Текст книги "Распутный век"

Автор книги: Ги Бретон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

* * *

После возвращения короля опьяненная своей властью фаворитка повела себя как последняя выскочка: она пожелала, чтобы ей оказывали особые знаки внимания.

«М-м де Помпадур, – отмечает герцог Ришелье, – потребовала, будучи любовницей, то, что м-м де Ментенон получила, являясь тайной супругой. В рукописях Сен-Симона она прочла о фаворитке Луи XIV: та, сидя в особом кресле, едва привставала, когда монсеньер входил к ней; не проявляла должной учтивости к принцам и принцессам и. принимала их лишь после просьбы об аудиенции или сама вызывала для нравоучений.

М-м де Помпадур считала своим долгом во всем ей подражать и позволяла себе всевозможные дерзости по отношению к принцам крови. Они почти все покорно ей подчинились – кроме принца де Конти, он холодно с ней обращался, и дофина, который открыто ее презирал».

Но монсеньер и его сестры называли ее не иначе как «мама шлюха», «что не говорит об их хорошем воспитании». О манерах этой мещанки злословил весь двор. «Только и говорят, что о смехотворных заявлениях этой маркизы, обладающей неограниченной властью. Она говорит послу, если тот уходит в отставку: „Продолжайте, я очень вами довольна, вы же знаете, что я давно считаю вас своим другом“. Она действует, решает, смотрит на министров короля как на своих собственных. Нет ничего опаснее деятельности месье Беррье, лейтенанта полиции: он стал давать этой даме отчет обо всем, что происходит и о чем говорят в Париже, а между тем она мстительна, подвластна страстям, неумна и бесчестна».

Позже м-м де Помпадур потребовала, чтобы ее дворецкого наградили королевским военным орденом Сен-Луи – без этого, как ей казалось, он был недостоин ей служить.

Несмотря на титул, лоск, здравый ум, м-м де Помпадур в течение всей жизни будет совершать подобные оплошности. До самой смерти в этой женщине, которую некоторые пристрастные историки хотели представить как самую изысканную маркизу, проявлялись черты обычной выскочки…

МАРКИЗА ДЕ ПОМПАДУР НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ГЛУПЕЙШИЙ ДОГОВОР Д'ЭЛА-ШАПЕЛЬ

Правление женщин обычно составляет несчастье государства.

Ришелье

Однажды м-м де Помпадур пожелала быть официально представленной королеве. Она пришла поклониться ей под неусыпным оком м-м де Конти. Мари Лещинска, несмотря на то, что у нее были поводы относиться к фаворитке с предубеждением, приняла ее исключительно любезно. После аудиенции она объявила:

– Раз уж королю нужна любовница, пусть это лучше будет м-м де Помпадур, чем кто-нибудь другой.

Это помогло маркизе утвердиться при дворе. Однако по прошествии нескольких недель королева не смогла удержаться от злой шутки над соперницей. Та пришла к ней с огромным букетом цветов в обнаженных руках. «Королева тотчас же, – рассказывает м-м Сампан в „Мемуарах“, – принялась вслух расхваливать цвет лица, глаза и прекрасные рукн маркизы. Она нашла ее необыкновенно изящной и попросила спеть для нее. У м-м де Помпадур были заняты руки, и она прекрасно поняла, что ее хотели обидеть. Она попыталась отговориться, но королева настаивала. Тогда маркиза запела арию Армиды – из того места, когда обольстительница держит Рено в своих золотых оковах: „Наконец он во власти моей!“ Заметив, как исказилось лицо Ее Величества, все присутствующие дамы тоже состроили недовольные мины».

К счастью для фаворитки, королева не способна была ни на кого таить злобу. На следующий день она забыла о нанесенном оскорблении, и обе женщины зажили с тех пор в полном согласии, что было очень по нраву Людовику XV – он так боялся любых осложнений.

* * *

Утвердив свое положение при дворе – маркиз де Гонто обучал ее придворному этикету и манерам, – маркиза прилагала все старания, чтобы быть незаменимой для короля как устроительница всякого рода праздников, балов и спектаклей. Она сама играла и талантливо пела в этих дивертисментах.

Любовь к театру навела ее на мысль переряжаться и в личной жизни, чтобы удвоить пыл монарха. Во время свиданий с Людовиком XV она одевалась то молочницей, то аббатисой, то пастушкой; ее даже видели дояркой с крынкой теплого молока.

Эти усилия во имя любви делают ей честь, ибо маркиза по природе своей была холодного темперамента, и ей стоило большого труда представлять из себя женщину страстную. Она прибегала к всевозможным ухищрениям, чтобы казаться таковой королю. М-м Дю Оссэ, преданная камеристка маркизы, в написанных ею «Мемуарах» доносит до нас некоторые из них: «М-м де Помпадур изо всех сил старалась нравиться королю и отвечать его страстным желаниям. На завтрак она ела ванильный шоколад. В обед ей подавали трюфели и суп с сельдереем». Подобное меню как будто разгорячало маркизу. М-м Дю Оссэ однажды заговорила с ней о вреде, который это может причинить ее самочувствию, но та, казалось, ее не слышала. Камеристка поделилась своей заботой с герцогиней де Бранка, которая, в свою очередь, высказала м-м де Помпадур опасения по поводу ее здоровья.

– Любезная моя подруга, – ответила она ей, – я дрожу при мысли потерять сердце короля, разонравиться ему. Мужчины, как вы знаете, придают большое значение некоторым вещам, а я имела несчастье родиться с холодным темпераментом, Я придумала для себя возбуждающую диету, и вот уже два дня, как этот эликсир благотворно на меня действует, или мне по крайней мере так кажется…

Герцогине де Бранка попалось на глаза стимулирующее лекарство, и она бросила его в камин.

М-м Де Помпадур запротестовала:

– Я не люблю, когда со мной поступают как с маленькой!

Тут же она разрыдалась и признала, что возбуждающие снадобья, безусловно, вредят ее здоровью. Когда герцогиня де Бранка ушла, она позвала м-м Дю Оссэ и с глазами, полными слез, откровенно призналась:

– Я обожаю короля и так хочу быть пылкой с ним… Но, увы! Иногда он называет меня синьгой. Я готова расстаться с жизнью, лишь бы нравиться ему!

В конце концов этот недостаток ее темперамента стал общеизвестен, и многие женщины снова принялись крутиться возле короля – на всякий случай.

Одна из них, м-м де Куазен, доставила м-м де Помпадур некоторое беспокойство. Однажды вечером в Марли обе женщины обменялись колкостями, что развеселило всех собравшихся. Маркиза вернулась в свои апартаменты не в себе, выбитая из колеи – почти в отчаянии. Едва переодевшись, она призвала к себе верную м-м Дю Оссэ – излить свое горе:

– Не знаю, кто может быть наглее этой м-м де Куазен… Сегодня вечером я оказалась с ней за одним столом во время игры в брелаи. Вы не можете себе представить, что мне пришлось перенести! Дамы и кавалеры сменяли друг друга, забавляясь этой сценой. М-м де Куазен, уставясь на меня в упор, два или три раза сказала наглым тоном: «Вся ставка!..» Мне просто дурно стало, когда она торжествующе произнесла:

«У меня брелан короля!» Видели бы вы, как она поклонилась мне на прощание…

– А король, – спросила камеристка, – он был к ней благосклонен?

– Вы не знаете его, моя хорошая. Если бы он захотел уже сегодня вечером посетить ее в моих апартаментах, он бы холодно обращался с ней на людях, а со мной – преувеличенно любезно. Он так воспитан.

М-м де Помпадур не ошиблась: король стал любовником мадам де Куазен и, кажется, находил в этом удовольствие. Оскорбленная фаворитка прибегла к почтмейстеру Жанелю; тот организовал нечто вроде черного кабинета – перлюстрировалась частная переписка и делались выписки, представляемые для ознакомления королю. Однажды она вручила Жанелю листок и повелела:

– Вставьте эти строки в отрывки из писем, которые подаете королю. Если он спросит, кто написал, ответьте, что парламентский советник, и назовите какое-нибудь имя. Соблаговолите прочесть, что здесь написано.

А было там вот что: «Это верно, что у нашего монарха появилась подружка. Лучше бы он оставил прежнюю. Она тихая, никому не делает зла и уже скопила состояние. Та, о которой говорят, знатного происхождения и потребует привычного блеска. На нее придется тратить миллион в год – расточительность ее известна, – содержать приближенных к ней герцогов, воспитателей, маршалов, ее родных… Они заполонят королевский дворец и заставят дрожать министров».

Эта шитая белыми нитками уловка удалась. Людовик XV, будучи скупым, быстро оставил м-м де Куазен. Через несколько дней м-м де Помпадур говорила м-м Дю Оссэ:

– Эта великолепная маркиза просчиталась – напугала короля своей привычкой к роскоши. Она постоянно просила у него денег… Представляете, чего ему стоит подписать вексель на миллион, ведь он с трудом расстается с сотней луидоров!

* * *

Едва была устранена м-м де Куазен, как группа враждебных м-м де Помпадур министров попыталась попробовать на ту же роль графиню де Шуазе. Однажды вечером военный министр граф д'Лрженсон привел в кабинет Людовика XV молодую женщину, закрыл за собой дверь и принялся ждать. Поскольку из соседней комнаты не доносилось ни звука, он заглянул в замочную скважину, и увиденное взбодрило его: м-м де Шуазе на канапе доблестно выполняла свою миссию. Через несколько минут растрепанная графиня вышла – «сбившаяся одежда свидетельствовала о ее триумфе».

– Ну что? – лицемерно поинтересовался м-сье д'Арженсин, – Можно ли вас поздравить с успехом?

– О да, граф, – ответствовала мадам. – Король счастлив, что полюбил меня! Он дал мне слово ее прогнать.

Услышав подобные речи, м-сье д Арженсон созвал других министров, и они вступили в сговор против м-м де Помпадур. Но радость их была недолгой, – м-м де Шуазе «осталась как девка, и король ее бросил как девку».

Тогда м-сье д Арженсон поручил своей любовнице, м-м д'Эстрад, попытаться занять место м-м де Помпадур. Молодая женщина сразу же приступила к делу. Однажды вечером, когда немного уставший после хорошего ужина Людовик XV прилег на канапе в малой гостиной, она пробралась туда на цыпочках, сбросила одежды и устроилась рядом с ним. Король так славно задремал от выпитого токайского, он даже не повернул головы… Пришлось проявить настойчивость… И не зря – Людовик XV сразу же проснулся и оживился… Но – увы! – этот подвиг оказался бесполезным. На следующий день протрезвевший Людовик XV ни о чем не помнил и прошел мимо, не обратив на свою вчерашнюю даму никакого внимания. Сговор провалился…

* * *

М-сье д'Арженсону удавалось иной раз благодаря своим маневрам сунуть какую-нибудь даму в постель короля, но это не могло пошатнуть могущества маркизы. Людовик XV безумно любил м-м де Помпадур – осыпал подарками, одаривал землями, замками, драгоценностями, потакал всем ее капризам… Он уже не мог обойтись без ее общества. Когда короля снедала печаль, лишь она могла ее развеять. После обеда она пробиралась к нему по потайной лестнице, связывающей их апартаменты, и садилась за клавесин, чтобы спеть для него что-нибудь из опер или просто модную песенку. По вечерам она сидела с ним во главе стола в знаменитых «маленьких кабинетах» во время ужинов с множеством гостей. А ночью, по выражению одного из писателей того времени, «именно она была настоящей королевой Франции».

Мари Лещинска приняла подобное положение вещей с истинно христианским смирением. Известен анекдот. Однажды вечером м-м де Помпадур играла с ней в брелан. Когда часы пробили десять вечера, несколько смущенная фаворитка попросила разрешения прервать игру.

– Конечно, дорогая, идите, – добродушно ответила королева. И м-м де Помпадур, присев в глубоком реверансе, побежала заниматься любовью с королем.

* * *

В последнее время могущество ее так укрепилось, что даже министры охотно учитывали ее мнение и ее указания. А для короля она стала политическим советником.

Шел август 1748 года; армии Мориса Саксонского продвигались по Голландии, занимая город за городом. М-м де Помпадур боялась, что ее любовник отправится на войну. Оставаться одной в Версале, где столько людей ее ненавидели… Нет, надо удержать возле себя короля! И она старалась внушить ему мысли о мире. Обстоятельства ей помогли.

После падения Маэстрихта Мари-Тереза и ее растерявшиеся союзники запросили мира. Франция, хозяйничавшая в Нидерландах, на момент переговоров находилась в наиболее выгодном положении и могла диктовать свои условия… М-м де Помпадур, думавшая лишъ о том, чтобы покончить со своими страхами, посоветовала королю не выдвигать никаких требований и отказаться от всех завоеваний, даже сдать трофеи…

Дурацкий мирный договор д'Э Ла-Шапель возмутил народ. Глупейший, зауряднейший придворный де Вольтер, желая выделиться, поздравил фаворитку: «Надо признать, что день подписания этого мира можно считать началом благоденствия Европы. Самое удивительное то, что он стал плодом постоянных советов молодой женщины самого высокого ранга, известной своим очарованием, редкими талантами, умом и завидным положением. Такова, видимо, судьба Европы, чтобы одна женщина (Мари-Тереза) начала эту затяжную ссору, а другая прекратила ее».

Это недостойное для писателя письмо показывает истинную степень могущества м-м де Помпадур – ее прославляли даже за оплошности… В то время маркиза была влиятельнее принца крови.

«Была лишь одна сила, – пишет Пьер де Нольха, – ей не подвластная, еще неопределенная, но уже внушающая опасения. Роль этой силы в связи с обострением многих проблем в государстве возрастала год от года. Речь идет об общественном мнении. Вначале благоприятное или безразличное, оно обрушилось теперь на фаворитку и, управляемое ловкими руками, объявило ее ответственной за ошибки правительства и за всеобщую неудовлетворенность».

По поводу этого мира, с которым народ никак не мог смириться, появились памфлеты в форме песен, названные «рыбными куплетами». Они наводнили Париж. Вот пример:

Великие мира сего развращаются,

Финансисты обогащаются,

А Рыбы <Дело в том, что, когда отец м-м де Помпадур получил в 1747 году дворянский титул, король без всякой причины дал ему герб в виде экю, имеющего форму рыбьей головы с двумя золотыми усами; м-м де Помпадур (м-м Пуассон) называли часто «м-м Рыба».> все укрупняются…

Лишь негодяи наслаждаются.

* * *

Стремительный триумф мещанки, еще два года назад не знавшей ни нравов, ни обычаев, ни особого языка двора, впечатлил придворных. Понемногу все подчинились ей. Лишь двое – де Морена и герцог де Ришелье – оказались ее противниками. Первый писал о м-м де Помпадур сатирические поэмы. Второй старался оттеснить ее, используя для этой цели собственную любовницу – м-м де ла Пуплиньер. Это была жгучая романтическая брюнетка, которая любила, «одевшись Дианой-Охотницей, скакать по просторам с развевающимися по ветру волосами». Супруга откупщика <Должность эта была во Франции упразднена после революции 1789 года.> Ла Риша де ла Пуплиньера, она жила в прекрасном дворце на улице Ришелье <Дворец сохранился до нашего времени, – ныне это дом № 5 по улице Ришелье.>. Связь ее с герцогом длилась уже три года и стала причиной скандала в 1746 году.

Мсье де ла Пуплиньер, узнав, что его постигла участь рогоносца, отправился к жене, надавал ей пощечин, ударом опрокинул ее на пол и стал пинать ногами.

Особенное удовольствие доставило ему в припадке гнева «месить лицо своей супруги. Несчастная вышла из сражения с головой словно тыква, покрытая шишками, делавшей ее похожей на айву.

Разумеется, ни о каких встречах с Ришелье не могло быть и речи – разгневанный муж наложил свое вето.

Герцог, однако, быстро поправил положение: он снял соседний с дворцом де ла Пуплиньеров дом и устроил между двумя домами проход через каминную панель – внешне она выглядела как обычная дверь в комнату мадам.

В 1748 году, когда любовники уже в течение двух лет встречались, используя потайной ход, Ришелье вдруг пришла в голову мысль подтолкнуть свою любовницу в объятия короля.

Прознала ли об этом м-м де Помпадур? Она ли решила преградить путь сопернице, вызвав скандал? Возможно. Но в начале ноября 1748 года мсье де ла Пуплиньеру внезапно стало известно, что жена его продолжает встречаться с мсье де Ришелье. Сильно заинтригованный, он не мог понять, как герцогу удавалось незамеченным попадать в его дом. Однажды, когда м-м де ла Пуплиньер отправилась смотреть военный парад, супруг ее тщательно обыскал дом. Ему помогал известный физик и изобретатель Вокансон. Через какое-то время они обнаружили каминную панель.

– Как раз за этой стеной, – сообразил мсье де ла Пуплиньер, – комната герцога де Ришелье. Потайной ход – вот что могло бы все объяснить…

Вокансон ударил по панели тростью – стало ясно, что за ней пустота… Обратимся теперь к «Мемуарам» Мармонтеля: «Он подошел ближе и присмотрелся: ба, да она выдвигается – стык вот он, едва заметен.

– О! Прекрасная работа! – восхитился Вокансон и просунул в стык лезвие перочинного ножа. Сработала потайная пружина – панель открылась…»

Мсье де ла Пуплиньер был немало смущен. Вечером он выкинул свою супругу на улицу. Это приключение развеселило всю столицу. По поводу супруги откупщика сочиняли куплеты. На Рождество парижские лоточники продавали сработанные на злобу дня игрушки – «маленькие картонные камины: в камине открывалась панель, а за ней – фигурки стоящих лицом друг к другу мужчины и женщины» (свидетельство Барбье).

М-м де ла Пуплиньер была посрамлена, и м-м де Помпадур не стоило больше ее опасаться…

ПРАВДА О ПАРКЕ-С-ОЛЕНЯМИ

Забыть о своем королевском сане, освободиться от самого себя – вот что искал Людовик XV в адюльтере.

ЖАН И ЭДМОН ДЕ ГОНКУРЫ

В одно прекрасное утро 1749 года мсье де Морепа, министра морского флота, мы могли бы увидеть в кабинете короля. Сознавая всю опасность, которой подвергалось королевство из-за расточительности м-м де Помпадур, он старался открыть Людовику XV глаза.

– Сир, флоту нужны деньги. У нас не хватает кораблей, наши арсеналы разрушены, наши порты в запустения… Я не могу сдержать боли в сердце, видя, как строятся театры и залы для балета в то время, когда вашему величеству необходимы корабли.

Этот намек на любимые развлечения м-м де Помпадур смутил короля, но он ничего не ответил. Воодушевившись, мсье де Морепа собрался было продолжать, как вдруг влетела маркиза, – глаза ее сверкали, она явно подслушивала под дверью.

– Оставьте нас, мсье! – изрекла она и указала на дверь.

Оскорбленный министр вышел. Король даже не пошевелился, чтобы удержать его.

Лишний раз м-м де Помпадур продемонстрировала свoe низкое происхождение. Мало того, она повторяла эту сцену дважды на протяжении нескольких дней. Второй

кабинетов»… Фаворитке они были на руку – ей удалось убедить короля, что министр и в самом деле замыслил от нее избавиться. На этот раз Людовик XV разволновался. Он вышел из-за стола и закрылся с маркизой в комнате. Через полчаса, среди ночи, к мсье д'Арженсону поскакал курьер с запиской военному министру предписывалось срочно передать ее мсье де Морепа. Это был приказ уехать: «Мсье, в ваших услугах больше не нуждаются. Передайте ваши обязанности мсье де Сен-Флорантену. Поезжайте к своей семье. Я освобождаю вас от надобности отвечать мне». Редко королевская немилость выражалась в столь жесткой форме.

Оскорбленный де Морепа покинул Версаль. Эпиграмма на мстительную фаворитку дорого ему обойдется – она будет стоить двадцати пяти лет ссылки.

* * *

Победив таким образом своего врага, м-м де Помпадур облегченно вздохнула. Еще раз она доказала всему королевству свою власть. Однако и она вышла из сражения с министром морского флота не без потерь:

переживания, бессонные ночи, заботы потрепали ее и лишили прежней свежести – прелести ее увядали… А куплетисты уже подхватили эстафету у Морепа и сочинили еще более дерзкий куплет:

С холодными глазами и длинной шеей,

Пустая внутри.

С желтой, увядшей кожей

И почерневшими зубами,

Безграмотная и безвольная,

С низкой, мелочной душонкой

И речами настоящей сплетницы, —

Кто же это? Это Пуассон.

Ознакомившись с этим памфлетом, Людовик XV не возразил ни слова – он и сам уже находил м-м де Помпадур несколько увядшей. В последнее время фаворитка была для него не более чем друг: врачам не удавалось вылечить Жанну-Антуанетту от сальпингита – они запретили ей «исполнять обязанности своего положения». Несколько месяцев монарх утешался с разными любовницами, предпочитая девственниц, если это было возможно, которых тайно приводили ему друзья.

* * *

Тайная полиция вскоре сообщила маркизе об этих королевских шалостях. Сразу оценив возникшую опасность она «решила удержать Людовика XV возле себя во что бы то ни стало, став наперсницей его увлечений».

Помочь ей справиться с этой задачей суждено было совершенно случайно одной необычной личности, объявившейся в Париже. Речь идет о двадцатипятилетнем итальянце, который только и думал, что о девушках. Его» звали Казанова.

Однажды этот молодой человек познакомился с очаровательной девушкой – она служила моделью Буше. Позже Казанова писал в своих знаменитых «Мемуарах»:

«Мы с другом моим, Патю, были на ярмарке Сен-Лоран. Ему вздумалось поужинать с фламандской актрисой Морфи. Он пригласил меня к нему присоединиться. Девушка не привлекла меня, но разве другу откажешь? Я сделал, как он просил. Отужинав со своей прелестницей, Патю вознамерился перейти к еще более приятному времяпрепровождению. Мне не хотелось расставаться с ним, и я, попросив для себя диванчик, решил благоразумно провести эту ночь.

У Морфи была сестра, маленькая Золушка. Эта тринадцатилетняя девочка сказала мне, что, если я дам ей один экю, она уступит мне свою постель. Согласившись, я очутился в каморке, где на четырех досках лежал матрас.

– Дитя мое, и ты называешь это постелью?

– Другой у меня нет, мсье.

– Такой я не хочу, видимо, ты не заработаешь свой экю.

– А вы собирались раздеться?

– Конечно!

– Вот придумали! У нас даже нет простыней.

– Ты что же, спишь в одежде?

– Нет!

– Ладно, ложись как обычно, и я дам тебе экю.

– Зачем?

– Хочу на тебя посмотреть.

– А вы мне ничего не сделаете?

– Абсолютно ничего.

Она легла на этот жалкий матрас, прикрытый старой шторой… Но при виде совершенной красоты уже не думаешь о лохмотьях. Смеясь, она принимала все позы, о которых я ее просил. Я был очарован красотой этого прекрасного, юного, рано расцветшего тела. Мне захотелось увидеть все эти прелести чистыми. Она согласилась вымыться с головы до ног за шесть франков. После ванны маленькая плутовка вернулась в постель, где я ждал ее. Она позволяла мне делать с собой все что угодно – кроме одного, что меня совершенно не заботило. Она предупредила, что не позволит мне этого, так как, по мнению ее сестры, это стоило двадцать пять луидоров. Я сказал, что мы поговорим о цене ее капитала в другой раз, а сегодня оставим его в неприкосновенности. Успокоившись, она целиком доверилась мне. В ней открылся изумительный, хотя и несколько преждевременный талант к подобного рода утехам».

Эту соблазнительную молодую девицу звали Луизон Морфи. Уже через несколько дней Казанова так в нее влюбился, что заказал одному немецкому художнику ее портрет. Живописец изобразил ее обнаженной, лежащей на животе, и Казанова отметил, что «умелый и обладающий высоким артистическим вкусом художник нарисовал ее спину и ягодицы так верно и с таким изяществом, что лучшего нельзя было и желать».

Художник этот, оказавшись в 1753 году в Версале, показал копию портрета месье де Сен-Кентену. Именно этот придворный подыскивал утешительниц для королевской постели. Он решил, что такая красотка могла бы подойти королю, и показал ему портрет. Изображение пленило Людовика XV, и он выразил желание поближе познакомиться с оригиналом. По его приказу Луизон, предварительно отмытая сестрой – та получила за нее тысячу экю, – была доставлена на следующее утро в небольшой павильон в Версале. Король взял ее на колени, принялся ласкать, говорит нам Казаноаа, и, «убедившись своей королевской рукой, что плод еще не сорван, поцеловал».

Во время этого осмотра Луизон не сводила с короля смеющихся глаз.

– Почему ты смеешься?

– Мне смешно от того, что вы как две капли воды похожи на шестифранковый экю!

Эта наивность позабавила Людовика XV. Уже вечером у Луизон была квартира в маленьком домике недалеко от дворца, и король с наслаждением приступил к ее образованию.

* * *

Маленький домик, где король поместил Луизои, послужил средоточием истории, которую не оставил без внимания ни один писатель революции. Мы имеем в виду общеизвестный Парк-с-Оленями. На протяжении ДВУХ столетий об этом уголке рассказывали, писали и придумывали самые невероятные вещи. Большинство историков утверждали, что там был гарем, и объясняли это название чудовищными оргиями, которые там устраивал Людовик XV. Лавале писала, что это было «строение в восточном стиле, с огромным ухоженным садом, цветущими полянами, сказочными павильонами и стадом пугливых ланей, преследуемых похотливым монархом».

На самом деле все было иначе. Парк-с-Олеиямн – это старое название Версальского квартала, построенного во времена Людовика XIV на месте парка с дикими зверями времен Людовика XIII.

Вот что пишет в своих «Исторических достопримечательностях» Ж.-А. Ле Руа, который в 1864 году был служащим версальской библиотеки и провел собственные исследования, касающиеся этого квартала: «Людовик XIII купил версальские владения и заказал строительство небольшого замка, чтобы оказаться среди лесов, окружавших это место, и спокойно предаться любимому развлечению – охоте. Прежде всего он позаботился о разведении недалеко от своего жилища зверей для этих потех. Среди лесов он выбрал место, куда были приведены олени, лани и другие дикие животные. По его приказу там возвели стены, несколько сторожевых павильонов, и это место получило название Парка-с-Оленямп». Связанная с этим названием легенда лишний раз доказывает силу слова. Репутация Людовика XV была бы совсем другой, если бы Людовик XIII назвал свой заповедник для диких животных Парк-с лисицами или Парк-с козами.

«Парк-с-Оленями», – продолжает Ж.-А. Ле Руа, – включал все пространство между улицами Сатори, Росиньоль и Святого Мартина <То есть между сегодняшними улицами Сатори, авеню де Со, Улицей Эдуарда Шартона, Регента Генриха, Альберта Самэн и Маршала Жоффра.>. Этот Парк-с-Олеиямн при Луи XIV вначале был сохранен, и город состоял из Старого Версаля и нового города, образуя один Нотр-Дамский приход.

Прожив несколько лет в Версале, Людовик XIV к 1694 году увидел, с какой быстротой разрастался созданный им город. Пришлось пожертвовать Парком-с оленями. Луи XIV приказал снести стены, вырубить деревья, разрушить сторожевые постройки, выровнять почву. Проложили улицы, разбили новые площади. Участки здесь получили в основном выходцы из королевского дома. Но в царствование Луи XIV на новой территории были возведены лишь отдельные строения.

После смерти Луи XIV Версаль в течение нескольких лет оставался в запустении – здесь ничего не строили. Но, когда Людовик XV скова переселился сюда, а с ним вернулся и двор, со всех сторон стали прибывать новые жители. Население Версаля – после смерти Людовика XIV здесь жили двадцать четыре тысячи человек – в первые пятнадцать лет правления Людовика XV удвоилось. С неимоверной быстротой возводились дома в квартале Парка-с оленями. Население этого квартала стало таким многочисленным, что назрела необходимость разделить приход на две равные части и создать новый, образующий сегодня квартал, или приход, Святого Луи».

Именно здесь любой уважающий себя мсье имел дом, где мог тайно встречаться со своими подружками и устраивать галантные ужины. И потому вовсе не удивительно, что в 1753 году, когда Людовик XV искал скрытое от посторонних глаз местечко, чтобы одновременно обманывать Мари Лещинска и м-м де Помпадур, его выбор пал на один домик в этом квартале – убежище для тайных свиданий. Через парижского ростовщика Вале он купил дом Жана-Мишеля Креме, версальского буржуа, расположенный на месте нынешнего дома № 4 по улице Сен-Медери. Там он и поместил Луизон Морфи – с дамой для охраны и единственным слугой. Девушка прожила в этом доме около двух лет. Однажды вечером, в 1756 году, решив, что ей все позволено, к тому же подталкиваемая женой маршала д'Эстре, не любившей мадам де Помпадур, она сказала королю:

– Как там поживает старая кокетка?

Людовик XV подпрыгнул – он не терпел неуважения к маркизе.

– Кто вас надоумил задать подобный вопрос?

<Квартал, расположенный слева от замка, если едешь из Парижа.>

При виде гнева своего повелителя Луизон расплакалась и выдала м-м д'Эстре. Через три дня жена маршала была выслана в свои владения, а мадемуазель Морфи несмотря на то, что уже успела родить Людовику XV дочь и навсегда покинула маленький домик в Парке-с-Оленями.

* * *

Ее заменила ее двадцатилетняя сестра Брижитт, так по выражению Арженсона, «король любил менять сестру на сестру». Позже в маленьком домике сменились м-ль Робер, м-дь Фукэ и м-ль Эно…

Впоследствии Людовик XV не удовлетворялся содержанием одной любовницы. Он покупал у родителей совсем еще девочек (так как боялся заразиться некоторыми смертельными болезнями, такими, как золотуха, пишет его камердинер Лебель) и образовал «резерв наложниц». «Маленьких девочек от девяти до двенадцати лет, привлекших своей красотой внимание полиции,. покупали у родителей и переселяли в Версаль. Там Людовик XV проводил с ними долгие часы. Ему нравилось раздевать их, мыть, наряжать.. Он сам заботился о преподавании им основ религии, обучал их чтению, письму и молитвам. Увлекая их в удовольствия, он шел еще дальше – он молился Богу, встав рядом с ними на колени…»

Девочки-подростки находились а разных местах. Для их размещения король купил в квартале Парка-с-Оленями другие дома, оставшиеся незанятыми. Известно лишь, что ему принадлежали дома на месте нынешних дома № 78 по улице д'Анжу и № 14 по улице Святого Луи и третий по авеню Сен-Клу. Другие установить не удалось.

Один из этих маленьких домиков, названный Эрмитажем, принадлежал м-м де Помпадур, ставшей, как уже было сказано, наперсницей короля, чтобы сохранить свое положение и политическое влияние. Видимо, там произошли роды, о которых сообщает нам в «Мемyapax» м-м дю Оссэ. Послушаем ее – доверенное лицо м-м де Помпадур:

«Мадам (речь идет о маркизе) однажды позвала меня в свой кабинет.

– Надо, – сказала она мне, – чтобы вы провели несколько дней в доме на авеню Сен-Клу, вас туда проводят. Там вы увидите юную особу на сносях».

М-м дю Оссэ пообещала позаботиться о забеременевшей от короля девушке. М-м де Помпадур нежно добавила:

– Мне нужно лишь сердце короля, и все эти девочки не отнимут у меня его. Я не была бы так спокойна, если бы какая-либо придворная дама или городская красавица вздумала завоевать его.

–Я спросила мадам о том, знала ли эта юная особа, что отцом ребенка был король.