Текст книги "Между Южным и Северным полюсами"

Автор книги: Гольцов Александрович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Магические свечи. Монотонное гудение собственного горла в мнимом ритуальном экстазе. Шипящий звук магнитофона. Что делать? Если выбираешь профессию мошенника, будь готов к внештатным ситуациям. Все люди, хотят они того или нет – перевоплощаются и подстраиваются; похоже, в глубокой древности, какая-то обезьяна настолько хотела пожить чужой жизнью и залезть соседу в мозги, что это желание пропечаталось на уровне инстинктов. Притворяются все, так почему бы ни делать это со вкусом и стилем? Как стать колдуном? Нужно услышать голоса, скрытые за воображаемой пленкой того, что мы считаем реальностью. Чтобы искусно обмануть другого человека, необходимо научиться обманывать себя. Лучшие специалисты становятся пророками и духовными учителями. Иногда они могут не догадываться, какие ловкие трюки проделывают с собственным сознанием, такие люди, как хамелеоны – честны с собой, в собственной мимикрии. Боевая раскраска на лицо. Амулеты на шею. Бой барабанов.

Дженкинсу неловко, но он все равно ощущает торжественность момента: возможно, скоро он будет напуган как никогда в жизни, но сейчас на нем незримая мантия прыгуна в бездну.

Незваным гостям передалось состояние колдуна перед битвой, в их глазах он увидел искры немого восхищения. Ной не знал, жив или мертв его отец, но в мыслях просил его и всех своих предков о помощи. Рука сжимала древко несуществующего копья, забросившего родителя на летнюю олимпиаду, теперь же у этого снаряда была другая цель – преодолеть барьер материального мира и дать знак могущественным духам предков, что их незадачливый потомок попал в беду.

Иглы, ритуальный нож и куклы-вуду размещаются на специальных петлях длинного кожаного плаща. Чтобы скрыть боевую раскраску, бокор обматывает несколько раз лицо бинтом, надевает шляпу и темные очки. Глядит на себя в зеркало. Странный эффект: комичный и одновременно устрашающий. На туповатых бандитов, от которых на расстояние полета пули несет дилетантизмом, маскарад производит впечатление.

Дело за малым, осталось выбраться из этой передряги. Было бы здорово усыпить бдительность нежелательных клиентов и сбежать по дороге. Однако головорезы не отличаются доверчивостью: один идет перед Ноем, другой сзади. Компания погрузилась в старенький Renault Logan, и тот, кого называли Малышом, залихватски дал старт, утопив педаль в пол.

Рейд начался с зоомагазина, где, по требованию колдуна, был куплен жертвенный петух, который своей жизнью обеспечит высокий шанс положительных переговоров с проводником в мир духов. Ной, расположившись на заднем сиденье, рядом с Толстяком, зажег ароматические палочки с небольшой примесью опиума – оружие, применяемое против самых скептически настроенных клиентов и дрожи в руках.

Ритуал вуду на заднем сиденье. Коротким движением медиум заколол петуха: птица забилась в агонии, забрызгав кровью салон и стекла автомобиля.

– Эй, нельзя ли поаккуратней? – рыкнул Толстяк. – Нас сейчас первый же встречный мусор остановит.

– Нельзя мешать ритуал, – отрезал Ной. Хорошая мина при плохой игре всегда ему удавалась.

Сейчас он направит этих головорезов в загородный поселок, выведет на какой-нибудь заброшенный дом, скажет, что товар, и люди, его похитившие были тут недавно – и конец нелепому приключению. Медиум закатывает глаза, так что видны только белки глаз (подобное умение Дженкинс приобрел в ходе усиленной тренировки): «Слышать шепот юго-восточный ветер, лоа показать поворот каширское шоссе». – Клиенты, молча, наблюдают за происходящим. – «Множество лиц у Спящий Бог, и первое из них – Случай. Проводник, позволь мне услышать их шепот. Предок, живущий в гудящий струна шепчет: путь лежать через то, что стоять и двигаться одновременно». – «И как это понимать?» – «Тут есть железный дорога?» – Переезд. Железнодорожный светофор мигает светом и выглядит живым существом в воспаленном сознании медиума.

Окружающая среда дает подсказки качанием поломанной вывески и загадочным граффити на гараже. Вся материя пропитана одержимыми духами, которые шепчут, намекают, прячась в шумящих кустах, оврагах, щелях сараев и плафонах фонарных столбов. Духи вселяются в баранку руля в руках Малыша, кричат голосом в стельку пьяного прохожего. Спальные районы сменяются стройплощадками, затем лесопарковой зоной и опять стройплощадками, пока боевая группа не попадает в коттеджный поселок, где обособленные, дорогие дома, отталкивают друг друга вертикальными пространствами заборов.

Ритуал закончен, осталось выбрать заброшенное строение, заявить, что некий «товар» и нужные люди были тут недавно, но ушли далеко, в другой город, и расправиться с ними желательно изготовив их куклы и наложив проклятие. Неплохо будет заполучить остатки денег и остаться в живых.

– Шустрый Лоа говорить: «Тут след плохие люди. Они нести то, что не принадлежать им».

– У нас таких в стране, пруд пруди, – ухмыльнулся Толстяк.

– Заткнись, – сказал Малыш, – надо проверить это место.

– А что я? Против, что ли?

– Шуточки твои достали.

Клиенты достали стволы. Ной отметил, что это были переточенные в боевое оружие, сигнальные пистолеты Ижевского завода. Такие штуки были популярны в девяностые годы среди провинциальных головорезов.

– Этот дом? – уточнил Малыш.

– Духи давать знак. Самый сильный энергия в округа, тут что-то есть. Ну, или было.

– Можешь наслать какую-нибудь заразу на тех, что внутри? – спросил Толстяк.

– Э-э, нет. Вы меня с Гендальф не путать. Мы не в компьютерная игра.

– Ты пойдешь первым.

Коттедж был недостроен, это Дженкинс определил по крыше, зияющей дырами в шиферной обкладке. – «Только бы там никого не было. Пора завязывать с этим делом».

– Как скажете, – вздохнул бокор.

В шляпе и темных очках, замотанный бинтами, держа в одной руке изогнутый нож, в другой окровавленного петуха, медиум двинулся к коттеджу. Он заметил на воротах камеру видеонаблюдения и это ему не понравилось.

– Может, мы пойти не через ворота?

– Неплохая идея, а, Малыш?

Компания отправилась по периметру ограждения, и вскоре им повезло: в одном месте крупный лист железа не был толком приварен и отходил от плоскости ограждения; Толстяк оттянул бракованную деталь и скомандовал: «Залетай!»

Ноя затолкнули первым; он вновь закатил глаза и обратился к потусторонним силам на непонятном даже себе языке, брызгая вокруг себя остатками птичьей крови. – «Только бы доме никого не оказалось», – было его единственной просьбой к сверхъестественным силам, именно за это желание петух расстался с жизнью, но как оказалось зря: за дверью послышался лязг ружейного затвора:

– Эй, Кислый, я что-то слышал.

– Что ты слышал? Меньше торчать надо.

– Да я вроде тоже слышал.

– Да кому, нахрен, вы нужны?

– Три подозрительных типа подходили к воротам – я видел – их камера засекла.

– Да это алкаши или неформалы. Видел, у одного, который в шляпе, рожа замотана и в темных очках он, а в руке курица? Огурцов, наверное, наворовать хотели.

– С уродом два конкретные типа были, не расслабляйтесь пацаны.

– Мизгирь, ты парень-то вроде здоровый, а кипишуешь по поводу каждого лоха, ей-богу.

– Задницу даю на отсечение, дело пахнет керосином.

– Умеешь ты страху нагнать.

Послышались шаги и опять рявкнул затвор.

Ной отшатнулся от двери и подошел к клиентам, прочертив за собой тонкий кровавый след.

– Произошла ошибка, это не тот дом.

– Что значит не тот?! – возмутился Толстяк.

– Духи говорят, нам нужен другой коттедж, дальше по этой улице, – Ной закатил глаза, но забыл сымитировать акцент иностранца.

– Нужно проверить этот, – сказал Малыш, – Там кто-нибудь есть?

– Нет, то есть да, но это не те люди, которых вы ищите.

– Ты боишься, колдун, – заметил Толстяк, кивая на дрожащую руку с обезглавленным петухом.

– Я часто испытывать дрожь во время ритуал.

– Ага, – хохотнул Толстяк, – дрожишь как вудуист в игре диабло.

– Мы проверим это место, – заявил Малыш.

– Я не идти дом.

– Нельзя быть нанятым наполовину.

– Но я еще раз говорю: это не тот дом.

– Пойдешь первым, – настаивал Малыш.

– Это переходить все мыслимый граница, вы не мочь меня заставить.

– Сожалею, но тебе придется доделать свою работу, – пистолет в руке клиента смотрел прямо в живот Дженкинсу.

– Послушайте, я понимаю, что это вас разозлит, но должен признаться, я вообще не тот, за кого вы меня принимаете; это все нелепый фарс. Я не колдун. Это лишь способ зарабатывать на жизнь. Поймите же меня. Я верну деньги, а вы найдете того, кто вам действительно нужен. Этот дом – он не имеет ничего общего…

– Послушай, – перебил Малыш, осклабившись, – ситуация, как говорится, нестандартная. Мы не сомневаемся в твоем авторитете, но, так или иначе, с этим дерьмом пора кончать, – дуло уперлось в ребра, – пожалуйста, делай что сказано.

– Помогите мне, всемогущие духи, вразумить этих людей.

Ной приблизился к двери и осторожно постучал. Клиенты стояли за спиной.

– Кого принесло?! – послышался голос.

Колдуну ничего не приходило в голову, и, слова полились сами собой.

– Здравствуйте. Дело в том, что мы кое-что потеряли. Вы ничего не находили в последнее время?

Повисла тишина.

– Кто. Ты. Такой?

– Меня зовут Ной Дженкинс, я специалист по паранормальным явлениям. И у нас тут просто есть несколько вопросов; ничего особенного.

За дверью что-то передвинули, послышался топот и снова повисла пауза.

– Входи, – вслед за голосом прозвучал звук открывающегося замка.

Ной положил нож и трупик петуха на порог, медленно открыл дверь и вошел внутрь.

Дальше события развивались стремительно и сумбурно.

Сначала приклад ружья с силой скоростного поезда врезался ему в челюсть: боль вспыхнула перед глазами разноцветными вспышками и отдалась звоном в ушах – колдун даже не почувствовал падения. – «Твари!» – это был крик Толстяка. – Выстрел. Грузное тело упало на Дженкинса. Толстяк взревел и несколько раз выстрелил. – Расплывающееся в глазах пятно на заднем плане упало с глухим звуком. Ной оказался зажат раненым клиентом; шляпа и очки упали на пол. Подбежали двое: один тощий, в засаленной тельняшке и торчащими во все стороны волосами; другой, высокий и грузный, с курчавыми волосами до плеч, похожий на цыгана – оба с двуствольными охотничьими ружьями. Они стали палить в Толстяка, и каждый выстрел выбивал из него нецензурные тирады, которые смешивались со звоном ружейных выстрелов. Враждебные незнакомцы настолько прониклись ненавистью к Толстяку, что совсем забыли еще об одном участнике кровавого шоу. Малыш, то ли от страха, то ли придерживаясь какого-то плана, задержавшийся за дверью, ворвался в дом, поражая противников бранью и пулями. Головы лохматого и цыгана забили кровавыми струями, и они рухнули поверх притихшего Толстяка. Ной, придавленный телами, взглянул на пораженное безумием лицо Малыша, которое вдруг взорвалось кровавыми брызгами, и в поле зрения появился он – воплощенный кошмар: это был огромный лысый верзила, с безумными, выпученными глазами, в руках новоявленный монстр держал дробовик. Как скала завис он над незваным гостем в боевой шаманской раскраске, глядя на него рыбьим, немигающим взглядом.

– Специалист по явлениям?

– Паранормальным явлениям.

Гигант покивал, вытирая с лица кровь Малыша и переводя дух.

– Тут как раз паранормальное явление и произошло.

– Я не причем, понимаете, они пришли, угрожали мне оружием, заставили идти с собой.

– Конечно, ты не причем, кто бы сомневался, – сказал верзила с натуженным дружелюбием, от которого Дженкинсу стало невыносимо страшно, – поэтому, это не для тебя, – здоровяк с грохотом швырнул дробовик об стену, отошел к шкафу и начал что-то там искать.

Ной принялся выползать из-под трупов.

Оставшийся в живых хозяин дома вернулся повеселевший, в руке его был молоток.

– А вот это для тебя, – супостат подкинул молоток, перехватив поудобней и шагнул к незваному гостю.

Ной в ужасе перебирает ногами, пытаясь отдалиться от неминуемой смерти.

– Мне, конечно, интересно, откуда вы, твари, взялись, но ты мне все расскажешь позже, когда я сломаю тебе все кости. А потом, – молот в руке палача со свистом рассек воздух, – потом, – он задыхался от ярости, – ты расскажешь все: кто вас прислал, где живет твоя семья – ты сделаешь все, чтобы я прекратил твои страдания. И я раздолблю твой череп и разбрызгаю твои куриные мозги по полу. А потом поссу в кровавую дыру, – он почти перешел на визг.

У Ноя потемнело в глазах, а тело онемело и стало словно бесплотным. Время замедлилось. Палач надвигался, размахивая молотком. И тут мнимый колдун с удивлением обнаружил в своих руках иглу и куклу. Ему показалось, что все это происходит не с ним: он в своем теле был типа водителя подъёмного крана, две стрелы которого служили ему руками. Мгновения стали долгими как годы, и крановщик понял, что он находится в другом месте. Он видит красно-голубое полярное сияние Сатурна и понимает, что нет мертвой материи: бури Юпитера, извержения вулканов на Марсе, земные цунами – все это проявления медленной воли, невидимой кратко живущим людям.

Комета, несущаяся в пустоте, и агрессивный человек с молотком имеют общую природу.

Сознание переносится в африканской саванне. Ной видит чернокожего человека, одетого в старомодный камзол, а на голове его высокий цилиндр. У незнакомца одна нога деревянная и нет зрачков, видны только белки глаз, но судя по его широкой белозубой улыбке, факт слепоты его не очень расстраивает. Рядом с ним идет собака-поводырь. Пес рычит.

– Спокойно, Клайд, – говорит незнакомец, поглаживая пса, но обращается к Ною, и весело насвистывает мотив в такт марсианской песчаной буре, – никто тебя не укусит, в какой-то мере, мой приятель только кажется псом, а на самом деле он – моя нога, – человек в цилиндре смеется, – все, что ты видишь, торговля твоего сознания с неизвестностью.

– Кто ты?

– Разве это важно? Можешь называть меня Папой Легбой, святым Петром, Специалистом по Симпатической Магии, Мастером Сверхъестественной Дипломатии или как тебе больше нравится. Вы, люди, преувеличиваете значение слов. Губы незнакомца не шевелятся во время речи. – «То, что не имеет формы, способно проявляться как угодно».

Деревянная нога превращается в змею, которая закручивается вокруг туловища пса, и Папа Легба шагает, опираясь на него. – «Вы – мошенники, занимаетесь копированием явлений, искусно создавая искаженные копии, но теряете сакральное значение вещей, а ведь у тебя в руках ключ, как соединить два события в одно. Ты и тот – другой, часть одного водоворота, но кто будет им управлять?» – Речь незнакомца продолжается, но она уже состоит не из слов, а некой неуловимой субстанции. – Бокор отвечает на неизвестном языке. – «Сакральность говорите? В моем куске времени она скрыта и впаяна в механизмы!» – Рука давит на кнопку, и тело издает что-то между криком и гудением. – «Левый рычаг направо! Правый рычаг налево»! – Руки соединяются. – Игла входит в куклу, и части уравнения меняют свое значение. – «Мы одно явление – куски материи в обезумевшей пляске смерти».

– Сдохни! – Ной слышит свой крик, который звучит как приказ, но сформировался он не в логических лабиринтах мышления. Этот выкрик сравним с гудением клаксона у взятого напрокат автомобиля.

Лысый здоровяк замирает, замахнувшись молотком, и падает, вращая глазами. Он хватается за сердце, а изо-рта его идет желтоватая пена. Молоток приземляется рядом с головой колдуна, оставляя вмятину в паркете.

– Я говорю вам правду, – Дженкинс вздыхает и оглядывает стены, словно пытается найти окно.

– Не верю, – вторит полицейский в возрасте, с седыми висячими усами.

– Я мелкий мошенник, оказываю магические услуги, а по большому счету – психотерапевт, у подобных мне на телевидении целое шоу.

– И про метамфетамин Вы ничего не знаете?

– Конечно нет! Я вызвал полицию сам, зачем бы я это делал, будь я наркоторговцем?!

– Резонно, – усмехнулся молодой, коротко стриженный полицейский.

– Но вот кто мне объяснит, тот факт, что нападавший на Вас человек вдруг взял, да и умер от сердечного приступа?! Какова вероятность умереть от сердечного приступа в нужное время в нужном месте, а?

– Не знаю, – пожал плечами Ной.

– А вот это, по-вашему, что? – полицейский достал из мешка с вещественными доказательствами куклу, с воткнутой в нее иглой, – это Ваше?

– Да, но это для антуража, господин полицейский.

– У человека, вообще-то, разорвалось сердце.

– Не хотите же Вы обвинить меня в том, что я применил магию вуду?

– Не хочу, – ответил полицейский, сердито развернувшись на каблуках, – сегодня Вы свободны, как только будут новые данные по этому делу, мы вызовем Вас снова.

Когда Ной вышел, седой полицейский спросил напарника:

– Что ты думаешь об этом?

Молодой полицейский повертел куклу в руках:

– Уголовный кодекс не рассматривает магические действия, как что-то противозаконное, если они не являются частью махинации мошенника. Однако не скрою, несмотря на кажущуюся безобидность, есть в этом чернокожем что-то зловещее.

– Заскучаешь тут по временам инквизиции, – проворчал усатый полицейский.

– Ты думаешь, это связано с сердечным приступом? – кивнул на куклу напарник.

– Конечно, нет, я не верю во все эти байки, созданные первобытным сознанием. Как впрочем, и в подобные случайности.

– Ты слишком строг к окружающему миру. Вот ты сам, не плод ли самого невероятного случая: однажды некий сперматозоид выиграл невероятную гонку и стал тобой; как думаешь, он, правда был самым сильным и умным, или это стечение обстоятельств?

– Это совсем другое. Неродившиеся Менделеевы, Энштейны, Шварценеггеры и Ильясовы не стоят передо мной немым укором. Это была случайность, которая ничему не противоречит. Сердечный приступ у человека, только что выжившего в перестрелке – другое.

– Я проверил, – молодой полицейский клацает клавишами компьютера, – он состоял на учете у кардиолога, у него и впрямь больное сердце.

Усатый полицейский раздраженно роется в своем шкафчике:

– Где мои пончики, случайно не ты их взял?

– Прости, я сделал это не специально, очень хотелось есть.

– Ты залез в мой шкаф?

– Ну, я случайно открыл, смотрю пончики.

– Случайно?!

– Вот черт.

Иногда, крайне редко, полицейские обсуждают теорию случайностей.

Уборщик

Константин Львович услышал звонок в дверь и засеменил к ней, на ходу восклицая: «иду-иду!».

Припав к дверному глазку, он спросил: «Кто там?».

– Уборщик. Мне назначено на двенадцать, – послышался из-за двери спокойный голос.

В глазок можно было разглядеть уже немолодого, лет пятидесяти мужчину, в фартуке и нарукавниках, в руке он держал аккуратный кожаный чемодан. Волосы визитера прорезали благородные пряди седины, а спокойный взгляд серых глаз внушал уверенность.

– Владимир Георгиевич? – уточнил Константин Львович.

– Именно.

Дверь приоткрылась, сдерживаемая цепочкой.

– Предложите мне войти? – спросил гость.

– Да-да, конечно, – Константин Львович поправил свой дорогой персидский халат и впустил уборщика.

Вошедший человек деловито оглядел обстановку и принюхался, раздувая мясистые ноздри.

– Я приношу свои извинения, уважаемый Константин Львович, но деньги я беру вперед – таков мой принцип работы, мы с Вами это обговаривали.

– О да, конечно, – хозяин квартиры метнулся в другую комнату, откуда вернулся с купюрами в руке, и протянул их гостю.

– Спасибо.

– Желаете чаю?

– Не откажусь.

– Самовар как раз поспел. Он электрический, но, знаете ли, я испытываю слабость к архаическим вещам. Вот комод – обратите внимание – девятнадцатого века: выкупил на одном аукционе, две зарплаты потратил, но за такую вещь, знаете ли, – пустяки.

Владимир Георгиевич снял ботинки, подошел к комоду, присел и внимательно осмотрел поверхность.

– Чисто, – одобрительно заключил он.

– Люблю чистоту и порядок, – Константин Львович поставил на стол чашки и вазу с печеньем, – присаживайтесь.

– Спасибо, – сказал уборщик, сел в кресло и внимательно посмотрел в глаза своему собеседнику.

– Я, знаете ли, хотел с Вами поговорить об одном деликатном деле, – Константин Львович сбился, подбирая слова, а потом и вовсе смущенно замолк.

– Давайте, я облегчу Вам задачу, и расскажу немного о себе?

– Да, конечно, – облегченно выдохнул хозяин.

– Начнем с того, что перед Вами уборщик дерьма, но в моем случае это больше призвание, чем профессия. Я начал бороться с городскими нечистотами с семнадцати лет, и уже почти полвека работаю на этом поприще.

Еще в детстве меня поразил один древнегреческий миф о пятом подвиге Геракла, где речь шла об очистке Авгиевых конюшен. Уверен, Вы знакомы с этой историей, как и множество других людей, но мало кто видит в ней истинный сакральный смысл. Очистка мира от испражнений – достойный подвиг для полубога, а тем более человека! Имея страсть в сердце и технологии в руках, можно повторить достижение легендарного героя и приблизиться к Олимпийскому величию, о котором современное человечество напрочь позабыло.

С тех самых пор и по сей день я уезжаю на лето в Сибирь или на Урал, в места, куда не добралась гидра канализационной системы, и работаю там водителем ассенизаторской машины, – Владимир Георгиевич замолчал, задумчиво глядя в свои воспоминая, и пожевывал губами, всем своим видом показывая, что он борется с трудной и большой мыслью.

– Простите, но как это относится?..Эм-м, – мягко вмешался Константин Львович.

– К нашему вопросу? Сейчас поясню: однажды я взглянул на свою профессию шире, так сказать, с философской точки зрения, и пришел к выводу, что, простите, дерьмо – это не только продукт жизнедеятельности организма, точнее сказать, не только его пищеварительной системы. Это понятие может быть применимо к любой системе: биологической, интеллектуальной, культурной. Вы согласны со мной?

– Д-да, пожалуй. Может быть.

– Так вот, – продолжал уборщик, – дерьмом может быть, как я и сказал, не только вещество, но также идея или действие. Дерьмо – это определенная качественная структура. Им может оказаться книга, фильм, политическое заявление, наркотик, пища, ситуация. Если вы, Константин Львович, человек широких взглядов, способный взглянуть на действительность с полярных точек зрения, то можно прийти к гипотезе, – Владимир Георгиевич заговорщически понизил голос, – что вокруг нас – океан разнообразнейших фекалий, а Господь Бог – главный ассенизатор. Но мы не будем скатываться до теологических и космогонических теорий, хоть за чашечкой чая и тянет поразмышлять о природе вещей. – Ассенизатор хохотнул и тут же снова стал серьезным и рассудительным. – Приведу краткий пример, чтоб стал понятен смысл моей работы. Вот живут два человека, дружат, любят друга и, извиняюсь за пафосный слог, идут по жизни вместе. Вдруг, по какой-то объективной или субъективной причине, один из них р-р-раз! – Владимир Георгиевич со свистом рубанул ладонью воздух, – и нагадил, простите, другому человеку!

– Да-да, – согласно покачал головой Константин Львович, откусывая печенье.

– А душа, суть психика, штука чувствительная. Заполучив неожиданный коричневый подарок, она захлопывается в оборонительную позицию, зажимая дерьмо, простите, в себе. Невольная жертва подобного поступка продолжает жить с этим грузом, которому там никак не место, и вот, пожалуйста – интоксикация, деградация, страдания!

– Не поспоришь, м-да, все так, пожалуй, и есть.

– Так вот, носитель лишнего дерьма, зачастую не может сам от него избавиться – так уж мы устроены – руки коротки. Что же в таком случае делать? Ответ может быть только один – необходимо третье лицо, которое сделает грязную работу – изымет из души вредоносную массу. Для подобных целей используют психотерапевтов, духовных наставников, учителей, сгодится даже хороший друг, но есть случаи, когда требуется особый подход. Поверьте, иногда работа ассенизатора, несмотря на кажущуюся грубость, требует хирургического подхода, и более Вам скажу – нестандартных решений! С Вашей стороны требуется только одно – искреннее изложение проблемы, со всеми фактами, сколь бы мерзостными и постыдными они Вам не казались.

– Видите ли, Владимир Георгиевич, есть у меня друг…или был – не знаю. Мы знакомы с ним с детства: уже более тридцати лет, – охо-хо, – как бежит время. Он доктор, если это имеет какое-то значение – доктор наук, – биологических. Штаммы, вирусы, бактерии. Сколько помню, ему всегда нравилось рассматривать эти мизерные проявления жизни. Когда нам было по десять лет, у него уже был собственный микроскоп! Представляете? Я думаю, это тогда и началось. – Константин Львович понизил голос. – Мы рассматриваем выращенную им плесень, а у меня зарождается смутное, темное ощущение, что мой друг грабит меня, понимаете?

Владимир Георгиевич кивнул, не сводя с собеседника внимательного взгляда, и по-собачьи принюхался.

– Грабит не в прямом, а в каком-то метафизическом, метафорическом смыслах; как будто любая его инициатива делает меня чуть более опустошенным, закрывает некие перспективы; чем больше я видел в его глазах увлеченности, тем более казался сам себе порцией устриц в ресторане, которых вот-вот высосут живьем, – Константин Львович нервно хихикнул. Позже он пошел в университет – рассматривать более мелкие проявления жизни, а я стал банковским служащим. У него появились очки с толстыми стеклами, – у меня – небольшие деньги. И даже тогда, угощая пивом этого неофита науки, я чувствовал, что теряю больше, чем просто мелочь из своего бумажника. Он находил красоту жизни даже в сибирской язве. Видели бы Вы, как он про это рассказывал, какие слова говорил: «Я наблюдаю невероятные чудеса, какая динамическая архитектура – простая и эффективная! Костя, ты должен прийти ко мне в лабораторию, я должен тебе кое-что показать, – вирус Эпштейн-Барра, – он прекрасен!» Когда речь заходила о вирусных мутациях, все, что ранее имело для меня ценность, на какое-то время теряло смысл. Деньги, женщины, карьера – лишь представление в кукольном театре. Чем жарче мой друг постигал микромир, тем преснее и бесцветнее становился для меня жизнь. Я стал управляющим банковским отделением, он – научным работником. Я женился и купил квартиру. Он написал диссертацию, что-то в области управляемых мутаций. Казалось, что я смог избавиться от того бесцветного чувства; я альфа-самец, могу приобрести просторную нору и поселить там привлекательную особь женского пола. Я позвонил ему сам и пригласил в ресторан, который он не смог бы оплатить на свое скромное жалованье научного сотрудника. И знаете, что он заявил после получаса автобиографических рассказов и обмена любезностями? «Костя, я уверен, что в вирус можно заложить потенциал для развития сложной разумной жизни и отправить его в космос. Это самая устойчивая и неприхотливая форма жизни. Многие ученые вообще считают, что это переходная форма между живой и неживой материей. Даже если мы одни во вселенной – это можно исправить! Отправившись в разные галактики и попав в приемлемую среду обитания, этот простейший организм начнет мутировать и усложняться. У меня есть небезосновательная теория, что жизнь на земле произошла именно от вируса». Я слушал своего друга, и опять все для меня теряло вкус. Лобстер на тарелке, нелепо раскинув распотрошенные щупальца, казалось, смеялся над фактом моего существования. Все обесценивалось, словно мое окружение без разбора поражал некий вирус, выведенный научными сотрудниками в очках и белых халатах. Мой друг – доктор, к слову сказать, был очень чуток и внимателен, искренне интересовался моими успехами и радовался им. А меня разрывала не то что бы зависть, не то что бы ненависть, а нечто такое, что прилипает к тебе, глушит все звуки, как будто ты живешь в мутной воде.

– Дерьмо, – прошептал Владимир Георгиевич, и в глазах его вспыхнул огонек азарта.

– Я понимал, что не нужно видеться с моим товарищем, а сам тянулся к нему, как наркоман к шприцу. Жил бедняга скромно, немного неряшливо, внешним миром интересовался в основном посредством книг, лишь изредка посещал музей или театр. По большому счету, интересовала его только наука. Жгутики, палочки, колбочки, реагенты и прочая научная ерунда, – последнюю фразу Константин Львович процедил сквозь зубы. – Но каждая встреча добавляла в его жизнь новых вирусов и уносила кусок от меня. Я впал в депрессию, развелся, потерял работу; из банкира я превратился во владельца маленького ломбарда, куда несут свои ценности наркоманы и мелкое ворье. Со временем бесцветное существование вошло в привычку, а потребность встречаться с другом угасла, потому что в моей жизни уже не осталось тех лакомых кусков, которые можно скормить микроорганизмам в пробирках. Но однажды случилось невероятное: мой верный друг, опустошитель моей души – женился! Вы представляете себе такое? Я всегда думал, что если он и женится, то на бактерии, но нет: это была чуть интеллигентная барышня, слегка за тридцать, полноватая, но весьма милая и приветливая. В этом я усмотрел истинную, вселенскую несправедливость, почувствовал себя Цезарем, которому дорогой сердцу Брут воткнул жало в почку! Своим неожиданным поступком он выпотрошил меня, как лобстера. Ох, знали бы они, приглашая меня на чаепитие, какая змея приползла к ним в гости. Вирусы, космос – пожалуйста! Но женщина…Он вошел на территорию человеческих интересов – мою территорию – как грабитель. Посвятив свою жизнь вирусам, следовало пожертвовать мирской жизнью, как поступают монахи. Но, как оказалось, хитрый вирусолог ничего не упустил: научные достижения, деньги (которые вдруг оказалось, не являются для него проблемой), красивая женщина. А что есть у меня? Одни разочарования. Эти мысли мучали меня, еще глубже загоняя в депрессию и болезни. Я убеждал себя: между событиями наших жизней нет никакой необъяснимой связи. Безрезультатно! Это напоминало унылое, затяжное пике в могилу. И тогда в моем воспаленном сознании созрел гадкий, отвратительный план. Я пригласил друга в сауну попариться и выпить пива. В его кружку я подмешал транквилизатор. Затем пришли девушки, и мы устроили небольшую фотосессию. После чего от лица некой анонимной любовницы, пользуясь социальными сетями, я послал его жене фото, сопровождаемые заявлениями, мол, у них любовь, и надо бы моего друга оставить с действительно достойной его женщиной. Жена бросила его, несмотря ни на какие уверения, и вскоре вышла замуж во второй раз, а мой товарищ начал практиковать то, что ранее делал редко, и никогда по-настоящему не умел – пить. Он занялся этим с таким же рвением, с каким изучал свои бактерии и вирусы, и вскоре добился успеха – остался без работы, квартиры, среди бездомных, которые собираются в переходах метро. Я нашел его, пытался с ним поговорить, объяснить, что я ни в чем не виноват, но он лишь смотрел на меня странным взглядом, как будто я не человек, а смертельный вирус. Казалось бы, баланс восстановлен, но я не почувствовал облегчения, глядя на своего товарища в невесть где добытой старой спортивной куртке, замотанной в тряпье шеей и знакомыми очками, стекла которых теперь были грязны и треснуты. Во мне боролись противоречивые чувства; с одной стороны: «что я наделал?!», а с другой: «как слаб и хрупок оказался человек, обесцвечивающий ткань моей жизни». И стало хуже, чем прежде: не беру в расчет чувства стыда перемешанного с чувством презрения; в моем возрасте и положении человек в силах справиться с подобными переживаниями. Как бы это объяснить? Я стал напоминать себе поломанную механическую игрушку на свалке, которую выбросили, потому что одна ее половина механического нутра покалечила другую в своей же оболочке. Простите за излишнюю метафоричность, но я, право, не нахожу слов, как объяснить это по-другому, – рассказчик отхлебнул чаю.