Текст книги "От Анны де Боже до Мари Туше"

Автор книги: Ги Бретон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

РАДИ ВОЗМОЖНОСТИ ЖЕНИТЬСЯ НА – АННЕ БРЕТОНСКОЙ ЛЮДОВИК VIII ДАРИТ ЖЕНУ СЫНУ ПАПЫ

Маленькие подарки укрепляют дружбу.

Народная мудрость

В мае 1476 года Карл VIII объявил, что отправляется в Лион, чтобы восстановить свою армию и повторить поход на Неаполь. Лионцы, и в особенности лионские дамы, ждали короля с нетерпением. Для его торжественного въезда в город были воздвигнуты триумфальные арки, ткачи заготовили ткани, затканные геральдическими лилиями, танцоры разучили дивертисменты.

Но так как к 10 июня королевский кортеж все еще не был замечен на подступах к Лиону, горожане начали немного беспокоиться. Навстречу королю была выслана группа всадников.

– Как только вы их встретите, – сказано было всадникам, – пусть один из вас немедленно возвращается сообщить нам, далеко ли король и когда он предполагает прибыть в город.

Проходили дни, а всадники все не возвращались. Это вызвало удивление – ведь навстречу Карлу VIII были посланы лучшие молодые люди. Скорее всего, думали в городе, король задержал их у себя.

На самом деле все было иначе.

Выехавшие из Лиона всадники добрались до Амбуаза, так никого и не встретив по дороге.

– Что могло случиться с нашим благородным государем? – спрашивали они себя, быстро спешиваясь.

Им сообщили, что как раз тогда, когда они выезжали из Лиона, король отправился в Тур с одной из фрейлин королевы и до сих пор не вернулся…

– Но что думает об этом королева? – удивились они.

– Мадам Анна в настоящее время ожидает наследника н так счастлива, что закрывает глаза на выходки короля.

– Да она и не подозревает ничего, – добавил кто-то, – потому что государь сказал ей, что едет в Тур поклониться мощам Св. Мартина.

Лионцы добрались до Тура, но не сумели попасть на аудиенцию к Карлу VIII, который был занят тем, что утешал прекрасную даму, «очень опечаленную тем, что королева исключила ее из числа своих придворных дам». Всадники возвратились в свой город, где поведение короля, как только о нем стало известно, вызвало сильное осуждение.

* * *

А тем временем королева продолжала ненавидеть герцога Орлеанского. С того самого бала, на котором он вел себя так бестактно, она не переставала им возмущаться и искала возможность ему навредить. Она ненавидела его гак же страстно, как когда-то любила.

Однажды она пожелала, чтобы его лишили титула признанного наследника короны, и она просто рыдала от ярости, узнав, что король противится ей в этом.

– К счастью, – заявила она, – у меня скоро снова будет сын, и это навсегда отдалит Людовика Орлеанского от трона, о котором он так мечтает.

5 сентября она действительно родила мальчика. Весь двор праздновал. Но, увы! Спустя месяц младенец внезапно умер.

Бедная королева рыдала и стискивала в бессильной злобе кулачки.

– Я не желаю, чтобы Людовик Орлеанский стал королем Франции.

Через три месяца она опять забеременела, и в августе 1497 года у нее снова родился мальчик, которого нарекли Франциском. Королева сразу раздала всем кормилицам всевозможные амулеты для защиты маленького принца: освященные ладанки, кусочки черного воска в мешочках из расшитого золотом сукна и даже шесть змеиных жал разной длины, прижимаемых к телу специальной перевязью. Но всех этих ухищрений оказалось недостаточно, потому что Франциск не протянул и недели… тогда королева пришла в совершенное отчаяние:

– Неужели мне никогда не удастся родить королю наследника? – вопрошала она со слезами. – Поистине над нами тяготеет проклятие неба.

Подобное объяснение, впрочем, было не единственным. У простого народа имела хождение собственная версия гибели королевских наследников.

– Сегодня король и королева расплачиваются за ошибку, совершенную ими при женитьбе. Карл, отказавшись от нареченной невесты и отняв жену у Максимилиана, навлек гнев Божий… У тех, кто совершает подобные клятвопреступления, дети никогда не выживут.

Была, наконец, и третья группа людей, чье мнение резко отличалось от двух предыдущих.

– Эти внезапные смерти выглядят довольно странно, – говорили они, – и очень смахивают на отравления. Не замешен ли в этом деле некий герцог, у которого есть все основания желать исчезновения королевских детей? Вспомните, что говорили о том бале, который был устроен после смерти дофина Карла. Герцог так откровенно радовался, что королева приказала ему покинуть двор.

Временами выдвигаемые против Людовика Орлеанского обвинения принимали курьезный оборот. Некоторые подозревали его в «устранении» королевских детей не столько ради трона, сколько ради возможности в один прекрасный день жениться на королеве Анне, которую он не переставал любить. Не раз вспоминали о том пункте брачного контракта, подписанного в Ланже, где говорилось, что в случае смерти Карла VIII при отсутствии прямого наследника Анна должна будет стать женой его преемника.

– Некоторые начинают с отравления детей, затем приходит день, отравляют отца… И вот уже ничто не мешает влезть в постель красавицы, – похохатывали злопыхатели.

Но подобные предположения выглядели так чудовищно, что набожные люди старались не думать и не слышать об этом.

* * *

Проходили месяцы, и однажды октябрьским утром 1497 года Людовик Орлеанский, желая помириться с королевой, послал ей в подарок драгоценность. Анна, тронутая вниманием и в глубине души только и ждавшая случая вновь полюбить своего бывшего жениха, в свою очередь преподнесла герцогу двух великолепных борзых.

С этого момента герцог Орлеанский находился неотступно при двадцатилетней королеве. «Я ваш покровитель, – говорил он иногда с улыбкой, – ваш рыцарь…» И взор его становился при этом удивительно нежным. Очень скоро любовь и желание, которые он питал к Анне, стали столь явными, что об этом заговорил весь двор.

Не вправе ли мы после этого предположить, что причины, по которым король удалил в тот момент Людовика Орлеанского сначала из королевского совета, а затем и из Амбуаза, были далеко не только политическими.

Как бы там ни было, герцог удалился в Ле Монтиль под Блуа и, кипя негодованием, снова сошелся с венецианцами, которые, по своему обыкновению, плели бесконечные заговоры.

Но вот однажды докатился слух, что Карл VIII собирается арестовать герцога Орлеанского.

Был ли слух правдивым? Этого никто никогда не узнает, потому что через два дня, 7 апреля 1498 года, король внезапно умер, ударившись лбом о притолоку низкой двери в одном из коридоров Амбуазского замка.

Вокруг сразу же заговорили об убийстве. Приближенные ко двору выяснили, что за полчаса до своей смерти король получил из рук какого-то итальянца апельсин и что он его съел.

Не был ли апельсин отравлен?

Об этом то и дело перешептывались и особенно после того, как Людовик Орлеанский, которого смерть короля вознесла на трон, поспешил, сияя от радости, к королеве, со словами ободрения и несколько преждевременной нежности.

Анна Бретонская, по словам историка, выказала «сильнейшее огорчение» смертью короля. В течение двух дней, запершись в своей комнате, она буквально каталась по полу, издавая громкие стенания и заламывая руки. Тем, кто стучался к ней в дверь, она заявляла, что «решила последовать за своим мужем». По этой причине она отказывалась принимать пищу.

Скорбь ее была столь выразительной, что людям, более умеренным по своей природе, все это должно было казаться сильным преувеличением.

– Подумать только, она так безутешно оплакивает мужа, который обманывал ее всю жизнь с каждой встречной потаскушкой, – поражались некоторые.:

– Скорее всего, – отвечали другие, – она оплакивает не столько короля, сколько утрату короны…

Когда она, наконец, вышла из своего уединения, двор был поражен цветом ее платья. Традиция требовала, чтобы французские королевы в случае траура облачались в белое <Раньше вдовствующие королевы до самой смерти носили белые одежды, и именно из-за этого цвета, символизировавшего верность усопшему, существовало понятие «белая королева», означавшее вдову короля.>, Анна же была одета во все черное. Она объяснила, что всегда ровный, не имеющий оттенков черный цвет символизирует постоянство в любви.

– Я лишилась всего – и жизни, и счастья! – горестно восклицала она.

Людовик XII, которому молодая королева в трауре показалась еще более прекрасной, стал часто навещать ее. По свидетельству Поля Лакруа, «король всякий раз заставал бедняжку в таком отчаянии, что иногда боялся не вынести этого печального зрелища. Чтобы как-то поддержать Анну, он напоминал ей об их былой дружбе и всячески старался предстать перед ней в лучшем свете. В ответ на это Анна рыдала пуще прежнего на глазах у того, кого любила, прежде чем вышла за Карла VIII…» <Поль Лакруа. Людовик XII и Анна Бретонская, 1882.>.

Людовик XII был так нежен и так настойчив, что королева в конце концов призналась своим приближенным, «как успокоительно он действует на нее своей удивительной доброжелательностью…».

Однажды, как сообщает Брантом, когда она плакала, сидя в окружении дам из своей свиты, а дамы, в свою очередь, «не уставали сетовать на то, что вдове такого великого короля трудно надеяться еще раз оказаться в той же роли, она сказала, что предпочтет всю оставшуюся жизнь быть вдовой короля, нежели согласится на более низкое положение; однако она не теряла надежды и думала, что сможет снова стать, как раньше, правящей королевой Франции, если пожелает. Думать так ей позволяли их прежние отношения с герцогом Орлеанским. Легко ли загасить пламя, которое когда-то разгорелось в душе?»

Новый король не знал, что и придумать, чтобы понравиться молодой здове. Он хотел бы осыпать ее подарками, но момент для этого был не очень подходящий, и он без конца ломал голову, чем бы доставить ей удовольствие. Будучи человеком деликатным, он, в конце концов, понял, что самое лучшее – это устроить великолепные похороны Карлу VIII.

Тело усопшего короля было препровождено в Париж и там выставлено на обозрение публике. Но так как путешествие в столицу длилось двадцать один день, народу было предложено лицезреть лишь манекен, правда, в богатейшем одеянии и с лицом, по свидетельству современника, настолько близким к оригиналу, «насколько это вообще возможно».

Затем, после торжественной церемонии в Соборе Парижской Богоматери, траурный кортеж проследовал через всю столицу в Сен-Дени. Толпы людей на улицах, в окнах домов и даже на крышах на протяжении нескольких часов с восторгом глазели на самых известных особ королевства, следовавших за катафалком.

После погребения Карла VIII повсюду чувствовалось всеобщее удовлетворение увиденным зрелищем: народ был доволен тем, что бесплатно полюбовался шествием всадников, до которого был так падок, Анна – пышными похоронами мужа, которые она никогда бы не смогла оплатить из-за оскудевшей казны, а новый король – возможностью одним выстрелом убить двух зайцев, то есть похоронить соперника и угодить любимой женщине.

После завершения последней траурной церемонии Анна подошла к Людовику XII, и он, желая довершить победу, попросил монахов аббатства Сен-Дени прочесть еще несколько заупокойных молитв.

Она посмотрела на него с нежностью и благодарностью.

– Очень любезно с вашей стороны, – промолвила она.

И тогда он понял, что его необычный подарок принес желаемый результат. В тот же вечер он спросил Анну, не согласится ли она, во исполнение условия контракта, подписанного в Ланже, выйти за него замуж.

Молодая женщина была не лишена лукавства. Опустив глаза, она в ответ лишь вздохнула и спросила:

– Но разве вы не женаты?

– Я разведусь, – сказал король. После этого Анна Бретонская удалилась в свои покои.

* * *

Давно уже Людовик XII хотел развестись c несчастной горбуньей Жанной Французской, на которой его силой женил Людовик XI.

Буквально на следующий день после кончины Карла VIII, сделав попытку по-хорошему добиться согласия Жанны на развод, он отправил в Рим письмо, в котором просил папу Александра Борджиа расторгнуть их брак.

В стремлении убедить Анну, что он действительно хочет освободиться от Жанны, он отправился один, без королевы в Реймс, где его короновали 27 мая, затем 1 июля совершил торжественный въезд в Париж, в то время как его несчастная калека-жена продолжала прозябать в замке Мениль-ле-Буа.

Народ был шокирован поведением короля. Громкими криками он требовал присутствия королевы. И потому уже через несколько дней после прибытия в Париж Людовик счел уместным провести кое-какие мероприятия, которые сделают его более популярным в глазах народа: он сократил размеры тальи <Из всех видов королевских налогов главный прямой налог.> и освободил столицу от обязательного «пожертвования по случаю счастливого восхождения на престол».

Ответ из Рима почему-то задерживался, и Людовик, покончив с официальными церемониями, продолжил свои ухаживания за королевой Анной, которая превратилась в простую герцогиню Бретонскую и активно занималась управлением своего герцогства.

Готовый на все ради ее согласия на брак, влюбленный король вернул той, кого надеялся вскоре назвать «своей Бретонкой», города Нант и Фужер. Этот жест бесконечно растрогал Анну.

С каждым днем любовь его становилась все сильней, и постепенно он забросил государственные дела, проводя почти все время в отеле д'Этамп, где поселилась Анна. Весь Париж сразу начал об этом судачить. Когда же народ, помимо сплетен, стал еще и песенки распевать, молодая женщина, гораздо более дальновидная, чем Людовик XII, поняла, что столь откровенная привязанность короля может навсегда скомпрометировать тот союз, о котором она, как и он, втайне мечтала. И тогда Анна решила покинуть Париж и поселиться в Нанте до тех пор, пока папа не аннулирует королевский брак.

Однажды утром, когда Людовик, как обычно, явился, чтобы шепнуть ей на ухо несколько нежных слов, она объявила ему свое решение. Людовик впал в отчаяние. Припав к ее ногам, он снова и снова спрашивал, станет ли она его женой, когда он получит развод. На этот раз Анна дала согласие. И тогда, проявив неожиданную педантичность, он приказал составить «два подробнейших акта, в одном из которых утверждалось, что их „брак состоится сразу же после расторжения принудительного союза Людовика и Жанны Французской“, а в другом, что „Людовик покинет все города Бретани, за исключением Нанта и Фужера, которые он оставит за собой в качестве залога“. Если через год его брак не будет расторгнут, Анне возвращается свобода и два ее города <Дон Морис. История Бретани. Документальные свидетельства, ч. III.>.

Через несколько дней молодая женщина, приказав созвать в Реине Штаты, покинула Париж в сопровождении знатных французских и бретонских сеньоров.

28 сентября она прибыла в Нант и там с нетерпением ждала курьера с известием о том, что папа позволяет ей выйти замуж за человека, которого она любила с двенадцати лет.

* * *

Людовик XII ждал ответа из Рима без малейшего беспокойства. Он знал, что Александр Борджиа – папа не совсем обычный, и от него можно добиться чего угодно, стоит только потрафить его похотливости или алчности.

– Если он откажется аннулировать мой брак, – говорил король, – я предложу ему денег, а если и этого будет недостаточно, пошлю ему нескольких туреньских красоток для пополнения его балетной труппы.

У папы действительно был свой балет, участницы которого действовали весьма возбуждающе и служили ему лекарством от хандры. Вечерами, когда он испытывал какую-то пустоту в душе, а фаворитке Джулии Фарнезе не удавалось зажечь огонь в потухшем взоре его высокопреосвященства, он выражал желание взглянуть на танцы в исполнении очень юных и в высшей степени легко одетых созданий.

Судя по всему, зрелище это приносило ему глубокое удовлетворение. Однако подобные развлечения не были во вкусе тех, кто его окружал, а некоторые кардиналы находили даже, что папа чересчур пренебрегает литургией ради девиц.

Так что Людовик XII, отправляя в Рим несколько наиболее симпатичных молодых особ, расцветших при его дворе, нисколько не сомневался, что добьется желаемого.

И вот однажды утром он получил папскую буллу, содержащую имена судей, которым надлежало вынести решение относительно действительности его союза с Жанной Французской. В булле говорилось, что Людовик Амбуазский, епископ Альбийский, кардинал Люксембургский, епископ Майский и Фернан Септенсис, епископ Сеутский, папский нунций должны, в свою очередь, назвать свидетелей: церковных служителей, врачей, слуг, матрон и прочих с единственной целью установить – был или не был брак действительным.» Однако папа при этом не поставил никакого условия, что несказанно удивило Людовика XII.

<Из письма Агостине Веспуччи, посланного им Макиавелли, мы узнаем, что подобные сцены откровенного бесстыдства были в те времена чуть ли не повседневными.>

* * *

Процесс, который тут же и открыли, происходил в церкви Св. Гатьена Турского. Королева явилась на него в трауре, в сопровождении дамы из свиты и своего духовника.

Людовик Амбуазский зачитал мотивы, по которым король требует аннулировать его брак. Этих мотивов было четыре: четвертая степень родства; духовное родство в силу того, что Людовик XI был его крестным отцом; женитьба его на Жанне по принуждению; невозможность исполнять супружеские обязанности.

Потом была допрошена несчастная королева, на которой буквально лица не было и которая из последних сил старалась сохранить достоинство в присутствии важных духовных лиц, друзей короля, готовых на все, чтобы разъединить ее с мужем. Голосом тихим, но твердым она отвергла все выставленные Людовиком причины.

– Ваш союз не может считаться действительным, учитывая, что вы и ваш муж находитесь в родстве четвертой степени.

– Папа Сикст IV дал нам свое согласие на этот брак, – ответила она.

– Король Людовик XI принудил нашего короля, а тогда герцога Орлеанского, жениться на вас, – сурово возразил один аббат.

Она вздрогнула, точно от пощечины.

– Я не столь низкого происхождения, чтобы искать мне мужа подобным образом. К тому же мы женаты с 1476 года. Странно, что король, мой господин, только теперь обнаружил недовольство фактом, случившимся двадцать два года назад.

– Вы признаете, – спросил ее кардинал Люксембургский, – что плохо сложены?

– Я знаю только, что некрасива и лицом, и телом не больше, чем многие другие женщины.

– Вы должны были знать, что не годитесь для брака.

– Я так не думаю. Я нахожу, что гожусь для брака точно так же, как жена моего шталмейстера Жоржа, которая, несмотря на свое полное уродство, рожает ему прекрасных детей.

На протяжении нескольких часов трое судей мучили ее унизительными и грубыми вопросами. Наконец дошли до последнего аргумента Людовика XII.

– Обращался ли король с вами как с женой?

Жанна покраснела.

– Да!

После такого ответа судьи сочли необходимым углубиться в такие интимные подробности, что королева, крайне смущенная, отвечала на вопросы. Опустив голову, словно была в чем-то виновата.

– Не можете ли вы нам сказать, где все это происходило?

Ставшая мишенью для издевок этого безжалостного сборища зубоскалов, Жанна едва не потеряла сознание, услышав такой вопрос.

– Вы не можете ответить?

Ах, если бы она могла ответить, несчастная маленькая калека, потому что память хранила в мельчайших подробностях все, что касалось ее интимной жизни с королем. Подняв голову, она едва слышным голосом перечислила все места, где Людовик был с ней нежен, а также количество имевших место «контактов».

– Шесть раз в Линьере, дважды в Люзиньяне, три раза в Орлеане, один раз в Нанте, четыре – в Амбуазе, – прошептала она.

Да, она помнила все, словно вела тщательный учет всем ласкам своего мужа.

Судьи в молчании обернулись к королю.

– Я не просил ее приходить ко мне, – произнес он раздраженным тоном.

Затем он стал уверять, что Жанна преследовала его и что ему стоило немалого труда избавиться от нее.

Услышав обвинение в похотливости, бедняжка разрыдалась. Впрочем, она быстро взяла себя в руки и заявила, что когда Людовик приезжал навестить ее в замок Линьер, они всегда сожительствовали.

После такого заявления между королем и королевой возник спор, и каждый из спорящих утверждал противоположное.

В конце концов судьи приступили к совещанию. Страшно подавленная необходимостью выставить свою интимную жизнь на всеобщее обозрение, королева, поддерживаемая духовником, буквально рухнула на скамью.

<Кто-то из судей даже взялся утверждать, что Людовик XII вынужден был проявлять известную изобретательность, учитывая физическую неполноценность супруги, чтобы удовлетворять свои природные желания (Гастон Дерю. Великие влюбленные).>

Не прошло и нескольких Минут, как кардинал Люксембургский вновь взял слово:

– Для завершения дебатов мы настаиваем, чтобы королева была подвергнута телесному осмотру, в результате которого будет установлено, является ли она девственницей, как это утверждает король. Для этого осмотра мы назначим матрон и экспертов.

На этот раз Жанна не смогла сдержать своего возмущения. Она выразила решительный протест и заявила, что никогда не отдаст себя на подобное поругание;

Обернувшись к Людовику XII, которого считала не способным на клятвопреступление, Жанна улыбнулась и сказала голосом, в котором чувствовались одновременно вызов и нежность:

– Да этот осмотр и не нужен, и я не желаю иного судьи, кроме короля, моего господина. Если он клятвенно заверит, что все обвинения истинны, я заранее принимаю его осуждение…

Король не колебался ни секунды: с выступившими на лбу каплями пота – видно, какое-то подобие стыда в нем оставалось, он, возложив руку на Евангелие, поклялся, что Жанна никогда не была в действительности его женой. Несчастная королева не ожидала от него подобной низости и опустилась на скамью без сознания. Что же касается судей, то они не скрывали своего полного удовлетворения.

Через неделю, 17 октября 1498 года, в церкви Сен-Дени д'Амбуаз было публично оповещено о расторжении брака. Убитая горем королева поначалу пролила много слез, но потом разразилась проклятиями в адрес трех судей, и ее пришлось увести в замок <Позже она удалилась в Бурж, где стала владелицей герцогства, и где отныне ее уделом стало спасение души и «пред лицом Господа нашего достижение совершенства добрыми Деяниями». Она собрала вокруг себя около сотню девиц благородного сословия, которые приняли постриг и образовали новый орден Пресвятой Девы. Она умерла сорокалетней в 1505 году. Причислена к лику святых в 1743 году, канонизирована в 1950 году.>.

Ее злобные крики были не единственными, которые довелось в тот день услышать трем церковникам. По выходе из церкви на них обрушился град оскорблений из толпы, которая следовала за ними с факелами из-за сильного в тот день тумана, окрестив этих троих Иродом, Кайафой и Пилатом.

* * *

Не дожидаясь публичного объявления решения суда, Людовик XII написал Анне Бретонской, что отныне он свободен и что вскоре они смогут пожениться.

Однако с них не был снят еще один, последний запрет на брак: они были кузенами.

И снова все зависело от Рима. Александр Борджиа, к которому было отправлено прошение, сообщил свои условия, и Людовик XII понял, почему в первой папской булле не содержалось никакой ответной просьбы. Ее припасли к финалу.

Еще до рукоположения папы у него был незаконнорожденный сын, архиепископ Валанский, который давно уже мечтал освободиться от положенных его сану обетов и обзавестись хорошенькой женой. Кровосмесительные ночные оргии с собственной сестрой ему наскучили, да и сутана сильно стесняла…

Вот почему Его Святейшество требовал в обмен на снятие запрета на брак Людовика XII герцогство Валанское и руку одной из французских принцесс для своего горячо любимого сына Цезаря.

Король согласился на это, и Цезарь Борджиа с огромной помпой прибыл в Шинон, привезя Людовику долгожданную буллу с разрешением на брак. Король, срочно превратив Жанну Французскую в герцогиню Беррийскую, поспешил заключить брак со своей «дорогой Бретонкой».

Венчание состоялось в часовне Нантского замка, в присутствии очень узкого круга приглашенных. После этого новобрачные вернулись в Амбуаз, и король занялся поисками невесты для Цезаря Борджиа. Сначала он подумал о Шарлотте Неаполитанской, дочери Фредерика Арагонского, которая с десятилетнего возраста воспитывалась при французском дворе. Папскому сыну такой выбор пришелся по вкусу, тем более что вместе с женой он приобретал и Неаполитанское королевство. Но, к сожалению, юная принцесса с отвращением отвергла Борджиа. Тогда Людовик XII предложил Шарлотту д'Альбре, дочь герцога Гиенского и фрейлину королевы Анны. Красивая и грациозная, она сразу же получила одобрение претендента. Но и она отказалась от предложенной чести, узнав, что король прочит ее за человека, обвиняемого в убийстве собственного брата. Александру VI пришлось предложить брату девушки кардинальскую шапку, чтобы семейство д'Альбре дало согласие на брак.

Однако народ, узнавший об этих сделках, толпами собирался под окнами замка, где остановился Цезарь Борджиа, и яростными криками выражал свое возмущение. Озлобление толпы все возрастало и так подействовало на папского наследника, что он, из опасения произвести на невесту плохое впечатление в день свадьбы, потребовал у аптекаря пилюль, способных «вернуть ему силу» и «позволить оказать должное внимание своей даме». Увы? Как рассказывает хронист, «вместо требуемого, аптекарь принес ему по ошибке слабительные пилюли, отчего Цезарю всю ночь пришлось провести в укромном месте…».

На следующий день, покрытый позором, он покинул и Шннон, и жену, которая никогда больше его не видела.