Текст книги "Недоверчивость отца Брауна (рассказы)"

Автор книги: Гилберт Кийт Честертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Да, стреляли, должно быть, издали, – покачивая головой, говорил Крейк, – но вряд ли можно так уж точно определить дальность полета индейской стрелы. Я помню случаи, когда стрела пролетала поразительно большое расстояние и попадала в цель точнее пули. Правда, в наше время трудно встретить вооруженного луком и стрелами индейца, а в наших краях и индейцев-то нет. Но если бы кто-нибудь из старых стрелков-индейцев вдруг оказался возле мертоновского дома и притаился с луком ярдах в трехстах от стены… я думаю, он сумел бы послать стрелу через стену и попасть в Мертона. В старое время мне случалось видеть и не такие чудеса.

– Я не сомневаюсь, – вежливо сказал священник, – что чудеса вам приходилось не только видеть, но и творить.

Старик Крейк хмыкнул.

– Что уж там ворошить старое, – помолчав, отрывисто буркнул он.

– Некоторым нравится ворошить старое, – сказал Браун. – Надеюсь, в вашем прошлом не было ничего такого, что дало бы повод для кривотолков в связи с этой историей.

– Как вас понять? – рявкнул Крейк и грозно повел глазами, впервые шевельнувшимися на его красном, деревянном лице, чем-то напоминавшем рукоятку томагавка.

– Вы так хорошо знакомы со всеми приемами и уловками краснокожих, медленно начал Браун.

Крейк, который до сих пор сидел, ссутулившись, чуть ли не съежившись, уткнувшись подбородком в свою причудливую трость, вдруг вскочил, сжимая ее, как дубинку, – ни дать ни взять, готовый ввязаться в драку бандит.

– Что? – спросил он хрипло. – Что за чертовщина? Вы смеете намекать, что я убил своего зятя?

Люди, сидевшие на скамейках, с любопытством наблюдали за спором низкорослого лысого крепыша, размахивающего диковинной палицей, и маленького человечка в черной сутане, застывшего в полной неподвижности, если не считать слегка помаргивающих глаз. Был момент, когда казалось, что воинственный крепыш с истинно индейской решительностью и хваткой уложит противника ударом по голове, и вдали уже замаячила внушительная фигура ирландца-полисмена. Но священник лишь спокойно сказал, словно отвечая на самый обычный вопрос:

– Я пришел к некоторым выводам, но не считаю необходимым ссылаться на них прежде, чем смогу объяснить все до конца.

Шаги ли приближающегося полисмена или взгляд священника утихомирили старого Гикори, но он сунул трость под мышку и, ворча, снова нахлобучил шляпу. Безмятежно пожелав ему всего наилучшего, священник не спеша вышел из парка и направился в некий отель, в общей гостиной которого он рассчитывал застать Уэйна. Молодой человек радостно вскочил, приветствуя Брауна. Он выглядел еще более измотанным, чем прежде казалось, его гнетет какая-то тревога; к тому же у Брауна возникло подозрение, что совсем недавно его юный друг пытался нарушить – увы, с несомненным успехом – последнюю поправку к американской конституции[4]4.
  …последнюю поправку к американской конституции. – Имеется в виду «сухой закон» – закон, запрещавший продажу в США спиртных напитков, действовал в 1920-1933 гг


[Закрыть]. Но Уэйн сразу оживился, как только речь зашла о его любимом деле. Отец Браун как бы невзначай спросил, часто ли летают над домом Мертона самолеты, и добавил, что, увидев круглую стену, сперва принял ее за аэродром.

– А при вас разве не пролетали самолеты? – спросил капитан Уэйн. – Иногда они роятся там, как мухи, эта открытая равнина прямо создана для них, и я не удивлюсь, если в будущем ее изберут своим гнездовьем пташки вроде меня. Я и сам там частенько летаю и знаю многих летчиков, участников войны, но теперь все какие-то новые появляются, я о них никогда не слыхал. Наверно, скоро у нас в Штатах самолетов разведется столько же, сколько автомобилей, – у каждого будет свой.

– Поскольку каждый одарен создателем, – с улыбкой сказал отец Браун, – правом на жизнь, свободу и вождение автомобилей, не говоря уже о самолетах. Значит, если бы над домом пролетел незнакомый самолет, вполне вероятно, что на него не обратили бы особого внимания.

– Да, наверно, – согласился Уэйн.

– И даже если б летчик был знакомый, – продолжал священник, – он, верно, мог бы для отвода глаз взять чужой самолет. Например, если бы вы пролетели над домом в своем самолете, то мистер Мертон и его друзья могли бы вас узнать по машине; но в самолете другой системы или, как это у вас называется, вам бы, наверно, удалось незаметно пролететь почти мимо окна, то есть так близко, что до Мертона практически было бы рукой подать.

– Ну да, – машинально начал капитан и вдруг осекся и застыл, разинув рот и выпучив глаза.

– Боже мой! – пробормотал он. – Боже мой!

Потом встал с кресла, бледный, весь дрожа, пристально глядя на Брауна.

– Вы спятили? – спросил он. – Вы в своем уме?

Наступила пауза, затем он злобно прошипел:

– Да как вам в голову пришло предположить…

– Я лишь суммирую предположения, – сказал отец Браун, вставая. – К некоторым предварительным выводам я, пожалуй, уже пришел, но сообщать о них еще не время.

И, церемонно раскланявшись со своим собеседником, он вышел из отеля, дабы продолжить свои удивительные странствия по Нью-Йорку.

К вечеру эти странствия привели его по темным улочкам и кривым, спускавшимся к реке ступенькам в самый старый и запущенный район города. Под цветным фонариком у входа в довольно подозрительный китайский ресторанчик он наткнулся на знакомую фигуру, но не много же осталось в ней знакомого!

Мистер Норман Дрейдж все так же сумрачно взирал на мир сквозь большие очки, скрывавшие его лицо, как стеклянная темная маска. Но если не считать очков, он очень изменился за месяц, истекший со дня убийства. При их первой встрече Дрейдж был элегантен до предела, до того самого предела, где так трудно уловить различие между денди и манекеном в витрине магазина. Сейчас же он каким-то чудом ухитрился впасть в другую крайность: манекен превратился в пугало. Он все еще ходил в цилиндре, но измятом и потрепанном, одежда износилась, цепочка для часов и все другие украшения исчезли. Однако Браун обратился к нему с таким видом, словно они встречались лишь накануне, и, не раздумывая, сел рядом с ним на скамью в дешевом кабачке, где столовался Дрейдж. Впрочем, начал разговор не Браун.

– Ну, – буркнул Дрейдж, – преуспели ли вы в отмщении за смерть блаженной памяти миллионера? Ведь миллионеры все причислены к лику святых, едва какой-нибудь из них преставится – газеты сообщают, что путь его жизни был озарен светом семейной Библии, которую ему в детстве читала маменька. Кстати, в этой древней книжице встречаются истории, от которых и у маменьки мороз бы пошел по коже, да и сам миллионер, думаю, струхнул бы. Жестокие тогда царили нравы, теперь они уже не те. Мудрость каменного века, погребенная под сводами пирамид. Вы представьте, например, что Мертона вышвыривают из окошка его знаменитой башни на съедение псам. А ведь с Иезавелью поступили не лучше. Или вот Самуил разрубил Агага, когда он просто «подошел дрожа». Мертон тоже продрожал всю жизнь, пока наконец до того издрожался, что и ходить перестал. Но стрела господня нашла его, как, бывало, в той древней книге, нашла и в назидание другим поразила смертию в его же башне.

– Стрела была вполне материальная, – заметил священник.

– Пирамиды еще материальнее, а обитают там мертвые фараоны, – усмехнулся человек в очках. – Очень любопытны эти древние материальные религии. В течение тысячелетий боги и цари на барельефах натягивают свои выдолбленные на камне луки, такими ручищами, кажется, можно и каменный лук натянуть. Материал, вы скажете, – но какой материал! Бывало с вами так глядишь, глядишь на эти памятники Древнего Востока, и вдруг почудится а что, если древний господь бог и сейчас этаким черным Аполлоном разъезжает по свету в своей колеснице и стреляет в нас черными лучами смерти?

– Если и разъезжает, – сказал отец Браун, – то имя ему вовсе не Аполлон. Впрочем, я сомневаюсь, что Мертона убили черным лучом и даже каменной стрелой.

– Он вам, наверно, представляется святым Себастьяном, павшим от стрел, – ехидно сказал Дрейдж. – Все миллионеры ведь великомученики. А вам не приходило в голову, что он получил по заслугам? Подозреваю, вы не так уж много знаете о вашем мученике-миллионере. Так вот, позвольте вам сообщить: он получил только сотую долю того, что заслуживал.

– Отчего же, – тихо спросил отец Браун, – вы его не убили?

– То есть как отчего не убил? – изумился Дрейдж. – Нечего сказать, милый же вы священник.

– Ну что вы, – сказал Браун, словно отмахиваясь от комплимента.

– Уж не имеете ли вы в виду, что это я его убил? – прошипел Дрейдж. – Что ж, докажите. Но я вам прямо скажу: невелика потеря.

– Ну нет, потеря крупная, – жестко ответил Браун. – Для вас. Поэтому-то вы его и не убили. – И, не взглянув на остолбеневшего владельца очков, отец Браун вышел.

Почти месяц миновал, прежде чем отец Браун вновь посетил дом миллионера, павшего третьей жертвой Дэниела Рока. Причастные к делу лица собрались там на своего рода совет. Старик Крейк сидел во главе стола, племянник – справа от него, адвокат – слева, грузный великан негроидного типа, которого, как оказалось, звали Харрис, тоже присутствовал, по-видимому, всего лишь в качестве необходимого свидетеля; остроносый рыжий субъект, отзывавшийся на фамилию Диксон, был представителем то ли пинкертоновского, то ли еще какого-то частного агентства, отец Браун скромно опустился на свободный стул рядом с ним.

Газеты всех континентов пестрели статьями о гибели финансового колосса, зачинателя Большого Бизнеса, опутавшего своей сетью мир, но у тех, кто был возле него накануне гибели, удалось выяснить весьма немногое. Дядюшка с племянником и адвокат заявили, что к тому времени, когда подняли тревогу, они были уже довольно далеко от стены; охранники, стоявшие возле ворот и внутри дома, отвечали на вопросы не совсем уверенно, но в целом их рассказ не вызывал сомнений. Заслуживающим внимания казалось лишь одно обстоятельство. То ли перед убийством, то ли сразу после него какой-то неизвестный околачивался у ворот и просил впустить его к мистеру Мертону.

Что ему нужно, трудно было понять, поскольку выражался он весьма невразумительно, но впоследствии и речи его показались подозрительными, так как говорил он о дурном человеке, которого покарало небо.

Питер Уэйн оживленно подался вперед, и глаза на его исхудалом лице заблестели.

– Норман Дрейдж. Готов поклясться, – сказал он.

– Что это за птица? – спросил дядюшка.

– Мне бы тоже хотелось это выяснить, – ответил молодой Уэйн. – Я как-то спросил его, но он на редкость ловко уклоняется от прямых ответов. Он и в знакомство ко мне втерся хитростью – что-то плел о летательных машинах будущего, но я никогда ему особенно не доверял.

– Что он за человек? – спросил Крейк.

– Мистик-дилетант, – с простодушным видом сказал отец Браун. – Их не так уж мало, он из тех, кто, разглагольствуя в парижских кафе, туманно намекает, что ему удалось приподнять покрывало Изиды или проникнуть в секрет Стоунхенджа. А уж в случае, подобном нашему, они непременно подыщут какое-нибудь мистическое истолкование.

Темная прилизанная голова мистера Бернарда Блейка учтиво наклонилась к отцу Брауну, но в улыбке проскальзывала враждебность.

– Вот уж не думал, сэр, – сказал он, – что вы отвергаете мистические истолкования.

– Наоборот, – кротко помаргивая, отозвался Браун. – Именно поэтому я и могу их отвергать. Любой самозваный адвокат способен ввести меня в заблуждение, но вас ему не обмануть, вы ведь сами адвокат. Каждый дурак, нарядившись индейцем, может убедить меня, что он-то и есть истинный и неподдельный Гайавата, но мистер Крейк в одну секунду разоблачит его. Любой мошенник может мне внушить, что знает все об авиации, но он не проведет капитана Уэйна. Точно так вышло и с Дрейджем, понимаете? Из-за того, что я немного разбираюсь в мистике, меня не могут одурачить дилетанты. Истинные мистики не прячут тайн, а открывают их. Они ничего не оставят в тени, а тайна так и останется тайной. Зато мистику-дилетанту не обойтись без покрова таинственности, сняв который находишь нечто вполне тривиальное. Впрочем, должен добавить, что Дрейдж преследовал и более практическую цель, толкуя о небесной каре и о вмешательстве свыше.

– Что за цель? – спросил Уэйн. – В чем бы она ни состояла, я считаю, что мы должны о ней знать.

– Видите ли, – медленно начал священник, – он хотел внушить нам мысль о сверхъестественном вмешательстве, так как в общем, так как сам он знал, что ничего сверхъестественного в этих убийствах не было.

– А-а, – сказал, вернее, как-то прошипел Уэйн. – Я так и думал. Попросту говоря, он преступник.

– Попросту говоря, он преступник, но преступления не совершил.

– Вы полагаете, что говорите попросту? – учтиво осведомился Блейк.

– Ну вот, теперь вы скажете, что и я мистик-дилетант, – несколько сконфуженно, но улыбаясь проговорил отец Браун. – Это вышло у меня случайно. Дрейдж не повинен в преступлении… в этом преступлении. Он просто шантажировал одного человека и поэтому вертелся у ворот, но он, конечно, не был заинтересован ни в разглашении тайны, ни в смерти Мертона, весьма невыгодной ему. Впрочем, о нем позже. Сейчас я лишь хотел, чтобы он не уводил нас в сторону.

– В сторону от чего? – полюбопытствовал его собеседник.

– В сторону от истины, – ответил священник, спокойно глядя на него из-под полуопущенных век.

– Вы имеете в виду, – заволновался Блейк, – что вам известна истина?

– Да, пожалуй, – скромно сказал отец Браун.

Стало очень тихо, потом Крейк вдруг крикнул:

– Да куда ж девался секретарь? Уилтон! Он должен быть здесь.

– Мы с мистером Уилтоном поддерживаем друг с другом связь, – сообщил священник. – Мало того я просил его позвонить сюда и вскоре жду его звонка. Могу добавить также, что в определенном смысле мы и до истины докапывались совместно.

– Если так, то я спокоен, – буркнул Крейк. – Уилтон, как ищейка, шел по следу за этим неуловимым мерзавцем, так что лучшего спутника для охоты вам не найти. Но каким образом вы, черт возьми, докопались до истины? Откуда вы ее узнали?

– От вас, – тихо ответил священник, кротко, но твердо глядя в глаза рассерженному ветерану. – Я имею в виду, что к разгадке меня подтолкнул ваш рассказ об индейце, бросившем нож в человека, который стоял на крепостной стене.

– Вы уже несколько раз это говорили, – с недоумением сказал Уэйн. – Но что тут общего? Что дом этот похож на крепость и, значит, стрелу, как и тот нож, забросили рукой? Так ведь стрела прилетела издалека. Ее не могли забросить на такое расстояние. Стрела-то полетела далеко, а мы все топчемся на месте.

– Боюсь, вы не поняли, что с чем сопоставить, – сказал отец Браун. – Дело вовсе не в том, как далеко можно что-то забросить. Оружие было использовано необычным образом – вот что главное. Люди, стоявшие на крепостной стене, думали, что нож пригоден лишь для рукопашной схватки, и не сообразили, что его можно метнуть, как дротик. В другом нее, известном мне случае люди считали оружие, о котором шла речь, только метательным и не сообразили, что стрелой можно заколоть, как копьем. Короче говоря, мораль здесь такова если нож мог стать стрелой, то и стрела могла стать ножом.

Все взгляды были устремлены теперь на Брауна, но, как будто не замечая их, он продолжал все тем же обыденным тоном:

– Мы пытались догадаться, кто стрелял в окно, где находился стрелок, и так далее. Но никто ведь не стрелял. Да и попала стрела в комнату вовсе не через окно.

– Как же она туда попала? – спросил адвокат, нахмурившись.

– Я думаю, ее кто-то принес, – сказал Браун. – Внести стрелу в дом и спрятать ее было нетрудно. Тот, кто это сделал, подошел к Мертону, вонзил стрелу ему в горло, словно кинжал, а затем его осенила остроумная идея разместить все так, чтобы каждому, кто войдет в комнату, сразу же представилось, что стрела, словно птица, влетела в окошко.

– Кто-то, – голосом тяжелым, как камни, повторил старик Крейк.

Зазвонил телефон, резко, настойчиво, отчаянно. Он находился в смежной комнате, и никто не успел шелохнуться, как Браун бросился туда.

– Что за чертовщина? – раздраженно вскрикнул Уэйн.

– Он говорил, что ему должен позвонить Уилтон, – все тем же тусклым, глухим голосом ответил дядюшка.

– Так, наверно, это он и звонит? – заметил адвокат, явно только для того, чтобы заполнить паузу. Но никто ему не ответил. Молчание продолжалось, пока в комнате внезапно снова не появился Браун. Не говоря ни слова, он прошел к своему стулу.

– Джентльмены, – начал он. – Вы сами меня просили решить для вас эту загадку, и сейчас, решив ее, я обязан сказать вам правду, ничего не смягчая. Человек, сующий нос в подобные дела, должен оставаться беспристрастным.

– Я думаю, это значит, – сказал Крейк, первым прервав молчание, – что вы обвиняете или подозреваете кого-то из нас.

– Мы все под подозрением, – ответил Браун. – Включая и меня, поскольку именно я нашел труп.

– Еще бы не подозревать нас, – вспыхнул Уэйн. – Отец Браун весьма любезно объяснил мне, каким образом я мог обстрелять из самолета окно на верхнем этаже.

– Вовсе нет, – сказал священник, – вы сами мне описали, каким образом могли бы все это проделать. Сами – вот в чем суть.

– Он, кажется, считает вполне вероятным, – загремел Крейк, – что я своей рукой пустил эту стрелу, спрятавшись где-то за оградой.

– Нет, я считал это практически невероятным, – поморщившись, ответил Браун. – Извините, если я обидел вас, но мне не удалось придумать другого способа проверки. Предполагать, что в тот момент, когда совершалось убийство, мимо окна в огромном самолете проносится капитан Уэйн и остается незамеченным – нелепо и абсурдно. Абсурднее этого только предположить, что почтенный старый джентльмен затеет игру в индейцев и притаится с луком и стрелами в кустах, чтобы убить человека, которого мог бы убить двадцатью гораздо более простыми способами. Но я должен был установить полную непричастность этих людей к делу, вот мне и пришлось обвинить их в убийстве, чтобы убедиться в их невиновности.

– Что же убедило вас в их невиновности? – спросил Блейк, подавшись вперед.

– То, как они приняли мое обвинение, – ответил священник.

– Как прикажете вас понять?

– Да будет мне позволено заметить, – спокойно заговорил Браун, – что я считал своей обязанностью подозревать не только их двоих, но и всех остальных. Мои подозрения относительно мистера Крейка и мои подозрения относительно капитана Уэйна выражались в том, что я пытался определить, насколько вероятна и возможна их причастность к убийству. Я сказал им, что пришел к некоторым выводам, что это были за выводы, я сейчас расскажу. Меня интересовало – когда и как выразят эти господа свое негодование, и едва они возмутились, я понял они не виновны. Пока им не приходило в голову, что их в чем-то подозревают, они сами свидетельствовали против себя, даже объяснили мне, каким образом могли бы совершить убийство. И вдруг, потрясенные страшной догадкой, с яростными криками набрасывались на меня, а догадались они оба гораздо позже, чем могли бы, но задолго до того, как я их обвинил.

Будь они и в самом деле виноваты, они бы себя так не вели. Виновный или с самого начала начеку, или до конца изображает святую невинность. Но он не станет сперва наговаривать на себя, а затем вскакивать и негодующе опровергать подкрепленные его же собственными словами подозрения. Так вести себя мог лишь тот, кто и в самом деле не догадывался о подоплеке нашего разговора. Мысль о содеянном постоянно терзает убийцу; он не может на время забыть, что убил, а потом вдруг спохватиться и отрицать это. Вот почему я исключил вас из числа подозреваемых. Других я исключил по другим причинам, их можно обсудить позже. К примеру, секретарь. Но сейчас не о том. Только что мне звонил Уилтон и разрешил сообщить вам важные новости. Вы, я думаю, уже знаете, кто он такой и чего добивался.

– Я знаю, что он ищет Дэниела Рока, – сказал Уэйн. – Охотится за ним, как одержимый. Еще я слышал, что он сын старика Хордера и хочет отомстить за его смерть. Словом, точно известно одно: он ищет человека, назвавшегося Роком.

– Уже не ищет, – сказал отец Браун. – Он нашел его.

Питер Уэйн вскочил.

– Нашел! – воскликнул он. – Нашел убийцу! Так его уже арестовали?

– Нет, – ответил Браун, и его лицо сделалось суровым и серьезным. – Новости важные, как я уже сказал, они важнее, чем вы полагаете. Мне думается, бедный Уилтон взял на себя страшную ответственность. Думается, он возлагает ее и на нас. Он выследил преступника, и когда наконец тот оказался у него в руках, Уилтон сам осуществил правосудие.

– Вы имеете в виду, что Дэниел Рок… – начал адвокат.

– Дэниел Рок мертв, – сказал священник. – Он отчаянно сопротивлялся, и Уилтон убил его.

– Правильно сделал, – проворчал мистер Гикори Крейк.

– Я тоже не сужу его – поделом мерзавцу. Тем более, Уилтон мстил за отца, – подхватил Уэйн. – Это все равно что раздавить гадюку.

– Я не согласен с вами, – сказал отец Браун. – Мне кажется, мы все сейчас пытаемся скрыть под романтическим покровом беззаконие и самосуд, но, думаю, мы сами пожалеем, если утратим наши законы и свободы. Кроме того, по-моему, нелогично, рассуждая о причинах, толкнувших Уилтона к преступлению, не попытаться даже выяснить причины, толкнувшие к преступлению самого Рока. Он не похож на заурядного грабителя, скорее это был маньяк, одержимый одной всепоглощающей страстью, сперва он действовал угрозами и убивал, лишь убедившись в тщетности своих попыток, вспомните обе жертвы были найдены почти у дома. Оправдать Уилтона нельзя хотя бы потому, что мы не слышали оправданий другой стороны.

– Сил нет терпеть этот сентиментальный вздор, – сердито оборвал его Уэйн. – Кого выслушивать – гнусного подлеца и убийцу? Уилтон кокнул его, и молодец, и кончен разговор.

– Вот именно, вот именно, – энергично закивал дядюшка.

Отец Браун обвел взглядом своих собеседников, и лицо его стало еще суровее и серьезнее.

– Вы в самом деле так думаете? – спросил он.

И тут все вспомнил, что он на чужбине, что он – англичанин. Все эти люди – чужие ему, хоть и друзья. Его землякам неведомы страсти, кипевшие в этом кружке чужаков, – неистовый дух Запада, страны мятежников и линчевателей, порой объединявшихся в одном лице. Вот и сейчас они объединились.

– Что ж, – со вздохом сказал отец Браун, – я вижу, вы безоговорочно простили бедняге Уилтону его преступление, или акт личного возмездия, или как уж вы там это назовете. В таком случае ему не повредит, если я подробнее расскажу вам о деле.

Он резко поднялся, и все, не зная еще, что он хочет сделать, почувствовали что-то изменилось, словно холодок пробежал по комнате.

– Уилтон убил Рока довольно необычным способом, – начал Браун.

– Как он убил его? – резко спросил Крейк.

– Стрелой, – ответил священник.

В продолговатой комнате без окон становилось все темнее по мере того, как тускнел солнечный свет, который проникал в нее из смежной комнаты, той самой, где умер великий миллионер. Все взгляды почти машинально обратились туда, но никто не произнес ни звука. Затем раздался голос Крейка, надтреснутый, старческий, тонкий, не голос, а какое-то квохтанье.

– Как это так? Как это так? Брандера Мертона убили стрелой. Этого мошенника – тоже стрелой.

– Той же самой стрелой, – сказал Браун. – И в тот же момент.

Снова наступила тишина, придушенная, но и набухающая, взрывчатая, а потом несмело начал молодой Уэйн:

– Вы имеете в виду…

– Я имею в виду, – твердо ответил Браун, – что Дэниелом Роком был ваш друг Мертон, и другого Дэниела Рока нет. Ваш друг Мертон всю жизнь бредил этой коптской чашей, он поклонялся ей, как идолу, он молился на нее каждый день. В годы своей необузданной молодости он убил двух человек, чтобы завладеть этим сокровищем, но, должно быть, он не хотел их смерти, он хотел только ограбить их. Как бы там ни было, чаша досталась ему. Дрейдж все знал и шантажировал Мертона. Совсем с другой целью преследовал его Уилтон. Мне кажется, он узнал правду лишь тогда, когда уже служил здесь, в доме, во всяком случае, именно здесь, вон в той комнате, окончилась охота, и Уилтон убил убийцу своего отца.

Все долго молчали. Потом старый Крейк тихо забарабанил пальцами по столу, бормоча:

– Брандер, наверное, сошел с ума. Он, наверное, сошел с ума.

– Но бог ты мой! – не выдержал Питер Уэйн. – Что мы теперь будем делать? Что говорить? Ведь это все меняет! Репортеры… воротилы бизнеса… как с ними быть? Брандер Мертон – такая же фигура, как президент или папа римский.

– Да, несомненно, это кое-что меняет, – негромко начал Бернард Блейк. – Различие прежде всего состоит…

Отец Браун так ударил по столу, что звякнули стаканы; и даже таинственная чаша в смежной комнате, казалось, откликнулась на удар призрачным эхом.

– Нет! – вскрикнул он резко, словно выстрелил из пистолета. – Никаких различий! Я предоставил вам возможность посочувствовать бедняге, которого вы считали заурядным преступником. Вы и слушать меня не пожелали. Вы все были за самосуд. Никто не возмущался тем, что Рока без суда и следствия прикончили, как бешеного зверя, – он, мол, получил по заслугам. Что ж, прекрасно, если Дэниел Рок получил по заслугам, то по заслугам получил и Брандер Мертон. Если Рок не вправе претендовать на большее, то и Мертон не вправе. Выбирайте что угодно, – ваш мятежный самосуд или нашу скучную законность, но, ради господа всемогущего, пусть уж будет одно для всех беззаконие или одно для всех правосудие.

Никто ему не ответил, только адвокат прошипел:

– А что скажет полиция, если мы вдруг заявим, что намерены простить преступника?

– А что она скажет, если я заявлю, что вы его уже простили? – отпарировал Браун. – Поздновато вы почувствовали уважение к закону, мистер Бернард Блейк. – Он помолчал и уже мягче добавил. – Сам я скажу правду, если меня спросят те, кому положено, а вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Это, собственно, как вам угодно. Уилтон позвонил сюда с одной лишь целью – он сообщил мне, что уже можно обо всем рассказать.

Отец Браун медленно прошел в смежную комнату и остановился возле столика, за которым встретил свою смерть миллионер. Коптская чаша стояла на прежнем месте, и он помедлил немного, вглядываясь в ее радужные переливы и дальше – в голубую бездну небес.