Текст книги "От Анны де Боже до Мари Туше"

Автор книги: Ги Бретон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Франциск I обожал подобные вольности и относился с большим недоверием к людям добродетельным, которых, посмеиваясь, называл лицемерами. Особенно безжалостной была его ирония в отношении тех, чье целомудрие было подлинным, и потому некоторые стыдливые от природы придворные с большими для себя мучениями пытались изобразить развратников, только чтобы понравиться королю.

«В те времена, рассказывает Соваль, не иметь любовницы значило уклоняться от своих обязанностей. Король желал знать имя любовницы каждого из придворных, ходатайствовал за мужчин, еще чаще давал рекомендации дамам и делал все, чтобы парочки встречались. Но и это еще не все. Если он наталкивался где-нибудь на такую парочку, он желал знать, о чем они между собой говорят, и когда эти разговоры казались так долго. Далекий от мысли побыстрее затащить Франсуазу к себе в постель, он готов был предпринять все что угодно, лишь бы она уступила ему по собственной воле.

А между тем шел 1519 год.

11 января неожиданно скончался Максимилиан Австрийский, оставив вакантным имперский трон. Франциск I тут же выставил свою кандидатуру против Генриха VIII (который, впрочем, вскоре отказался от этого намерения) и нового короля Испании Карла.

В течение многих недель он грезил о короне, которая позволила бы ему восстановить империю Карла Великого, стать властелином Европы, повелителем мира и, конечно же, покорить прекрасную м-м де Шатобриан. Разве смогла бы она тогда отказать самому красивому, самому могущественному и самому молодому суверену на земле?

Увы! На этот трон под именем Карла Пятого был избран испанский король, и Франциску I пришлось пережить крушение своей мечты.

М-м де Шатобриан знала об этих надеждах короля, и когда ей стали известны результаты выборов, она явилась к нему, полная сочувствия и нежности, и прижалась к своему «дорогому, горячо любимому государю», почувствовав, как ему тяжело.

Через два часа после этого в одной из комнат Амбуазского замка Франциск I, не став императором, по крайней мере стал счастливейшим из мужчин…

Очень быстро о победе короля узнал весь Фонтенбло, где тогда пребывал французский двор. Если простой народ, доброе сердце которого было известно, от души радовался, воображая, как хорошо их государю в объятиях такой красивой дамы, то многие знатные господа стали жертвами сильнейших уколов ревности. Придворные отчаянно завидовали королю, а «маленькие разбойницы» просто ненавидели женщину, которая оттеснила их на задний план и собиралась получить титул официальной фаворитки, о чем каждая из них втайне мечтала.

А что же королева? Кроткая королева Клод сразу поняла, что теперь у нее появилась настоящая соперница. Но она не выказывала никакого недовольства, не пыталась затеять скандал, полагая за лучшее сохранять на лице улыбку, оставаться любезной и любящей, какой была раньше. Такое поведение очень нравилось королю, который просто не выносил никаких семейных сцен, превращавших адюльтер в пытку.

Испытывая чувство благодарности, Франциск I искал способ выразить королеве Клод свое удовлетворение. Немного поколебавшись, какой бы сделать ей за это подарок, он в конце концов решил, что ничто не доставит доброй женщине большего удовольствия, чем ребенок. И тогда он явился к ней в спальню и с чувством долга выполнил все необходимое, чтобы этот ребенок у нее появился.

Через девять месяцев Клод, все еще в восхищении от его посещения, произвела на свет принцессу Мадлен.

* * *

Получив титул официальной любовницы, м-м де Шатобриан стала сопровождать Франциска I всюду, куда бы он ни отправлялся. Ее видели во всех городах Франции, где, следуя королевской фантазии, останавливался похожий на табор двор.

Но в 1520 году, мечтая сколотить против империи Карла Пятого прочный англо-французский блок, Франциск I объявил, что собирается устроить торжественную встречу с английским королем Генрихом VIII где-то между Гином и Ардром в провинции Артуа, И тут весь двор начал ломать голову, возьмет ли король на эту официальную встречу свою фаворитку.

Пока плотники, столяры, суконщики, портные, ювелиры лихорадочно трудились над устройством лагеря, в котором должна произойти встреча, самые знатные сеньоры и дамы вели между собой разговоры только о м-м де Шатобриан.

Одни считали, что в данном случае король Франции не может допустить; чтобы его сопровождала наложница. Другие напоминали, что король Генрих VIII известен как большой любитель женщин и что присутствие фаворитки вряд ли его шокирует. Были и такие, по мнению которых англичанин сочтет себя даже польщенным тем, что его принимают как близкого друга, от которого не скрывают своих причуд.

Судя по всему, именно этого мнения придерживался и Франциск I, потому что однажды июньским утром он отправился из Парижа в Артуа в сопровождении двух пышно разукрашенных носилок, в одной из которых была королева, в другой – Франсуаза, счастливая и страшно довольная всем происходящим.

После четырехдневного путешествия королевский кортеж достиг обширной равнины, на которой уже были установлены триста шатров из затканной золотом и серебром материи. Весь этот лагерь представлял собой грандиозное зрелище. Настоящие дворцы, только из ткани, образовали целый сказочный город, который точно из-под земли вырос.

Между этими воздушными сооружениями прохаживались французские сеньоры, которые, желая поразить Генриха VIII, разоделись так пышно, что, по словам историка, несли «у себя на плечах свои мельницы, леса и луга».

В свою очередь, английский король, прибывший в сопровождении пяти тысяч человек и трех тысяч лошадей, приказал соорудить на скорую руку некую легкую конструкцию, которая очень удачно была покрыта гигантскими полотнищами разрисованного холста, что создавало впечатление великолепного замка.

Под лучами июньского солнца шатры, в которых куски ткани были скреплены золотыми нитями, а на вершинах трепетали знамена и штандарты алого цвета, являли собой ослепительное зрелище, восхитившее и короля, и королеву, и фаворитку.

Последняя особенно не могла сдержать своей радости, потому что этот лагерь, достойный скорее каких-нибудь мифологических героев, был, по сути, ее детищем. Именно ей принадлежала идея, чтобы ее красавец любовник продемонстрировал свою силу, свое могущество и свое богатство, выставив на обозрение всю эту роскошь, которой могут позавидовать все монархи мира.

Само собой разумеется, в результате этой затеи государственная казна оказалась полностью опустошена. Но никому и в голову не приходило осуждать фаворитку. Все понимали, что ошеломленный Генрих VIII без колебаний пойдет на союз с королем, который способен устраивать столь дорогостоящие дипломатические встречи.

И вот наступил момент первой встречи двух королей. Франциск I, в белом одеянии с золотым поясом, в золоченой обуви, в маленькой шапочке с развевающимся султанчиком,, приветствовал Генриха, одетого в пурпурный камзол и увешанного драгоценностями с головы до ног. Оба суверена расцеловались по обычаю того времени. И делали они это с таким жаром, что лошадь английского короля, испугавшись, отступила назад.

* * *

Один шатер, возвышавшийся над всеми остальными, специально предназначался для обмена церемониальными приветствиями обоих королей. Его внутреннее убранство состояло из ковров, роскошных тканей и драгоценных камней.

Франциск, Генрих, королева Клод, Луиза Савойская и м-м де Шатобриан вошли в него в сопровождении двух британских и двух французских сеньоров. Не успели войти, как оба короля снова принялись обниматься и целоваться. Затем Генрих поприветствовал дам, окружавших Франциска и, судя по всему, был рад наконец увидеть его фаворитку, о которой ему столько рассказывали в Лондоне.

Франциск заметил, как вспыхнул взор англичанина, и был счастлив, что смог поразить своего соперника не только несравненными богатствами, но и восхитительной любовницей.

Немного смущенный всем этим великолепием, английский король достал из кармана заранее написанный текст короткой речи, но на ходу ему пришлось кое-что изменить, чтобы не оскорбить Франциска, а возможно, и Франсуазу, по лицу которой было отчетливо видно, как она гордится своим любовником. Послушаем Флеранжа, который присутствовал на встрече и так описывает эту сцену: «Он начал речь со слов „Я, Генрих, король (он хотел сказать „Франции и Англии“, но опустил титул „Франции“ и сказал Франциску)… Я не стану произносить этих слов, раз вы здесь находитесь, иначе получится, что я лгу“. И потом произнес: „Я, Генрих, король Англии“ <С 1431 года английские короли добавляли ко всем своим титулам еще и титул короля Франции».>.

Многие дни, несмотря на всевозможные демонстрации дружеской расположенности, англичанин и француз были все время настороже. Эскорты, сопровождавшие суверенов во всех их перемещениях, должны были иметь одинаковую численность, а расстояние, на которое они могли приближаться, вымерялось с точностью до шага. Флеранж дал нам представление о степени доверия, царившего в лагере, рассказав, как однажды вечером Генрих VIII был приглашен к столу королевы Клод. Он согласился, но настоял, чтобы в это же время Франциск I отправился на обед к королеве Англии. И историк делает вывод: «Таким образом они оба оказывались заложниками друг друга».

Но очень скоро все эти предосторожности утомили Франциска I, и однажды, встав пораньше и прихватив с собой двух дворян и пажа, он набросил на плечи испанский плащ и галопом помчался к замку в Гине, где находился Генрих. Подъехав к подъемным воротам, он сообщил растерянным часовым, кто он, и спросил, где сейчас находится его брат, король Англии.

Лучники ответили, что Генрих еще спит.

– А где находится его спальня?

Один стражник указал, где расположены апартаменты короля, и Франциск, оставив своих спутников, отправился до помещения, из которого доносился громкий храп.

В комнате на огромной кровати спал Генрих VIII, и на лице его было выражение полного доверия. Несколько мгновений Франциск с улыбкой разглядывал спящего, потом тихонько потянул за рукав ночной рубашки. Генрих проснулся и на какой-то миг испытал ужас, узнав короля Франции. Сев на кровати, он поискал глазами шпагу, но поведение Франциска его успокоило, и он произнес с облегчением:

– Брат мой, вы сыграли со мной самую замечательную шутку, какую когда-либо один мужчина проделывал с другим, и тем самым оказали мне доверие, которое и я должен иметь к вам; что касается меня, то с этого момента я ваш пленник и во всем вам доверяюсь.

И в доказательство того, что шутка им принята, он снял с шеи ожерелье стоимостью в пятнадцать тысяч золотых и преподнес его Франциску I. Благодаря м-м де Шатобрнан король Франции предвидел такой случай. Он достал из кармана редкой красоты браслет, стоивший более тридцати тысяч золотых.

– Он ваш, брат мой. Именно чтобы подарить его вам, я и прибыл к вам в столь ранний час.

И Генрих VIII вновь, в который уже раз, был поражен благородством Франциска.

Увы! От всей этой демонстрации богатств не было никакой пользы.

Скорее наоборот.

СХВАТКА ЖЕНЩИН СТОИЛА ФРАНЦИИ ПОТЕРИ МИЛАНА

Если вы оставляете двух женщин вместе, это почтя всегда заканчивается катастрофой…

Ж.-Ж. Руссо

После того как Франциск I и Генрих VIII пресытились, наконец, игрой в мяч, бесконечными переодеваниями и борьбой врукопашную, они решили распроститься.

Это намерение весьма обрадовало людей добродетельных, которые находились в окружении короля в силу служебного долга, потому что шатровый лагерь постепенно превращался в довольно скверное место. Все фрейлины Луизы Савойской и королевы Клод очень быстро взяли в привычку с наступлением ночи встречаться с британскими сеньорами «под гостеприимными кустиками», в то время как по другую сторону луга английские дамы ложились на травку в компании французских офицеров.

В такие ночи, пока ветер с моря теребил задранные юбки и расшнурованные блузки, на летней траве без конца заключались сотни маленьких англо-французских пактов.

* * *

24 июня 1520 года, после семнадцати дней этой удивительной жизни, суверены простились друг с другом. Франциск I в сопровождении м-м де Шатобриан двигался неторопливо в Амбуаз. Уверенные в том, что английский король возвращается к себе, полный восхищения и готовности заключить союз с «очень богатым французским королевством», они испытывали удовлетворение, смешанное с иронией и некоторым презрением, которое появляется у хозяев, когда удается поразить гостей, предложив им есть черную икру ложками.

А между тем именно это великолепие, эта роскошь, это благородство подействовали на Генриха VIII крайне отрицательно. Его самолюбие было сильно задето, и даже после отъезда Франциска он никак не мог успокоиться. Свою злобу он срывал на людях свиты, на моряках, которые никак не могли дождаться попутного ветра, чтобы плыть через Ла-Манш, и даже на любовницах, теснившихся в его постели, которые, отправляясь в шатровый лагерь, надеялись на его милости, а вместо этого вынуждены были претерпеть. По одному взмаху его руки они все оказались лежащими на ковре, где он всех и осчастливил самым грубым образом. Некоторые из дам «во время вышесказанного действия» были изрядно поранены и даже, как сообщает историк, «на многие недели лишились возможности пользоваться своим главным орудием». Приходится признать, что король Генрих получал удовольствие, находясь в состоянии какого-то неистовства.

* * *

В такой-то момент новый император Карл-Пятый и явился в Гравелин с визитом к английскому королю. Этот Карл был страшный хитрец. Он прибыл в совершенно неприметной повозке, с выражением покорности на лице, точно проситель.

Его поведение очень понравилось Генриху VIII. Оно позволило королю забыть унижение, которое он испытал на равнине под Ардром, и за это он был благодарен Карлу Пятому.

Через три дня между двумя монархами был заключен союз.

Узнав об этом, Франциск I был поначалу раздражен. Но политические хлопоты отошли на задний слан, как только он оказался в комнате, где все было наилучшим образом устроено для любви и где Франсуаза обычно поджидала его около четырех часов пополудни.

Это было для них чем-то вроде полдника.

Но если Франциск I и м-м де Шатобриан философски пренебрегли провалом встречи в шатровом лагере, то Луиза Савойская отнеслась к этому не столь беспечно. Прекрасно зная, что устроенная сыном выставка роскоши совершенно опустошила государственную казну и что Франция фактически разорила себя без всякой пользы, она воспылала ненавистью к фаворитке, которую считала ответственной за безумные расходы.

Давно она уже подумывала, как бы оторвать сына от этой женщины, к которой ревновала как к сопернице. Теперь она решила, что пришло время действовать. Однако зная характер Франциска, Луиза Савойская понимала, что прямая атака на фаворитку не имеет смысла. И она предпочла действовать окольными путями; прежде всего подорвать репутацию Франсуазы в глазах короля, обвинив ее в том, что она стала любовницей адмирала де Бониве.

Это, впрочем, было чистой правдой. Какое-то время тому назад адмирал действительно добавил имя Франсуазы в список своих побед, наставив рога своему доброму другу королю. Эта крайне опасная связь ввергла его однажды в очень унизительную ситуацию, о которой, веселясь, рассказал Брантом.

Однажды ночью, когда м-м де Шатобриан принимала у себя в постели обходительного адмирала, в ее дверь постучал Франциск.

Перепугавшись, фаворитка крикнула:

– Прошу вас, подождите минуточку!

Она, конечно, не посмела произнести знаменитую фразу римских куртизанок: «Non si puo, la signora е accompagnata» <«Не входить, дама не одна». Сегодня на Пигаль говорят: «Она занята с клиентом…»>.

Дальше, по словам Брантома, происходило следующее:

«Надо было срочно придумать, куда надежно спрятать любовника. По счастью, дело происходило летом и в камине были сложены про запас сухие ветки и листья, как это принято во Франции. Франсуаза посоветовала адмиралу зарыться в этот валежник прямо в ночной рубашке.

После того как король совершил с дамой задуманное, ему захотелось освободить мочевой пузырь. Встав с постели, он из-за отсутствия удобств направился к камину, и так как желание его было велико, он обдал струей несчастного влюбленного.

Адмирала будто из ведра окатили, потому что король поливал его как из садовой лейки, попадая и в лицо, и в глаза, и в нос, и в рот, и всюду. Ну, может, только в глотку не попало ни капли.

Думаю, не стоит объяснять, в каком состоянии был достойный дворянин, который не смел шелохнуться. Каким же надо было обладать терпением и выдержкой! Иссякнув, король отошел от камина, раскланялся с дамой и вышел из комнаты. Дама заперла за ним дверь, позвала своего обожателя в постель, согрела собственным огнем, дала чистую белую рубашку. Конечно, не обошлось без смеха после того, как миновал страх. А бояться было чего: если бы только адмирал был обнаружен, и ему и ей грозила бы большая опасность».

Разумеется, слухи, распускаемые Луизой Савойской, доходили до ушей короля. Уверенный, что это клевета, он решил публично показать, что его не проведешь. Однажды вечером он сказал, улыбаясь, своим придворным:

– Неужто французский двор не таков, как я о нем думал? Все, кажется, про себя удивляются тому, что мой друг адмирал де Бониве оказывает так много внимания м-м де Шатобриан. Надеюсь, меня ввели в заблуждение, потому что еще удивительнее было бы не видеть у ног этой дамы весь двор.

Нет хуже слепца, чем тот, кто не желает видеть… Мадам Ангулемская не стала настаивать. Тем более что вскоре у нее появился новый повод для волнений, и на некоторое время она отвлеклась от м-м. де Шатобриан. 6 января 1521 года, в праздник Крещения, Франциск I обедал у матери в Роморантене, когда ему сообщили, что графу Сен-Полю, у которого в доме собрались гости, достался кусок крещенского пирога с запеченным в него бобом, и, как говорят в таких случаях, граф стал «бобовым королем». Король сделал вид, что возмущен:

– О, у меня еще один коронованный соперник! – воскликнул он. – Пойдем, скинем его с трона.

И не закончив обеда, Франциск вместе с компанией друзей отправился на штурм дома, где жил «бобовый король».

Снег падал крупными хлопьями. Тут же начали лепить снежки и швырять их в окна Сен-Поля. В ответ на это молодой граф и его гости забросали врагов яблоками, грушами и яйцами. Шумное и веселое сражение длилось довольно долго. Внезапно темноту ночи разорвала вспышка огня, и Франциск I с криком рухнул на снег. Один из гостей Сен-Поля, захмелевший больше других, использовал в качестве снаряда выхваченное из камина горящее полено и попал в голову короля Франции.

Доставленный в дом к матери, Франциск в течение нескольких дней был «на грани смерти, и слух о его кончине уже начал ползти по Европе».

И все-таки он выжил. Но Луиза страшно перепугалась за сына, и был момент, когда ей казалось, что все кончено.

Это странное происшествие, однако положило начало новой моде, сделавшейся впоследствии типичной для XVI века: мужчины стали очень коротко стричься и носить бороду. Дело в том, что по настоянию врачей Франциску пришлось срезать свои длинные кудри и к тому же «отпустить бороду, чтобы скрыть обезобразившие лицо многочисленные следы ожогов».

Все придворные тут же начали ему подражать. Теперь повсюду можно было встретить только бритоголовых и бородатых. Увлечение достигло такой степени, что язвительный Клеман Маро не упустил случая в своих эпиграммах и пасквилях поиздеватиься над бородачами. И вот уже наступил момент, когда удаление волос стало признаком элегантности. Женщины, желавшие понравиться мужчинам, сбривали себе волосы на лобке. Проделывалось это в парильнях, где всем заправляла какая-нибудь солидная матрона. Каждая придворная дама регулярно являлась к своей «цирюльнице» и после «бритья» удалялась весьма довольная.

* * *

После того как угроза жизни Франциска I миновала, Луизе Савойской снова пришлось терпеть посещения м-м де Шатобриан, которая часто навещала в Роморантене выздоравливающего короля. И снова в ней начала закипать злоба, и она искала повода, чтобы раз и навсегда избавиться от фаворитки. Желая нанести сокрушительный удар, она решила подорвать доверие к м-м де Шатобриан, сделав из нее косвенную виновницу какого-нибудь поражения.

Напомним, что Франциск I, чтобы понравиться своей любовнице, назначил ее старшего брата, месье де Лотрека, губернатором Миланского герцогства.

По замыслу Луизы Савойской, Франция должна была во что бы то ни стало лишиться Милана, в результате чего «гнев короля обрушится на месье де Лотрека и одновременно на его распрекрасную Франсуазу». План был очень простой. Поскольку миланский губернатор командовал войском, состоявшим из швейцарских наемников, и ему деньги, чтобы выплачивать им жалованье, она решила поставить его перед непреодолимыми финансовыми трудностями.

И вот в 1521 году месье де Лотрек затребовал из казны срочно четыреста тысяч экю, «без которых, – говорил он, – невозможно продолжать защищать герцогство» <Соваль. Галантные похождения французских королей, 1738 г.>.

Этого-то случая и ждала Луиза Савойская.

Король немедленно отдал приказ своему суперинтенданту по финансам Жаку де Бону, сеньору де Самблансе, отправить деньги маршалу де Лотреку. В тот же миг Луиза явилась к казначею и «от имени короля» потребовала у него четыреста тысяч, экю, мотивируя это тем, что необходимо погасить срочные долги. Почтительный Санблансе, поклонившись, выдал ей требуемую сумму.

«Само собой, разумеется, – сообщает Соваль, – случилось именно то, что и предполагала мадам Ангулемская. Войска, стоявшие в Милане, взбунтовались, не получив жалованье».

Потеряв герцогство, несчастный маршал де Лотрек явился в Лион, где тогда находился Франциск I, сильно раздраженный, как нетрудно догадаться, потому что из Италии до него уже доходили слухи о происшедшем.

Король принял де Лотрека очень сурово, чем окончательно расстроил его.

– Отчего, сир, вы смотрите на меня так сердито?

– У меня для этого есть очень серьезный повод, – сказал король сухо, – ведь вы не смогли сохранить принадлежавшее мне герцогство Миланское.

Что было дальше, рассказывает Мартзн дю Белле, наместник Франциска I <Мартэн дю Белле. Мемуары, кн. II, 1522 г.>: «Сеньор де Лотрек ответил государю, что герцогство потерял не он, а Его Величество, потому что сколько раз он предупреждал, что если ему не пришлют денег, то никаким приказом не удержать в повиновении жандармерию, которая за полтора года службы не получила ни денье».

– Я послал вам четыреста тысяч экю, – возразил король.

– Никогда я не получал подобной суммы, – ответил де Лотрек.

Тогда пригласили Санблансе, который признал, что получил приказ отправить четыреста тысяч экю маршалу, «но когда указанная сумма была готова к отправке, мадам регентша, мать Его Величества, забрала поименованные четыреста тысяч, и он может это немедленно доказать».

«Разгневанный тем, что по ее вине лишился сказанного герцогства, король решительным шагом направился в комнату упомянутой дамы; никогда бы он не подумал, что она может забрать деньги, предназначенные на поддержание его армии. Она не призналась в содеянном, и был вызван сеньор Санблансе, который настаивал на том, что говорит правду; тогда она сказала, эти деньги – часть ее доходов, которые она давно отдала на хранение сеньору Санблансе, а он утверждал обратное. Для разрешения этого спора были назначены специальные комиссары.. «

Тогда-то и была придумана поговорка, быстро обошедшая весь Париж: «Милан создал Мейана, а Шатобриан разрушил и потерял Милан».

Но м-м де Шатобриан защищала своего брата с таким усердием, что король прислушался к ее доводам и вернул свое расположение Лотреку. Так что Луиза Савойская напрасно добилась потери Миланского герцогства.

В бешенстве от постигшей ее неудачи, она сумела выкрасть у суперинтенданта расписки, которые давала ему, и в результате Санблансе попал на скамью подсудимых.

Процесс длился три года. В 1524 году Луиза Савойская, не сумевшая взвалить вину за потерю Миланского герцогства на м-м де Шатобриан, отыгралась на несчастном казначее, которого отправила на виселицу в Монфокон по обвинению во взяточничестве и растратах.

Санблансе, которому шел семьдесят второй год, был доставлен к месту казни верхом на муле. До последнего мгновения он сохранял достоинство и самообладание.

<На деньги, нажитые за время своего губернаторства в Милане, Мейан де Шомон построил себе роскошный замок де Мейан в Бурбонне.>