиши ночи часто раздавался продолжительный лай собак и неясный отдаленный вой.

Овцы переставали тогда блеять, ягнята прижимались к матерям, козлы как более храбрые ударяли о землю ногами и рогами, как-будто укрепляя их, готовясь к бою.

Они отлично понимали, что надо было держаться спокойно.

Мои товарищи в эти грустные часы становились беспокойными. Они подходили к скалам с большею предосторожностью, шерсть у них щетинилась, они вытягивали шею и старались держать нос по ветру.

Когда впервые ветер донес до нас эти характерные завывания, пастух достал из длинного плоского ящика, служившего ему изголовьем, ошейники с колючими гвоздями, которые он надел на нас вокруг шеи. Это были настоящие панцыри – эти ошейники; они закрывали нам все горло. Мои товарищи казались более спокойными под этой броней.

Мы сделались более бдительными вокруг стада. Днем нам нечего было бояться. Днем эти зловредные звери не отваживались приблизиться.

Вечером же вой возобновлялся, и мы до рассвета слышали эту музыку.

При наступлении сумерек Тисте зажигал костер из кустарников и сухих веток, который он поддерживал до утра, – необходимое условие, чтобы держать зверя на почтительном расстоянии.

Накануне одного из воскресных дней рабочий фермы, который приносил нам всегда продукты на неделю, заявил нам, что он видел два ярко блестящих глаза, сверкавших в чаще леса средь бела дня: это не предвещало ничего доброго.

Пастух на это покачал головой.

– Ты скажешь Роже, что если он собирался завтра приехать, то чтобы это было не слишком рано и не слишком поздно. Не забудь этого! Не пройдет и восьми дней, как волки появятся на улицах селений, если такая погода будет еще продолжаться, – прибавил он, как бы говоря самому себе.

Я ждала с нетерпением следующего утра, уверенная, что мой хозяин не пропустит такого чудного случая. Я также страстно стремилась пойти на волков; их завывания приводили меня в ярость.

Накануне дня, когда приходил рабочий, Рублотта и я одновременно видели двух из них, завывавших издали. Несмотря на зов нашего пастуха, мы кинулись за ними, но не могли их догнать. Наш большой рост, очевидно, их испугал, и они не выказали желания побороться с нами.

Волки бежали; не были ли они просто пугалом для овец?

Воскресенье наступило. Колокола так и гудели со всех селений, которые с высоты нашего плоскогорья казались просто камешками, разбросанными по равнине.

Вот, – подумала я, – на этот раз мы уже доставим себе удовольствие задушить одного или двух из этих завывателей.

И я зорко следила за тропинкой, по которой должен был приехать Роже.

В это воскресенье около 8 часов утра небо покрылось густыми тучами, солнце скрылось и мы вскоре оказались свидетелями жуткой картины – двойного урагана. Один был над нашими головами, другой – под нами.

Со всех сторон ручьи стремились по откосам гор, вливаясь в ущелье скал, чтобы соединиться в бурные потоки в глубоких тропинках.

Тропинка, которая вела на наше пастбище и по которой должен был приехать Роже, в один миг превратилась в ревущий водопад, брызги которого с страшным шумом разлетались во все стороны.

Молния сверкала со всех сторон, бросая мимолетные отблески по всей долине.

Тисте собрал испуганных овец около своего шалаша, в который он впустил ягнят, самых слабых.

Утро превратилось в глубокую ночь, настолько тучи сделались густо-свинцовыми.

Ко всему этому присоединилось еще зазывание волков.

Пастух пошел взять ружье и выстрелил.

Промокший от дождя, он сам стал на-страже возле овец, которые только что жалобно блеяли, но услышав волков, сразу притихли. Вдруг мне показалось, что я слышу какой-то зов, длинный, пронзительный вопль… Я стала прислушиваться… Еще крик более пронзительный, крик отчаяния, как-будто ближе раздался в том же направлении.

Я слушала с замиранием сердца, и вся тряслась… Что это был за крик?.. Кажется… ну да… топот… бешеный топот лошади… Бижу… Да, это был Бижу… Ни одна лошадь, кроме Бижу, не переступала гору с тех пор, как мы были тут. Значит Роже был там… Роже, застигнутый грозой! Роже, который поднимался по более отлогому скату с противоположной стороны горы! Роже – преследуемый волками!..

Я бросилась и, несмотря на встречный ветер, на дождь, который слепил мне глаза, я в несколько прыжков очутилась на противоположной стороне долины. Тогда я услыхала третий крик – последний, отчаянный, затем выстрел внизу в глубине равнины.

Это был, без сомнения, голос моего хозяина; выстрел его ружья! Я торопилась, я летела и очутилась около него… сверкнувшая молния помогла мне его увидеть и в темноте найти его!

Стоя около лошади, лежащей на земле, Роже всячески старался ее освободить от волка, который впился в ее шею, тогда как несчастная лошадь, изнемогая от боли, билась под укусами волка.

Второй волк, в некотором отдалении, выжидал только удобный момент, чтобы ринуться на Роже.

С яростью бросилась я на спину волка, душившего Бижу, – я его кусала, тормошила и трясла за шиворот. Наконец, он выпустил шею лошади, которая с отчаянным усилием встала. Ноги у нее тряслись.

Волк обернулся ко мне, глаза его метали искры, он кинулся и схватил меня за шею, раздирая свою пасть об острия моего ошейника.

Я воспользовалась этим и, быстро повернув голову, схватила его за горло, глубоко вонзив свои клыки в его шею, тогда как он, лежа на спине, извивался от боли.

– Браво… браво… Муска! Держи его, моя хорошая собака! – кричал мой молодой хозяин.

^{– Браво… Браво… Муска! Держи его, моя хорошая собака!}

Роже сделал шаг, направляясь ко мне, повернувшись спиной к своему другому врагу, который только и ждал этого. Волк вскочил и с раскрытою пастью бросился на него. Нападение было столь неожиданно и удар так силен, что бедный Роже упал, выронив свое ружье.

Мой противник, с перегрызенным горлом, лежал недвижным под моими когтями; я его оставила и бросилась на другого волка, который в эту минуту схватил Роже за руку, которую тот инстинктивно поднес к лицу! Волк не ожидал моего нападения и был вынужден освободить руку, которая была в его пасти.

Он бросился на меня с неописуемой яростью. На его несчастье, добродушная Мускуби была сегодня в боевом настроении. Я приняла его вызов, не дрогнув; и так как на войне дозволены все хитрости, я симулировала свою неловкость и, как бы нечаянно, подставила ему свою шею – мой хорошенький ошейник, который не был виден за густой моей шерстью.

Глупец попал в западню, двойной ряд его клыков попал на острия, и я проделала с ним тот же маневр, как и с первым.

Волк упал на землю, испустив дух!

– Паф!.. но кто же так метко выстрелил в эту минуту?

Это был Тисте, прибежавший к нам на помощь, когда почти все уже было кончено.

Бедные люди!.. Как они медленно передвигаются… им нужны и ружья, и лошади, и железные дороги!

– Паф!.. еще выстрел.

Обоим волкам не суждено уже было подняться; у каждого из них в ухе было по пуле.

Мы бы и так с Рублоттой вместе отлично прикончили обоих волков! Морда Рублотты, вся в крови, свидетельствовала, что она прибежала раньше Тисте; это она прикончила первого волка, которого я, могу сказать, изрядно потрепала.

IX
Возвращение домой

Благодаря быстро поданной пастухом Тисте первой помощи моему хозяину, потерявшему сознание во время битвы, Роже скоро пришел в себя. Он был очень сконфужен своей слабостью.

– Какой стыд, Тисте! – сказал он, – я упал в обморок, как молодая девица.

– Хорошо, хорошо, – ответил ему пастух, – у вас была только рука, Роже, вместо ошейника. Этот черт Мускуби, мне кажется, явилась как раз вовремя… Вот молодец!

Роже меня долго целовал. Ах, я никогда не забуду выражения его глаз!

Бижу, несмотря на свою рану, выглядел довольно бодро, он только немного хромал. Бедная лошадь, испугавшаяся воя волков, гнавшихся за ней, мчалась по скользкому от дождя грунту, поскользнулась и растянулась всеми четырьмя ногами. От этого падения на полном ходу и произошло все несчастье.

Полчаса спустя мы все собрались здравы и невредимы под крышей шалаша – веселые и бодрые.

Сильный порыв северо-восточного ветра разогнал тучи, снова показалось солнце, осветившее горы, холмы и равнину своим ослепительным блеском.

Тисте развел огонь, чтобы высушить одежды, а также и нас промокших, но не особенно пострадавших от волчьих зубов!

– Мы никогда не расстанемся с тобой, моя храбрая Мускуби! – воскликнул Роже, обмывая теплой водой все еще текшую кровь вдоль моей морды, хотя рана и не была велика. Никогда не расставаться! Увы! Можем ли мы сказать никогда?..

– Теперь моя очередь, – сказал Тисте, выходя из шалаша, – мы только выполнили половину того, что должны были сделать. Если я говорю «мы», то это привычка так говорить, так как Мускуби не дала нам даже времени подойти. Нам нужны теперь шкуры этих пройдох! Это уже мое дело, – добавил он с значительным видом, показывая свой нож. – Солнце пригревает, – и их товарищи не помешают мне.

Тисте направился через долину, Рублотта и я последовали за ним.

Когда пастух вернулся, нагруженный окровавленными шкурами и висящими волчьими головами, он не мог не улыбнуться, увидя Роже с ружьем в руке, стерегущего стадо и следящего за собаками.

Пребывание становилось опасным.

Наступало время гроз. Волки, гонимые голодом, спускались с вершин; надо было уходить.

На следующий день после нападения волков на Роже Тисте спрятал свое ружье в его обычное место, запер свой шалаш, заиграл на свирели, собирая свое стадо, которое значительно увеличилось благодаря рождению ягнят.

С котомкой на боку, с посохом в руке, миской на спине, он дал сигнал к выступлению.

Роже и я остались позади колонны, Бижу – между нами. Он был нагружен шкурами своих врагов, едкий запах которых неприятно щекотал его ноздри.

Во главе шел Тисте.

В таком порядке мы проходили селения и пришли домой настоящими победителями.