Текст книги "Знаешь, сколько опало во сне лепестков..."

Автор книги: Го Цзинмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

23

Мы с Вэйвэй и Вэньцзин с криком «Слабо один на один разобраться!?» выбежали из комнаты, и на выходе я услышала доносящийся сзади звук пощёчины. Я не знала, кто кого ударил. Да и не хотелось мне этого знать.

Выйдя из комнаты, Вэньцзин и Вэйвэй рассмеялись, и я засмеялась вслед. На сердце было очень легко, а Вэйвэй говорила мне: "Сука, какого хера ты вином моим разбрызгивалась, нет бы пиво взять, на несколько сотен юаней мне его разлила! Если б я знала, что ты будешь поливать им её, я бы туда краски налила".

Жизнь начала становиться всё более и более простой и радостной, я по-прежнему счастливая молодая девушка, которой иногда снится сон, где она блюдцем для умывания собирает денежный дождь. Единственное, что по-прежнему привносило нестабильность в мою жизнь, это был Лу Сюй.

После того как в прошлый раз у меня дома сказал, что я ему нравлюсь, я никак не отреагировала – лежала на кровати, притворившись трупом, хотя на самом деле моё сердце отбивало барабанный бой. Однако с того раза Лу Сюй больше не вспоминал об этом, я даже засомневалась, не приснилось ли мне это. Впрочем, впоследствии оказалось, что не приснилось, потому что Лу Сюй собирается пригласить свою нежную чувственную девушку на свидание и заявить ей, что он хочет расстаться, потому что у него есть та, которая ему нравится, то бишь я. Он сказал, что не мог больше её обманывать и, раз уж сердцу его она больше не мила, нужно ей об этом сказать. Я сказала ему:

– Но я же не твоя девушка.

– Пусть мы и не вместе, всё равно я должен с ней расстаться, потому что я в сердце уже предал её и не могу её обманывать,– сказал он особенно серьёзно, словно читая роль в пьесе.

В тот день Лу Сюй позвонил мне и сказал мне ждать его в неком кафе, он, мол, хотел вместе со мной сообщить ей о решении расстаться. Я подумала, а я то здесь причём, мне-то зачем светиться. В сериалах третий ведь всегда должен быть в тени, не так ли?

Лу Сюй пришёл, сел напротив меня и попросил немного подождать, его девушка вот-вот придёт. В тот день я оделась очень обычно, потому что он как-то говорил, что его девушка очень нежная, добрая и спокойная. Не наряжаться же мне павианихой на встречу с ней.

Я сидела и пила кофе, затем подняла голову и вдруг увидела, как в кафе входит Вэньцзин. Я только собралась с ней поздороваться, как увидела её наряд ни к селу ни к городу, и расхохоталась жабой.

Но через три секунды мне уже было не до смеха, мне хотелось плакать. И Вэньцзин тоже. Потому что Лу Сюй крикнул ей: "Вэньцзин, мы здесь".

В тот день Лу Сюй долго рассказывал Вэньцзин о том, что хочет с ней расстаться, а я сидела рядом и жаждала, чтобы кто-нибудь пришёл и забил меня досмерти – можно даже по лицу. Если б я знала, что Вэньцзин его девушка, лучше бы я удавилась, но не стала бы сближаться с Лу Сюем. Я смотрела на Вэньцзин. Она сидела напротив меня, не проронив ни слова. На душе у меня скребли кошки. Я хотела было потянуться, чтобы взять за руку Вэньцзин, но она тут же убрала свою руку со стола.

Я не помню, чем всё в тот день закончился, помню только, что слова лились рекой из уст Лу Сюя, а мы с Вэньцзин сидели и вынашивали чёрные замыслы.

Я думала, почему же эта жизнь такое говно. Как сериалы.

На следующий день Вэньцзин прибежала к моему дому за мной, я мигом спустилась к ней. Стоя перед ней, мне казалось, что мои 1,72 м превратились в 1,27. Я подумала, что если мы обе будем продолжать молчать, то это тоже не выход, и только я успела сказать "Вэньцзин, прости...", я даже не договорила, как Вэньцзин подпрыгнула и со всего размаху ударила меня рукой. Выглядело это довольно сильно, на самом деле было ничуть не больно – так же как и когда меня ударил Гу Сяобэй. У меня из глаз сразу покатились слёзы, лучше бы Вэньцзин ударила меня изо всех сил.

Она развернулась и ушла, но перед этим бросила мне слова от которых мне стало так больно, что не хотелось жить: "Ты с детства всё отбирала у меня, и я всегда тебе разрешала. Разрешаю и сейчас".

24

После того дня я сидела дома, Вэньцзин ни разу не зашла ко мне. Зато заходил Гу Сяобэй, я бросилась к нему на плечо и разрыдалась, размазав по нему слёзы и сопли. Я вдохнула запах его тела, и мне он показался таким же вечным, как и в прошлой жизни. Вдруг я вспомнила, что каждый день к этому плечу прижимается Яо Шаньшань, и мне сразу стало тошно, я оттолкнула его и сказала, чтобы он убирался прочь. Гу Сяобэй смотрел на меня красными глазами. Он сказал:

– Линь Лань, не надо так.

– Что тебе-то? Как хочу, так и делаю, не нравится – вали, кто тебя тут заставляет невинной лисичкой прикидываться?

Гу Сяобэй развернулся и вышел из моей комнаты, тихонько закрыв за собой дверь. Я схватила мисочку, стоявшую у изголовья, и швырнула её в дверь. Мне нисколько не было жаль разбитой мисочки, а ведь ещё недавно мы с Вэньцзин ругались по поводу неё.

Я всё время лежала на кровати, на работу я тоже пойти не решалась. Я всё время чувствовала себя виноватой перед Вэньцзин, и лето мне казалось по-зимнему холодным. Поначалу Лу Сюй каждый день кричал мне, стоя под окнами, но я говорила маме, что если она откроет дверь, я подохну прямо перед ней. В конце концов я выбежала на балкон и обматерила его, и пока материла, сама расплакалась. Услышав мой плач, он растерялся и сказал мне: "Линь Лань, не надо так". Я холодно усмехнулась про себя: "Теперь все только этой фразой общаются?" Я помахала ему рукой и сказала, чтобы он уходил, но сказала так тихо, словно на издыхании, что сама себя не услышала. Зато размахивая руками, я сумела уронить с балкона цветочную кадку.

В конце летних каникул началось распределение на практику, я попросила папу, чтобы он воспользовался своими бескрайними связями и устроил меня в Шанхай. Я больше не могла оставаться в Пекине – ещё чуть-чуть и я бы точно здесь умерла.

В день, когда я паковала чемоданы, мне позвонила Вэньцзин. Сначала мы обе молчали, мне на сердце стало не по себе, но потом Вэньцзин вздохнула и сказала: "Ну ты и сучка, взяла и уехала, где твоя доброта?" Услышав эти слова, я сразу разразилась плачем, потому что, если она так говорит, значит она меня простила. Я рыдала, не останавливаясь, казалось, что скоро выплачу все лёгкие. Вэньцзин застучала руками и ногами: "Не реви! Нет! Мне лучше, чтоб меня ножом резали, чем твой слышать!" Потом она сказала: "А ты жестокая: разбила цветочный горшок о голову Лу Сюя, а он с окровавленной головой продолжал стоять под окнами и ждать тебя, но потом упал без сознания, и только местные тётушки утащили его в больницу". Я почувствовала, как будто моё сердце полоснули бритвой.

Вэньцзин сказала, что она простила меня, потому что она знала, что всегда притворялась нежной девочкой перед Лу Сюем, и влюбился он не в настоящую Вэньцзин, поэтому она решила, что лучше будет остаться свободной. И в конце она сказала: "Линь Лань, похоже, этот говнюк и правда тебя любит".

25

В день отъезда меня, словно какую-то госкомиссию, провожала целая толпа. Увидев, что Лу Сюй не пришёл, у меня на сердце стало пусто, как в холодном здании аэропорта. Он, наверное, сейчас лежит, обвязанный бинтами, в больнице. Я недолго побесилась, прощаясь с Вэйвэй, Байсуном и Вэньцзин, затем повернулась и пошла к посадке. Я ушла твёрдой поступью, ни разу не обернувшись.

Перед самой посадкой раздался сигнал телефона. Пришло сообщение от Лу Сюя.

"Я стоял позади в терминале, если бы уходя ты обернулась, то сразу увидела бы меня. Я думал тебе будет жаль расставаться, но ты так и ушла, ни разу не обернувшись".

На входе в самолёт бортпроводница вежливо попросила меня выключить телефон. В момент, когда нажала на кнопку выключения, из моих глаз хлынули слёзы, словно разлившиеся воды Хуанхэ. Я вдруг вспомнила похвалу, которой меня удостоил Лу Сюй: "Неиссякаемый креатив, словно разлившиеся воды Хуанхэ".

Самолёт с монстроподобным рёвом устремился в небо, я упёрлась головой в иллюминатор и забылась и проспала до самой посадки. Мечась во сне, я опять увидела молодых Гу Сяобэя, Вэйвэй, Вэньцзин, Байсуна. Я увидела нас во время учёбы в старшей школе – банда разнузданных и высокомерных подростков. Мы бушевали и буянили до слёз и крови, и солнце во сне светило невыносимо ярко. Только я видела печаль и тоску, которые беспрестанно в беспорядке развеивал ветер, словно лепестки, и числа их было не счесть. Во сне я так и не увидела Лу Сюя, я не могла вспомнить его лица.

Самолёт вошёл в облака и, ударившись о них, разбрызгал мои слёзы на девятикилометровой высоте.

26

Уж не знаю, то ли мне показалось, то ли из-за того, что Шанхай находится вблизи моря и там часты сильные ветра и тайфуны, но во время снижения я чувствовала, как самолёт бросало в разные стороны, а, коснувшись земли, он стал подпрыгивать, словно машинка на детском аттракционе. Боль, переполнявшая меня на высоте, ещё не до конца рассеялась, и мне пришла в голову циничная мысль, что я была бы чертовски рада, если бы этот самолёт, наконец, разбился. Вэньцзин и Вэйвэй, конечно, будут по мне лить реки слёз. А вот насчёт трёх уродцев – Гу Сяобэя, Байсуна и Лусюя – я не так уверена.

Выйдя из самолёта, я включила телефон, и одно за другим он принял пять входящих сообщений, от вибрации которых у меня онемела рука. Все они были от Спички. Одно из них меня выбило из колеи: "Ты чё ломаешься, как девочка?! Рассказала бы что-нибудь, повеселила бы старую!"

Мы учились со Спичкой в первой ступени средней школы. Я, Байсун, Вэйвэй и другие беспредельничали, как будто были в танке, и никого не боялись. Никого кроме неё. Например, на первый взгляд всем казалось, что круче нас с Вэньцзин только горы, на самом деле мы были остры только на язык, типичные бумажные тигры. Как максимум, пластиковые. Все называли нас ягнятами в волчьей шкуре, лишь Гу Сяобэй всё время повторял, что мы волки в бронежилете. Но очень пушистые. Вэйвэй по сравнению с нами действительно повидала мир и прошла немало жизненных бурь, но она и рядом не стояла со Спичкой. Мама Спички умерла, когда рожала её, поэтому ей отец люто её ненавидел (уж не знаю, какая здесь логика), каждые три дня задавал ей лёгкую трёпку, каждые пять дней бил по-настоящему. Но Спичка с самого детства была стойкой, как тушь Maxfactor. Обычно дети на всю округу кричат, что им больно и уже ревут во всю, когда взрослый ещё только замахнётся на них. В этот момент вся округа сбегается посмотреть, не случилось ли чего, и взрослому уже неудобно ударить ребёнка. Например я и Вэньцзин такими и были, если так подумать, то мы с детства были хитрыми обманщицами и ничего не боялись, и становится понятно, почему Гу Сяобэй называл нас пушистыми волчатами в бронежилете. А вот Спичка не плакала, даже если её избивали до полусмерти. Она просто смотрела на отца взглядом, подобным кинжалу, и ждала, пока отец устанет её бить, а потом вставала и холодно ему усмехалась. В 15 лет Спичка ушла из дома и скиталась по подворотням, в то время как мы с Вэньцзин и Байсуном беззаботно тусовались в школе. Уходя из дома, Спичка напоследок сказала отцу: "Ты просто мудак".

Когда мы были в предпоследнем классе, Спичка навестила нас. Увидев её покрасневшие и распухшие губы, я подумала, что её опять били, и только потом я узнала, что это была помада, причём последняя новинка. Денег, которых стоил один тюбик, хватило бы мне на неделю. Мы, обнявшись, ходили с ней по кампусу и встречали прежних учителей, которых очень интересовало, чем теперь Спичка занималась. Она отвечала, что работает на панели, после чего те убегали как ошпаренные.

Когда мы были на первом курсе, Спичка ещё раз приехала к нам. Теперь Спичка уже не работала на панели, а была сутенёршей. Она гордо и ломливо заявляла: "Я больше не угнетённый!" Она говорила, что секс-индустрии она теперь как рыба в воде. Ещё она говорила, что заставляла других запомнить её имя с помощью известного произведения Андерсена. Я сначала не могла понять, что общего могло быть у детских сказок и секс-индустрии, но Спичка тут же разъяснила мне. Представляясь, она каждый раз говорила: "Я – Спичка с девочками". Я подумала, вот плутовка! Байсун сказал, что её руки по локоть в крови девственниц, а я представила себе Спичку, когда она отправляет девочек в гостиницу, как раньше продавали черных рабов,– всё та же преступная торговля людьми.

Да, забыла сказать, настоящее имя Спички непорочнее любой девственницы: Тан Шусянь[30]30
  (娴) Шусянь – «искушённый в целомудрии».


[Закрыть].

27

Войдя в зал прилёта, я увидела, как издалека ко мне быстро и решительно приближалась писаная красавица. Спичка и впрямь хорошела с каждым годом: винно-красные волосы, выпрямленные ионным кондиционированием, ледово-синие солнечные очки, потрясающее вышитое платье... Я вспомнила её, какой она была ещё зелёной девочкой, когда ушла от нас, а теперь – очаровательная красавица. Я живо представила себе, как мужики обмеряли её своим раздевающим крысиным взглядом. Красота – это всегда хорошо, особенно в сегодняшнем мире, когда всё решает имидж. Раньше где бы мы с Вэньцзин не оказались, всегда были в центре внимания, но рядом со Спичкой... эх-х... с удовольствием побуду мебелью.

Спичка бросилась ко мне, сняла очки, и только мы с ней потолкали и попинали друг друга, выражая нашу многолетнюю тоску друг по другу, она бросила мне: "Блядь, что у тебя за говёные самолёты, керосин что ли кончился, сколько лететь можно?" При этом у неё на лице не дрогнул ни один мускул. Я стояла перед ней и мне ужасно хотелось провалиться, все мужчины вокруг, наверное, были в предобморочном состоянии, кто бы мог подумать что под обликом красавицы скрывается сердце стервы. Похоже, это мой крест.

Спичка уже больше полгода, как приехала в Шанхай, но так и не стала сюсюкать, как все шанхайцы, продолжая рычать по-пекински. Она спросила меня:

– Чего тебе в Пекине не сиделось? Зачем в Шанхай пугать народ приехала?

– Ну, я подумала, не всё же столичному люду меня терпеть, не в одном же мне месте всё время народ пугать, вот я и приехала.

Я не могу удержаться, когда кто-то подкалывает меня, я сразу что-нибудь скажу в ответ. Спичку не удовлетворило моё объяснение:

– Ты мне тут шутки не шути, что на самом деле случилось?

– Да ничего,– сказала я, опустив голову и волоча за собой багаж. – Просто я цветочным горшком разбила голову одному мальчику, и решила сюда от ментов убежать.

Спичка пнула меня в ответ и сказала:

– Слышь ты, блин, если твой отец и отец Вэньцзин захотят, то весь Пекин раком поставят. Если бы ты даже ему кувалдой череп раскрошила, тебе бы убегать не пришлось. Колись давай.

Я сделала глубокий вдох и сказала:

– Мне девушка Гу Сяобэя отвесила две пощёчины, после чего я убежала сюда прятаться от стыда.

Я сама не ожидала, как легко мне дастся эта фраза.

Спичка лишь понимающе промычала в ответ. Я не могла не восхититься ей про себя. Даже повидавшие свет люди, например, Вэйвэй или Вэньцзин,– любой подпрыгнул бы на три метра от этой новости, но Спичка сохранила полное спокойствие. Наверное, все наши девчачьи воздыхания для неё, как дым,– эфемерны, туманны и призрачны. Я вдруг подумала, что повела себя крайне трусливо, убежав в Шанхай: обидевшись, я, словно черепаха, только и смогла, что спрятаться в свой панцирь, я здесь целый год буду тосковать, а Гу Сяобэй, наверное, будет там веселиться в Пекине.

Мы со Спичкой в течение двух минут шли, каждая замкнувшись в себе и опустив головы. Вдруг Спичка подпрыгнула на месте и, замахав кулаками, заорала на меня: "Линь Лань! Чё за херня! Разве не ты его девушка?!"

28

Только я вышла из здания аэропорта, как у меня зазвонил телефон – это был дядюшка Чэнь. Перед моим отъездом в Шанхай отец специально нашёл мне человека, мол, чтобы тот заботился обо мне в Шанхае. На самом деле, он искал кого покруче на тот случай, если я опять во что-нибудь вляпаюсь. Ведь, как говорит моя мама, я настоящий магнит несчастий, всегда попадаю в истории.

Я взяла трубку: "Дядюшка, где вы сейчас?" – спросила я с невинностью цветка. Думаю, если бы Вэньцзин услышала меня в тот момент, то точно захотела бы убить меня. Из телефона мне ответили: "Смотри вперёд, вперёд. Видишь небесно-голубую машину? Я бросила взгляд в ту сторону и увидела средних лет мужчину, приветливо машущего мне рукой.

Я схватила Спичку за руку и побежала к нему. Мужчина в чёрном костюме – очевидно, водитель – положил мои сумки в багажник, я подошла к дядюшке Чэню, взяла его за руку и передала ему, что глава семьи всё время вспоминает о нём, а также выразила надежду на перспективы дальнейшего сотрудничества в работе и жизни – прям как на встрече глав государств.

Я была очень довольна собой, но вдруг меня бросило в холод, в жуткий холод: я забыла, что за мной стоит Спичка. Если бы она от возбуждения выдала что-нибудь вроде: "Костюмчик неплохо сидит, девочку не хочешь?" – то я бы точно умерла прямо на месте. Но на деле я недооценила Спичку: она тоже пожала ему руку, сказала пожелания на будущее, обсудила последние новости – как настоящая светская дама.

В машине я почувствовала небольшую усталость, закрыла глаза и откинулась, а Спичка с дядюшкой Чэнем по-прежнему вели беседу о том о сём, и благодаря их диалогу я вновь поняла, что в этом мире жуть как мало тех, кто разбирается в людях, потому что старик Чэнь сказал фразу, которая сильно вывела меня из равновесия. Он сказал Спичке: "На тебя посмотришь, сразу видно, что интеллигент, наверное, вместе с Линь Лань учишься?" Я открыла глаза и увидела, как Спичка смотрит на меня очень сложным взглядом, то ли смеясь, то ли нет. Я знала, что он значит, но я поставила её в игнор.

Мы въехали в район храма Цзинъаньсы, вокруг замелькали европейские особнячки, и дядюшка Чэнь сказал мне: "У меня здесь есть дом, поживи пока там". Во мне это не вызвало никаких эмоций, а вот Спичка чуть слюной не подавилась. Я тихонько спросила, что с ней. После долгого молчания из неё выскочило несколько слов: "Ну и бабла у мужика!"

Я смотрела в окно: вокруг всё заполонили прекрасные деревья, источавшие такой густой аромат, словно он сейчас потечёт ручьём. Из-за этой зелени всё лето становилось необычайно влажным. В тени деревьев неспешно прогуливались грациозные красавицы. Я подумала, что потом я тоже обязательно стану мелкобуржуазным элементом, и от этой мысли мне стало радостно. Вот она, моя новая жизнь!