Текст книги "Город "Ё""

Автор книги: Глеб Шульпяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Глеб Шульпяков
Город «Ё»

Десять дней в Гималаях

День первый, Дели

– А что это за история с сальными патронами?

– Дело в том, что английская винтовка Энфилда заряжалась патронами, обмотанными сальной бумагой. В процессе зарядки эту обмотку сипай скусывал, буквально – такова была технология. И часть сала неизбежно попадала ему в рот. Что для мусульманина и индуиста, как вы понимаете, немыслимое кощунство. Никто ведь не знал, чье это сало…

– Хорошо, а чью сторону во время восстания сипаев заняли сикхи?

– Считается, что с приходом англичан начался массовый переход индусов в ислам. Что объяснимо, ведь вынести гнет собственных каст плюс притязания колонизаторов стало для простых индусов физически невозможным. В исламе же тебе гарантировалась минимальная социальная защита. А сикхизм – изначально – был в оппозиции и исламу, и индуизму. Мусульмане их ненавидели, разумеется. А вот индуисты, наоборот, относились лояльно. Это вообще особенность их бытовой философии. В индуизме считается, что, сколько ни гуляй по религиям, рано или поздно вернешься в общину. И вот сикхи из Пенджаба поддерживают англичан. В ответ англичане помогают сикхам задавить соседей, афганские племена – «чеченов» северного Пенджаба.

– Но ведь были еще и джайны.

– Как вы знаете, основой философии этой секты была идея святости всего живого, ахисма – если начинать издалека (а в Индии любой разговор начинается издалека). Поэтому профессии, связанные с кровопролитием – скотовод, повар, кожевенник, воин, – последователям этого учения были заказаны. Что делать? Как заработать на жизнь? И они занялись сугубо бескровными, абстрактными вещами – торговлей и науками. Быстро разбогатели, стали денежными мешками Индии. И до сих пор ими являются, кстати – наряду с парсами. Само собой, англичане сильно мешали делать им капитал, были прямыми конкурентами. Отсюда и субсидии на восстание сипаев. Ну и французы – помните капитана Немо?

– Я помню «Знак четырех». Но вернемся к джайнам…

День второй, Дели – Агра

Он пришел убить меня, однако в схватке победил я, и теперь, чтобы никто не заподозрил должен исчезнуть. Но труп! И я решаю, что надо вернуться, спрятать его. …В доме никого, тихо. Я поднимаюсь, достаю ключ – но дверь оказывается незапертой. В комнате стоит женщина. Ее силуэт красиво прочерчен на фоне окна, и несколько секунд я любуюсь им, забыв обо всем на свете. Наконец она поворачивает голову, но против света лица не видно. Смотрит на меня, потом снова на труп, лежащий в луже крови. Я разворачиваюсь и спускаюсь вниз, на улицу. Бежать! Исчезнуть!

Я просыпаюсь, вокруг все еще Дели. Выехать из города невозможно, пригороды из лачуг растянулись на десятки километров и просто перетекают один в другой. Дорога – две полосы, идеальное покрытие, но набрать скорость можно только на участках между деревнями, коротких. С началом жилой зоны трасса превращается в базарную площадь. Повседневная жизнь выплескивается на проезжую часть с обочины. Когда священные животные – решают сменить диспозицию и флегматично, нога за ногу, переходят дорогу, образуется беспросветный затор.

Который рассасывается так же внезапно, как и образовался.

Левая полоса – мир гужевого транспорта. Повозки, запряженные: лошадьми, ослами, быками и даже верблюдами, которые тащат коляски, высоко вскинув свирепо оскаленные морды. Совсем по обочине прет сельскохозяйственная техника.

Наша, правая полоса забита мелкими таратайками с курами, междугородными автобусами и дальнобойщиками. Дороги Индии отличаются от южноазиатских именно грузовиками и автобусами – в Лаосе или Камбодже перевозить нечего, крупное производство отсутствует, а народ путешествует мало. А тут на дороге фур много, как на питерской трассе. Все они что-то везут, тащат – вихляя колесами на вывихнутых осях. Тюки баснословных размеров свисают по сторонам, как тесто из кастрюли. То, что творится на дороге по бокам и сзади, водителю грузовика не видно. Поэтому на кузове у него надпись: «Please Horn» – «Сигнальте!». И мы без конца сигналим.

Легковые гудят друг другу тоже. Боковых зеркал у них нет – или закрыты, потому что в потоке такой плотности раскрывать их бессмысленно, вырвут. Водителю помогают пассажиры, которых в иную повозку набивается до десяти человек. Народ бурно озирает и обсуждает ситуацию на дороге. Ассистирует жестами и криками. Хотя что можно расслышать в таком грохоте?

С обочины в гущу машин выскакивает мальчишка, под мышкой у него бутылки с водой. Это мобильный торговец, продавец прохладительных напитков. Его искусство заключается в том, чтобы отоварить на ходу. Он бежит рядом с автобусом, кричит в распахнутые окна. Взмах руки, и бутылка влетает в окно. Из окна высовывается рука, мальчишка на лету хватает деньги. Несколько купюр падают на асфальт, их раскатывают машины (теперь понятно, почему индийские купюры настолько ветхие). Увертываясь, мальчишка подбирает бумажки – и бежит на обочину.

На ближайшую минуту спектакль закончен.

Тадж-Махал стоит на берегу реки, когда-то тут проходил рубеж, разделяющий традиционный ведический юг и арийский север. На северной стороне – гигантский Красный форт, а за рекой высушенная, в клочьях кустарника, пустынная местность. Она дрожит и переливается в раскаленном воздухе, в потоках которого видно, как по песчаной пойме бродят коровы.

Если готические соборы можно сравнить с корабельным лесом, османские мечети – с распахнутой готовальней, то усыпальница кажется миражем, пригрезившимся в знойном мареве. Фронтальное, плоскостное решение фасада создает иллюзию фантастической декорации. Увидев ее, ты обмираешь, ахаешь. Однако через полчаса про декорацию забыто – как в театре не обращаешь внимания, на фоне чего играют актеры.

Актеры в данном случае – туристы. Главные действующие лица в этом спектакле, звезды. Подглядывать за ними, ловить на камеру – это отдельное удовольствие, поскольку туристы в массе своей – индийцы.

Как обычно в архитектуре могольского периода, усыпальница построена по классической схеме (культовых сооружений такого образца в Индии великое множество). Все дело в пропорциях, в рисунке. В силуэте. В цвете – поскольку абсолютная белизна камней фасада мнима и состоит из оттенков желтого, бежевого, голубого, розового и серого. Как всякий мираж, вид усыпальницы должен быть изменчивым. Превращение свершается на глазах, когда выглядывает солнце. Тени проявляют на фасаде ниши пиштаков, бывших до этого незаметными – и плоскость чудесным образом приобретает объем, глубину. Под определенным углом света вспыхивают мелкие орнаментальные вставки из оникса и малахита, в пасмурную погоду незаметные. Тадж-Махал превращается в усыпанную бриллиантами огромную табакерку.

Обратно к стоянке машин меня подвозит велорикша. Парень хорошо устроился, крутить педали не нужно – дорога идет под горку. Он оборачивается:

– Radju! – Радостно тычет в грудь пальцем.

Я называю свое имя.

– Muslim? – спрашиваю.

– Hindu! You?

Честно говоря, он застиг меня врасплох.

– Just watching, – говорю первое, что приходит в голову. И понимаю, что это – правда.

День третий, Дели

– Вы говорите, сознание, интеллект – да. А что делать простому человеку? Которому нужен конкретный смысл? Опора, с помощью которой он может если не перевернуть, то хотя бы оправдать свое существование?

– Идея религиозно-сословного общества и есть такая точка опоры.

– Но как, каким образом она зарождается?

– Если говорить отвлеченно, в определенный момент развития сознания человек приходит к выводу, что никаких точек опоры в этом мире вообще нет. Пусто. Как нет и самого мира, если пойти в размышлениях еще дальше. Единственная объективная реальность, которой мы располагаем, – это наше сознание того, что реальность, которую мы видим, иллюзорна. Мнима. Что настоящая реальность непостижима, поскольку отделена от нас нашим сознанием. И что, если мы хотим постичь эту реальность, следует избавиться от сознания, то есть от самих себя. Развоплотиться. Чего по собственной слабости и жадности к жизни человек сделать не может, за редкими исключениями. И живет с этим катастрофическим знанием дальше.

– Не самая лучшая точка опоры.

– Вот именно! Поэтому люди, обладающие этим знанием, узурпируют его. Закрывают доступ. После чего делают шаг назад и запускают в народ идею на уровень проще. В пользу государственного устройства и в свою, разумеется, тоже. Идея транслируется через религиозные формы. Я сейчас говорю грубо, вульгарно. Схема складывалась столетиями, в результате ассимиляции ариев с местными – чтобы структурировать эту ассимиляцию. Отсюда вся их система божественной иерархии, логика поведения Кришны или Шивы. В результате этой ассимиляции и возникло самое регулярное, «расфасованное» в мире общество. «Национальная идея» брахманов, стоявших у власти, заключалась в том, что без правильного свершения ритуала обычному человеку нечего рассчитывать на благоприятное рождение в следующей жизни. Что без обрядов и подношений он обречен на повтор или на жизнь уровнем ниже. Что оставалось простому человеку? Покупать это знание, эти ритуалы у тех, кто их выдумал – у правящей элиты. Эта элита – сословие, по сути, политтехнологов, системных администраторов – пользуется всеми привилегиями. Она – мечта маленького человека, его недосягаемая «шинель». Вспомните художественный мир «Петербургских повестей», он весь сформирован одним желанием – преодолеть «Табель о рангах». А теперь представьте себе табельный мир, увеличенный до размеров тысячелетней истории целой страны. Где эта самая табель распространялась не только на все сферы посюсторонней жизни – но и последующей тоже.

– Что вы имеете в виду?

– Чтобы новое рождение было благоприятным, то есть повышало статус, переводило на другой уровень, религия требовала неукоснительно следовать сословным предписаниям в этой жизни. Ну, как в компьютерной игре. Для этого жизнь каждого сословия – и каждого рода в нем – была структурирована подробными правилами, смыслами, которые транслировались через локальных богов. Их, этих богов-администраторов, богов-наместников, были тысячи. На все случаи жизни, свои для каждого рода и сословия. Которые подчинялись – или состояли в родстве – с главными, «кремлевскими» богами. Само собой, такая ситуация никому, кроме брахманов и богов, не нравилась. Поэтому вся история Индии – это история религиозных ответвлений, включая буддизм, кришнаизм, сикхизм и популярность ислама, которые стремились разрушить социальный «фашизм» индуизма любыми средствами. Поменять приоритеты. Фокус, однако, заключался в том, что на месте разрушенной структуры новая религия тут же воздвигала схему, которая по сути копировала смысл предыдущей. Одна бюрократия сменяла другую, на смысловой, а значит и денежный поток «садились» другие люди – и ничего более. Отсюда насмешливая присказка индуизма – я говорил о ней: «сколько ни гуляй по религиям, рано или поздно вернешься в общину». То есть шило, которое ты поменял на мыло, через несколько обменов все равно вернется к тебе, правда, изрядно затупленное. Круг обязательно замкнется, причем с потерей для тебя. Так не лучше ли сидеть на месте и не дергаться?

– А вам не кажется, что вся история Индии – это чудовищно буквальная, наглядно воплощенная в простых социокультурных формах история развития человеческого сознания? История этапов его становления, самопознания? И что именно отсюда вся индийская иерархичность, кастовость – и вместе с тем беспросветная цикличность, как бывает с любым развитым сознанием? Когда лестница, ведущая наверх, оказывается не только винтовой – но и замкнутой, сомкнутой? Удивительное, если вдуматься, дело.

День четвертый, Дели – долина Кулу, поселок Ревалсар

Самолет винтовой, маленький, авиакомпании со смешным именем «Kingfisher» и птицей на фюзеляже. Вылетаем на рассвете, летим невысоко, самолет покачивается, как коляска на ухабах. Проваливаешься в сон, открываешь глаза – из тумана выступают горы. Еще десять минут – и перед глазами целая гряда. Один хребет встает за другим, другой за третьим и дальше, дальше – до самых снежных пиков, висящих в небе.

Город Кулу – районный центр одноименной долины, которая в переводе означает «Конец обитаемой земли». Дальше в горы река Бейяз прячется в камни, в скалах лежит снег. А здесь, внизу, солнце. Оно печет, обжигает – но воздух холодный, в тени можно замерзнуть. Идеальное сочетание.

Растительность сочная, невыжженная, дома на склонах аккуратные. После феноменального делийского хаоса пейзаж выглядит швейцарским. С индийской грязнотцой при ближайшем рассмотрении, естественно.

По дороге в поселок Ревалсар мы останавливаемся у придорожной «часовни». Она посвящена одной из «воплощений» Шакти, жены Шивы – но какой именно? не помню, их великое множество. «Часовня» стоит на крутом повороте серпантина. Раньше в этом месте билось много машин, вот они и решили поставить «охрану».

При входе в часовню нужно ударить в колокол. Считается, что изображения богов пусты, пока ты не разбудишь бога – и не пригласишь занять «рабочее место». Водители лупят в колокол, суют в ящик деньги – чтобы дорога была удачной, нужно обязательно положить денег. Взамен ты получаешь благословение – мазком красной краски – и горстку освященных зерен.

Место, куда мы приехали, знаменито храмами трех конфессий. В центре поселка, окруженного сопками, священное озерцо, при известной работе воображения оно может напомнить два слипшихся сердца. По легенде, тут казнили огнем двух прекрасных любовников, тибетца-книжника и принцессу из местных. Любовники сошлись в пещерах, где книжник дописывал «Тибетскую книгу мертвых». А казнил их разгневанный папа принцессы, король долины. Оба несчастных, разумеется, воскресли – разумеется, в виде лотоса.

Вокруг озера стоят храмы – индуистский Шиве (узнать его легко по быку при входе, «персональному транспорту» бога), тибетский Будде (тибетские монахи школы Гелуг носят одежду темно-вишневого цвета – а не оранжевую, как буддисты Тхеравады). И храм сикхский, поскольку сикхи считают, что один из их гуру воплотился и провел некоторое время именно здесь.

В озере плещутся гигантские сазаны, тысячи. По легенде, во время всемирного потопа (устроенного «богом-отцом» Брахмой) «бог-святой дух» Вишну (в виде одного из своих аватар, рыбы) спас первочеловека Ману (точнее, списки Вед, которые у того были), проглотив Ману – и высадив здесь, в Гималаях. Поэтому рыба в Индии, и особенно здешний сазан, считается священной и почитаема.

Население поселка визуально делится на две части: индийцев – и тибетцев, то есть людей с характерными монголоидными чертами. Это монахи, бежавшие из Тибета под официальное покровительство Индии, разрешившей им селиться здесь, на этой стороне Гималаев. А озеро у всех конфессий одно.

Я обошел озеро по часовой стрелке и устроился на бетонной площадке над водой – и смотрел за цирковыми номерами сазанов. Потом выяснилось, что на этой площадке сжигают трупы. Покойника сжигает старший из ближайших по кровному родству родственников, то есть старший сын – предварительно проломив отцу череп, чтобы душа во время сожжения могла спокойно выйти на волю и чтобы череп при сожжении не лопнул от вскипевшего разума.

День пятый, долина Кулу – поселок Нагар

– По вашей логике, весь пантеон индуистских богов, и особенно их внутренние склоки, есть живописная, аллегорическая проекция отношений в большой индийской семье или общине.

– Да, примерно.

– Но как объяснить, что мировой молочный океан взбивали демоны асуры – старшие братья богов? А сами боги выполняли функцию надсмотрщиков? Разве в семейной иерархии между младшими и старшими такое возможно?

– В этой семейной иерархии есть одна погрешность. Дело в том, что боги в этой семье не однородны, не равны. У всех разное происхождение. Демоны-асуры – это боги старого индуистского пантеона. А боги – младшие братья – арийские, то есть новые, ассимилировавшиеся с местными.

– То есть ассимиляция прошла на невыгодных для старых богов условиях…

– Спасибо и на этом! Ведь обычно завоеватели прежних богов просто уничтожают, а этих просто конвертировали в демонов (что логично) – и понизили в статусе. Но из семьи не изгнали. Не убили. То есть идея сосуществования заложена в подсознание Индии с этих, полумифических времен.

– Итак, они взбивали океан…

– …чтобы добыть эликсир вечной жизни, амриту. То есть боги были смертными, как и люди. И – как и люди – тоже рождались в последующих жизнях, причем, как мы видим, не всегда с сохранением прежнего статуса. В качестве шумовки они взяли гигантскую священную змею Шеш. Наконец, первая порция эликсира – халахал – стала стекать в чашу. И тут происходит интересный эпизод – внимание! Бог Шива хватает эту чашу и выпивает первую порцию. И вот оказывается, что это не эликсир, а яд. От которого горло Шины становится синим – каким его часто изображают, кстати.

– То есть первый выгон эликсира пить не стоило.

– Ни в коем случае!

– А вам не кажется, что вся эта история есть фантастическая по красоте аллегория дистилляции спирта? Что арии принесли в Индию секрет перегонки, самогоноварения? Которым Индия в ту пору не владела, используя естественное брожение?

– Интересный ход…

– Нет, правда! Во многих мировых мифах создание аквавиты отмечено как явление чудесное, как дар свыше. Смотрите, как хорошо все при такой схеме сходится. Как замечательно встает на свои места. Почему отравился Шива? Да потому что первый выгон – халахал, вы сказали? – при любой дистилляции действительно непригоден для питья. Потому что первыми из сусла испаряются малопригодные для употребления соединения, это обычная химия. При создании хорошего спирта первый выгон, голову, никогда не используют. Это отрава. Вопрос: почему Шива не знал об этом?

– А потому что Шива – бог старый, индуистский. Неарийский. И процесс дистилляции ему не был знаком. Вот он и схватил, не разобравшись.

– Отлично! Далее…

– Чтобы не делить воду жизни с асурами, боги транспортируют ее в Гималаи. В Гималаях-то выпить гораздо приятнее, чем здесь, на жаре – правда? Если пользоваться вашей логикой. И вот аквавиту везет на себе огромная птица Гаруда, священное транспортное средство бога Вишну. Время от времени птица садится, чтобы передохнуть. И вода жизни выплескивается наружу. Там, где это происходит, спустя время возникают священные капища – в память о каплях…

– То есть они тащили спирт в Гималаи, где прохладно и комфортно жить и выпить. По дороге они делали остановки в деревнях, ночевали. И угощали спиртом местных жителей. Можете представить себе, что происходит в сознании горца, который ничего, кроме марихуаны, не пробовал, когда ему наливают стакан чистого спирта? Открывается новая реальность горцу, вот что с ним происходит. И он обожествляет – тех, кто даровал ему такую возможность.

– В научной литературе такой гипотезы еще не было…

– Вот вы смеетесь, но подумайте: что такое Шеш, «змея» – в самогонном аппарате? Ничего не напоминает, причем буквально?

День шестой, Нагар

Поселок крошечный, домики висят над чашкой долины, как игрушечные, как на елке. По периметру, насколько хватает взгляда, горы. Еловые алтайские сопки, дальше снежные пики – абсолютно химерические, заоблачные сооружения, если долго приглядываться.

Я просыпаюсь оттого, что в окно моей комнаты кто-то смотрит. Это ребятня, прильнули к стеклам. Толкаются, хихикают. Я встаю, незаметно подкрадываюсь – и резко отдергиваю занавеску.

Дети с криками разбегаются.

Днем, когда я перебираюсь с компьютером на террасу – на террасу моего номера, прошу заметить, – индийцы опять перелезают ко мне на территорию. Это туристы, поскольку гостиничка является одновременно каким-то памятником. И они бродят по галереям, разглядывают. Работающий за компьютером человек их не смущает, они буквально перешагивают через меня. Заглядывают в экран, смеются. Но – странное дело – это меня совершенно не смущает тоже. Наконец один из них садится ко мне на подлокотник, они фотографируются. Я окончательно сливаюсь с мебелью.

Поселок знаменит домом, где жил Николай Рерих. Собственно, это единственная крупная аттракция – помимо чисто природных. Русские туристы здесь самые частые, местные продавцы ангорских шалей давно говорят по-русски «как дела» и «здравствуйте».

В интернет-закутке я вижу, что у девушки на экране русский сайт.

Выждав минуту, небрежно бросаю через плечо:

– Откуда?

– Из Москвы, – отвечает она, глядя на экран.

– Давно приехали? – Я пытаюсь изобразить бывалого.

– Десять лет назад. – Ее пальцы бегают по клавиатуре, как тараканы.

Перед моим мысленным взором мелькают годы, все десять. Я с ужасом вижу себя владельцем салона какой-нибудь аюрведы или продавцом гашиша. С женой-тибеткой в кухне – и козлиной бородой на морде, в местной шапке. Тюкающим на клавиатуре одним пальцем – письма товарищам, которые давно позабыли о моем существовании. В Москву, которой нет.

Чем дольше я размышляю на эту тему, тем более привлекательной кажется мне такая перспектива. Не прощаясь, убираю компьютер и выхожу на улицу.

Дом Рерихов висит над долиной, как люлька в соснах. Чуть ниже по тропе площадка, где художника кремировали. Вид на долину и горы с веранды умопомрачительный – лучшего места для vip-отшельничества, одиночества не придумаешь. Хотя одиночество это длилось только в зимние месяцы, когда дороги становились непроходимыми. Все остальное время к Рериху шли и шли адепты, поклонники. Инвесторы и подрядчики.

Историй и легенд вокруг этого имени – вокруг этого клана – накопилось великое множество. На мой вкус, к нашему времени именно легенды, слухи стали сутью, смыслом явления под именем «Рерихи». Каждая из гипотез неправдоподобна и красочна и по-своему фантастична, так что выбрать можно любую, какая понравится. Мое воображение, например, будоражит такой вариант: Рерих по советскому мандату идет на Тибет из Монголии, чтобы при помощи гаубиц Сухэ-Батора стать первым советским ламой и возглавить новое государство – тоже советское, разумеется. По теории того времени, государства феодального типа конвертировались в социализм без особых сложностей, отсюда и гаубицы. Однако планам не суждено было сбыться. Военный отряд Рериха заперли в ущелье тибетские монахи, и те отступили. Но портрет художника в костюме ламы – для «инаугурации», видимо – существует и хорошо известен.

О том, чем Рерих для истории ценен, местные вряд ли догадываются. Для них он источник дохода, причем немалый. И они сделают все, чтобы это имя процветало и дальше – кем бы Рерих ни оказался: религиозным философом, двойным агентом, предпринимателем, художником или шарлатаном. В Индии любая смесь ко двору, тем более такая. Только на смешении, по правде говоря, эта страна столько тысячелетий и держится.

Традиционные гималайские дома построены по одной технологии, абсолютно гениальной, по моему мнению. Нужно срубить из сосны большую клетку, сделать каркас дома. А промежутки между брусьями заложить камнями (не кирпичами). Что это дает? В гималайском климате днем (и летом), когда жарко, прохладу – камень. А зимой (и ночью), когда холодно, тепло – дерево. Крышу тоже кроют камнем, тонкими пластинами, сколотыми из местной слоистой породы. И выкладывают как черепицу. Такое «покрытие» я видел в деревнях Уэльса, кстати. По периметру фасада пускают обязательную террасу, деревянную и на подпорках – как в Аджарии. Судя по крепким, добротным, небедным домам в Нагаре, дело Рериха живет и побеждает.

После обеда я снова заглядываю в интернет-закуток на соседней горке. В клетухе никого нет, жужжит и бьется о стекло муха. За столом сидит семилетняя красотка в бирюзовом платье, грызет ручку. Знаками показываю, что хочу подключить свой компьютер.

– Cable? – переспрашивает по-английски.

– Да. – Ее английский застал меня врасплох.

Мы садимся, я за компьютер, Манат – учить уроки. Все это время пейзаж в дверном проеме меняется. Закат, снежные пики переливаются всеми цветами радуги. Две собаки дрыхнут прямо на дороге. Работать невозможно.

– Литература? – спрашиваю Манат.

– Английская и индийская, – не поднимая головы, отвечает.

– И кто тебе из английской литературы нравится?

Мусолит ручку, смотрит исподлобья хитрыми черными глазами.

– Вордстворд.

…Остатки вечера я провожу на террасе, прислушиваясь, как через долину – в пяти километрах примерно – звенят посудой и чистят коврики. Моют, жарят и парят. Когда темнеет полностью, долина наполняется огоньками, которые под определенным углом зрения складываются в слова.

Где-то на той стороне лает собака, другая. Третья. Из-за эха кажется, что собак много, миллионы. А я представляю, что она одна. Лает и лает на собственное эхо, всю жизнь. И в следующей жизни тоже.

Мне вдруг захотелось найти эту собаку. «Чего ты лаешь? – сказать ей. – Ведь там никого нет, эхо!» А что же тогда она будет по вечерам делать? Если отнять у нее смысл – как будет жить дальше? Убьет, загрызет меня? Или уйдет в нирвану, сказав на прощанье: «Пришло и мне время отдохнуть немного»?

Вся история индийских религий – буддизма, джайнизма, сикхизма и пр. – вся история их вековой борьбы за умы людей – все это, если вдуматься, происходит внутри индуизма, его порождение. Его баснословные круги и циклы. Все это одна и та же собака, которая лает и лает на собственное эхо.