Текст книги "Знаешь, сколько опало во сне лепестков..."

Автор книги: Го Цзинмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

5

Когда я вышла, я еще была в мире своих воспоминаний. Открыв дверь в комнату, я услышала оглушительный звук, вся комната шумела и веселилась. Войдя внутрь, я увидела всех кого хотела и кого нет. Много народу сидело на большом диване в углу комнаты. В нашем институте особенно много сыночков разных высоких чиновников, они вечно соревнуются, кто больше умеет выделываться, иногда просто тошно смотреть на этих уродов. «Линь Лань, садись к нам,» – кто-то позвал меня.

Пока я шла, я увидела Яо Шаньшань – нашу "мисс институт". Она сидела рядом с Гу Сяобэем, вся в украшениях, словно новогодняя елка. Гу Сяобэй почистил яблоко и отдал его Яо Шаньшань. Она сказала ему: "Разрежь на маленькие дольки, мне так кусать неудобно". Ни фига ж себе, она еще более капризна, чем я в свое время! Гу Сяобэй послушно, как и раньше со мной, разрезал яблоко на кусочки.

Тогда я и узнала, что Яо Шаньшань новая девушка Гу Сяобэя.

Я бросила взгляд на Вэньцзин, она мне многозначительно и сочувствующе улыбнулась. Я поняла, что хотели сказать ее глаза, которые и вправду умеют говорить: "Линьлань, на этот раз ты действительно в обломе".

Тех, кто ухаживал в нашем институте за Яо Шаньшань, набралось бы не то что поезд, а целая армия. В тот момент Яо Шаньшань представлялась мне в виде неприступной крепости, которую пытются взять штурмом эти несметные войска. Один боец пал, но на его место встает десять новых, весь институт из-за нее превратился в поле брани. Так что Гу Сяобэя вполне можно назвать счастливчиком – что ж, и полудохлому коту вдруг может мышиная королева попасться.

Я села рядом с Гу Сяобэем и сказала ему: "Ну что, малыш, тебя можно поздравить!"

Гу Сяобэй молча смотрел на меня серьезным взглядом с полчаса, так что мне это все напомнило моего папу, когда у него случались приступы лунатизма. Вдруг он протянул мне то самое яблоко. Яо Шаньшань сразу начала выказывать недовольство. Я сказала: "А ты смелый, открыто изменяешь при живой второй половине ячейки общества!"

Гу Сяобэй, будто и правда во сне, опять повернулся к Яо Шаньшань и отдал яблоко ей. Она с действительно недовольным видом взяла яблоко, и мне подумалось, что теперь между нами пробежала кошка, причём, похоже, что чёрная. Я ужасно не люблю попадать в неловкие ситуации. Но в этот раз я была совершенно не при чем, народ и партия свидетели, в этот раз Гу Сяобэй сам наделал дел.

Я покосилась на него, он сказал мне: "Я привык к тому, что ты мною понукала, рядом с тобой сразу чувствую себя рабом".

Я услышала громкий и звонкий хруст, с которым Яо Шаньшань вгрызалась в яблоко, видимо, ей представлялось, что яблоко это моя голова.

Когда пришло время еды, я села за стол и начала рыскать по нему своей куриной лапой, я дома томилась слишком долго, поэтому мне хотелось нахватать побольше разных вкусностей и яств. К тому же, если только нас с родителями не пригласят куда-нибудь, то я редко попадаю в такие места где простому человеку, что называется, придется продать всего себя до костей, чтобы откушать тарелочку рисовой похлёбки. Поэтому я набирала все подряд, особо не стесняясь. Я, в общем, никогда особо стеснительной и не была.

В комнате раздавались звуки чокающихся бокалов и бутылок, мы с Вэньцзин не успели оглянуться, как усосали по три бутылки пива. Но для нас это только червячка заморить. Наши с Вэньцзин отцы познакомились на одном приёме, и мы с Вэньцзин тоже. У нас с ней есть кое-что общее – на разных приёмах и обедах мы всегда сидели рядом с папашами, так что вместимость у нас совсем не женская. Вэньцзин всегда говорила: "Пиво разве алкоголь? Я пиво с детства как воду пью". Как-то раз ее папа затащил нас на очередной банкет, который он давал в честь своих партнеров по бизнесу, мы с Вэньцзин должны были на нем изображать двух его секретарш. Разумеется, мы не подвели надежд – споили весь стол. Ее отец был очень доволен и подарил каждой из нас по набору косметики. После этого мы сразу побежали в магазин посмотреть на ценник – количество нулей на нем привело нас в неописуемый восторг.

В просветах между беспрерывно поднимавшимися бокалами я увидела, как Гу Сяобэй ухаживал за Яо Шаньшань, помогая ей накладывать еду в тарелку. Я вдруг вспомнила, как я заставляла его вместо меня есть жирное мясо, тогда у меня это никаких особых чувств не вызывало, просто немного обидно было, что он все время ест и не толстеет.

Уполовинив кушанья, народ начал предлагать поиграть. Магический дом, правда или действие – короче, все игры были взяты из "Монополии" либо "Сада астероидов"[12]12
  Популярный тайваньский телесериал.


[Закрыть], то есть выбирался человек, отвечающий определенным условиям, а другой человек распоряжался его судьбой. Играли все, это даже немного напоминало всеобщее помешательство. Один раз получилось так, что теми, кто распоряжался судьбой, оказались Ли Жасмин и Яо Шаньшань, мы с Вэньцзин сразу же поняли, что на этот раз точно получим по заслугам. И они не подвели наших ожиданий, похоже, они были действительно в ударе. Жасминчик, притворяясь самой невинностью, сказала: «Ну что, вместе будете или поодиночке?» Ее голос был чистым и четким, как будто она читала стих. Было ясно, что нам придется несладко. Вэньцзин в тот день пришла одна, но у нее есть парень – из элиты рекламной тусовки. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как нахмурив брови встать, вместе со мной встал сидевший напротив меня прыщавый паренек. Я покосилась на Гу Сяобэя, который, опустив голову, казалось, был полностью поглощен процессом еды. У меня в сердце раздался крик: «Гу Сяобэй, меня твоя девчонка сейчас до смерти заиграет!» Яо Шаньшань и вправду готова была играть по-серьезному, в тот вечер она действительно соответствовала своему образу крепости. Она сказала: «Поцелуй ее!»

У того паренька лицо покраснело до кончиков ушей, но было похоже, что скорее от возбуждения, чем от стыда. Зверинец, сидевший подле него, радостно заулюлюкал. Собравшись с силами, он пошел ко мне. Я подняла голову и, впившись в него взглядом, произнесла: "Если ты, мать твою, еще хоть на шаг подойдешь, тебе конец!" Похоже, у меня в глазах полыхал настоящий огонь, и мальчик очень мудро остановился. А Яо Шаньшань продолжала заводить себя и народ: "Если уж вышла играть, то играй до конца!" Я посмотрела на нее так, что было видно, что при этом у меня зубы скрипят от ненависти к ней. Когда я играть вышла, ты еще в "Макдональдсе" ела! Она сказала: "Ну, а если нет, то пей! Тот кто нарушает правила игры, должен пить!" Я, не произнося ни слова, подала пивной бокал. Я подумала про себя: "Как тебе угодно, красавица! Неужто ты решила меня бокалом пива споить?"

Однако оказалось, что ненависти у Яо Шаньшань будет поболее моего: когда она повернулась, в ее руках оказалась бутылка "Улянъе"[13]13
  Сорт китайской водки крепостью, как правило, 52 гр.


[Закрыть], которую она запросто, как минералку, стала выливать в мой бокал. В душе я уже очень жалела о своих словах, мне даже расхотелось жить, но на лице у меня по-прежнему была улыбка довольного воришки. Мне подумалось: «Блин, если б сразу знала, надо было ему разрешить поцеловать меня, от меня же от этого не убудет, да и прыщи вроде как незаразны...»

Налив почти полбокала, Яо Шаньшань остановилась и посмотрела на меня весёлым взглядом, как будто провоцируя меня. Гу Сяобэй, наконец, повел себя по-человечески, взял мой бокал и, собираясь опрокинуть его, сказал: "Это уже слишком". Яо Шаньшань совсем не обрадовалась такому повороту событий: "Чего слишком? Правила не я придумывала!" Гу Сяобэй смотрел на нее, и в его глазах тоже стали появляться искорки гнева. Мне стало его жаль, я вырвала у него из рук бокал и выпила залпом все содержимое, при этом говоря про себя: "Ну, коза, ей-богу, тебе лучше теперь держаться от меня подальше!"

Когда я поставила бокал на место, я, похоже, уже была пьяна, потому что как иначе объяснить то, что глаза Гу Сяобэя мне показались сверкающими всеми цветами радуги, словно бриллианты.

Вечеринка подходила к концу, народ кучковался по интересам: кто-то пел караоке, кто-то танцевал, а кто-то сидел в углу, подперев подбородок и изображал великого мыслителя.

Я не знаю, во сколько закончился наш ужин, в любом случае, когда мы выходили, судя по звукам, у дядюшки Яня все только начиналось.

Не знаю, во сколько мы вышли, но ветер уже лишился тепла, которое ему давало солнце, и дневной зной уже рассеялся. От всей толпы остались только я, Вэньцзин, а также Гу Сяобэй и Байсун со своими пассиями.

Байсун предложил идти продолжать веселье.

Вэньцзин сразу же оживилась, у этой бестии с приходом вечера настроение сразу улучшается, глаза загораются так, что в них даже заглядывать страшно становится! Я же наоборот падала от усталости, и сказала, что моим старым косточкам пора домой на покой. Вэньцзин посмотрела на меня, как будто я ей пару-другую сотен юаней должна. Яо Шаньшань подбежала и, взяв меня за руку, сказала: "Линь Лань, не волнуйся, иди",– как будто заботясь обо мне. Уж не знаю, может я выпила слишком много или как, но у меня к горлу сразу подкатила тошнота, и я подумала про себя: "Я тебя первый раз вижу, к тому же сама только что глумилась надо мной, как могла, а теперь печешься обо мне, как будто, сто лет знакомы". Я не нашлась что сказать, я решила, что раз уж Яо Шаньшань сегодня решила побыть королевой, то не стоит ей мешать.

6

Две машины неслись по широкой дороге к новым злачным местам.

В машине у меня закружилась голова, и водитель начал застенчиво хихикать, он, видимо, подумал, что меня укачало. Я опустила стекло, чтобы вдохнуть свежего воздуха и сохранить революционную свежесть мыслей. Я посмотрела на сидевшую рядом Яо Шаньшань – она сидела, выпрямившись, словно жена иностранного премьер-министра на торжественном приёме.

У меня отвратительный характер. Я обожаю делать всё наперекор, с детства перечила маме, затем нянечкам в детском саду, потом учителям и, наконец, профессорам. Теперь, вот, пошла наперекор девушке Гу Сяобэя. Как я сожалею, что мне пришлось выпить целый бокал водки, это же сплошной спирт! Не поверю, что Яо Шаньшань что-нибудь могла мне сделать, если бы я отказалась.

Машина опять взмыла на эстакаду, при взгляде сверху все сразу уменьшилось в размерах, внизу в суете ручьями переплетались дорожки света. Голова опять закружилась, а на лице появилась страдальческая гримаса. Водитель, видимо, увидев меня в зеркале опять начал смущенно улыбаться. Я хотела было его успокоить, сказать, что со мной все в порядке, но в результате стоило мне открыть рот, как все те драгоценные яства и кушанья, что подавали сегодня, оказались на полу машины. Было очень досадно – можно сказать, что меня вырвало золотом.

Гу Сяобэй достал носовой платок – голубой с белым, такой же как прежде, я всегда смеялась над ним из-за него, приговаривая, что в наше время скорее живого динозавра встретишь, чем парня с носовым платком, после чего предавалась мыслям в слух о том, как я его заключу в клетку, сделав его экспонатом выставки редких животных. Я же буду стоять рядом в черной юбке и со звучным хлопаньем считать деньги, слюнявя палец, как делают все эти директорши. Гу Сяобэя нисколько не занимали эти мои размышления, как-будто я это кому-то другому говорила, и он не изменял своей привычке.

Я взяла платок и вытерла им рот, и в дурманящем винном смраде я почувствовала аромат тела Гу Сяобэя, исходивший от платка. Раньше я всегда чувствовала этот запах – он был на его плечах, на его одежде, волосах и губах, и по прошествии месяцев я все еще помнила его, помнила так же отчётливо, словно все это было только вчера.

Вэньцзин на переднем сиденье повернулась ко мне, посмотрела на меня, затем на Яо Шаньшань, ее лицо было очень серьезным. "Ничего страшного, Линь Лань, ничего страшного".

В тот момент я чуть не заплакала.

Наша крепость же сидела не шелохнувшись, не изменив своей позе жены премьер-министра, похоже, что перед ее взором обрушится и Тайшань, и даже Гималаи, крепость она есть, крепостью и помрет.

После рвоты мне стало гораздо лучше, я почувствовала небывалый прилив сил. Я была как демон, пробывший десять тысяч лет в заточении и вырвавшийся на свободу.

Вэньцзин увидела, что мне стало лучше, и силы тоже вернулись к ней, как будто наши тела связаны, в глазах заиграл огонек. Водитель тут же стал ее первой жертвой, она затеяла с ним свою привычную трескотню, и уже через три минуты они во всю обсуждали индекс Доу Джонса.

Я не успела моргнуть, как Вэньцзин уже уговорила его дать ей порулить, похоже, она уже уболтала водителя до умопомешательства, причем, в тяжёлой форме, и если бы это было в любом другом месте, я бы и глазом не моргнула, но такие шуточки в машине с тремя пассажирами на эстакаде – это уже было слишком. Слава богу, Вэньцзин осталась в здравом уме и сказала водителю: "Ты же понимаешь, что мы шутим, как я здесь рулить буду, вот сейчас отъедем куда-нибудь в места побезлюдней, там ты мне дашь покататься!"

Мое бедное сердце выдавало под 120 ударов в минуту.

Вдруг вокруг стало ни души, это даже стало напоминать пейзажи из "Ляо Чжая"[14]14
  «Ляо Чжай» – китайский фильм ужасов по мотивам фантастического сборника «Рассказы о чудесах из кабинета Ляо» Пу Сунлина (XVII в.)


[Закрыть]. Вэнь Цзин вновь напомнила о своём желании порулить, однако на этот раз водитель уже был настороже; похоже, он успел немного придти в себя. Он поинтересовался, есть ли у неё права. «Ну всё, это конец»,– подумалось мне. Права Вэньцзин получила ещё давно: в своё время она «задружила» с шофёром отца и всё время приставала к нему с тем, чтобы он поучил её водить машину, и постепенно этот юнец оказался в дьявольских когтях Вэньцзин. Что она только не вытворяла с машиной, иногда она была вся расцарапана так, что напоминала картину Ван Гога, а папин водитель только умилённо улыбался и тратил собственные деньги на ремонт и автоэмали. Вот так у Вэньцзин и появились права.

Вэньцзин возбуждённо, словно невеста перед свадьбой, схватила руль и надавила на педаль газа. Когда я посмотрела на спидометр, на нём уже красовалось трёхзначное число, все начали искать ремни, чтобы пристегнуться, а затем с каменными лицами наблюдать за Вэньцзин, которая, видимо, решила, что она за штурвалом самолёта.

Мы ещё дальше уезжали в пустоши: не то что людей, уже и деревьев видно не было. Я думала, откуда в Пекине такие места взялись, а Вэньцзин, от вида этих пейзажей, похоже, возбудилась ещё больше и стала было подпрыгивать на водительском сиденье: "Линь Лань, неплохо я вожу, да?" Я как можно скорее ответила: "Точно-точно, простым людям далеко до тебя". Конечно, это было совсем не так, но я знаю Вэньцзин, знаю её такой же стервозный, как и у меня, характер. Если бы я сказала, что она плохо водит, то она бы, наверное, выжала из машины ещё километров 30, и тогда наш самолёт уже превратился бы в летающую тарелку. Я посмотрела на Гу Сяобэя, он молчал, опустив голову так, что волосы закрыли его лицо и глаза. Яо Шаньшань по-прежнему оставалась крепостью – вылитая жена премьер-министра в самолёте.

7

Когда наш самолёт уже был готов ко взлёту, вдруг раздался скрежет, машина начала ходить юзом влево-вправо и в конце концов остановилась. Вэньцзин, как будто, не желая мириться с фактом превращения летающей тарелки обратно в машину, продолжала крепко сжимать руль. Шофёр опять впал в ступор и лишь глупо посмеивался.

Сзади подъехала машина, где был Байсун с народом. Выйдя из машины, он поинтересовался, всё ли в порядке.

Народ сначала пытался выяснить, что с машиной, потом Байсун позвонил отцу и сказал: "Пап, у нас машина сломалась".

Когда я открыла глаза, было уже 10 утра, голова болела, как будто по ней били палками, а в желудке было так пусто, что я готова была съесть целую свинью. Ну или хотя бы поросёнка. Я включила телефон и лёжа на кровати думала, где бы мне взять поросёнка. Пока я лёжа пускала слюни, телефон зазвонил – это была Вэйвэй. Я вдруг вспомнила, что договорилась с Вэйвэй сходить сегодня в одно рекламное агентство. Я поспешно приняла вызов и услышала пронзительный, не то как у певицы, не то как у свиньи, которую режут, голос Вэйвэй: "Линь Лань! Ты меня кинула!"

Я сразу стал извиняться, кивая и раскланиваясь, лишь потом сообразив, что Вэйвэй всё равно меня не видит.

Положив трубку, я встала с кровати, быстро накрасилась и уложила волосы, вышла на улицу и взяла машину до "Яньша"[15]15
  Крупный торговый центр в Пекине.


[Закрыть]. Сев в машину я сказала водителю, чтобы он ехал быстро – как самолёт. Таксист повернулся и посмотрел на меня с таким выражением лица, как будто перед ним сидела говорящая жаба.

В машине я опять уснула – как я уже сказала, у меня нет хобби, кроме сна и кино, в такси кино не посмотришь, так что я решила поспать.

Когда вчера приехал папа Байсуна, шёл уже третий час ночи, впрочем, мы уже к тому времени нагулялись, и все разъехались по домам. Гу Сяобэй с Байсуном проводили своих голубок. Скромница Жасминчик по-прежнему изображала из себя саму невинность, а Байсун смотрел на неё с придыханием. Яо Шаньшань оставалась крепостью, Гу Сяобэй стоял рядом с ней, опустив голову, словно искал упавший бумажник. Затем он поднял голову и сказал, что проводит её. Яо Шаньшань, улыбнувшись, соласилась. Яо Шаньшань действительно красива: красные губы, белые зубы, четкие брови и ясные глаза; девочки, про которых обычно говорят, что они "ничего", рядом с ней смотрелись бы просто чушками. При виде её улыбки даже у меня кровь начинала двигаться быстрее. Так что Гу Сяобэю на этот раз действительно попалась мышиная королева.

После того как Яо Шаньшань села в машину, Гу Сяобэй обернулся и сказал: "Линь Лань, тебе стоит задуматься над своим характером, не изменишься – сама же потом страдать будешь".

Я смотрела на Гу Сяобэя: его интонация была очень серьёзной, однако в его глаза играли густыми нежными красками – такими же нежными, как его волосы после душа, точь в точь, как когда мы встречались. Хотя что за глупости, он же теперь парень Мисс университета, настоящий рыцарь прелестного цветка. Я сегодня точно выпила лишнего.

Вэньцзин ещё была одурманена вождением летающей тарелки, стояла, размахивая руками и пританцовывая. Я села в машину отца Байсуна и сразу уснула, поскольку знала, что дядюшка Янь попросит водителя отвезти меня домой.

Дома мама спросила меня: "Как погуляла?" "Отлично, просто супер". Мама взглянула на меня и утвердительно сказала: "Значит плохо". Мама считает, что я хорошо погуляла, если я ей беспрестанно рассказываю, что сегодня делала, в какую минуту и секунду, сколько раз ходила в туалет, сколько выпила глотков воды, кто у нас полный козёл, а кто офигенный чувак. А если я молчу и не прыгаю от счастья, то значит всё плохо. "Нет, я отлично погуляла".

Я зашла в ванную, включила нагреватель, вода с бульканьем полилась. Я села на корточки и заплакала, сначала тихонько, как воришка, боясь, что мама услышит, а потом открыла кран на полную и громко зарыдала. Плача, я взглянула на льющуюся воду, и подумала, сколько же нам за эту воду набежит, после чего зарыдала ещё горестнее.

8

Когда я подъехала к кафе, в котором мы договорились встретиться, Вэйвэй уже стояла у входа – её лицо казалось серым, как скала. За ней стоял хозяин кафе с лицом грустным, как будто ему кто-то двести юаней не вернул. Он, наверное, думал, кто же поставил ему у входа этого Кинг-Конга в женском обличье, он же так всех клиентов лишится. Я решила спасти беднягу, забрав Кинг-Конга с собой.

Вэйвэй всё с тем же каменным лицом повезла меня на своей "Хонде" в одно рекламное агентство – и я опять ощутила себя в самолёте. За десять с небольшим часов я в Пекине три раза слетала на самолёте – не правда ли семимильными шагами идёт модернизация страны?

Вэйвэй проговорила сквозь зубы: "Линь Лань, ты когда нибудь сдохнешь на кровати, если так спать будешь!"

Её слова меня сразу развеселили: уж лучше точно умереть на кровати, чем стоя или на бегу, тоже мне придумала! Я не ответила Вэйвэй, лишь посмотрела на неё с улыбкой Моны Лизы – я ж всё-таки из интеллигентной семьи, а интеллигентный человек даже убивать должен интеллигентно.

Посмотрев на меня, Вэйвэй сначала застыла на несколько секунд, а потом рассмеялась: "Линь Лань, ты просто чудовище!" Похоже она поняла меня.

Услышав, что она больше не сердится, я начала своё повествование о том, как мы вчера угодили в лапы к Жасминчику и Крепости, всё больше развеивая обиду Вэйвэй и смывая свою вину. Когда я стала рассказывать о новой подружке Гу Сяобэя, лицо Вэйвэй опять почернело, а когда я дошла до того, как я лихо опрокинула стакан с той бормотухой, Вэйвэй резко нажала на тормоз, я со свистом полетела вперёд и со звоном ударилась о лобовое стекло, но, самое интересное, даже во время своего полёта я продолжала в голове пересчитывать все грехи нашей Крепости – неплохо, правда?

Не стоит винить Вэйвэй в том, что она так отреагировала: мы с ней с детства вместе, она всегда была для меня как старшая сестра. Она считала, что мы с Гу Сяобэем были обречены на то, чтобы рука об руку пойти в церковь, а потом рука об руку лечь в гроб, а после смерти на надгробной плите будет написано: "Только Бог разлучит нас". Раньше каждый раз, когда ко мне подходил какой-нибудь красавчик и заводил разговор, она тут же с серьёзным лицом говорила: "Линь Лань уже замужем",– всех в момент как ветром сдувало. А я ей всегда отвечала: "Если я ещё раз из-за тебя упущу возможность сходить налево, тебе конец!" А Гу Сяобэй стоял рядом, смотрел на меня ласковым взглядом и мило улыбался. Но Вэйвэй не боялась, что ей от меня может не поздоровиться, а может она знала, что мне это не по зубам, в любом случае, она продолжала также ревностно оберегать мою верность. Если бы китайская сборная так же могла пинать по мячу, как Вэйвэй одного за другим отфутболивала кавалеров, то, гляди, и бразильцев бы без проблем сделала.

Так что поворот налево для меня был запрещён, и наш с Гу Сяобэем счастливый поезд продолжал своё движение к светлому завтра...

Остановив машину, Вэйвэй сказала: "Да как ты позволяешь Гу Сяобэю так над тобой издеваться?"

Я молчала, держась за голову – голова ещё болела после удара, а Вэйвэй подумала, что я переживаю, и серьёзным голосом произнесла: "Ничего страшного, Линь Лань, ничего страшного". Точь в точь как Вэньцзин, подумалось мне,– две горячие девочки с характером Кинг-Конга, если вдруг изредка и проявят нежность, то так, что и лошадь испугается. И я испугалась, да так, что слёзы на глаза наворачиваться стали.