Текст книги "Семь преступлений в Риме"

Автор книги: Гийом Прево

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

9

Когда мы остались наедине – кардинал и я, – я почувствовал себя ребенком, уличенным в недопустимом проступке. Бибьена, искоса поглядывая на меня, ходил по комнате.

– Вы сын бывшего баригеля, правильно?

– Я… Да, ваше преосвященство.

– Я хорошо помню вашего отца. Он был отличным профессионалом… Что вы думаете о нашем деле?

Вопрос застал меня врасплох.

– Ох! Я… уж не знаю, что…

– Говорите откровенно.

– Это дело очень сложное, ваше преосвященство. И может быть… Может быть, даже за ним что-то скрывается…

– Что-то скрывается, да, у меня такое же чувство. Тело молодого человека, старик, голова старухи, та надпись… Можно подумать, что за всем этим скрывается некое послание. Увы! Я не уверен, что Капедиферро и Барбери сами смогут расшифровать его. – Кардинал смотрел в окно на реку. – Мне нужен проницательный ум, кто-то, умеющий смотреть дальше своего носа. Наподобие да Винчи.

Ко мне вернулась надежда.

– В таком случае, ваше преосвященство, зачем же требовать, чтобы он…

– Все не так просто, молодой Синибальди. У мэтра Леонардо есть недруги, и их гораздо больше, чем нужно. Есть влиятельные враги вроде главного смотрителя улиц. Да и по причинам, мне неизвестным, да Винчи не пользуется доверием его святейшества. Плюс ко всему его покровитель Джулиано Медичи скоро отбывает для бракосочетания в Савойю. Нет, положение мэтра не так уж прочно, как кажется. Разумнее будет, если он пока отойдет в сторонку. Официально, во всяком случае… – Он повернулся ко мне. – Мы… в прошедшую ночь долго дискутировали. По поводу вас, в частности.

– По поводу меня?

– Да Винчи уверяет, что у вас живой ум. Что вы сможете быть его глазами там, где сам он будет лишен возможности видеть. Что вы на это скажете?

– Дело… дело в том, что без него, боюсь, я не сумею…

– Он так не считает. А впрочем, у меня нет другого выбора: без вас не обойтись, если я хочу, чтобы он мне помог. Честно говоря, есть некоторые детали, о которых вы не знаете. Пока я не могу посвятить вас в эти детали, но частично они имеют отношение к обсуждаемому нами вопросу. И я опасаюсь, что они свидетельствуют о кое-чем более серьезном, намного более серьезном, нежели сами эти убийства… Заговор, к примеру. Многим в Европе не нравится папа, не стоит забывать об этом. Италия – лакомый кусочек, и лишь авторитет папы может защитить и сплотить ее. Поэтому-то мне и хотелось услышать свежее мнение, не зависящее от дворцовых интриг. Я могу рассчитывать на вас?

Серьезность его тона не показалась мне притворной. Не долго думая я доверился ему.

– Раз мэтр Леонардо желает этого, я к вашим услугам.

– Очень хорошо, молодой Синибальди, чувствуется, вы любите Рим. Отец гордился бы вами… – Кардинал подошел ко мне. – Итак, я поручаю вам продолжать расследование и ставить в известность да Винчи обо всем увиденном и услышанном. Разумеется, вы должны быть очень бдительны, не дать застать себя врасплох: убийца, конечно же, очень опасен, но опасность может грозить и с другой стороны. А я постараюсь регулярно сноситься с да Винчи. Вот вроде бы и все… Теперь я должен идти, меня ждут мои обязанности.

Он жестом попрощался со мной.

– Ах да! Не забудьте сделать удрученный вид, выходя из больницы. Никогда не знаешь, кто на тебя смотрит…

Когда я встал, чтобы попрощаться, силуэт в красном уже исчез. Я вышел с обиженным лицом ребенка, которому здорово влетело.

И действительно, спускаясь по широкой лестнице, которая вела в палаты больных лихорадкой, я чувствовал на себе чей-то любопытный взгляд.

Никогда не знаешь, кто на тебя смотрит…

Вернувшись домой, я нашел матушку в настроении более спокойном, нежели ожидал. Она не разразилась слезами, не причитала, даже не повысила голоса. Флавио Барбери предупредил ее о моих невзгодах, и моя первая ночь в заточении словно окончательно смирила ее: одна и та же кипучая кровь бурлила в жилах отца и сына, и бесполезно было сдерживать мои порывы.

Что до меня, я обрадовался этому новому расположению духа, избавившему меня от лишних диспутов и позволившему незамедлительно лечь спать. Проспал я пятнадцать часов.

На следующий день я отправился в Бельведер. Салаи встретил меня так же сдержанно, как и в прошлый раз, и неохотно проводил меня в мастерскую мэтра. Когда я вошел туда, Леонардо вытирал кисти перед полотном, закрытым занавеской. Одежда его, состоявшая из подобия халата без воротника и с перевязанными на запястьях рукавами, была вся в темных пятнах.

Увидев меня, мэтр не произнес ни слова и продолжал чистить свои инструменты. Потом аккуратно разложил их на верстаке, словно предметы культа. В комнате царил все тот же беспорядок, что и в мой первый визит. Добавились лишь три мольберта с рисунками Мадонны с младенцем в разных ракурсах: простые контуры на двух первых, незаконченное изображение третьего.

– Работы моих учеников, – объяснил он. – Как видишь, таланта маловато.

– Салаи – тоже один из ваших учеников?

– Салаи… – Он поколебался. – Ах, Салаи! Он со мной уже лет двадцать. Сейчас он уже сложившийся художник, и с ним считаются в мастерской. Есть еще Марко, Чезаре, Лоренцо и молодой Франческо Мелци, на которого я возлагаю большие надежды. Их присутствие служит мне утешением и отвлекает от тех немецких зеркальщиков и доставляемых ими хлопот. Да вот хотя бы! Ты и представить не можешь… На днях видели, как они вместе со швейцарскими гвардейцами стреляли из аркебуз в птиц! Стрелять в птиц, в Ватикане!

Я совсем не был расположен выслушивать жалобы старца на своих ассистентов. Я указал ему на картину за занавеской:

– Новый шедевр?

– Увы! Рука уже не та, глаза не те, и кисти почему-то стали не такими легкими… Но признаюсь, да, я начал писать. Один сюжет давно уже сидел у меня в голове, но в связи с последними событиями… – Он спохватился. – Я больше не могу делать несколько дел одновременно.

– Вы мне ее покажете?

– Непременно… в свое время. Хотя… Разве не говорят обо мне, что я много начинаю и мало заканчиваю? Сам папа однажды попенял на это. Но поговорим о тебе. Ты принял предложение кардинала?

– Мне кажется, оно исходило от вас…

– Да, так. И все же ты должен помнить, что тот, за кем мы охотимся, столь же порочен, сколь и умен. Если мы хотим обезвредить его, надо выманить его из логова.

– А как?

Леонардо подошел к огню, чтобы осушить руки.

– Я долго размышлял после того, как мы нашли в колонне Траяна головы Джакопо Верде и старухи. Мне повезло, что меня не засадили в темницу Сант-Анджело, как тебя, и я был относительно свободен в своих действиях. Я даже исследовал тело Джентиле Зара, о чем я и доложил вчера. Впрочем, мне кажется, я в последний раз побывал в анатомичке. Мне дали понять, что… Но это к делу не относится. А что касается нашего дела, думаю, могу утверждать, что знаю: все это имеет свой смысл.

– Что вы знаете?

Леонардо взглянул на меня, и впервые я заметил в его глазах растерянность.

– Нелегко объяснить, Гвидо. Скажем… мы с тобой с самого начала предполагали некую связь между этими убийствами, не так ли? Так вот! Сегодня я твердо уверен в ее существовании, но еще не в состоянии ни назвать ее, ни дать определение. Труп с мечом в спине, голый старик на лестнице, таинственный персонаж в маске удода, окровавленные головы, отделенные от тел… Все эти детали, изощренность мне что-то напоминают, они – словно лица людей, имена которых я не могу вспомнить. Или фигуры, виденные однажды мельком. Но в чем я уверен, так в том, что все это взаимосвязано, Гвидо, и все это мне смутно знакомо. Убийца что-то сообщает нам, что-то уже мне известное.

– Это может помочь нам найти его?

– Не сразу, нет. Однако идея покопаться в библиотеке Ватикана неплоха. Возможно, существуют какая-то легенда, книга, похожие преступления, описанные в хрониках… Или какая-нибудь позабытая традиция времен Древнего Рима. Ведь недаром последнее убийство произошло в Форуме. Томмазо Ингирами мог бы посодействовать тебе, но дело-то очень уж щекотливое.

Мы сели на одну из скамеек у камина.

– Нам во что бы то ни стало нужна новая информация об убийце, которая навела бы на его след. Начать хотя бы с этого Джакопо Верде… Кем он был на самом деле, с кем встречался, выбрали его случайно или была на то причина?

– Он занимался проституцией, разве не так?

– Таких в Риме сотни. Почему именно он?

– И вы уже знаете, от кого получить ответы на эти вопросы?

– От тебя.

– От меня?!

– Ну разумеется! Ты молод, примерно его возраста, внушаешь доверие. Тебе скажут больше, чем капитану полиции. Если ты ловко повыспрашиваешь домовладелицу, соседей, парней из этого квартала… ну и прочее…

– Вы… вы хотите, чтобы я отправился на улицу Сола?

– Честно говоря, было бы лучше, если бы ты там поселился… Потому что я не могу понять одного: в комнате Верде было найдено лишь немного старой одежды. Ни личных вещей, ни денег. А ведь он жил там несколько месяцев и исправно платил за жилье. Значит, у него водились деньги, хоть немного… Что с ними стало?

– Убийца сперва обокрал его.

– Сомневаюсь, чтобы этот молодой человек, зарабатывавший своим телом, имел неосторожность повсюду ходить с кошельком. Либо убийца сперва ограбил его комнату. Тогда следует выяснить, не видел ли кто-нибудь из соседей входящего к Джакопо Верде мужчину?

Перспектива остаться с этим делом один на один заставила меня поежиться.

– Хочу тебе поручить еще кое-что… Ты помнишь слова командора, сказанные вчера утром?

– Какие именно?

– По поводу кого-то или чего-то исчезнувшего. «Необъяснимое исчезновение» – так он выразился. Похоже, он увидел в этом исчезновении некую связь с одним из убийств.

– Командор Сан-Спирито никогда не отличался прозорливостью… – предположил я.

– Согласен. Но меня удивила не его мысль, а отношение к ней Бибьены. Показалось, наш кардинал был крайне раздражен – так жестко он одернул командора. А между тем накануне мы все вместе обсуждали всевозможные последствия этого дела: не было и намека на какое-либо исчезновение. И если оно действительно имело место, если даже командор усмотрел связь его с убийствами и раз уж Бибьена не хочет, чтобы о нем упоминали, значит, он от нас что-то скрывает. Что за секреты? Почему он обратился к нам за помощью? Вот в чем загадка, Гвидо.

Часом позже я вошел в библиотеку Ватикана.

В ней находилось трое или четверо читателей, но, к моей досаде, Томмазо Ингирами там не оказалось. Как мне сказали, префект заболел. Пришлось обратиться к его помощнику Гаэтано Форлари. Тот приветливо встретил меня, внимательно выслушал мою просьбу.

Истинной цели моего прихода я ему не открыл: с одной стороны, скандал, устроенный Аргомбольдо в мое первое посещение, призывал к осторожности. С другой стороны, если уж мне следовало изъясняться поточнее для пользы расследования, мне в то же время нужно было выражаться потуманнее, дабы не вызвать подозрений. Никто не должен был знать об убийстве на Форуме или о двух головах в колонне. Таким образом, мне пришлось сказать Гаэтано, что Леонардо поручил мне разыскать материалы об обычаях и нравах Древнего Рима, о совершенных ранее преступлениях и правосудии. Не известны ли ему какие-либо работы, относящиеся к истории города, о чем-либо из ряда вон выходящем? В частности, уточнил я, меня интересуют все трагические события, имевшие место среди античных памятников, а также их официальное объяснение.

Гаэтано поглядел на меня круглыми глазами, затем подвел меня к одной из полок латинского зала, на которой находилось много томов судебных анналов.

Я просматривал книги до наступления вечера и не нашел ничего похожего на убийства, связанные с античными колоннами. Я снова поинтересовался у Гаэтано, нет ли других работ на эту тему, но библиотекарь только развел руками. По его словам, просветить меня мог один Аргомбольдо, знания которого в этой области были неоспоримы.

Встречу с этим мрачным господином я отложил на более позднее время, а сам решил, пока еще светло, отправиться в пансион Джакопо Верде.

Пьяцца ди Шарра пользовалась весьма дурной репутацией: там кишел разный сброд, подобно тому, как в гниющем трупе кишат черви. Улица Сола, ведущая к ней, была самой отвратительной, вокруг теснились домишки без возраста, которые клонились во все стороны, иногда соприкасаясь друг с другом, и казалось чудом, что они до сих пор не обрушились на прохожих. В свете угасающего дня та лачуга, которая на несколько месяцев приютила Джакопо Верде, казалась самой неустойчивой, готовой в любой момент развалиться. Деревянные части прогнили, по стенам сочилась вода, а дверь скрипела на петлях так, словно все сооружение издавало стоны ревматика.

На этом фоне домовладелица сливалась со своим владением: костлявая старуха с клюкой; из грязного головного платка выглядывало покрытое пятнами лицо.

– Что вы хотите?

– Хотел бы поговорить с вами, синьора.

Она раздраженно передернула плечами:

– У меня нет никакого желания разговаривать. Вам нужна комната? Хорошо. Нет? Проваливайте.

Охлажденный приемом, я мгновенно подумал о выгоде, которую мог бы извлечь из ее предложения.

– Комната? У вас есть комната?

Ее глазки-горошинки недоверчиво сузились:

– Разве комната вам не нужна?

– Да, конечно! Комната!.. Дело в том, что я уже устал искать ее, уже пришел в отчаяние…

– Обычное дело: праздники. Уже неделю у меня пустует одна. Никто не хочет вселяться. Вы слышали, что произошло на днях? Парень на колонне…

– В Рим я прибыл сегодня утром, прямо из Флоренции. А что произошло?

Она, похоже, напряженно размышляла, потому что глаза ее сузились еще больше, почти затянувшись пятнистой кожей.

– Из Флоренции, говорите? Путешествуете налегке, без сундучка, без котомки?

– Я… я оставил их на постоялом дворе, пока не подыщу себе жилье и…

Старая карга скрипуче засмеялась, обнажив почерневшие пеньки от двух зубов.

– Ха-ха! Постоялый двор! Да там полно воров! Впрочем, их везде хватает!

– Верно. Поэтому мне и нужна отдельная комната. Вы сдадите?

Она долго рассматривала меня с ног до головы. Затем быстро спросила:

– У вас есть чем платить?

– Я… я небогат… Но все же…

– Есть чем платить или нет? Куатрино в неделю плюс задаток на тот случай, если сломаете кровать. У вас деньги есть?

Я порылся в кошельке, пересчитал наличность. Руки мои дрожали. Я протянул ей две монетки, которые она поспешно засунула куда-то под юбку, бесстыдно задрав ее. Громкий голос на улице заставил меня повернуть голову. В это время старуха скользнула за дверь и захлопнула ее перед моим носом.

– Притаскивайте ваши пожитки до наступления ночи, – проквакала она из-за двери. – Будет вам комната!

Комната…

Комната Джакопо Верде!

10

Поселившись в тот же вечер в комнате Джакопо, я постарался влезть в его шкуру и понять, что он чувствовал: я сложил свои вещи в его сундучок, сел на его кровать и уставился в окно.

Что представляла собой несчастная жертва из колонны? Какие радости и печали испытывал он за месяцы, проведенные в грязном домишке на улице Сола? Был ли он счастлив настолько, чтобы ценить дарованную ему жизнь? И какой злой дух позволил отнять ее таким ужасным способом?

Все эти вопросы теснились в моей голове, и я вопрошающе разглядывал облезлые стены, скудную обстановку, захватанную руками случайных людей, и кусочек черного неба над двориком.

Однако ничто не могло рассказать мне здесь о Джакопо Верде.

Комната так же приводила в отчаяние, как и весь дом вместе с хозяйкой.

На верхних этажах жили пять других молодых людей, бывших на пансионе синьоры Альгеррины, деливших с ней стол и терпевших ее скверный характер. Еда была до уныния однообразной: что-то вроде серой мучной похлебки с мясными обрезками. Вскоре я понял, что эти пятеро, работавшие подмастерьями у городских ремесленников, мало что могли сказать об их бывшем соседе. Впрочем, они почти не обратили на меня внимания, и лишь один из них, Джузеппе, вопросительно взглянул на меня: что, мол, это за тип, осмелившийся залезть в постель мертвеца?

Я несколько раз пытался воспользоваться совместными ужинами, чтобы побольше узнать о своем предшественнике. Но ответом мне были лишь чавканье да постукивание мисок. Домовладелица тоже не была говорливой: она выражалась намеками, и смысл ее речи оставался для меня мутным, как ее похлебка. Довольная тем, что подцепила постояльца, она опасалась, как бы излишняя болтовня не заставила того сбежать.

Тогда я решил проводить больше времени в комнате покойного с мерзкими стенами, разошедшимися половицами и изъеденным жучками потолком. В такие моменты я раздумывал над чрезвычайным скоплением событий: три убийства, совершенные на трех колоннах с одинаковой жестокостью. Надпись и записка свидетельствовали, что наказывались грешники. Был еще и возможный подозреваемый, обжигальщик извести Гирарди, нравственность которого представлялась более чем сомнительной. А тут еще интуитивное предположение Леонардо: убийца не только казнил Верде, но и ограбил его жилище. Но с какой целью? Если вор был и убийцей, он подвергался серьезному риску: я смог убедиться, как синьора Альгеррина отслеживала приходы и уходы всех своих жильцов и как она следила за тем, чтобы ни один посторонний не проник под крышу ее дома.

Гипотеза могла вызвать улыбку: никто из постояльцев, похоже, не был способен на подобный поступок.

Тогда кто?

Ответ последовал однажды утром, когда я только что вышел из дома; шел уже третий день моего пребывания на улице Сола. Я не успел еще дойти до пьяцца ди Шарра, как холод заставил меня вернуться, чтобы одеться потеплее. Каково же было мое удивление, когда я, поднявшись по лестнице, вошел в свою комнату! Там находилась синьора Альгеррина. Старая карга, стоя на коленях, рылась в моем сундучке; на полу валялась вытащенная из него одежда!

При моем неожиданном появлении хозяйка и бровью не шевельнула и, вместо того чтобы оправдываться, закричала на меня:

– Какого черта вы держите здесь грязное белье! Разведете мне здесь вшей; они расползутся по всему дому. Соблюдайте чистоту, если хотите сохранить за собой комнату!

И она с оскорбленным видом вышла, прежде чем я опомнился и нашел слова для ответа…

Происшествие это, хоть и было неприятным, стоило многих признаний: домовладелица обшаривала комнаты своих жильцов и кое-что приворовывала. Так что один вопрос отпал: вещей у Джакопо Верде не нашли, потому что старуха присвоила их!

Однако это означало и то, что после нескольких недель подобных обысков Джакопо должен был как-то обезопасить себя от излишнего внимания домовладелицы. Не было ли в комнате тайника, в котором он мог держать свои деньги так, чтобы они были всегда под рукой?

Я принялся лихорадочно обыскивать помещение, простукивать стены, исследовать потолок, приподнимать слабо держащиеся половицы. Напрасно.

Ничего не оказалось в остове кровати, в ножках стола, не было и двойного дна в сундучке.

В голову пришла мысль: раз уж невозможно оборудовать тайник в комнате… Я открыл окно и, несмотря на пронизывающий ветер, внимательно осмотрел двор. Внизу не было видно ничего, кроме кучи дерьма и гниющих отбросов. Я стал ощупывать фасад на расстоянии вытянутой руки. После нескольких попыток обнаружил на уровне плеча неплотно прилегающий камень. С тысячью предосторожностей я раскачал его и вынул.

Это оказался большой кусок известняка, тщательно очищенный от скрепляющего раствора. В нижней части камня была аккуратно выдолбленная полость глубиной в палец и шириной в дюйм. Я охнул: внутри лежал кожаный кошелек, перевязанный шнурком!

Крайне возбужденный, я отошел от окна и вскрыл драгоценную находку. В кошельке оказались десяток монет и свернутый клочок бумаги.

То были деньги, заработанные Джакопо Верде постыдной торговлей: четыре дуката и пять куатрино. Бумага же представляла собой неширокую ленту, пожелтевшую на сгибах, словно она пролежала не в кошельке, а в камне. Развернув ее, я различил нарисованную голову какого-то животного, похожую на волчью, обведенную рамочкой. С правой стороны коряво были нацарапаны два слова: «do ghirardi».

– Донато Гирарди, – вздохнул Леонардо. – Обжигальщик извести! Стало быть, Джакопо был знаком с ним?

– Надо думать, – ответил я с уверенностью, которую придало мне открытие. – А иначе как объяснить это имя?

– Донато Гирарди… – задумчиво повторил мэтр. – Не ожидал…

– Значит, интуиция суперинтенданта оказалась верной. Гирарди причастен к убийствам, что бы мы об этом ни думали.

Да Винчи так и сяк вертел бумажку, вглядываясь в нее.

– Похоже, сомнений больше нет. Я уже слышу торжество в голосе толстяка Капедиферро. Да, мои дела обстоят не лучшим образом, – еще раз вздохнул он.

– Ваши дела?

– Мои, вот именно. Но тебе нечего беспокоиться, в новом году все уладится… И тем не менее прими мои поздравления: ты доказал свою наблюдательность и способность к логическому мышлению. Как я уже тебе говорил, наблюдательный человек может объяснить все существующее в мире, и тот, кто умеет видеть, сможет и понять. Ты, Гвидо, сумел увидеть.

Я опустил глаза.

– Я брал пример с вас.

– Ну-ну, не скромничай. Для свершения больших дел нужно знать свои возможности.

Должен признать, из всего пережитого в те времена похвала эта стала моим главным достоянием, которым я до сих пор искренне горжусь. А еще в моей памяти остались мастерская, которая постепенно погружалась во мрак, и великий Леонардо в своей рабочей одежде, стоящий у высокого окна. Я ворвался к нему, несмотря на протесты Салаи, когда он работал над своим новым шедевром. По моему виду мэтр понял, что я принес хорошие вести, и не стал упрекать за несвоевременное вторжение.

Выложив ему все, что знал, я мог теперь вволю любоваться самой прекрасной, по моему мнению, композицией мэтра.

Вокруг себя он разложил на скамейках эскизы: изящно изогнутая кисть руки, вытянутая рука, тончайшие завихрения волос… Перед ним стоял мольберт с панно, на котором он писал. Видно было, как из темной глубины полотна возникает мужской бюст с тонкими линиями контура, очень светлый и утонченный. Контур и свет так прекрасно сочетались, что можно было подумать, что персонаж материализуется из ничего. Воздушные каштановые волосы, выписанные в свойственной великому живописцу манере, спадали на плечи. Левая рука прижимала к груди крест, который казался выточенным из неземного дерева. Пока еще были неразличимы лицо и правая рука. Или скорее они, должно быть, появились вначале, но затем скрылись, будто заново переписанные художником. Их заменили светлые краски, оставленные окошками, куда заглядывать мог только Винчи.

Незавершенная, непонятная, эта картина излучала властное очарование.

– Должно получиться неплохо, – заметил Леонардо. – Давно я над ним работаю. До последних дней я никак не мог ухватить главного. Сейчас, кажется, нашел. Еще несколько попыток, и… Кстати, Гвидо, что ты думаешь о том волке?

Очарование нарушилось.

– Каком волке?

– Да о той волчьей голове в рамочке на бумажке Джакопо. Что бы это могло значить?

– Не знаю. Может быть, это предостережение, чтобы не доверять Гирарди? Что у него повадки дикого зверя?

Мэтр отрицательно покачал головой в знак несогласия:

– Неверно. По-моему, речь идет о вывеске.

Я посмотрел на рисунок.

– Вывеска? Вы хотите сказать, вывеска на лавочке?

– Да. На таверне, к примеру. Или на постоялом дворе. Думается, это бумажка с адресом, которую дали Джакопо. Адрес, куда он мог или даже должен был прийти. Может быть, ему вручили ее перед отъездом из Авеццано: «Встреться с До Гирарди в таверне „Волк“». Совет оказался роковым.

– Тем не менее это еще не доказательство виновности Гирарди. Донато мог быть с ним знаком, но не быть убийцей.

– Кто знает? А пока отдадим-ка бумажку кардиналу Бабьене, пусть он ломает голову. Однако нас это не освобождает от…

Наши глаза встретились, и я сразу понял, о чем подумал мэтр.

В результате вечером 2 января 1515 года я сидел за кружкой прокисшего сидра в одном из самых злачных мест квартала Трастевере: в трактире «Волчья голова».

В течение двух дней Леонардо посылал своих учеников прочесывать город в поисках таверны с похожим названием. Один из них обнаружил ее в глубине улочки, наиболее удаленной и наименее посещаемой, примыкавшей к кварталу Лунчаретта. Жизнь на улице Сола уже приучила меня к сомнительным заведениям, но атмосфера этого трактира показалась мне особенно гнетущей: низкий потолок, закопченные стены; два чахлых светильника едва освещали помещение. У стен стояли семь или восемь столиков, а хозяин вяло ходил от своего погреба к сидящим за ними питухам. Впрочем, последних было немного в эти праздничные дни: человек шесть весельчаков разного возраста, похоже, знакомых друг с другом.

Сам хозяин был плотным, медлительным, пьяненьким; правую ногу он тащил так, словно к ней привязали ядро, и смеялся в ответ на взрывавшиеся над столиками сальные остроты.

Я быстро почувствовал интерес к моей особе. Один тип нахально разглядывал меня, другие посматривали искоса, но так или иначе я был в центре внимания. И совсем не ободряло то, что в соседнем переулке меня ждал Салаи. Можно ли ему доверять?

Я сделал над собой усилие, медленно опустошил свою кружку и углубился в созерцание огня. Был уговор: никого не расспрашивать об обжигальщике Гирарди, во всяком случае, не в первый вечер. Слишком велика была опасность вызвать любопытство предполагаемого сообщника. Так что мне пришлось насторожить уши и пытаться побольше узнать о делишках, творящихся в этом местечке.

Однако первое посещение таверны «Волчья голова» оказалось бесплодным: мне не удалось подслушать ничего интересного, к тому же меня буквально сковали тяжелые взгляды.

Вышел я из таверны с огромным облегчением, поздравляя себя с тем, что иду на своих ногах.

Вечера третьего и четвертого января тоже не принесли новостей. Правда, посетителей было больше, и встретили меня не так враждебно, однако никто не сказал мне ни слова, и мне опять не удалось ничего расслышать. Лишь хозяин, казалось, заинтересовался мною и даже улыбнулся на прощание, когда я уходил.

И только вечером пятого января мне удалось пожать первые результаты моих сидений. Довольно поздно, когда таверна уже утопала в дыму и чаду, сквозь который с трудом можно было различить лица, дверь отворилась, и вошел какой-то мужчина. Пальцы мои непроизвольно сжали кружку. Роста он был среднего, зато на лице была простенькая маска «волчья голова», закрывавшая глаза и нос. Волк…

Незнакомец решительным шагом подошел к хозяину, они обменялись короткими фразами, потом он прошел к столику, за которым беседовали двое молодых людей моего возраста. Он наклонился к одному из них, прошептал несколько слов и что-то сунул тому в руку. Затем вышел, а следом за ним вскоре проследовал и тот молодой человек, сделавший вид, что идет подышать свежим воздухом. Я уже было встал из-за стола, думая, что напал на важный след, но тут появился другой мужчина, верхняя часть лица которого тоже была скрыта под черной маской. Я озадаченно сел. Последовала та же процедура, и пришелец быстро удалился, уведя за собой второго молодого человека.

Совсем не нужно было быть завсегдатаем этого заведения, чтобы понять смысл таких приходов и уходов: таверна служила местом свиданий городских извращенцев. Джакопо Верде, вероятно, искал такое заведение, и кто-то дал ему адрес. Если верить бумажке, найденной на улице Сола, Донато Гирарди являлся посредником в этом деле.

Тогда я стал разглядывать каждого из выпивох в отдельности. Самые молодые были добровольными жертвами, хозяин – сутенером, а два молодца у двери – телохранителями. Что касается остальных, трудно было определить, какую роль играли они в этой комбинации.

Теперь стали понятны обращенные ко мне зазывные улыбочки хозяина: он решил, что я тоже один из молодых людей, готовых на…

Впрочем, он уже направлялся ко мне:

– Ну что, красавчик! Птенчик выпал из гнездышка?

У меня сжалось горло.

– Ищешь, где бы погреться, не так ли? Так ты угадал, папочка Альберго займется тобой.

Он дотронулся до моей руки, которую я с отвращением отдернул. Тон его стал слащавым:

– Ну-ну! Не строй из себя целочку. В твои годы в «Волчью голову» не приходят просто так. Но может быть, я тебе не нравлюсь?

Я резко встал, едва не опрокинув стол. Но он оказался проворнее и схватил меня за горло.

– Бенито! Игнацио! Вы только поглядите! Эта девочка находит, что я не в ее вкусе!

От двери, прыская со смеху, приблизились двое молодцов.

– Миленький, сам виноват! Не надо ходить в таверну, если ее хозяин тебе не по нраву!

Капкан захлопнулся. Я попытался позвать Салаи, но трактирщик так сдавил горло, что я не мог выдавить ни звука. Его сообщники, схватив меня с двух сторон, легко оторвали от пола. Все умолкли в предвкушении предстоящего зрелища.

Не отпуская горла, хозяин погладил меня по щеке.

– А он совсем свеженький, этот птенчик. Ну же, красавчик, видишь, сколько неприятностей от твоего ломанья? Если уж нравится приходить сюда, не будь таким разборчивым.

Лицо его было в нескольких дюймах от моего; изо рта пахнуло перегаром и гнилыми зубами.

– Если только… – Он недобро прищурился. – Неужели ты не хочешь поделиться с папочкой Альберго? А с Бенито или Игнацио? Эй вы, слышите? Может быть, он пришел получить свою порцию? А потом забудет своих друзей? Попробуем?

Телохранители одобрительно засмеялись.

– Я… я… – с трудом прохрипел я.

– Ты… Ну конечно же, ты, мой птенчик…

Свободной рукой он ударил меня. Удар пришелся в висок, и меня ослепило. Не успел я опомниться, как хозяин снова нагнулся ко мне, собираясь ударить. Я еще успел заметить поднятую руку, смеющиеся лица Бенито и Игнацио, головы, окружившие нас. Послышался уверенный голос:

– Прошу вас, Альберго…

Он донесся откуда-то сзади.

– Прошу вас, Альберго, оставьте его в покое. Это мой друг.

«Салаи… – мелькнула мысль. – Но нет, голос другой…»

– Твой друг?

В тоне хозяина слышалось сожаление по поводу того, что не успел он стукнуть меня, да посильнее… Он сделал знак, чтобы меня отпустили. Сквозь пелену, затянувшую мои глаза, я узнал направлявшегося ко мне: Джузеппе, один из молодых подмастерьев с улицы Сола. Он, видно, только что вошел, так как все с изумлением уставились на него.

– Твой друг? – повторил хозяин. – Ты в этом уверен?

– Да, мой друг. И Джакопо – тоже.

Имя Джакопо прозвучало как выстрел. Лица вокруг помрачнели, и каждый поспешил повернуться ко мне спиной; некоторые перекрестились. Хозяин таверны нахмурился и, пожав плечами, тоже отвернулся от меня.

Джузеппе взял меня за руку и помог сесть.

– Похоже, я появился вовремя.

– Спасибо, Джузеппе. Не будь тебя, не знаю, что и было бы.

– Ты получил бы наказание, какого заслуживаешь, – заметил он.

Затем, понизив голос, почти шепотом спросил: