Текст книги "Благослови зверей и детей"

Автор книги: Глендон Свортаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

13

Они все еще копошились.

Еще минуту они, сдерживая тошноту, барахтались в массе грязи и крови, пытаясь помочь ослабевшему Гуденау. Наконец, волоча его за руку, они выползли на сухой песок, поставили Гуденау на ноги и от площадки побрели к маленькому прудику – там, поднимая брызги, они отмыли руки и, черпая воду горстями, смыли грязь со щек и соскребли ее с коленей и локтей.

Они с минуту посидели. С рук и с лиц стекала вода. На ранчо, на автостоянке и в палатках было тихо. Стрелки отсыпались перед завтрашним днем. Из глубины заповедника донесся жутковатый реквием, и они покрылись мурашками. Это раздирали душу воем койоты.

Коттон повел их по огороженному проходу, тому самому, по которому гнали из загонов животных, но шел медленно, почти неохотно. Был уже четвертый час ночи.

Ясного плана у писунов не было – только простая цель: любым путем вызволить из загона тридцать бизонов, обреченных умереть на следующее утро. Дело, однако, было в том, что они лишь смутно представляли себе эти загоны. Писунам они представлялись чем-то вроде корраля, в котором достаточно просто открыть ворота. Но это совсем другие ворота, поняли они, подойдя к загону. Через эти ворота бизонов просто выпускают на площадку для отстрела, чтобы там их прикончить. Должны быть еще ворота на противоположной стороне: туда загоняют бизонов перед началом охоты. Если их открыть, бизоны окажутся на воле, разбегутся по заповеднику, и это спасет их от казни на целых два года. Теперь они стали понимать, что найти эти ворота и выпустить узников на волю не проще, чем сыграть в хоккей на том свете.

Они пошли вдоль ограды. И вдруг окаменели. Оки услышали, учуяли рядом огромных зверей.

Было совсем темно. В щели забора ничего не было видно. Но они услышали фырканье и топот, в их ноздри ударил горький, дикий и первобытный запах, и внезапно, сопя и топоча, к ним приблизилось огромное, не меньше динозавра, существо: горячее дыхание пахнуло им в лицо, и они отпрянули, обдирая кожу на локтях, роняя свой рогатый талисман и цепляясь о землю прикладом винтовки. К забору кинулся один из быков.

Они осмотрели ограду. Высотой в восемь футов, она состояла из бревенчатых перекладин толщиной с железнодорожную шпалу, привинченных к столбам около фута в диаметре. Иначе, очевидно, нельзя было удержать пленников. С этой стороны ворот не было.

Они завернули за угол. Сюда, на пастбище, прямоугольник загона выходил своим основанием. Они прошли мимо грузовика с надписью и эмблемой на борту, рядом лежало прессованное сено. Коттон сказал, что теперь разговаривать можно, только негромко – ранчо и славные охотнички уже довольно далеко. Впрочем, так можно всю ночь прошататься – он влезет наверх и посмотрит.

Забравшись на третью снизу перекладину, он дождался, пока немного разойдутся облака,. и махнул остальным. Они залезли вслед за ним, привстали на цыпочки и вгляделись в то, что сперва показалось им лабиринтом. Когда глаза привыкли к темноте, они увидели, что ограниченный оградой прямоугольник разделен внутренними стенками на четыре квадрата, а бизоны как будто бы находятся в дальнем правом отсеке, выходящем к воротам и проходу, который ведет на площадку для отстрела. Поверх внутренних перегородок, сбитых из таких же тяжелых бревен, на высоте восьми футов были настелены для прохода узкие доски. Писуны спрыгнули на землю.

– Проклятье! – сказал Коттон. – Не думал я, что мы наткнемся на такую махину. Жаль, что вчера мы не подошли поближе и не посмотрели.

– Мы же не знали, что сюда вернемся! – ответили они хором.

– Ладно. Надо найти ворота и сообразить, что делать дальше. Придется кому-то пройти поверху по этим доскам.

Остальные запаниковали:

– Только не я!

– Еще упадешь!

– Они мигом затопчут!

– Я высоты боюсь! Коттон вздохнул:

– Трусы несчастные. Ладно, я сам.

– Нет, – вмешался Гуденау, – ты и так много сделал. И Тефт тоже. Так будет нечестно.

Шеккер влез с одной из своих вечных шуточек:

– Может, войдешь к бизонам, как тореадор?

Он накинул на руку воображаемый плащ и притопнул ногой:

– Торо! А ну-ка, торо! Тут они на тебя поднапрут, а ты откроешь ворота и…

– В крематорий его! – набросились все на Шеккера.

– Придумал! – оживился Лалли-1. – Бросим жребий. Кто вытянет самую короткую соломинку, тому и идти. Сейчас я соломы надергаю.

Он убежал, притащил соломинки и, прежде чем кто-нибудь успел задуматься над его предложением, принялся раскладывать их по длине.

– Пусть только Коттон соломинки держит, – заявил Тефт. – Ты жухать будешь.

– Не буду!

– Даже когда я на стуле стою, у меня голова ужас как кружится, – канючил Гуденау.

– Темно, ни черта не видно, – сказал Коттон. – Ребята, а где Лалли-2?

Они поглядели по сторонам. Вечно приходится искать этого вонючку – то под койкой, то в лесу!

– Стой! – взмахнул рукой Коттон.

Одним прыжком он взлетел на третью перекладину. Остальные, покидав соломинки, последовали за ним.

А Лалли-2, уже вне пределов досягаемости, полз на карачках по узкой доске к центру загона. И это для него было до того серьезно, что он даже подушечку с собой не прихватил. Летний лагерь брал лошадей напрокат в одном пансионате около Финикса: зимой там держали лошадок для пижонов-постояльцев, а летом стремились пристроить их в место попрохладнее. В большинстве своем это были ленивые животные, которых приходилось хорошенько стегать, чтобы с рыси они перешли в галоп. Лалли-2 панически боялся отданной в его распоряжение немолодой кобылы по кличке Шеба. Он наотрез отказался ездить на ней и даже садиться в седло. Однажды вечером, в первые дни их жизни в лагере, Коттон не мог найти Лалли-2, отправился на розыски и обнаружил его у ограды коралля беседующим с Шебой. «Ты мама-лошадь? – спрашивал Лалли-2. – У тебя есть детки?» Потом он перелез через ограду, подошел к кобыле, обнял ее за шею и зашептал: «Шеба, знаешь, куда я ухожу спать дома? В сауну. Там, под каменкой, живет народец – бубуки. Сотни бубук выходят ко мне и со мной спят». Лошадь фыркнула и ткнулась носом в его пижаму. «Когда у тебя рождались детки, – спросил Лалли-2, – ты оставалась с ними или бросала их одних и убегала на волю?* Коттон принес из сарая уздечку, помог мальчику забраться в седло и поводил лошадь по кругу. На следующий день Лалли-2 ездил сам. После этого он почти не слезал с лошади. Он шептал что хотел на ухо старой кляче, а она уж старалась для него, как цирковая. В лагере они завоевали первое место на родео.

Ухватившись за столб и подтянувшись, Коттон полез наверх. Как он и думал, за ним последовали остальные. Стоит дать им пример, и они на все готовы. Лалли-2, кстати, оказался не таким уж бесстрашным. Он остановился на полпути и ждал их.

Леса были сделаны из пары сбитых вместе узких досок, приколоченных поверх внутренней стенки, разделявшей прямоугольник пополам. В темноте доски казались уж совсем узенькими, как ученическая линейка, а перегородка – высокой, как небоскреб. И писуны поползли гуськом, как разведвзвод, – мальчишки из Кенилуорта и Рокки-Ривер, из Мамаронека и с 64-й улицы в Нью-Йорке, из Шейкер-Хайтс и Кенилуорта. Устройство загона постепенно становилось понятнее. Четыре квадрата, четыре больших отсека, в которых должно было размещаться во время клеймения все стадо, нужны были, чтобы разбить поголовье на удобные группы и отсечь от него особей, предназначенных для вакцинации. Бизонов поодиночке можно было загонять в маленький ромбовидный загончик посредине большого прямоугольника, а оттуда – в железную клетку, в которую бизон попадал, как в ловушку; там животное фиксировали, пока ветеринар делал укол. К счастью, доски по необходимости были настелены поверх всех внутренних загородок и ворот, ибо ни один нормальный человек не рискнул бы просто войти в загон.

Когда писуны достигли середины загона-клетки, ветер разорвал облачную пелену и ползший впереди Лалли-2 замер. Поскольку остальным ничего не было видно, они, держа друг друга за руки и балансируя, поднялись на ноги и выглянули у него из-за спины. Тут Лалли-2 ахнул. Перед ними во всем своем великолепии стояли бизоны.

Бизон – самое крупное и самое грозное животное, на которое когда-либо охотились на Американском континенте. Бизон достигает шести футов в холке – и это не считая горба, имеет более девяти футов от головы до хвоста и весит от 2 тысяч до 2600 фунтов, а самка – всего на несколько сот фунтов меньше. Тело бизона от мощной груди, головы и горба сужается вдоль спины, так что изящный кострец опирается на тонкие лодыжки и небольшие копытца задних ног. Пучки шерсти висят у него под мордой, на шее, на ногах и на хвосте. Даже в тусклом лунном свете изогнутые, словно резные рога бизонов посверкивали, под гладкими шкурами перекатывались мышцы, а в глазах прыгали огненные искры. И они были сами не свои. В нормальной обстановке человек может сообразить, чего ждать от бизона, но поведение этих животных, угнанных с обычного пастбища, лишенных привычной свободы, известной им с рождения, отрезанных от стада, уже три дня живущих без воды и пищи, раздраженных незнакомыми звуками и запахами, – их поведение было непредсказуемым.

Например, прежде они никогда не занимались тем, чем теперь. В старые времена одним из самых замечательных зрелищ в весенних прериях были круглые проплешины с целиком вытоптанной травой. «Ведьмины следы», называли их первопоселенцы, не зная, чья это работа. А оставлял такие круги бизон, ходивший кругами вокруг самок и детенышей и оберегавший их от волчьих стай. И вот теперь, учуяв запах человека, их нынешнего смертельного врага, втянув раздувающимися ноздрями этот запах, который впервые стал означать для них смерть, быки, составлявшие половину стада, выступили вперед и загородили коров, фыркая, топая копытами и наклонив головы, чтобы поддеть на рога любого обидчика.

Но обижать их никто не собирался. Напротив. Там, наверху, шестеро мальчишек, вцепившись друг в друга, задрожали при виде бизонов. Писуны в испуге развернулись и поскорее отползли назад к середине загона. Там, свесив ноги, они уселись рядком, как птицы на ветке, и попытались переварить увиденное. Их подавляла тяжесть предстоящего дела. Чтобы освободить стадо, надо сначала провести его через фиксирующую клетку, потом – через большой загон. Для этого надо открыть ворота: одни между загоном, где сейчас находятся бизоны, и фиксирующей клеткой, вторые – между клеткой и большим загоном, третьи – в наружной ограде, откуда стадо вырвется на волю. И через эти ворота им предстоит прогнать криками или уговорами огромных, в тонну весом, зверюг, злобных, как черт, и издерганных, как они сами.

Нащупав под носом корочку засохшей крови, Коттон содрал ее, не переставая размышлять. Потом сказал, что дело не такое трудное, как может показаться. Вот что нужно сделать. Вторые и третьи ворота они преспокойно откроют прямо сейчас – тут проблем не будет. Он, Коттон, останется здесь, над клеткой, у ворот № 1. Остальные вылезут, тем же путем, каким пришли, завернут за угол и подойдут к тому отсеку, где находится стадо. Это привлечет бизонов к ним и отвлечет их от Коттона. Тогда Коттон спрыгнет вниз, откроет ведущие в клетку ворота № 1, заберется обратно, и, когда все будет готово, остальные залезут на ограду под носом у стада и все, как один, начнут – но только не орать, а размахивать шляпами и стучать по перекладинам. Тогда стадо промчится мимо Коттона и проскочит одни ворота за другими.

– Ясно? – спросил Коттон. – Усекли?

Он понимал, что они застыли от ужаса.

– Так вот, – решительно продолжал он, – ты, Тефт, по дороге откроешь ворота № 2 и № 3. И Бога ради, когда окажетесь на месте, а я спрыгну вниз, чтобы открыть эти ворота, дайте мне время залезть обратно, а уж потом поднимайтесь сами. И помните: для этого мы здесь. Ладно, начали.

Никто не шевельнулся. Коттон уже пришел в отчаяние, но тут Лалли-1, от которого этого никак нельзя было ожидать, Лалли-1, испугавшийся не бизонов, а того, что его брат станет героем дня, встал на четвереньки и пополз, а за ним тронулись остальные.

Коттон смотрел им вслед. С этой компанией никогда не угадаешь, как повернется дело. Они не лучше бизонов. Он следил взглядом, как Тефт спрыгнул вниз, открыл ворота № 2 на противоположной стороне клетки, как он снова влез наверх, дополз до наружной ограды и открыл ворота № 3. Потом все пятеро исчезли во тьме.

Коттон прикинул, сколько времени им нужно, чтобы обойти загон. Спешить они не станут, тут он не сомневался – потащатся, поджав хвосты. Потом Коттон заметил, что стадо задвигалось. Он привстал, почти ничего не видя, но чувствуя, что происходит что-то. Ему показалось, что бизоны зашевелились и повернулись мордами к наружной ограде. Коттон услышал фырканье и топот. Густые облака не давали разглядеть, пришли ли писуны на место, – должно быть, пришли и готовятся к штурму стены: это и привлекло внимание стада. Коттон натянул под подбородок завязку подшлемника. Хотел помолиться, но во рту пересохло.

Он сиганул вниз. Ворота были заперты на цепь и засов. Едва коснувшись подошвами грязной земли, он схватился за цепь, выдернул засов и, ухватясь за перекладину, настежь распахнул ворота; потом без промедления бросился к ограде, цепляясь руками и ногами, в едином порыве взмыл наверх, пока бизоны не успели поддеть его на рога.

Далее события развернулись столь стремительно, что Коттон едва не свалился вниз. Как ему показалось, под наружной оградой замелькали шляпы. Потом послышался чудовищный топот и гул, шляпы исчезли, раздался треск, в воздух взлетели щепки, и Коттон успел подумать: «О Боже, они пробили наружную ограду…» Затем внизу, под ним, бизон и две самки попытались протиснуться через открытые им ворота, клетка заходила ходуном, Коттон упал ничком, вцепившись пальцами в доски, а осатаневшие бизоны проскочили через ворота № 2 в большой загон и, вместо того чтобы бежать к воротам № 3 и поставить на этом точку, описали круг и рванулись обратно в тот отсек, из которого выскочили и где оставалось остальное стадо.

Будь его воля, Коттон бы в голос выматерился. Будь он плаксой, он бы запрудил весь загон соленой водицей разочарования. Но вместо этого он спрыгнул вниз и – черт с ней, с опасностью! – закрыл ворота № 2, вышел через ворота № 3, миновал грузовик и прессованное сено, отдуваясь, завернул за угол и двинулся вдоль наружной ограды, повторяя про себя: «Не дай Бог! Не дай Бог, если бизоны прошибли стенку, когда на ней сидели ребята… Это моих рук дело! Я убийца. Они погибли – все до одного…»

14

Коттон наткнулся на них у огороженного прохода. Все были целы.

Но они снова раскисли. Приткнувшись у забора, они приникли к столбам, как к друзьям детства, и, заикаясь, сообщили Коттону, что все бизонье стадо бросилось на ограду и чуть не своротило ее, когда они сидели наверху, а Коттон с облегчением оперся о перекладину, снял каску и рукавом вытер пот со лба.

– Где моя подушечка? – ныл Лалли-2.

– Я ноги стер! – сокрушался Гуденау.

– Почему мы назад не повернули? – канючил Лалли-1. – Мы бы уже давно во Флагстаффе были, если бы не мой драгоценный братец.

– Не забывай о братьях наших меньших! – изрек Шеккер.

– Трах! Шмяк! – в восторге вспоминал Тефт. – Как они врежутся в забор… трах-тах-тах!

– Заткнитесь, – с отвращением произнес Коттон. – Надо пораскинуть мозгами.

Он прислушался. В загоне все еще колобродили бизоны – хорошо, что на шум не повыскакивали из палаток и автоприцепов аризонские охотники! А еще он прислушался к писунам: они жаловались, что транзисторы включить нельзя, что сил нет, ну никаких, и что с самого начала ясно было – только психи могут за такое дело взяться. Судя по всему, писуны опять были готовы расклеиться. Дурацкий повод всегда найдется: то птица из кустов вылетит, то полицейская машина из-за угла выскочит, то бензин кончится, а теперь вот их согнали с забора несколько эмоционально неуравновешенных бизонов. Были бы писуны нормальными американскими мальчишками, которые любят кукурузные хлопья и брызгаются дезодорантом, Коттон бы их живо привел в чувство – да они не такие. Они мысленно все еще там, на заборе, шляпами размахивают. А озверевшие бизоны все еще кидаются на них. Нужен был план, и поскорее. Но сперва стоило применить испытанное средство.

– А ну, пальчик за пальчик, – сказал Коттон. – Живо!

Они заколебались.

– Ну, живо же! – настаивал на своем Коттон.

Он прислонился к столбу, вытянул руки, а они медленно, неуверенно приблизились к нему, образовали магическое кольцо и замкнули круг, опустив головы.

Закрыли глаза.

Обнявшись, нежно потыкались друг в друга носами, пальцами коснулись лиц.

Прошла минута, другая. Глухие, немые, слепые, но объединенные надеждой и страхом, укутанные в теплый мех человечности, они стерегли то, что создали вместе за это лето.

И средство снова сработало. Даже подступить к ним волчья стая не посмела!

Коттон открыл глаза.

– Вот что, парни, – сказал он, – попробуем по новой.

Кольцо разомкнулось – как им хотелось, чтобы оно помогло!

– А почему бы и нет? Сейчас почти утро, и без машины мы все равно попадемся. В тот раз ведь все почти получилось – хотите верьте, хотите нет. Когда я открыл ворота, три бизона проскочили в другой отсек, но потрясены они были не меньше нашего и вернулись назад. От нас требуется одно: без шума поднять все стадо, чтобы оно бросилось бежать и уже не останавливалось. И я знаю, как этого добиться.

Вот что они сделают, объяснил Коттон: кто-то встанет на пост у ворот № 1, кто-то – у ворот № 2. Ворота № 3, ведущие наружу, останутся открытыми. Когда стадо минует ворота № 1 и № 2, те двое спрыгнут вниз и закроют их, чтобы ни один бизон не повернул назад. Тогда стадо в суматохе конечно же двинется в единственно возможном направлении – к последним воротам.

– Кто будет дежурить у ворот? – перебил Коттона Гуденау.

– Я и Тефт.

– Нет, это нечестно, – опять вспомнил о справедливости Гуденау. – Дежурить будем мы с Шеккером. А то от нас никакой пользы. Меня просто стошнило, а из-за Шеккера мы сунулись в закусочную в Флагстаффе. Теперь наша очередь сделать что-нибудь стоящее.

Обеими руками вонзив себе в грудь воображаемый кинжал, Шеккер изрек:

– Сражен наповал!

Коттон побарабанил пальцами по каске.

– Ладно, поступайте как знаете. Вот как мы спугнем бизонов. Опять влезем вчетвером на стену, все вместе, как в тот раз, только теперь будем светить в них фонариками, а еще – пошвыряем в них шляпы и транзисторы. И тогда они рванут, вот увидите.

– А транзисторы зачем? – забеспокоились остальные. – С какой стати ими бросаться?

– А что же еще бросать? – голос Коттона зазвучал жестче. – Мы все сознаем, что это не детские игры. Это наш последний шанс испытать себя. Понять, чего же мы добились за лето. Так давайте проверим! Гуденау и Шеккер, отдайте нам ваши транзисторы и шляпы, и вперед. Когда мы зажжем фонарики, вы приступите к делу. А пока мы здесь подождем, чтобы вы успели залезть на клетку и приготовиться. Вот так-то, парни. Счастливо вам. И нам.

Шеккер и Гуденау сдали свои фонарики, транзисторы, индейскую повязку и кепочку для гольфа и в задумчивости двинулись вдоль ограды. Коттон заставил свою тройку – Тефта и братьев Лалли – разложить все по карманам, чтобы удобно было бросать сначала фонарики, потом транзисторы, потом шляпы. По его сигналу, сказал Коттон, забираемся на ограду, примерно до третьей перекладины, одной рукой держимся, другой бросаем. И все будет нормально, заключил он, все будет как надо.

Они ждали. По ту сторону ограды фыркали, топтались и тоже ждали бизоны. Коттон отмерял время по бегу низких облаков, то застилавших, то открывавших слабо мерцающую звездочку.

Их презирали – они презирали в ответ. Их отвергли – они объединились. Они не звонили домой, преодолев себя. Они привыкли называть друг друга по фамилиям.

Не будучи прирожденным вожаком, Коттон завоевал себе авторитет игрой в «настоящего мужчину» – бритьем, курением, бутылочкой виски и армейской бляхой – и теперь держался за свой авторитет зубами и когтями. Если надо было вступить в драку с чужаком, он не уклонялся и, хотя бывал бит мальчишками постарше, переносил свои синяки со стоицизмом краснокожего. У себя в отряде он был и другом, и вожатым, и служакой-сержантом: то по-отечески увещевал свою команду, то поднимал ее на смех. Чудаки и недоделки, по-коровьи сидящие в седле, загоняющие пули в молоко, попусту машущие бейсбольной битой, писуны к концу первого месяца в лагере, то есть на середине срока, в некотором смысле преодолели невротический пик. Ночная поездка в кино позволила им сбросить напряжение и почувствовать себя много увереннее. А предпринятый ими второй набег, удививший весь лагерь, заставил их уважать.

Набег был задуман Коттоном и превосходно осуществлен. Поздно ночью они открыли ворота корраля, лошадей отвели в сосны, а сами побежали в лагерь с криками: «Лошади сорвались! Лошади сорвались!» Повсюду зажегся свет, мальчишки и вожатые, чертыхаясь, выскочили на улицу и рассыпались по лагерю в поисках лошадей, пока те не ускакали в Калифорнию. Поскольку лошади уже один раз убегали, когда кто-то неплотно закрыл ворота корраля, никто ничего не заподозрил. Держась поближе друг к другу, писуны вернулись в опустевший лагерь. Из брошенных без присмотра домиков они одну за другой вытащили головы бизона, пумы, медведя, рыси и антилопы и разложили их в ряд на площадке. Тефт привнес в их торжество мрачноватый элемент. Велев им минутку обождать, он сбегал в тир, принес винтовку с патронами и, встав перед рядом голов, засадил в каждую по пуле, пробив дырку между глаз. После этого писуны сразу разбежались и, смешавшись с другими мальчишками в сосняке, рыскали вместе со всеми, пока поиски не завершились и лошадей не загнали в корраль.

Обнаружив, что стряслось в их отсутствие, мальчишки во второй раз повыскакивали из своих домиков. Апачи, сиу, команчи, шайены, навахо – все пришли в бешенство. Это, конечно, была работа писунов. Они разве могут не сподличать? Послышались призывы к мести, кто-то предложил запереть негодяев до утра в отхожее место. Так им, вонючкам, и надо. Нечего жулить. Но начальник лагеря осадил разъяренную толпу, а обвиняемых отвел в столовую и там учинил им допрос. Они ни в чем не признались. Сидели, набычившись, и помалкивали. Коттон насупился. Шеккер грыз ногти. Тефт ухмылялся. Гуденау вертелся. Лалли-1 сжимал кулаки. А Лалли-2 держал во рту палец.

Под конец начальник лагеря не выдержал и сказал им, что их лечить надо. Им место не здесь, а он сам не знает где – только не в летнем лагере для нормальных мальчиков, у которых в здоровом теле здоровый дух. Он бы их выгнал на все четыре стороны, но остался всего месяц и не хочется огорчать их родителей, которые заслуживают отдыха и уж конечно рады были сбыть их с рук. Поэтому пусть остаются, но при одном условии. Еще один такой хулиганский выверт, и он сажает их на ближайший самолет до Финикса. Что потрясло весь лагерь, так это простреленные головы. Была в этом какая-то ненормальность, сознательная враждебность. Такой поступок, перешептывались между собой старшие вожатые, свидетельство параноидального развития личности. По-прежнему презираемые, даже ненавидимые другими мальчишками, психи из отряда Коттона избавились, однако, от издевательств и насмешек. Их побаивались, хотя вслух в этом не признавались: почем знать, как они еще могут насолить. С ними не угадаешь.

На этом набеги прекратились. Они перестали быть игрой. Приобрели новый смысл. На оружейный склад повесили замок. По субботам на линейке писунам больше не вручали ночной горшок. Они всюду таскали его с собой, как почетный приз.

В темноте Коттон подтолкнул Тефта и братьев Лалли.

– Пора! – шепнул он. – Не забудьте: сперва фонарики, потом транзисторы, потом шляпы… и не шуметь!

Лалли-2 извлек палец изо рта:

– Коттон, а Коттон!

– Что?

– А вдруг они, бизоны то есть, кинутся на нас, а совсем не туда, куда надо?

– Не кинутся, – ответил Коттон. Обещаю. И бросай как следует… как будто это не фонарики, а гранаты… Ну, вперед!

Два прыжка к ограде, первая перекладина, вторая, третья, и вот их головы показались наверху, над стадом – Коттон с Тефтом по бокам, братья Лалли посредине. Прошлое встретилось с будущим. На одно жуткое мгновение на них нахлынул острый запах и отчаяние, наполнявшие загон, и тут фонарики вспыхнули, за ограду полетело шесть желтых факелов, за ними – пять транзисторов, а потом – неразбериха из индейских бусин, пластмассы и фетра, и все это посыпалось на бизоньи горбы и рога; черные тени попятились, тяжелая туша навалилась на бревенчатую ограду, копыта застучали, как набирающий скорость локомотив, и стадо понеслось.

Они спрыгнули на землю, очертя голову побежали вдоль загона, а там, внутри, трещали бревна и скрипели болты – это стадо протискивалось через центральную клетку. Когда они завернули за угол, наступила оглушающая тишина. Задохнувшись, они перешли на шаг. Гуденау и Шеккер ждали их и указывали пальцами в темноту.

Измученные, грязные, все шестеро стояли с обнаженными головами. Они совершили больше, чем могли вообразить. Их трясло. Ноги гудели песенным гудом. Сердца стучали, отбивая стихотворный ритм. Из онемевших кончиков пальцев вылетали на волю их души. Ибо при свете заходящей луны, вприпрыжку, играя и взбрыкивая, выбежал из ворот на свободу бизон.