Текст книги "Семь преступлений в Риме"

Автор книги: Гийом Прево

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Умозаключение восхитило меня, но нерешительность Леонардо обеспокоила.

– Раз вы так считаете, почему не сказали декану или капитану?

– Тогда я не подумал, что это может помочь следствию.

– А теперь?

– Теперь… кое-что прояснилось. Более чем. Взгляните повнимательнее на эту надпись. Что вы видите?

– Три слова, те же самые, что и утром: «Eum qui…»

– Разумеется, – прервал он меня. – А что еще? Как, по-вашему, убийца писал их?

– Пальцем и кровью своей жертвы, как мне кажется.

– Пальцем… Превосходно! Но ведь палец – не кисточка… Взгляните еще раз, как именно он это делал.

Я сосредоточился и наконец увидел то, что хотел мэтр: убийце пришлось несколько раз обмакнуть палец в кровь, чтобы начертать свою эпитафию. Буквы Е, Q, Р и второе С были более отчетливыми и более толстыми, словно «чернил» на них потребовалось больше: «EUM QUI PECCAT…» Но до меня никак не доходило, к чему клонит Леонардо.

– Ну и что?

– Обратите внимание на многоточие! После Т в слове РЕССАТ ему пришлось опять макнуть палец в кровь, чтобы поставить его. На первый взгляд точки эти ничего не меняют в содержании послания: «того, кто грешит» бесспорно означает, что жертва дурно вела себя, – а такое, отмечу в скобках, применимо к безнравственному молодому человеку – и убийца покарал его. И тем не менее он не поленился снова набрать пальцем крови и добавить в конце эти точки. Зачем? Не хотел ли он дать понять, что продолжение последует? Нет, Гвидо, многоточие поставлено здесь не случайно. Это – предостережение. Убийца, конечно же, намерен продолжить свое черное дело и предупреждает нас. Поэтому для меня отныне важны все детали. И поэтому я передаю вам все, что понял.

Он посмотрел мне в глаза.

– Сейчас речь не о том, чтобы просто расследовать это убийство, мой молодой друг… Речь, вероятнее всего, пойдет о том, чтобы предотвратить еще и следующее!

Сегодня я думаю, что подобное предсказание должно было бы испугать меня. Но, к своему стыду, должен признать, что оно меня заворожило.

3

Прошло по меньшей мере дня три, прежде чем я снова увиделся с мэтром в Бельведере.

За это время я несколько раз ходил в Дом полиции близ Пантеона, чтобы передать капитану мнение Леонардо о жертве и о намерениях убийцы. Меня обрадовало то, что Барбери нисколько не рассердился за запоздание информации, хотя и был крайне озабочен поиском истины. Короче, он заставил своих людей еще раз опросить свидетелей, дабы выяснить, был ли кто-либо с топором или другим предметом того же рода.

Ответ пришел после целого дня расспросов: кузина Марчиалли Виолетта Мелькиоро якобы заметила одного субъекта, соответствующего описанию. Уверенность основывалась на ее любви к птицам. Сама она для костюмированного праздника выбрала маску попугая, которую заказала некоему ремесленнику из Трастевере, дав ему в качестве образца парочку этих птиц, подаренных весной папе Льву X португальским послом. Все приглашенные, уверяла она, были в восторге от ее наряда.

Как бы то ни было, с самого начала праздника дама развлекалась тем, что раскланивалась со всеми гостями, носившими птичьи маски, – что-то вроде братства пернатых в царстве зверей. Однако один из приглашенных остался глух к такой забаве, не произнеся в ответ ни единого слова. На нем была красивая маска серого удода с длинным черным клювом и шелковистым хохолком на макушке. Ко всему прочему, одет он был в мавританскую одежду гранатовых тонов, на руках у него были черные перчатки.

Но это не главное. Виолетта Мелькиоро вспомнила, что в начале вечера у того гостя за пояс был заткнут короткий меч, а может быть, ножны от него, – она точно не вспомнила, – но вот ближе к ночи человек в маске удода появился с топором. В этом она была уверена. Виолетта даже поинтересовалась у своего кузена Марчиалли, не знает ли он этого странного типа, но хозяин дома не смог ей ничего сказать: все удовольствие от маскарада для него заключалось в незнании имен ряженых. По его собственному признанию, на бал мог проникнуть кто угодно, лишь бы на нем был маскарадный костюм.

Откровения синьоры Мелькиоро взволновали полицию. Меч вечером – клинок, вонзенный в спину жертвы? – а к ночи – топор… Совершенно очевидно, это мог быть убийца. Сперва он явился на маскарад во дворец, затем каким-то образом проник в колонну, убил человека, потом, пользуясь темнотой, водрузил труп на коня императора. Осмелев от успеха, незаметно покинул колонну и выставил напоказ топор, тщательно очищенный от крови жертвы. Подобная наглость, какой бы поразительной она ни казалась, могла тем не менее обернуться против преступника: достаточно было узнать, кто скрывался под маской удода, либо отыскать изготовителя этой маски. Уж тот-то, без сомнения, укажет на убийцу.

Однако все оказалось не так просто. Дополнительный опрос свидетелей подтвердил присутствие «мавра» с головой удода, но никто не видел его лица, не слышал голоса. С ремесленниками тоже не выгорело. Полиция прочесала Трастевере, Парион и все кварталы, где были мастерские изготовителей масок, париков и прочего, но никому из них не заказывали ни удода, ни чего-нибудь похожего. Можно было подумать, что маску изготовили очень давно или сделали в другом месте.

Словом, к вечеру второго дня расследование снова затопталось на месте.

Зато утром третьего дня кое-что случилось: ночью под дверь дома суперинтенданта Витторио Капедиферро была подсунута написанная печатными буквами записка. Но главный смотритель улиц в то время находился в Остии, где провел ночь подле только что скончавшейся матери. Нашел записку слуга, и у него хватило ума отнести ее властям.

Послание гласило:

«Джакопо Верде головы лишился,

И Сола опустела, весь город веселился».

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть здесь намек на колонну и ее страшного всадника.

Капитан Барбери со своим отрядом немедленно отправился на улицу Сола, что находится за пьяцца ди Сьярра, в одном из римских кварталов с дурной репутацией. Не много потребовалось времени, чтобы установить: вышеназванный Джакопо действительно жил по соседству. Вскоре нашли и его комнатенку в одном из облупленных зданий. Увы! Там обнаружили лишь старенький пустой сундучок, свечные огарки да кое-что из мужской одежды, находившейся в крайне жалком состоянии.

Домовладелица быстренько выложила все, что знала: ее жилец снимал эту каморку за куатрино в неделю – цена непомерная, если учесть, что единственное оконце выходило на пустырь с помойкой. Постояльца звали Джакопо Верде, он родом из Авеццано, ему около девятнадцати лет. Отец отправил его в Рим к одному из своих друзей, мэтру Баллокио, дабы сын обучился ремеслу художника. Но у молодого Верде не оказалось призвания к живописи, и он сбежал из мастерской, чтобы никогда не возвращаться туда. С тех пор молодой человек жил чем и как придется, занимаясь поденной работой то у одного, то у другого ремесленника.

На вопрос, приходили ли к нему люди, домовладелица ответила, что такие посещения запрещены, но она частенько замечала мужчин, ожидавших Джакопо на другой стороне улицы. Она и не старалась узнать, что это были за господа, однако они казались несколько староватыми, чтобы быть его товарищами. После того как он в понедельник вручал ей куатрино, ее мало интересовал способ, которым он зарабатывал деньги…

Когда она видела молодого человека в последний раз? В понедельник, сказала женщина, когда он вносил недельную плату, накануне бала во дворце Марчиалли. С того дня о нем ни слуху ни духу. Если завтра он не объявится, она приберет комнату и сдаст ее.

Когда все это дошло до моих ушей, я напросился в гости к Барбери. В тот же вечер мы сидели за семейным столом – вшестером, включая мать и двух сестер Флавио. Ужин был легким, как и положено за несколько дней до Нового года. После десерта из цукатов мы подождали, пока женщины удалятся в свои комнаты, и принялись обсуждать события прошедшего дня. Капитан все мне рассказал, а затем поделился своими соображениями.

– Думаю, именно этого Джакопо Верде и прикончили в колонне.

– Вы в этом уверены?

– Почти: одежда, найденная в комнате, в точности соответствует росту и сложению убитого. Она будто сшита на него. К тому же промысел, которым он занимался…

Совершенно очевидно, что убийца мог затащить его в колонну с определенной целью. Да и надпись на стене доказывает, что наказали его за непристойное поведение… Опять же, когда мы найдем красильщика или маляра, у которого в последние дни работал Джакопо, разъяснится происхождение синих полосочек под ногтями трупа. Тогда уже все сомнения отпадут.

– Зачем убийце отрубать ему голову?

Прежде чем ответить, Барбери допил вино из стоявшего перед ним стакана.

– Вопрос непростой, Гвидо. Вчера я ответил бы, что, вероятнее всего, это сделано с целью затруднить опознание: имя жертвы частенько приводит к убийце. Но после той записки…

– А не преступник ли подбросил ее?

– Не знаю. Во всяком случае, это было бы лишено смысла: чего ради обезображивать до неузнаваемости тело убитого, чтобы потом раскрыть нам его личность?

– Предположим, он хотел преподать урок таким типам; он мог посчитать необходимым, чтобы все узнали о природе этого греха.

– Полагаешь, убийце отвратительны содомисты?

Флавио и его отец расхохотались.

– Тогда работы у него невпроворот! Он удачно выбрал город!

– Не сомневаюсь, – продолжил я. – И тем не менее лиха беда начало.

– Если только убийца – автор записки! Мы всех опросили: любой мог заметить выходящего из колонны. И подбросить записку мог кто угодно.

– Согласен. Но, рискуя изобличить кого-то, не проще ли вплотную заняться палачом, а не жертвой?

Мой аргумент оказался весомым: капитан полиции перестал смеяться.

– В твоем замечании что-то есть, Гвидо. И все же пока мы далеки от истины и не можем знать всех тонкостей. Автор записки, наверное, хотел навести нас на след и не повредить себе. А иначе – не быть скомпрометированным в глазах преступника. Может, он опасается мести, кто знает? Этим и объясняется то, что в записке печатные буквы.

– Возможно, таинственный свидетель боялся, что мы найдем его по почерку?

– Можно думать и так, и так.

– Печатник, сделавший эту работу, непременно вспомнит своего заказчика! Такое же не часто случается!

– Не исключено, но в Риме пять десятков печатников, и один из них может солгать, особенно если ему хорошо заплатили. Странно, однако: чем больше собирается материала, способного вывести нас на правильную дорогу, тем больше становится этих дорог. Изготовители масок, художники, проститутки, извращенцы, печатники… Так мы дойдем до того, что будем опрашивать всех жителей Рима!

– А о ключах от колонны есть что-нибудь новенькое?

– Люди из Сант-Анджело утверждают, что не было ни кражи, ни взлома. А хранителю я верю: он – честный человек.

– Тогда, похоже, убийца обладает способностью проходить сквозь стены…

– Конечно же, нет. Со временем мы разгадаем эту загадку. А пока…

Барбери встал.

– Уже поздно. Что-то я притомился… Пойду спать. Чего, впрочем, и вам желаю.

Он направился к двери, но по пути спохватился:

– Да… Гвидо, пойдешь в Дом полиции, не забудь принести печатку.

– Непременно, капитан, завтра же принесу.

Попрощавшись с Флавио, я тоже ушел.

Несколькими минутами позже, вернувшись домой, я заметил на столе письмо, положенное матушкой на виду. Написано оно было самим Леонардо; он приглашал меня на следующий день к себе.

4

В Ватикане я не был с тех пор, как погиб мой отец, и именно о нем я думал, объясняя швейцарскому гвардейцу цель моего визита. Последний без особых трудностей пропустил меня, и я пересек двор Бельведера быстрым шагом: во-первых, по причине холодной погоды, завладевшей городом, а во-вторых, из боязни какой-либо нежелательной встречи. Слишком уж неприятные воспоминания остались у меня от этого места…

Вилла Бельведер была построена лет двадцать назад при Иннокентии VIII в северной части понтификальной крепости. Сейчас она формой напоминала огромную букву U, крышу которой окаймляли зубцы. Из нее открывалась панорама Сабинских гор. Я заранее разузнал, что мэтр да Винчи занимает большую часть третьего этажа, которую он велел перестроить по своему вкусу: там были переделаны полы и потолки, расширены окна для большего доступа света, перенесены внутренние стены для оборудования просторной мастерской, дополнительно пристроены комнаты различного назначения и большая кухня.

Встретил меня крепко сбитый мужчина лет тридцати, который подозрительно окинул меня взглядом с головы до ног. Он сказал, что зовут его Салаи. Хотя он, как показалось, и не удивился моему приходу, все же веяло от него какой-то глухой враждебностью, абсолютно мне непонятной. Однако он проводил меня в просторное помещение с высоким, метра четыре, потолком, где царил неописуемый беспорядок: такого мне еще не доводилось видеть.

Были там большие столы, заваленные грудами бумаг, чертежей, рисунков, книг. Сундуки, придвинутые к стенам, служили подставками для каких-то железных и деревянных устройств, назначение которых я не способен был угадать. В одном углу находился верстак для растирания красок, весь покрытый разноцветными пятнами, там же примостились горшочки с кистями и кисточками, перьями и заостренными палочками.

Под потолком – система блоков, удерживавших что-то вроде мольберта, на котором была укреплена рама перевернутой картины. В другом углу помещения в огромном камине бушевал адский огонь. Из камина торчали металлические раскаленные трубки, а в пламени я смог разглядеть стеклянную расплавленную массу. Рядом на куске материи был разложен набор острых предметов, напоминающих хирургические инструменты, которыми пользуются врачи на Востоке. По правде говоря, я не знал, что и подумать обо всем увиденном, как и о странном запахе – смеси из красок, ароматических трав и горелого железа, – исходившем от всего ансамбля.

Салаи тотчас указал мне на скамью около одного из столов и попросил ожидать мэтра и ни к чему не прикасаться. Он еще раз недоверчиво взглянул на меня и ушел в ту же дверь, через которую мы вошли.

Итак, я остался один в мастерской да Винчи.

Мое внимание привлекли кипы бумажных листов. На одном из них были нарисованы две церкви с куполами гармоничных пропорций, будто бы предназначенные для приема небесных ангелов. На другом был изображен причудливый механизм, похоже, предназначенный для вытягивания и скручивания корабельных канатов. Как я полагал, Медичи весьма были заинтересованы этой отраслью. На третьем я безошибочно узнал легкие человека в разрезе. Расположение разветвляющихся бронхов поразило меня своей правильностью и точностью. Теперь мне понятнее стала репутация анатома, которую Леонардо заслужил в больнице Сан-Спирито: казалось, лист приложили к дыхательному органу, и тот отпечатался на нем. Какую пользу принесло бы опубликование серии таких планшетов! Сколько бы профессоров в одночасье лишились бы возможности изводить своих учеников!

Рядом с рисунками лежали листы, исписанные строчками, которые я тщетно попытался прочесть. Хотя мне казалось, что узнаю некоторые буквы, у меня не возникало никаких привычных ассоциаций, словно слова и фразы лишь заимствовали наш алфавит, чтобы в конечном итоге образовать совершенно другой язык. Лишь многим позже я узнал, что мэтр был левшой и писал справа налево, к тому же в зеркальном отображении. Так что без зеркала прочитать тексты было невозможно. Но в тот момент все это выбило меня из колеи.

Еще одна странность: в верхней части некоторых листов было изображено что-то вроде ребусов, нарисованных черным карандашом. Узнавалась музыкальная нота, за которой следовало изображение змеи, потом горшок, за ним еще один нотный знак и какое-либо огнестрельное оружие. Ниже непонятными значками, очевидно, давалось решение ребусов: и все это на том же неведомом языке.

Решительно великий да Винчи являл немало тайн и загадок.

Пока я размышлял обо всем этом, мне показалось, что в соседней комнате послышались отрывистые голоса. Я взглянул на дверь, но она не открылась. Тут мой взгляд остановился на втором столе, где возвышалась стопка книг и стояла большая шкатулка резного дерева.

На мгновение мне показалось, что…

Несмотря на предостережения Салаи, я встал со скамьи и подошел к столу, чтобы получше рассмотреть шкатулку. Сделана она оказалась из черного дерева, покрыта тонкой резьбой, изображающей по бокам экзотические пейзажи, возможно, африканские. Однако резьба на крышке была сквозная, и крышка едва заметно приподнималась и опускалась, словно ее приводила в движение какая-то внутренняя сила. Я протянул было руку, ожидая обнаружить один из тех хитроумных механизмов, секрет которых знал только Леонардо.

Я приподнял крышку и тут же опустил ее. Крик изумления – или ужаса – застрял в горле. Там был… В шкатулке находился живой дракон! Самый настоящий дракон!

Безобразное, уродливое существо длиной в две ладони, с блестящим и переливающимся, как серебро, телом наставило на меня острые рога и открыло пасть. Сквозь отверстия в крышке на меня пристально смотрели два выпученных глаза, будто желая загипнотизировать. Я отпрянул на шаг; крышка продолжала дрожать в такт его дыханию. Великий Леонардо да Винчи держал у себя существо, вышедшее из ада!

– А! Вижу, вы уже познакомились с сером Пьеро.

Услышав голос мэтра, я сильно вздрогнул. Старец стоял у меня за спиной в длинной белой одежде; вид у него был разгневанный. Он направился прямо к шкатулке.

– Сер Пьеро? – пролепетал я.

– Да, сер Пьеро. Моя ящерица.

– Ваша ящ…

Леонардо открыл шкатулку и поднес к моим глазам невероятное животное с клацающими челюстями.

– Его дал мне один виноградарь. Если судить по размерам и обличью, мне кажется, он вполне мог бы быть прародителем некоторых легендарных созданий. Ну а я соответствующим образом нарядил: два крыла из посеребренных створок раковины, козья шерсть на морде, два кошачьих когтя вместо рогов. Удачный получился василиск, вы не находите?

Весь в белом, со странным существом в руках… Ну что за чудодей этот Леонардо!

– Вижу, сер Пьеро вас пугает, – продолжил он. – Вернем-ка его в его жилище.

Голос мэтра стал мрачным, когда он укладывал рептилию в шкатулку.

– Не хотелось бы, чтобы он убежал, как в прошлый раз…

– Он… он убежал? – запинаясь выговорил я, вообразив себе это чудище разгуливающим на свободе.

– Чуть было не убежал. На той неделе, войдя в комнату, я увидел, как он бежит прямо к огню… Крышка оказалась незапертой… Еще несколько шагов, и он бы сгорел.

– Такое большое и сильное существо… Пьеро мог сам открыть шкатулку?..

Леонардо отрицательно покачал головой, тщательно закрепляя защелку.

– Увы! В моем доме происходят странные вещи. Бумаги меняют место, некоторые предметы исчезают… Кто-то думает, что я ничего не замечаю, что я слишком стар. Как бы то ни было, с появлением этих немцев…

– У вас здесь есть немцы?

– Да, мэтр Иоганн и мэтр Георг. Кажется, так их зовут. Вряд ли я когда-нибудь узнаю их настоящие имена. Мне их навязал папа, чтобы помогали в работе над зеркалами. Ведь я задумал сделать особое зеркало – большого размера и вогнутое так, чтобы в нем концентрировались солнечные лучи, нагревая воду в котле. В красильном котле, например. Но эти два бездельника только высасывают из меня дукаты и шпионят за мной.

– Вы считаете, это они выпустили ящерицу?

– Уверен… Но особенно их интересую я. Если бы они могли украсть мои изобретения… Мне даже пришлось зашифровать свои записи, чтобы эти типы не прочитали их. Недавно я застал Георга подслушивающим за моей дверью… Выругал его на его же языке и приказал покинуть дом. Но я не питаю иллюзий, у него есть сильная рука… К сожалению, он вернется.

Чувствовалось, что Леонардо очень огорчало поведение немцев. Помню, тогда я приписал его подозрительность явлениям, часто встречающимся в его возрасте, так же как и манию преследования, свойственную старикам. Кому помешала его ящерица?

– Мэтр, с вашего разрешения… Не по этой же причине вы позвали меня?

Отрешенные глаза ожили, и Леонардо пристально взглянул на меня. Будто спала завеса с его лица, и оно вновь стало приветливым. Он взял меня за руку.

– Да, конечно, Гвидо, извините. Я не собирался надоедать вам своими проблемами. Давайте-ка сядем поближе к огню, а то как бы нам не простудиться.

Он придвинул скамью к камину, и мы уселись рядышком.

– Я пригласил вас потому, что у меня есть некоторые соображения. Но прежде я хотел бы узнать новости о колонне. Ваш капитан Барбери продвинулся в своем расследовании?

– Как вам сказать… совсем немного. Да и то благодаря вам.

И я подробно рассказал ему о ходе дела, о подозрительном «мавре» с маской удода, о найденном жилище

Джакопо Верде… Леонардо очень заинтересовался «мавром» и попросил описать его поподробнее. Потом он вернулся к записке, найденной у Капедиферро.

– Нет сомнения, что эта записка является еще одним предупреждением. Послана она тем же человеком, который сделал надпись внутри колонны.

– А не может ли быть так, что она написана кем-то третьим?

– Свидетелем, пожелавшим остаться неизвестным? Не думаю. Вспомните: «Джакопо Верде дважды головы лишился, и Сола опустела, весь город веселился». Поверьте моему опыту: человек, опасающийся за свою жизнь, не пишет стихами. Он как можно быстрее избавляется от тяжести в душе, моля Бога, чтобы его информация пригодилась. А тот, кто велел напечатать записку, знает, чего хочет. Этот человек прекрасно владеет собой, свысока смотрит на полицию. Он развлекается, устраивая кордебалет вокруг преступления.

– А зачем было выдавать нам имя Джакопо Верде?

– Да по той же причине, что побудила его вонзить меч в уже остывший труп. Причина эта нам не известна, знает ее только он. Разгадав загадку, мы узнаем и его мысли. Питаю надежду, что надолго эта история не затянется.

Какое-то время мы оба смотрели в огонь, погруженные в свои думы. Потом Леонардо встал, надел на руку толстую кожаную перчатку, которая валялась у камина, взял железный стержень, потыкал им в расплавленное стекло. Намотав на конец стержня немного стеклянной массы, вынул его, посмотрел на свет, затем сунул обратно в огонь.

– Ничего не понимаю. Решительно ничего… Надо было бы побольше…

И тут, словно опомнившись:

– Ах! Не обижайтесь, Гвидо, мысли мои легко перескакивают… Это зеркало, над которым я работаю, исследования по анатомии, ботанике, архитектуре или математике… И все это такие разные темы… Иногда я спрашиваю себя, не нарочно ли природа одарила меня любознательностью, удовлетворить которую невозможно, чтобы помешать таким образом проникнуть в ее тайны. Кстати, о том послании… Как вы думаете, почему его подложили главному смотрителю улиц?

Разумеется, я уже думал над этим.

– Он бросил вызов, полагаю. Убийца мог подложить его в Дом полиции или к воротам Ватикана. Либо в любое другое место, где есть городская власть. Ведет он себя вызывающе. Однако, зная, что Капедиферро в отлучке, он предпочел именно его дверь. Меньше риска…

Винчи покачал головой:

– Неплохо… неплохо… Тогда скажи, как это Джакопо «дважды головы лишился»?

– Если убийца имеет в виду порок, то, по его мнению, молодой человек уже потерял голову, занявшись проституцией. И он постарался вторично лишить его головы вполне определенным образом.

– Тебе не откажешь в проницательности, Гвидо, и если однажды снова введут должность баригеля…

Обращение да Винчи на ты польстило мне.

– И все же мне видится другое объяснение, с твоего позволения. Намного проще… Ясно как день: Джакопо действительно дважды лишился головы: в первый раз – когда ее отделили от тела, во второй – когда она исчезла из колонны. Так что вопрос можно поставить так: почему голова пропала и где она находится сейчас?

– Вы считаете, что лицо жертвы могло бы нам о многом рассказать?

– Не стоит ничем пренебрегать… Однако оставим эти умозрительные построения. Время бежит, а я еще не сказал тебе о моих предложениях.

Слегка повернувшись ко мне, гениальный старец начал говорить со мною, как дед с внуком:

– Так вот, Гвидо. Я думаю, молодой врач вроде тебя, чтобы утвердиться, должен обзавестись связями и клиентурой. Приближается Новый год, и я вижу хорошую возможность представить тебя Джулиано Медичи, который, как тебе известно, является моим благодетелем и покровителем. Не то что ему нужен врач, несмотря на его слабое здоровье: вокруг него и так вьется стая шарлатанов. Но твоя просьба о его покровительстве распахнет перед тобой все двери. А я считаю, что один только твой ум значит для медицины больше, чем десяток других, лишь вредящих ей… Оказывается, через два дня Джулиано устраивает большой прием в честь Рождества Христова. Если ты отправишься на него вместе со мной, то встретишь там всех знатнейших и богатейших людей города. А дальше все зависит от тебя.

Подобный знак доверия плюс мое любопытство не позволили долго колебаться.

– Пойду с удовольствием, мэтр.

– Превосходно. Что же до второго предложения, то ты увидишь, что оно связано с первым… Хотя я и не являюсь официальным художником папы, мой статус дает мне некоторые привилегии. Я свободно могу перемещаться по всему Ватикану, и, в частности, мне открыт доступ в библиотеку папы. Я часто посещаю ее, это необходимо для моих исследований. Собрание является богатейшим на Западе – книги из области религии, науки и литературы. Есть там и некоторые трактаты по медицине, от которых ты придешь в восхищение… Мы смогли бы вместе работать в ней час-два в день по утрам: эрудиты не заглядывают туда раньше обеда. – Он широко улыбнулся. – Ты был так любезен, что провел меня в колонну: я отплачу тебе не меньшей любезностью: сделаю тебя постоянным читателем библиотеки Ватикана!