Текст книги "Мстители гетто"
Автор книги: Гирш Смоляр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
III. НАЧАЛО СОПРОТИВЛЕНИЯ
Это было так.
В первый месяц существования гетто, в августе 1941 года, состоялось первое совещание, которое должно было решить, что и как делать. Мы выбрали квартиру с тремя выходами неподалеку от Юбилейной площади, на улице Островского. Если придется удирать, чтоб было куда, – подсказывал давний опыт тех из нас, которые когда-то были на подпольной работе. В этой части гетто наиболее оживленное движение и, значит, меньше опасности быть замеченным. Соседство с юденратом, который уже помещался в самом гетто, давало возможность во-время узнать, что творится в гетто. День был выбран воскресный, когда меньше хватают на принудительные работы. Возле квартиры дежурила вполне надежная и преданная нашему делу С. Ривкина, ленинградка, которая, как и многие из нас, не успела эвакуироваться из пограничной полосы. Ей в помощь было выделено несколько комсомолок, которые дежурили возле юденрата и ворот гетто, чтобы во-время предупредить об опасности.
Предварительно было условлено, что на совещание надо притти с продуманными предложениями, так как подробных указаний мы еще пока ниоткуда не имели. Опыта также ни у кого не было – в условиях гетто ведь никто из нас никогда не был… Нужно было сообща выработать план действий.
Мы доверяли друг другу. Мы знали друг друга по прежней совместной работе. Яшу Киркаешта мы знали по его работе в Белостоке, Мейера Фельдмана – по долголетней подпольной работе в Западной Белоруссии, с Борисом Хаимовичем мы часто встречались в гетто и знали, что он человек решительный, готовый немедленно приняться за работу. Евсей Шнитман – тоже. Не пришел на совещание Нотке Вайнгауз. Его положение в гетто было особенно сложным: его знали все – от мала до велика. И хотя его пышная шевелюра уже успела поседеть, его все еще не называли иначе, как «Нотке» – так, как в те годы, когда он – один из популярных работников комсомола в Минске, редактор детской газеты «Пионер» – гулял с ватагой ребят по улицам с песнями и шутками. Для него показываться на улицах гетто значило рисковать попасть в руки гестапо, которое в то время особенно усердно разыскивало коммунистов. Мы с ним встречались у него в «малине» на Ново-Мясницкой улице, на чердаке, у дымохода. Близкие товарищи снабдили его документом, по которому он значился каменщиком, работающим в самом гетто. Мнение его о наших ближайших задачах мы знали. Не было на совещании еще двух коммунистов, горячо приветствовавших решение немедля приступить к работе, – Хаима Александровича, старого партийца с большим опытом подпольной работы, и писателя Гиршеля Добина. Оба они в это время были заняты на принудительных работах: Александрович в качестве столяра, Добин – в качестве сапожника. Было бы нежелательно, чтобы на них пала хоть тень подозрения.
Значительным было каждое слово на этом совещании. Всем было ясно, что сталинский призыв обязывает всех нас, – несмотря на страшные условия гетто, – начать действовать. Мы были единодушны в стремлении проложить путь, который дал бы максимальному количеству евреев возможность вырваться из гетто и включиться во всенародную борьбу против захватчиков. Нашим лозунгом было: «Уйдем из гетто!» Как, какими средствами претворить этот лозунг в действие? На этот счет были различные мнения и предложения. Но для всех было ясно: без повседневной помощи со стороны белорусского населения заграждений гетто нам не прорвать.
Отсюда задача – всеми силами добиваться живой связи с белорусскими товарищами, сделаться органической частью общей организации, борющейся против немецких захватчиков.
С мнением Вайнгауза о том, что вначале следует ограничиться одной лишь пропагандистской работой, мы не могли согласиться. Мы считали, что наряду с пропагандистской деятельностью мы должны развернуть и большую организационную работу. Должна быть создана нелегальная партийная организация, при которой будут работать комсомольские группы. Вокруг нас должен вырасти широкий актив из преданных нашему делу советских людей, готовых на все, что будет необходимо в интересах борьбы.
Совещание решило создать организационный центр из трех товарищей – Я. Киркаешта, Н. Вайнгауза и Е. Столяревича [2]2
Автор этих строк носил в гетто имя Ефима Столяревича.
[Закрыть](секретарь центра). Каждый из нас получил конкретное задание: Вайнгауз организует регулярный прием по радио оперативных сводок для дальнейшего распространения их среди населения; Киркаешта налаживает нелегальный партийный аппарат (квартиры, «малины», пишущую машинку, связь), а Столяревич организует подпольные группы и устанавливает связь с «русским районом».
Все участники совещания получают следующие основные директивы: 1) под личную ответственность подобрать надежных, бесстрашных, преданных партийцев, которые станут организаторами более широких кругов советских людей; 2) широко распространять в гетто и вне его материалы советского радио о действительном положении на фронтах Отечественной войны и 3) в случае провала – живым в руки врага не сдаваться.
Первый камень в основу боевой организации в Минском гетто был заложен. Уходя с совещания, мы все были охвачены мыслью о большой ответственности, которую мы взяли на себя. Справимся ли мы с намеченными задачами? Несомненно одно: мы обязаны включиться и включимся в великую борьбу, которую весь советский народ ведет против заклятого врага нашей Родины, а если придется погибнуть, то так, как подобает верным сынам народа – в борьбе.
* * *
Почти в то же время, по соседству с нами, на Республиканской, 46 [3]3
Республиканская улица до Немиги была включена в район гетто.
[Закрыть], собралась другая группа коммунистов с той же целью. На совещании присутствовали старые, испытанные товарищи, знавшие друг друга по работе в свободном советском Минске. Вокруг Фельдмана сгруппировался крепко спаянный кружок коммунистов: старый печатник Гецл Опенгейм, сапожник Еселевич, Лена Майзелис, Зяма Окунь, Миша Чипчин, Вольф Лосик и другие. Этот кружок связан с довольно значительной группой евреев печатников, принудительно работающих в немецкой типографии. Есть возможность делать то, что большевики всегда делали в подполье – печатать и распространять правду о всенародной борьбе против врага.
На первом совещании этого кружка было решено: создать типографию в гетто и выпускать листовки, известия с фронтов, воззвания – призывать население гетто к сопротивлению гитлеровским палачам.
Изо дня в день люди приносили в гетто шрифты и другие типографские материалы. Занимались этим комсомолец Миша Ароцкер, печатник Каплан, Лена Майзелис. У них была налажена связь с русским товарищем, которого из конспиративных соображений называли «Пестрая шапочка» (его настоящее имя – Подпрыга Андрей Иванович) [4]4
Впоследствии ушел в ряды партизан.
[Закрыть]. От него получают все, что необходимо для хорошо оборудованной типографии.
Из двух источников до Минского гетто начинает доходить правдивое слово, поднимающее дух, вселяющее веру и надежду. В печной трубе одного из домов на Татарской улице наш радиотехник Абрам Туник, впоследствии тяжело раненный в бою с гитлеровскими бандитами, устроил радиоприемник. Антенна была вплетена в веревку для развешивания белья. Вайнгауз принимает здесь два, а если удается, то и три раза в день последние известия с фронтов, военные обзоры и передовые статьи «Правды», которые быстро распространяют не только в гетто, но и среди белорусского населения. В гетто постепенно так привыкают к регулярной информации с фронтов, что по утрам, когда колонны отправляются на работы, люди сообщают друг другу обо всем, что им удалось узнать за вчерашний день.
Мы приступили также к организации нашей молодежи, которая рвется к живой революционной работе. В организационный центр комсомольцев мы выделили Эмму Родову (бывшего члена бюро Ворошиловского райкома комсомола в Минске), Давида Герцика (кличка – «Женька»), 17-летнего комсомольца, – он лишь гость в гетто, так как он жил по подложному паспорту среди белорусского населения, – и Дору Берсон (бывшего секретаря комсомольской организации на швейной фабрике «Октябрь»), Эта тройка энергично принялась за агитационную работу. На улице Флакса (в гетто) 15-летний комсомолец Нонка Маркевич устроил радиоприемник, и вся его комсомольская группа занялась распространением оперативных сводок Советского информбюро. Печатные материалы наших групп распространялись, главным образом, также нашей молодежью, в течение всего времени поддерживавшей связи с белорусскими и русскими товарищами по школе и комсомолу.
Однако, ограничиваться одной лишь пропагандистской работой мы не могли. Для решения основной задачи необходимо было установить связь с белорусским и русским населением и по мере возможности найти доступ к партизанским группам, слухи о существовании и героической борьбе которых распространялись все шире и шире.
Чтобы проверить, насколько верны сведения о том, что в городе остались видные работники партии и правительства, мы посылаем из гетто надежных товарищей – преимущественно женщин, не похожих на евреек, – через знакомых коммунистов они должны попытаться разыскать подпольный центр. Связи с белорусскими товарищами удается наладить, но ответ, который приносят нам наши посланцы, все время один и тот же: товарищи из русского района сами ищут связи. До нас доходят слухи о том, что в городе из рук в руки передаются печатные материалы. Но когда нам с большим трудом удается, наконец, получить некоторые из них, оказывается, что это наши собственные издания. В городе читают также «Вести с социалистической Родины», но их сбрасывают наши самолеты. Тогда мы поручаем Нине Лис (не-еврейская внешность которой позволяет ей каждый день выбираться из гетто) и «Женьке» связаться с белорусскими товарищами, заслуживающими полного доверия, и выяснить их настроения. Убедившись в том, что встретили людей действительно готовых к организации борьбы против оккупантов, они должны устроить нам встречу с ними. Одновременно мы посылаем комсомольца Вовку (фамилия его автору неизвестна) в Радошковическом направлении с заданием попытаться установить связь с партизанами, которые, по имеющимся у нас сведениям, часто там появляются. Кстати, у Вовки в тех местах имеются знакомые и родственники, и он сможет выяснить, какие здесь намечаются возможности для нас. Вовка побывал там дважды и узнал, что небольшие группы партизан действительно появляются в тамошних деревнях, но задерживаются там не долго. Чтобы установить с ними связь, нужно оставаться на селе, а этого Вовка, как еврей, не может.
Мы цепляемся за малейшую возможность, иногда – тень возможности. К одному из наших комсомольцев в гетто пришел его знакомый – ученик белорусской театральной студии. Пришел он из партизанского отряда с просьбой изготовить подложный паспорт для его командира. Чтобы убедиться, что мы имеем дело с человеком, заслуживающим доверия, мы высылаем к нему тов. Эмму, которая с первых же дней нелегальной работы проявила исключительное чутье и знание людей. К тому же она, благодаря широким знакомствам в прошлом, имеет возможность проверить, с кем она имеет дело. Мы передаем через Эмму, что если пришедший заслуживает доверия, мы сделаем все необходимое для отряда. Со своей стороны мы хотим установить постоянную связь и иметь возможность планомерно посылать наших товарищей в партизанский отряд.
Мы узнаем о том, что в городе действительно ведется подготовка к созданию подпольной партийной организации, что на организационную конференцию мы будем приглашены. Обещания принимать наших людей в отряд мы не получили: у партизан, по поручению которых товарищ пришел к нам, еще не было постоянной базы, нехватало оружия и они не могли поэтому принимать новых людей. Мы дали задание еврейскому детскому писателю Мойше Левину (литературный псевдоним «Бер Сарин») организовать изготовление подложных паспортов. Теперь мы могли снабдить документами не только пришедшего товарища, но и тех обитателей гетто, которым часто приходилось выбираться за ограду.
В начале сентября 1941 года в гетто пришел первый посланец от партизанского отряда – еврейский паренек, носивший кличку «Федя». Уже после освобождения Минска, встретившись с ним на параде партизан, нам удалось узнать кое-какие подробности его биографии. Фамилия его – Шедлецкий. Круглый сирота, он воспитывался в одном из минских детдомов. В июле 1941 г. он ушел к партизанам. За свою боевую партизанскую деятельность Федя награжден 3 орденами и медалями. В гетто он пришел вооруженный. По поручению своего командира, Федя обратился к председателю юденрата Илье Мушкину с приказанием: не платить немцам никакой контрибуции, а собранные у еврейского населения средства передать партизанам. Мы немедленно связались с Федей.
Ф. Шедлецкий
Первый партизанский посланец
Для нас, уже два месяца томившихся в гетто, было большой радостью увидеть еврея без желтой заплаты, от речей и настроений которого веяло безграничным простором нашей страны. Это был первый живой привет от советских людей, уже проводящих непосредственную вооруженную борьбу во вражеском тылу. То, что для нас было только мечтой, нашло свое воплощение: «Путь из гетто неизбежно ведет к партизанскому отряду!» В этом мы еще больше убедились после первого же разговора с Федей. В письме к командиру мы сообщали, что предоставляем в распоряжение его отряда все наши силы. Как только он нам даст знать, что ему требуется, он получит все, вплоть до оружия. Мы, со своей стороны, просим помочь нам организовать вывод боеспособных людей из гетто в партизанские отряды.
Всем связанным с нами товарищам мы дали директиву: собирать оружие, медикаменты, готовить сапоги, теплую одежду, – чтобы, по первому требованию командира, партизанскому отряду была оказана необходимая помощь. Наша работа стала выходить из рамок одной лишь агитации и начала приобретать конкретное военное содержание. Нам была ясна не только цель, – мы знали уже средства и видели пути, ведущие к цели. И хотя день ото дня все больше зверели гитлеровские владыки гетто, и смерть все чаще и упорнее заглядывала в глаза каждому из нас, мы были преисполнены бодрости и веры в то, что нам удастся влиться в ряды народных мстителей.
* * *
Нас постиг тяжкий удар.
Охота на людей стала в гетто обыденным явлением. Из концлагеря на Широкой улице приезжал дегенерат Городецкий – помесь белогвардейки и прусского солдафона, – и немедленно руководимые им рыцари грабежа и убийства начинали грабить и избивать. В одну из таких облав попал Яша Киркаешта. Он пустился бежать («Живым в руки врага не сдаваться!»), и его настигла разрывная пуля. Он упал замертво недалеко от квартиры, в которой происходило наше первое совещание. Никто в гетто, казалось, не знал Яшу, но на его похороны собралось много народа. Это были единственные за два года массовые похороны в Минском гетто, на которых так подчеркнуто была продемонстрирована ненависть к врагу. Без выступлений и речей похоронили мы Яшу. Никого не удивила, табличка, которую мы поставили на свежей могиле: «Пал в борьбе» а похоронах произошло новое знакомство – мы впервые встретились с Михелем Гебелевым, который сразу занял место Яши в руководстве нашей организацией.
После смерти Яши мы решили строже законспирироваться, отыскать место, которое давало бы возможность уберечься от облав. Мы остановились на инфекционной больнице в гетто. Еще со времени первой мировой войны было известно, какой страх испытывают немцы перед заразными болезнями. За два месяца жизни в гетто мы еще ни разу не видели, чтобы гитлеровцы переступили порог больницы. Мы немедленно связались с заведующим больницей доктором коммунистом Л. Я. Куликом. Мы сказали ему открыто: сюда в больницу будут тянуться нити со всех уголков гетто и города. Доктор Кулик, не раздумывая, поставил себя и все, что было в его распоряжении, на службу нашему общему делу. Впрочем, мы от него и не ждали другого ответа. Мы давно и хорошо знали его. Бывший беспризорник, воспитанный в советском детдоме, он стал высококвалифицированным слесарем, активным работником минской комсомольской организации. Стремясь к образованию, он пошел учиться в Минский медицинский институт. Коммунист Кулик хорошо знал язык воинской дисциплины и боевой готовности.
Котельная больницы сделалась нашей штаб-квартирой. У ворот всегда ведет наблюдение скромная и беззаветно преданная делу коммунистка Лиза Рис. Ей помогает девятилетняя дочурка Рита, которая уже знает, что значит уметь молчать и «не знать ни о чем». Все, что делается в гетто, самые последние новости известны Лизе Рис, которая знает кому и что надо передать, кого впустить на территорию инфекционной больницы и куда послать.
Такие звенья связи у нас были с первых же дней нашей работы в целом ряде пунктов, как в гетто, так и вне его.
Троим нашим проверенным товарищам – Добину, Гельман и Зискину было поручено узнавать в полиции, что замышляют фашисты против партизанского движения и населения гетто.
В середине октября наши товарищи сообщили о том, что готовится сокращение территории гетто. Известно даже, какие улицы должны быть очищены от евреев, – речь идет о Немиге и ул. Островского – двух улицах, на которых сконцентрирована почти треть населения гетто. Сразу поняв какое новое бедствие надвигается на нас, – сам факт увеличения и без того невыносимой тесноты значительно ухудшал положение, – мы, однако, наивно полагали, что речь действительно идет о территориальной урезке… Между собой мы говорили: «Они толкают нас все ближе и ближе к кладбищу».
Мы поручили всем нашим товарищам предупредить жителей Немиги и ул. Островского о том, чтобы они заблаговременно перебрались к соседям на другие улицы. Многие попытались, но безрезультатно: теснота, казалось, была настолько велика, что нечего было даже говорить о том, чтобы еще больше стеснить людей… Некоторые же спокойно ждали: прикажут очистить квартиру, стало быть – дадут другую…
Беспокойство охватило все население гетто только накануне 7 ноября 1941 года, когда под вечер в гетто явился Городецкий со всей бандой. Они собрали несколько сот высококвалифицированных рабочих, членов юденрата с семьями и перевели их из гетто в концлагерь на Широкую улицу. Что это значит, никто не знал, но что надвигается какое-то страшное несчастье – чувствовали все.
Размеры бедствия оказались гораздо большими, чем можно было представить себе даже по тому времени.
Накануне великого праздника – 24-й годовщины Октябрьской Социалистической революции – мы поручили нашим товарищам 7 ноября провести небольшие массовки, рассказать людям о борьбе советского народа и призвать к мобилизации всех сил на помощь борцам за свободу и независимость нашей Родины.
Утром 7 ноября, как-раз в то время, когда в Москве на Красной площади вооруженный советский народ демонстрировал свою решимость всеми силами противостоять наступающему врагу и изгнать его из нашей земли, гетто было оцеплено сплошной цепью полицейских. Следом прибыли гестаповские части и их помощники и стали грузить людей с Немиги, улицы Островского и прилегающих переулков в большие черные автомашины.
Ехать им было недалеко. На Апанской улице, где когда-то помещалась 6-я колония НКВД, выгружали людей и загоняли в огромные мрачные склады, в которых раньше хранился багаж. Теснота там была невыносимая, люди теряли сознание, дети задыхались на руках у матерей. Нехватало воздуха, не было ни капли воды, чтобы освежить запекшиеся губы.
Двенадцать тысяч евреев было в течение одного дня вывезено из гетто. На следующий день их привезли в Тучинку, где уже были приготовлены ямы. Никто в гетто больше не питал никаких иллюзий: близкая стрельба из автоматов и винтовок разъяснила, что произошло с жителями Немиги, улицы Островского и прилегающих переулков.
Медленнее обычного наступала осенняя ночь. В гетто было так тихо, точно не двенадцать, а все восемьдесят тысяч евреев были убиты в этот день… Никаких признаков жизни, ни огонька, ни шороха. Лишь частая стрельба полицейских глухо отдавалась в жуткой тишине…
Но в Минском гетто остались люди, они жили, надеялись и верили, что, несмотря ни на что, мы победим.
В тесной каморке на той же Апанской улице, по которой весь день проносились машины смерти, у работницы швейной фабрики Иды Алер собрались советские граждане, чтобы отметить великий праздник освобождения – 24-ю годовщину Октябрьской революции. В полумраке были отчетливо видны глубокие морщины, избороздившие лбы даже самых молодых. Мы сидели вокруг убогого стола, углубленные в свои думы и пытались заглушить боль, чтобы не омрачать праздничного часа. Вот поднялся с места рабочий фабрики имени Кагановича Гольдзак.
– Я не оратор, – сказал он, – да и к чему слова? Ясно, что сидеть и справлять траур сейчас нельзя, вообще сидеть больше нельзя! Надо действовать, чтобы увидеть врага поверженным!
Стиснуты зубы у рабочего завода имени Кирова – Цукера. Слово его кратко. Он знает, он верит:
– Победа будет за нами!
Хаим Цукер, ставший впоследствии специалистом по устройству «малин» в гетто, из какого-то тайника вытащил патефон. И по-новому, как никогда раньше, зазвучали жизнеутверждающие советские боевые песни…
