Текст книги "Семь преступлений в Риме"
Автор книги: Гийом Прево
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
21
К нам подошел камергер:
– Его преосвященство приглашает вас…
Мы повиновались. Мэтр поправил капюшон так, чтобы по возможности закрыть свои волосы.
Вопреки моему ожиданию капелла была почти пуста. Кроме Бибьены в ней находились майор, начальник швейцарской гвардии, и Симеон, один из личных врачей Льва X.
– Подойдите, – произнес кардинал. – Попробуем вместе распутать клубок новой загадки. Майор, не могли бы вы вкратце изложить события?
Майор, рыжий детина с молочной кожей и живыми, умными глазами, заговорил:
– Ваше преосвященство, смысл всего этого – для меня головоломка. Итак, его святейшество служил личную мессу этим утром, в одиннадцать часов. Служба проходила здесь, у этого алтаря, в присутствии семи приглашенных. Восьмой не явился. До последней молитвы месса проходила спокойно. Но сразу после нее один из приглашенных внезапно упал, словно с ним стало плохо. Это был Марино Джорджо, венецианский посол. Все кинулись к нему: тот еще дышал, но очень слабо. Его уложили поудобнее и рядом обнаружили вот эту… этот предмет.
Он показал нечто вроде маленькой стрелки из красного дерева, очень тонкой и острой, длиной около трех дюймов. Я непроизвольно поднес руку к своему затылку.
– Ничего подобного мне еще не встречалось, – продолжил швейцарец. – Должно быть, это упало, когда посол рухнул. Но может быть, доктор Симеон, осматривавший посла, расскажет поподробнее…
Симеон откашлялся. В университете, где я учился, часто хвалили верность его диагнозов и методов лечения.
– Так вот… Гм-м-м… Начну с того, что наш пациент не умер. Однако состояние его близко к критическому. Дыхание затруднено, он мертвенно бледен… Но все-таки жив. Я бы отнес его состояние к каталептическому сну. Как после сильного удара или принятия большой дозы наркотического вещества. И тем не менее пульс его снова учащается, так что я очень надеюсь, что Серениссиме 88
«Светлейшая» – так иногда называли Венецию в Средние века
[Закрыть] не придется искать себе нового дипломата…
Он вновь прокашлялся.
– Что касается острия стрелки, оно, по всей видимости, было смазано или пропитано каким-то веществом. Похоже на клей с резким запахом. Нет сомнения, что именно оно и вызвало странное оцепенение нашего пациента. Доказательством тому служит след от укола на лице.
– Куда пришелся укол? – поинтересовался Бибьена.
– Сюда…
Симеон ткнул пальцем в свою левую жирную щеку.
– Стало быть, стрелка из чего-то должна была быть выпущена, – уточнил майор. – Но ничего похожего здесь не обнаружили.
– Вы обыскали приглашенных?
– Святейший отец сам потребовал этого, ваше преосвященство. Всех гостей отвели в соседнюю комнату, заставили раздеться догола и предъявить все находящиеся при них предметы. Сами понимаете, без препирательств не обошлось, но приказ был выполнен неукоснительно. Добыча, если можно так выразиться, оказалась незначительной: несколько кружевных платочков, пара четок, мелкие безделушки. Ничего такого, из чего можно было бы выпустить эту стрелку.
– Где стоял посол во время мессы?
– Насколько помнится…
Майор прошел треть капеллы и остановился на месте, расстояние от которого до алтаря и до левой стены было примерно одинаковым.
– Марино Джордже стоял здесь, в последнем ряду.
– А вы в каком положении нашли его?
– Он лежал на спине с закрытыми глазами, рука его прикрывала голову, будто он хотел отразить удар, – отозвался врач.
Я почувствовал желание Леонардо вмешаться, но мэтр сдержался.
– Кто был ближе всего к нему во время богослужения?
– Первым увидел его падающим кардинал Пуччи, ваше преосвященство. Но он ничего не понял из происшедшего, если таков смысл вашего вопроса.
– Жаль, – вздохнул Бибьена. – Кто еще присутствовал на мессе?
– Кроме кардинала Пуччи, еще два кардинала: Армеллини и Сальвиати. Это уже четверо. Трое остальных были банкиры Турини, Гадди и Рикасоли.
Последние щедро финансировали папу, и посему он особо одарял их своим вниманием и почестями.
– А восьмой, тот, кто не явился? – спросил я. Рыжий здоровяк улыбнулся:
– Я, разумеется, сверился по списку камергера. Это главный смотритель улиц Витторио Капедиферро.
Мы понимающе переглянулись с Бибьеной.
– Есть ли у вас еще что сказать нам, что могло бы пролить свет на это темное дело, майор?
– Больше ничего, ваше преосвященство. Но если хотите знать мое мнение, никто из присутствующих не мог совершить подобный поступок. Кстати, все входы в капеллу тщательно охранялись, так что это покушение – случай необъяснимый.
Кардинал лишь махнул рукой на это замечание. Затем обратился к врачу:
– Когда можно надеяться переговорить с послом?
– Не зная природу и состав вещества, было бы преждевременно обещать что-либо. Но я поставлю вас в известность, как только он будет в состоянии говорить.
Кардинал, поблагодарив, отпустил обоих мужчин, и мы остались втроем под божественными взглядами персонажей Микеланджело.
– Синьоры, – торжественно произнес Бибьена, – мы находимся на пороге опаснейших событий. За стенами Ватикана назревает бунт. Трастевере, возможно, уже бурлит. Завтра, если не состоится вынос Святого Лика и станет известно о пропаже реликвии, в городе возникнет хаос. В нашем распоряжении буквально несколько часов. Что вы обо всем этом думаете, Леонардо?
– Ваше преосвященство… Прежде всего я… я немало удивлен…
– Удивлены?
– Я имею в виду то, что посол жив.
– Это пока под вопросом. Неизвестны последствия…
– Нет, я уверен, что он выживет. Я хочу сказать: захоти убийца по-настоящему его убить, он пропитал бы стрелку смертельным ядом. Но он этого не сделал.
– Ваш вывод?
– Он не желал смерти посла.
– В таком случае почему он выбрал именно его?
– Я и сам спрашиваю себя. Мне кажется…
Он попытался погладить несуществующую бороду.
– Да, возможно, он хотел показать, на что способен… Просто и ясно… Что папа нигде не может быть в безопасности. Впрочем, поза раненого напоминает один из эпизодов гравюры Босха: некто лежит на земле, прикрыв голову рукой. Шестая жертва… Лично я сомневаюсь, что Марино Джорджо имеет к этому какое-либо отношение. Повторяю: он уже был бы мертв.
– Допустим. Но способ? Как он смог поразить мишень, не будучи в капелле?
– Да, действительно… Ему нужна была мишень. Не важно какая. А это значит…
Винчи встал на то место, где стоял посол, и огляделся. Потом внимательно рассмотрел левую стену с фреской Козимо Росселли «Переход через Красное море».
– Камни в отвратительном состоянии. Сырость разъедает их. Можно было бы почти…
Он нагнулся, поскреб камень пальцем.
– Селитра появилась…
– Ремонтные работы уже ведутся, – уточнил кардинал. – Рафаэль этим занимается.
– А что находится по ту сторону этой стены?
– Ничего. Пустота. Этот фасад выходит во внутренний двор. На высоте тридцати футов… А под нами только библиотека.
– Значит, надо искать в другом месте… Тем хуже… Леонардо продолжил изучать стену, потом прошел к алтарю, заинтересовался правой стеной.
– Окна расположены высоко, – пробормотал он. – Никто не мог долезть или спрятаться там…
Он вернулся к центру капеллы.
– Ловкач какой-то… И все же я уверен, что посла он выбрал потому, что так ему было удобнее… Потому что поразить его было легче, чем других. Либо это был один из присутствующих…
– Обыскали всех – вот что удивительно. Впрочем, слева от Джорджо никого не было. А стрела вонзилась в левую щеку…
– Согласен, ваше преосвященство…
Мэтр повернулся ко мне:
– А ты, Гвидо, что думаешь обо всем этом?
– Способ мне непонятен, как и вам. Но у меня не выходят из головы приглашение Капедиферро и его неявка на мессу.
– Верно, – подтвердил Бибьена. – Полагаю, что со стороны его святейшества это приглашение было свидетельством доверия к суперинтенданту. И тем не менее тот не воспользовался им.
– Добавлю, впрочем, что только что на площади Святого Петра произошел любопытный случай… – продолжил я. – Случай этот имеет лишь косвенное отношение к происшествию, однако совпадение поражает… Мы с мэтром видели человека, на голове которого была маска удода; человек, казалось, бежал от Ватикана, чтобы затеряться в улочках Борго. Один из полицейских сейчас преследует его.
– Маска удода объявилась! – воскликнул Бибьена.
– Злодей обнаглел от своей безнаказанности, – поддакнул я. – И вполне можно поверить, что речь идет о Капедиферро. Под предлогом приглашения на мессу он смог пройти в Сикстинскую капеллу, затем, выполнив – не знаю уж как – свою задачу, воспользовался карнавалом, чтобы удрать, прикрывшись маской.
– Какая дерзость! Есть известия от вашего полицейского?
– Не знаю… Балтазар является помощником капитана Барбери, и ему можно доверять. Впрочем, полагаю, капитана Барбери еще не успели предупредить?
– Все произошло слишком быстро. Думаю, швейцарцы уже послали за ним и он вот-вот явится.
– Хотелось бы… Считаю, нужно срочно сходить к Капедиферро и узнать: выходил ли он, вернулся ли, почему не был на мессе, чем может оправдать свое отсутствие? Если удача на нашей стороне, Балтазар уже там.
– Обвинение суперинтенданта не понравится папе. Но у меня нет выбора.
Да Винчи, похоже, закончил размышлять.
– Библиотека, ну конечно же! Ваше преосвященство, никто не опрашивал посетителей? Ведь они находятся этажом ниже и пользуются тем же входом. Кто-нибудь да заметил что-то подозрительное…
– Ничем нельзя пренебрегать, – согласился Бибьена. – Разрешаю вам спуститься и дам соответствующие указания насчет суперинтенданта. Присоединюсь к вам как можно быстрее.
На этом мы и расстались. Мэтр и я вышли на лестницу, по которой поднимались.
– Пройти через двери – нет проблем! – проворчал Леонардо, натягивая свой капюшон. – Но сквозь стены?..
В библиотеке было пусто, но дверь не была заперта. Удивительно, что на столах и пюпитрах латинского и греческого залов лежали раскрытые книги. Создавалось впечатление, что все читатели только что ушли.
– Как только стало известно о покушении, швейцарцы, должно быть, всех выпроводили, – предположил мэтр. – Теперь нам придется разыскивать посетителей и допрашивать их поодиночке. Увы, время сейчас дорого!
Он взглянул на открытые книги, потом подошел к книге записей.
– Ага! Сейчас посмотрим…
Пока он просматривал ее, я прошел в главный зал; он тоже не был заперт, и его тоже спешно покинули: раскрытый толстый том с миниатюрами остался прикрепленным к цепочке, а дверца железного шкафа была открыта. Неяркий свет из окон мягко опускался на математические инструменты, и все, как и обычно, казалось спокойным. Однако я почувствовал нечто необычное: холод.
Я вспомнил слова Ингирами при первом посещении библиотеки: «Для удобства читателей мы разводим огонь в камине зимой». Впоследствии, приходя сюда, я и в самом деле чувствовал разницу в температурах. Сегодня же в зале было холодно как никогда. Огня в камине не было и… Камин!
Поеживаясь, я приблизился к очагу. Ни поленьев, ни щепочек, ни золы. Я наклонился, посмотрел в трубу: она была довольно широкой, взрослый человек вполне мог уместиться в ней.
Я колебался… Конечно, следовало бы предупредить Винчи… А впрочем, чего мне опасаться? Присев на корточки на поддоне, я вытянулся во весь рост в трубе. «Стена!» – сказал Леонардо.
Ощупав стенку, я обнаружил выбоину в камне. Чуть повыше – другую. Еще выше – третью. Задрав ногу, я рискнул вступить в первую, вторую ногу подтянул к другой и ощупью стал взбираться. Выбоины располагались равномерно, подъем оказался нетрудным. Вскоре я уже не видел внизу очага, а вверху различал лишь слабый сероватый свет. Так по выбоинам я постепенно поднялся на десять, пятнадцать, двадцать футов.
По мере подъема проход становился все уже, продвижение затруднялось.
Мелькнула мысль: может быть, выемки сделаны для трубочистов? Но нет, теперь я был уверен, что это дело рук… Неожиданно выемки пропали…
До верха оставалось еще футов тридцать, и добраться туда не было возможности. Вот разве что на этой высоте я, возможно, находился на уровне… Я лихорадочно щупал камни. Напротив лба слегка выступал более гладкий камень. Кирпич?
Я потянул его к себе. Это оказался прямоугольный брикет, имевший два пальца в длину и два – в ширину. Я поспешно сунул его в карман.
– Гвидо?
Мэтр звал меня снизу. Я не ответил, пытаясь дотянуться на цыпочках до отверстия. По глазам резанул свет, ворвавшийся в темень трубы. Затем я увидел… Сикстинскую капеллу.
Убийца проделал в трубе оконце, выходящее прямо внутрь!
Из-за толщины стенки и неровностей внутри были видны, разумеется, лишь часть пола и фрески с изображением Иисуса на противоположной стене. Но этого хватало, чтобы поразить стрелой лицо человека. А потом уж вставить кирпич на место!
– Гвидо!
– Я здесь, мэтр, в камине! Вы оказались правы!
– Гвидо?
Спеша спуститься, я едва не поскользнулся. Голос Леонардо стал более отчетливым.
– Гвидо, что ты там делал? Давай быстрее… Пришел Балтазар с солдатами… Они захватили…
Конец фразы заглушил поток ругательств и восклицаний.
Надо было видеть лица тех, кто находился в зале! Я вылез из камина, как черт из своего логова, – весь черный от сажи, но с торжествующей улыбкой на губах.
Мое собственное изумление было не меньше. Главный зал библиотеки, до того пустой, заполнился солдатами. Здесь же был и Балтазар в сопровождении швейцарских гвардейцев. Он, казалось, упрекал в чем-то Леонардо, тогда как швейцарцы громко переговаривались между собой. Позади этой группы двое солдат держали за плечи какого-то мужчину. Его-то я сразу узнал.
– Гвидо! – вскричал Балтазар, раскидывая руки. – Я подозревал этого старика, – он показал на мэтра, – в покушении на убийство…
– Успокойся, мы работаем вместе, – прервал я его. – Он… на службе у Бибьены.
Леонардо, неузнаваемый под своим капюшоном, кивнул головой.
– А ты, Балтазар, можешь мне объяснить, к чему весь этот шум?
– Я арестовал его, Гвидо… Я поймал этого удода!
Зажатый солдатами, тот не мог пошевелиться.
– Ну и погонялся же я за ним, можешь поверить. Хорошо еще, что он не оторвался от меня в той толчее… Но в переулках Борго я оказался попроворней. Схватил его у самой двери!
Он потряс маской, как трофеем.
– Когда он снял ее, то я опешил… Но всего можно было ожидать, не так ли? Потом я позвал подмогу и привел его сюда.
Я какое-то время рассматривал красивую голову серого удода с длинным черным клювом и цветным хохолком на макушке. И эту птицу я упорно искал с самого начала!
– И вправду хорошая добыча, Балтазар. Капитан Барбери может гордиться тобой.
Воспользовавшись установившимся спокойствием, я, отряхиваясь, направился к все еще приоткрытому железному шкафу. Мне пришлось открыть вторую створку и немного пошарить на полках, чтобы вытащить засунутый между двумя полками сверток материи, запачканный сажей.
– А вот и перышки, которые надевала наша птичка, чтобы долететь до Сикстинской капеллы…
Для ясности я развернул сверток, оказавшийся длинным балахоном. На груди был пришит карман, в котором было что-то твердое: вторая стрелка, тоже красная, тонкая и такая же острая, как и предыдущая.
– Все сомнения отпали… – заключил я.
– Гвидо, – изумился Балтазар, – а теперь ты объясни…
– Человек, совершивший этим утром попытку убийства в часовне, просто-напросто добрался до нее по внутренней части каминной трубы. Отверстие он проделал заранее и выстрелил из него вот такой штукой. Затем спустился, снял этот балахон, спрятал его в этом шкафу и спокойненько вышел из Ватикана.
– Надев прежде эту маску, чтобы не быть узнанным, – дополнил Балтазар, поворачиваясь к пленнику.
Томмазо Ингирами, державший себя достойно, несмотря на крепкую хватку солдат, затряс головой с выражением отвращения на лице:
– Все это подстроенная грубая шутка!..
– У вас есть другие объяснения, мессер префект?
– Я не понял и половины ваших обвинений!
– Не слушай его, Гвидо, сейчас он будет вешать лапшу на уши. Маска-то удода была на его голове!
– Конечно, я носил эту маску, не отрицаю. Но если бы у вас было хотя бы на пару куатрино здравого смысла, вы бы меня уже отпустили!
– Чего ради? – возразил я.
– Прикажите вашим солдатам дать мне вздохнуть, и я все объясню по поводу маски. А после пусть мою судьбу решает святейший отец, и только он.
– И то правда, – поддержал префекта библиотеки Ватикана один из швейцарцев. – Он служитель папы, и я не очень-то одобряю подобное обращение.
Балтазар немного поколебался, затем сделал знак солдатам отойти от Ингирами.
– Благодарю. Тот потер плечи.
– Ситуация эта – одна из самых нелепых. Если бы не дружба, связывающая меня с да Винчи, я ни за что не пошел бы на эту… унизительную комедию.
Он глубоко вздохнул.
– Коль уж вам так хочется знать, я крайне неохотно надел эту маску. Знать бы последствия… Одним словом, утром я обнаружил некий пакет перед своей дверью. В нем находилась эта голова удода. К ней была приложена записка, написанная рукой папы. Я по крайней мере предположил, что рука была его. В ней говорилось: «В знак расположения и для празднования первого дня карнавала посылает вам это его святейшество Лев Десятый». Сомнений у меня не возникло. Откуда мне было знать, что эта маска?.. Впрочем, чем она была? Как бы то ни было, когда я вышел отсюда, направляясь в город, я надел ее. Наш папа обожает любоваться карнавальными костюмами из своих окон, и я подумал, что ему будет приятно видеть меня среди ряженых… Но вдруг на площади Святого Петра какие-то люди принялись кричать и показывать на меня пальцами. Я еще раньше приметил несколько кучек бездельников, и, зная о напряженной атмосфере в городе, я… испугался и побежал. Вот и вся история.
– Прекрасная защита! – возмутился Балтазар. – Кого вы хотите обмануть этими баснями? Вы побежали потому, что боялись, что вас поймают и арестуют за обличающую вас маску!
– Но в чем меня обвиняют, в конце-то концов? – взорвался Ингирами.
– В совершении пяти убийств, – спокойно пояснил я. – Шести, может быть…
Все вздрогнули.
У Ингирами подкосились было ноги, но он тут же овладел собой и с кажущимся безразличием произнес:
– Вы рехнулись, мой мальчик, вы сошли с ума.
Я показал на манускрипт на столе.
– Скажите лучше, Томмазо, кто читал эту книгу до вашего ухода из библиотеки?
Он с вызовом ответил:
– Вы точно сошли с ума. Я требую встречи с его святейшеством…
Леонардо приблизился к моему уху и прошептал:
– Ты удивишься, Гвидо, количеству наших знакомых, взявших утром книги в библиотеке. В журнале я нашел фамилии Бибьены, Аргомбольдо и даже Серапики! Но список неполон, приходили и другие, не отметившиеся в книге записей!
Я взглянул на библиотекаря, потом на балахон, потом на диковинную деревянную стрелку. Подумал я и об отверстии в трубе, о шрифте Цвайнхайма, о гравюре Босха и о прочих вещах. Да, все эти элементы составляли одно целое.
– Вы встретитесь с папой, Томмазо, не так ли? Так вот, передайте, пожалуйста, святейшему отцу, что теперь мы знаем убийцу.
22
Знать имя убийцы еще не значит помешать ему убивать и дальше. Надо было поймать его и обезвредить.
Как и было предусмотрено, птичка вылетела из гнезда. Нам с да Винчи пришлось переговорить с властями, чтобы получить разрешение на посещение его жилища. А потом, после долгих сомнений и безрезультатного обыска, мы обнаружили под обивкой потайную дверь, которую удалось взломать. Она вела в небольшое помещение, в котором словно для самообличения были собраны все улики виновного в преступлениях…
В центре комнаты стоял печатный станок. Вокруг валялись многочисленные флаконы, горшочки из-под мазей и с мазями, пакетики с очень пахучими травами, различные тигели для измельчения и нагревания…
На наборной доске лежала стопа бумаги, рядом стояла деревянная шкатулка. Открыв ее, я торжествующе вскрикнул: в шкатулке находились свинцовые литеры – те самые, которые убийца использовал для печатания своих посланий. Шрифт Цвайнхайма! Удивительный шрифт Цвайнхайма!
Перед станком стояла скамеечка с разложенной на ней одеждой: костюм мавра цвета граната – тот, что видели на балу во дворце Марчиалли, шляпа, бывшая на убийце в саду д'Алеманио… На полу – две свернутые в один рулон карты с незнакомыми очертаниями, они были прислонены к кучке каких-то коробочек.
Но наибольший интерес вызвала полка, укрепленная на стене. Я с первого взгляда узнал гравюры Босха. Их было десять, и стояли они на медных подставках. Я на ходу взял одну из них и сунул в карман. Она и поныне хранится у меня. На той же полке по размеру выстроились красные стрелки вроде той, что была выпущена в Сикстинской капелле. Совсем рядом лежало и приспособление для стрельбы: прямой пологий стержень, похожий на камыш, но потолще. Дунув в эту трубочку, можно было послать в цель смертельный снаряд. По следу на пыли, покрывавшей полку, легко было предположить, что рядом недавно лежала еще одна такая трубка.
Однако самое интересное было впереди.
Среди разнообразия безделушек, занимавших полку, – черепа неизвестного животного, к примеру, и семян, похожих на большие бобы, – мой взгляд остановился на матерчатом мешочке. Я достал из него три сложенных листа, перевязанных ленточкой, и древнюю карту, попорченную годами, в которой трудно было что-либо понять.
Зато листы были покрыты изящным и правильным почерком. Они были пронумерованы; другим почерком была дописана в углу фамилия автора. Она была мне знакома: Бартоломео Платина, первый префект Ватиканской библиотеки и бывший историограф пап.
Я много раз читал и перечитывал эти три странички, и сегодня, сорок лет спустя, воспроизвожу их так, будто прочитал вчера:
«Связка 7
Лист 11
Правда о заговоре в феврале 1468 года.
Эта новая глава предоставляет мне случай сделать несколько откровений.
Многое было сказано о событиях 1468 года, и многое говорилось обо мне лично. Меня посчитали одним из подстрекателей заговора, человеком с черной душой, страстно желавшим смерти Павла II.
Я расплатился за это. До сих пор я ощущаю на своих плечах холодную сырость застенков Сант-Анджело, а в своем теле боль от острых щипцов палача.
И тем не менее я невиновен, непричастен ко всем приписываемым мне мерзостям.
Хотя Сикст IV и признал меня впоследствии невинно пострадавшим, мне все же кажется важным осветить этот отрезок моей жизни и напомнить условия, в которых происходила та печальная история. Я не побоюсь назвать истинных виновников и описать совершавшиеся ими жестокости…
В ту эпоху, более чем в другое время, – я говорю о 1460-х годах, – в моду вошло почитание античности. Рим вновь находил свои корни и вытаскивал на свет прошлое, включая статуи, храмы, законы, древние обычаи… И все это возбуждало, очаровывало наши молодые умы.
Вместе с некоторыми из моих собратьев мы пришли к мысли о создании Римской академии, члены которой обязались жить, как во времена Республики, в эпоху, считаемую нами исполненной знаниями и истинной свободой. Каждый из нас взял себе латинское имя, мы исповедовали простоту нравов, независимость мысли и отказ от мирских благ.
Самым замечательным среди нас был, конечно же, Помпонио Лето, большой ученый, эрудит, зарабатывавший себе на жизнь преподаванием и чтением лекций в университете. Кажется, именно у него возникла идея проводить собрания академии подальше от городской суеты, в забытых всеми катакомбах, которые мы открыли заново.
С каждым днем расширялся круг наших слушателей, все больше молодых людей горели желанием следовать за нами.
Но, к несчастью, разрастаясь, Римская академия изменила своей первоначальной сущности.
Появились злоупотребления.
Некоторые из новых членов, прикрываясь нашей псевдоконспиративной деятельностью, на самом деле предавались наихудшим из пороков. В катакомбах случалось встречать больше проституток, нежели эрудитов… О женщины!.. Другие академики, иногда одни и те же, удовлетворяли в академии свою страсть к интригам: им уже мало было превозносить Республику или критиковать папу – они искали способ свергнуть его.
Вскоре ветер безумия овеял самые разумные головы. Для подготовки восстания и установления демократии организовалась директория. В нее входили наиболее молодые и наиболее экзальтированные: Витторио Капедиферро в первую очередь, а также Мартин д'Алеманио, Флоримондо Монтепиори, Пьетро Портезе, Джентиле Зара, Массимо Беллаторре и одна из самых распутных женщин по имени Джульетта.
Мы же, будучи постарше, – я имею в виду Помпонио Лето, Филиппо Буанакорци и себя самого, – всячески противились осуществлению этих безрассудных планов.
Но, увы, мы не смогли им помешать…
Члены директории действовали с таким пылом и убежденностью, что им удалось привлечь к своему делу пять десятков наших сторонников. Заговорщики намеревались в первый день поста выскочить из развалин, окружавших папский дворец, напасть на Павла II во время мессы и, свергнув его, провозгласить Республику.
Ни больше ни меньше!
Но, как и следовало ожидать, заговор получил огласку…
В феврале 1468 года обеспокоенный Павел II жестоко расправился с Римской академией.
Самые старшие из нас были признаны наиболее виновными и арестованы первыми. Директория же успела в последний раз собраться в катакомбах.
Не убежденные в бессмысленности своей затеи, они приписали провал предательству одного из своих. После короткого разбирательства предателем объявили Пьетро Портезе, самого умеренного из всей группы. Именно главный обвинитель, Капедиферро, вонзил меч в его сердце.
В продолжение драмы вдова безвинно пострадавшего Портезе покончила с собой, осиротив малыша Гаэтано, которому было в то время несколько месяцев от роду.
Так что истинными жертвами прискорбного предприятия стали эти три человека.
Я же, несмотря на все мои заверения в невиновности, был без суда и следствия на бесконечные недели заключен в ужасные папские застенки.
О своих страданиях я расскажу в следующей главе».
Надо признать, что сорок семь лет спустя «малыш Гаэтано» превратился в убийцу.
Вполне вероятно, что его должность в библиотеке помогла ему в один прекрасный день обнаружить записи Платина, из которых он узнал имена своих родителей и их палачей.
Что было известно ему об этих трагических судьбах? Этого мы не знаем. Зато мы теперь твердо уверены, что Гаэтано Портезе, принявший имя Гаэтано Форлари, решил мстить. С почти полувековым опозданием…
– Как ты пришел к убеждению, что это Гаэтано? – спросил меня присоединившийся к нам Бибьена.
– Говоря по чести, ваше преосвященство, в течение долгого времени я подозревал многих. Вплоть до утра, когда библиотеку Ватикана посетили немало людей. Я лишь исключил тех, кто не мог добраться до капеллы по каминной трубе. Такую долгую и трудоемкую подготовку способен был провести только один из служащих библиотеки. Ко всему прочему, наш убийца должен был быть высоким, если судить по размеру балахона; да и мне самому пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть в часовню. Что до префекта – Ингирами слишком мал и толст и не попадал в эту категорию. Вот почему Гаэтано вызвал у меня наибольшее подозрение. Затем к этому добавились некоторые детали. Так, я просил его изучить материалы о подобных убийствах, разузнать о шрифте Цвайнхайма. Короче, я сам предоставил ему возможность оказать помощь в расследовании! Потом я вспомнил, что его не было в библиотеке во второй половине дня, когда был убит Мартин д'Алеманио. Ингирами же в тот день был на месте и, следовательно, не мог обедать с гравером, прежде чем прикончить того в его саду. Плюс ко всему мы искали человека грамотного и способного отрубить голову одним взмахом топора. Гаэтано – начитанный и сильный. Плюс ко всему то нападение на мосту Сант-Анджело… Гаэтано не скрывал, что шел за мной, выйдя из библиотеки. Окажись в тот момент кто-то между нами, убил бы он его?
– Тогда почему же он спас тебя, позвав солдат?
Леонардо выдвинул свою версию:
– Потому что смерть Гвидо не входила в его планы – так мне думается. Она нарушила бы четкий порядок преступлений, наводящих ужас. Другими словами: на гравюре Босха не было места для лишней жертвы.
– К этому следует добавить роль спасителя, – уточнил я. – Попробовал бы я подозревать того, кто спас мне жизнь!
– Но уж коль скоро он ставил своей целью месть, какая ему выгода от похищения Святого Лика?
– И этого мы не знаем, – признался да Винчи. – Меня беспокоит Капедиферро… Слишком много у меня к нему вопросов…
Кардинал поддержал его:
– Утром его не было на мессе, сейчас нет дома… А теперь и эти открытия… Право, если Капедиферро возглавлял тот заговор в академии, то ничего хорошего ожидать не приходится…
– Если верить сказанному Платина, – продолжал Леонардо, – Капедиферро должен был быть первым мертвецом. Ведь это он казнил Пьетро Портезе и довел его жену до самоубийства! Значит, Гаэтано, выразимся так, оставил его на закуску, решил помучить сценами жестоких убийств…
– И что же это означает? – спросил Бибьена.
– Пока что речь идет об умозрительных заключениях… И тем не менее: раз уж молодой Джакопо Верде, как мы полагаем, нашел себе покровителя, то можно легко представить, что этим покровителем мог быть Капедиферро. После совершенного двадцатого декабря в колонне Марка Аврелия Капедиферро доставили домой записку: «Джакопо Верде дважды головы лишился. Сола опустела, весь город веселился». Мог ли он поверить в простую случайность, узнав об убийстве своего любовника? Разумеется, нет. Он понял, что послание обращено именно к нему, что это предупреждение… Затем – смерть ростовщика Зара на Форуме. Разве годы заставили забыть главу заговора о своем бывшем сообщнике? Как бы не так! Вот тут-то Капедиферро по-настоящему испугался. Могло открыться нечто, сильно его компрометирующее. Он сам старался вести расследование, отстраняя всех – вроде нас, – кто мог бы бросить на него тень. Потом обнаружилась голова Джульетты в колонне Траяна, а также вторая половина надписи: «Того, кто грешит… накажет Бог».
Зара, Джульетта, Форум, колонны, грех, наказание… Намек на заговор академиков стал явным. В то время как мы гонялись за маньяком, Капедиферро точно знал, на ком остановить свой выбор. Отсюда и его поспешность при заключении обжигальщика в тюрьму, и казнь при отсутствии доказательств: Капедиферро был уверен, что тот не причастен к убийствам, и для него главное было в том, чтобы Донато не заговорил! Да вот только Гирарди не был убийцей, и преступления продолжались: наступила очередь гравера д'Алеманио, убитого стрелой; правда, прошла незамеченной смерть Флоримондо Монтепиори.
Подумаем теперь о дилемме, вставшей перед суперинтендантом: он отвечал за поиски, знал, что они идут по ложному следу, но должен был воспрепятствовать направлению их на верный путь… Ведь он был убежден, что будет следующей мишенью! Так вот! Короче говоря, я думаю, что именно этого и добивался Гаэтано: заставить расплатиться Капедиферро за смерть своих родителей, применив способ медленный и особо изощренный.