Текст книги "От Анны де Боже до Мари Туше"

Автор книги: Ги Бретон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Естественно, католики были возмущены такими грубыми оскорблениями и, чтобы отомстить за приятельницу, стали при каждой встрече налетать на протестантов. Диана же в ответ на оскорбление обвинила фаворитку в занятиях колдовством и в том, что «отнимает у юношей их, силу». Среди любовников, которых она в этот раз ей приписала, был протестантский писатель Теодор де Без.

– Лютеране обвиняют католиков во всевозможных мерзостях, – говорила она, – тогда как их собственные руководители погрязают в пороке. Г-н де Без, например, величайший распутник нашего века.

И тут вдова Великого сенешаля впервые сказала истинную правду. Ученик Кальвина находился, по остроумному выражению Гран-Картере, «в сожительстве со всем миром» и проводил все свое время в том, что соблазнял хорошеньких женщин, приходивших поговорить с ним о новой религии. Некоторые обвиняли даже его в использовании Реформации для поиска новых любовниц.

Это в полном смысле слова сексуальное помрачение было, естественно, обращено в шутку, и очень быстро глава протестантов стал излюбленным героем публики и неувядаемым героем скабрезных поэтов.

Но хотя список любовниц Теодора де Беза был очень велик, герцогиня Этампская там все же не фигурировала. Эта клевета была пущена Дианой де Пуатье, которой хотелось, чтобы фаворитка прослыла вдохновительницей протестантского движения.

<В идеале, конечно, было бы неплохо приписать ей какую-нибудь авантюру совместно с Кальвином, но тут уж никого не удалось бы провести, поскольку всем было известно, что великий реформатор предпочитал маленьких мальчиков…>

ФРАНЦИЯ, ПРЕДАННАЯ ФАВОРИТКОЙ

Ах, до чего же вероломны женщины…

Радио Франции

Озабоченный желанием убедить всех, что распускаемые Дианой де Пуатье слухи нисколько не влияют на его отношение к фаворитке, король все заметнее подчеркивал свое расположение к ней и дошел до того, что стал публично интересоваться ее мнением о государственных делах. И вскоре она уже присутствовала на королевском Совете <Мишле принадлежит эта великолепная фраза: «Франциск I отныне не более чем церемониальная фигура, некая тень».>.

Пользующаяся абсолютным доверием преждевременно ослабевшего из-за неумеренного сластолюбия монарха, очаровательная герцогиня всерьез поверила, что она любовница Франции.

Все вокруг боялись ее и унижались перед ней. Маргарита Ангулемская писала по ее поводу: «Главное– постарайтесь убедить ее в той любви, которую король Наваррский и я питаем к ней, и что если бы можно было объяснить, как велика эта любовь, она бы согласилась, что никогда еще ни одно человеческое существо не было так любимо другим».

Ее вполне официально принимали верховные иерархи церкви, а на одном вечернем приеме ее видели пьющей одновременно с кардиналом Феррарским и королем из кувшина с тремя отверстиями…

К ней обращались, когда надо было добиться самых высоких постов в армии, в магистратуре или в управлении финансами. Таван в своих «Мемуарах» написал, не скрывая раздражения: «При этом дворе женщины делают все, что хотят, даже генералов и полководцев».

Позже этим также возмущался Бейль: «Надо признать, – писал он, – что в отношении людских судеб у нас в обществе царит невероятный беспорядок; их продвижение, равно как и опала, зависит от каприза какой-нибудь кокетки, которой при этом ничего не стоит шокировать все королевство бесцеремонным обращением с принцем; если же кто-нибудь усмехнется – „о, времена, о, нравы“ – или обнаружит удивление, ему тут же дадут понять, что он чужак, потому что у нас всегда будут чрезмерно восхищаться теми вещами, которые по всем признакам были, есть и всегда останутся самыми обыкновенными».

После подобного пророчества, которое большая часть наших политических деятелей имеет удовольствие постоянно подтверждать, Бейль заключает: «Если что и утешает умы, печалящиеся по поводу вышесказанного, так это то, что все эти кокетки подвержены смене настроений…»

Надо признать, что в тот момент герцогиня Этампская имела очень прочное положение. Уверенная в своем влиянии на короля, она знала, что может позволить себе все, что угодно. Поэтому она решила помешать Диане де Пуатье занять в один прекрасный день ее место, то есть стать фавориткой будущего короля Франции.

Для достижения этой цели надо было или лишить права наследования дофина, что не представлялось возможным, или же немедленно создать такого рода трудности, которые помешали бы его восхождению на престол. Герцогиня остановила свой выбор на втором варианте и задумала выдать замуж за юного принца Карла, шестнадцатилетнего младшего сына Франциска I, одну из дочерей Карла Пятого, за которой в приданое должны быть даны Миланское герцогство и Нидерланды.

Война дам внезапно приобрела ожесточенный и в высшей степени опасный для королевства белых лилий характер.

Если герцогине удастся задуманное, то в день смерти Франциска I она столкнет дофина с его не менее могущественным братом, который сможет оспаривать французскую корону, что неизбежно вызовет гражданскую войну.

Вся эта затея была задумана герцогиней Этампской ради достижения собственных целей и в первую очередь ради разорения Дианы и подготовки собственного благополучного выезда в Милан или в Амстердам после смерти короля.

Чтобы добиться осуществления своего замысла и сделать принца Карла привлекательным в глазах Европы, герцогиня позаботилась о его назначении на самые эффектные государственные посты, одновременно сводя на нет, насколько это было в ее силах, славу дофина.

Франциск I слепо следовал всем ее советам. Мучимый эротоманией, превращавшейся в навязчивую идею, он даже не подозревал обо всех этих кознях. Да его, собственно, мало что интересовало, кроме собственных извращенных удовольствий: как-то раз он отправился в Сен-Жерменский лес в компании самых хорошеньких придворных кокеток, чтобы показать им совокупление оленей, во время которого он с удовольствием называл вслух, без всякой, правда, в том необходимости, каждый эпизод «брачной ночи» этих достойных животных.

В другой раз, находясь в компании таких же, как он, прожигателей жизни, он приказал, чтобы на устроенном им обеде несколько дам из высшей знати присутствовали совершенно обнаженными.

Вот такие странные развлечения поглощали все его сознание.

* * *

М-м д'Этамп находилась в разгаре своих интриг, когда в августе 1538 года во дворце произошло событие, подобное взрыву бомбы. Стало известно, что у дофина появился ребенок – дочь – от юной пьемонтки по имени Филиппа Дюк, с которой он встретился прошлой осенью, во время итальянской кампании.

Мишле: «Герцогиня Этампская, единолично управлявшая королем, видя, как он теряет силу, и опасаясь ненависти Дианы де Пуатье, любовницы дофина, попыталась раздобыть для герцога Орлеанского такое независимое владение, где бы она могла найти прибежище в случае смерти Франциска I»

Не перевернет ли эта новость все планы герцогини? В какой-то момент она подумала об этом, надеясь, что «Филиппа станет официальной любовницей. Но вскоре все узнали в подробностях о пьемонтском приключении дофина, и м-м д'Этамп, осознав, что Диана де Пуатье нисколько не рискует своим положением, принялась с еще большим рвением трудиться над выполнением своих замыслов.

Генрих встретил юную итальянку в городке Монкалье, в Пьемонте.

Доведенный до крайнего возбуждения присутствием сопровождавших его солдат, он поддался искушению совершить насилие и получил от этого огромное удовольствие.

Девять месяцев спустя, как раз в начале августа 1538 года, Филиппа Дюк сообщила дофину, что он стал отцом очаровательной малышки, и просила его позаботиться о ней, «с тем чтобы я могла удалиться в монастырь, – писала она, – и там искупить свой грех…»

Таким образом, у дофина появился младенец, которого ему предстояло нянчить на глазах у жены и любовницы, что ни одной из них не доставило ни малейшего удовольствия. Однако ни га, ни другая не устроила ему скандала. Они прекрасно знали, какова солдатская жизнь во время военной кампании.

Впрочем, одна из них, вдова Великого сенешаля, отважилась высказать упрек, тогда как жена дофина была скорее поражена, чем оскорблена новостью.

Оно и понятно, за пять лет супружеской жизни ей так и не удалось подарить дофину наследника, и вокруг уже начинали шепотом поговаривать о том, что один из супругов страдает бесплодием. Рождение ребенка означало, что Генрих мог иметь детей и, стало быть, бесплодна именно она. Екатерина, не желая обнаруживать свой стыд, удалилась в одну из верхних комнат дворца. Зато Диана, внезапно обрадованная, посоветовала дофину развестись с женой.

– Раз она не может способствовать продолжению династии, – сказала она, – ваш долг отправить ее в монастырь.

Генрих, соблазненный такой перспективой, отправился к Екатерине и объявил, что намеревается с ней развестись.

В первый момент Екатерина остолбенела от горя, потом, разразившись рыданиями, выбежала из комнаты и направилась прямо к королю. Там, бросившись ему в ноги, она поведала о намерениях дофина.

Герцогиня Этампская при этом присутствовала. Она побледнела при одной только мысли о том, что развод с бесплодной женой позволит дофину жениться на Диане де Пуатье.

– Защитите принцессу, – приказала она королю.

– Дочь моя, – сказал тогда король, – раз уж Богу было угодно, чтобы вы стали моей невесткой и женой дофина, я не хочу никого другого.

После чего поднял ее с колен и сердечно расцеловал.

Успокоенная дофина возвратилась в свои апартаменты и принялась прикладывать к своему животу странные припарки, состоявшие из смеси земляных червей, измельченных листьев барвинка, истолченного в порошок оленьего рога, коровьего навоза и молока кобылицы. Это средство, которое ей посоветовал алхимик из числа друзей, должно было помочь дофине родить супругу наследника.

После чего, раз уж ей рекомендовали и второй способ избавления от бесплодия, она выпила большой стакан мочи мула.

А пока дофина пыталась произвести потомство, м-м д'Этамп и Диана продолжали борьбу с помощью клеветы, разогревавшей умы и вызывавшей что ни день все большее противостояние католиков и протестантов.

Эта опасная игра, затеянная двумя женщинами, «чья ненависть била через край», создавала в стране атмосферу гражданской войны, которая так напугала короля, что он впервые, не прислушавшись к сетованьям любовницы, предоставил 24 июня 1539 года парламенту право подписать постановление, по которому ересь объявляется вне закона.

Узнав об этой новости, м-м д'Этамп устроила ужасающую сцену, плакала, топала ногами и рвала зубами носовой платок; однако монарх остался непреклонным. В ярости она отправилась к себе в спальню, не имея сил сдерживать вопли.

Эти вопли были вполне уместны, потому что теперь по всему королевству некогда добропорядочные люди, чьи кровавые инстинкты были разбужены ею и Дианой, с бездумной легкостью истребляли друг друга только из-за того, что мессу служат на латинском языке…

Протестанты, разумеется, не пожелали отречься от своей религии, и по стране запылали костры, к великой радости Дианы де Пуатье, которая лелеяла мечту увидеть на одном таком костре превращающуюся в пепел герцогиню Этампскую.

Но фаворитка была спокойна. Она знала, что, пока жив король, никто не посмеет волоса тронуть на ее голове, и продолжала интриги, стремясь женить принца Карла на одной из дочерей Карла Пятого.

В конце июня ей удалось затащить Франциска I в Ниццу, чтобы он там подписал с императором перемирие; оба монарха, однако, говорили только о политике, и ей не удалось свернуть разговор на интересующую ее тему.

Однако через пять месяцев после этой встречи, в ноябре 1539 года, город Гент, задавленный налогами, поднял мятеж против императора и сдался Франции.

Франциск I, проявив рыцарство, отказался от неожиданного дара, и с истинно королевской галантностью предложил Карлу Пятому пройти через его территорию и подавить мятеж.

Император принял предложение. 20 ноября он вступил в пределы Франции, и всюду его встречали приветственными криками. По приказу Франциска I все города были празднично украшены, и простой народ, всегда готовый повеселиться, вовсю аплодировал вчерашнему врагу.

Карл Пятый тем не менее чувствовал себя не очень уверенно и задавался вопросом: не кроется ли за всеми этими празднествами каких-либо черных умыслов и не намеревается ли Франциск I захватить его в плен, памятуя о Мадриде?

Сколько раз ему казалось, что его хотят даже не в плен взять, а убить, потому что по странному невезению во время его путешествия через Францию с ним произошел целый ряд неприятностей. В Бордо, например,, он чуть было не задохнулся; в Амбуазе какой-то стражник поджег башню Юрто в тот момент, когда император там находился; еще где-то ему на голову свалилось полено…

Король и герцогиня Этампская были вне себя от негодования из-за этих ужасных происшествий, так как собирались попросить у своего гостя руки его дочери с герцогством Миланским в приданое для юного Карла. Но они не отваживались обратиться к нему с этой просьбой в момент, когда император то задыхался от кашля, наглотавшись дыма, то едва жив остался от удара по голове.

Так дело и тянулось. Карл Пятый, надо признать, очень учтиво скрывал свою тревогу. После нескольких дней, обошедшихся без происшествий, он даже отпустил несколько изящных комплиментов по адресу очаровательной фаворитки. И у той снова появилась надежда.

Увы! Однажды в Фонтенбло молодого принца Карла осенила столь странная идея, что все интриги герцогини Этампской чуть было не пошли прахом. В тот день, увидев императора верхом на лошади, юнец неожиданно вскочил на круп позади императора и, обхватив его руками, закричал:

– Сир, вы мой пленник!

Карл Пятый побледнел, но потом понял, что это шутка, и изобразил подобие улыбки. И все же с этого момента его преследовала только одна мысль – поскорее покинуть эту слишком легкомысленную страну и вернуться в Испанию.

М-м д'Этамп это сразу поняла. Запаниковав от мысли, что Карл Пятый может уехать раньше, чем у нее будет время поговорить о браке, который послужит уничтожению вдовы Великого сенешаля, она решилась соблазнить императора и привлечь его всеми возможными средствами, включая и предательство.

На этот раз война дам должна была поставить под угрозу Францию.

* * *

Прежде чем приступить к переговорам, м-м д'Этамп подумала, что неплохо бы сначала продемонстрировать императору, как велико ее могущество при дворе и как безропотно слушается ее король.

Однажды вечером по просьбе фаворитки Франциск I сказал, улыбаясь, Карлу Пятому:

– Брат мой, эта прекрасная дама посоветовала мне не отпускать вас из Парижа, пока вы не аннулируете Мадридский договор. Что вы об этом думаете?

Император, всегда и во всех обстоятельствах не терявший самообладания, ответил холодно:

– Если это добрый совет, надо ему последовать.

На том и остановились.

Но тревога была посеяна, и с этого момента Карл Пятый, крайне обеспокоенный, старался привлечь м-м д'Этамп на свою сторону.

На следующий день, возвратившись с охоты вместе с королем, император попросил принести ему воды, чтобы вымыть руки. Слуга тут же принес и стал лить ему на руки чистую воду из кувшина, а герцогиня Этампская, старавшаяся быть постоянно рядом с императором, подавала ему полотенце.

Продолжая при этом беседовать с Франциском I, Карл Пятый снял с пальца кольцо с огромным бриллиантом и как бы нечаянно уронил его.

Фаворитка быстро наклонилась, подняла драгоценность и протянула императору.

Монарх только того и хотел.

– Прошу вас, мадам, оставьте его себе, – сказал он. – Кольцо находится в столь прекрасных руках, что я не смею его забрать.

Фаворитка, слегка покраснев, поблагодарила и надела кольцо на палец.

Что до Франциска I, то он и сам так привык осыпать подарками придворных прелестниц, что ему и в голову не пришло, что жест гостя может быть чем-то еще, кроме галантности.

В тот же вечер герцогиня, знавшая теперь, что император желал бы сделать ее своей союзницей, заговорила о задуманном браке.

Карл Пятый не хотел ни в чем отказывать этой красивой женщине, которая могла быть ему полезной. Он согласился отдать руку одной из своих дочерей принцу Карлу и предоставить ему инвеституру в герцогстве Миланском.

Прекрасные глаза м-м д'Этамп должны были блеснуть чуть ярче при этом ответе, потому что она добилась, по крайней мере ей так казалось, возможности навредить своей сопернице.

Через несколько дней император собрался покинуть французский двор, и на глазах у всех оба монарха несколько раз обнялись, отчего у простого люда на глаза навернулись слезы.

Затем император двинулся по направлению к границе с Нидерландами, а герцогиня с торжествующим видом посмотрела, на Диану де Пуатье. К сожалению, как только Карл Пятый вступил на собственную землю, он тут же дал знать, что у него нет намерения отдавать в качестве приданого «своей дочери герцогство Миланское, да и сама идея брака требует более тщательного изучения.

Эта новость в первый момент несколько оглушила м-м д'Этамп, но затем она взяла себя в руки и обдумала новый план по избавлению от дофина. План этот вполне можно назвать макиавеллическим: под любым предлогом Карлу Пятому объявляется война, и на эту войну посылается принц Генрих, причем именно на тот участок сражения, где французских войск будет явно недостаточно. После этого сообщить военную сводку императору с тем, чтобы он как бы вопреки всем ожиданиям нанес сокрушительный удар по участку, где сражается принц.

Это предательство могло вовлечь Францию в беспрецедентную катастрофу, но это мало волновало фаворитку. Для нее имело значение лишь одно: уничтожение покровителя той женщины, которую она ненавидела.

Осуществление первой части плана, однако, застряло, потому что у Франции не находилось ни малейшего повода для объявления войны Карлу Пятому. Герцогине Этампской пришлось с этим смириться, тогда как лицо вдовы Великого сенешаля осветила улыбка торжества и презрения.

Был, момент, когда фаворитка, казалось, нашла подходящий предлог для войны: на Ассамблее электоров в Аугсбурге Карл Пятый обвинил Франциска I в том, что он клятвенно пообещал Султану Сулейману впредь отрицать божественность Христа и непорочность Девы Марии, убивать свинью в купели и заниматься блудом в алтаре.

Но это обвинение было настолько смехотворно в своем преувеличении, что король отказался принять его во внимание.

И все-таки случай, о котором грезила герцогиня, представился несколько месяцев спустя, когда в Италии по приказу императора были убиты два французских посла, Фрегос и Рэнкон.

В иные времена король, возможно, ограничился бы тем, что выразил «своему брату» недовольство по поводу случившегося в письменной форме. Теперь же, подталкиваемый фавориткой, Франциск I объявил Карлу Пятому войну.

И тут же были поставлены на ноги две армии: одной из них должен был командовать лично дофин, другой – герцог Орлеанский. Первому предстояло осадить Перпиньян, второму – Люксембург.

Не успела начаться война, как сразу стало ясно, что дела у братьев складываются по-разному. Если принц Карл одерживал блестящие победы, то Генриху осада Перпиньяна давалась нелегко. Бедняга уже знал, что враг, предупрежденный герцогиней Этампской, бросил против него десять тысяч человек.

В течение нескольких дней он мужественно пытался взять город штурмом, но любое его усилие сводилось на нет предательством. Историк Дре дю Радье сообщает, что маршал д'Аннебо, связанный с герцогиней Этампской, «доходил до того, что приказывал разобрать батарею, удачно расположенную кем-то из старших офицеров, и установить ее так, чтобы не было никакой пользы…».

В конце концов дофин был вынужден снять осаду. С чувством стыда он покинул Перпиньян и вернулся в Монпелье, где его очень холодно встретил Франциск I.

Бедный Генрих был, конечно, опозорен, но он остался жив, и раздраженная герцогиня Этампская подумала, что придется все начинать сначала.

А начинать сначала было непросто, поскольку дофин, почувствовав отвращение к войне, с облегчением вернулся к двум своим женщинам.

Любимый одной и обожаемый другой, он расслаблялся рядом с ними, обволакиваемый атмосферой мягкости, тепла и семейного уюта.

Это верно, что все определенней можно было говорить о супружеской жизни втроем. Гифре говорит, что «Диане удалось так основательно встроиться в интимную жизнь высочайшей четы, что постепенно она превратилась в некотором роде в вершину супружеского треугольника, доводя его тем самым до полной гармонии».

Можно не сомневаться, что Екатерина Медичи вполне обошлась бы без этого третьего измерения, которое придавала ее семейной жизни вдова Великого сенешаля, но она прятала свою ревность под любезной улыбкой, делая вид, что ничего странного не замечает в поведении дофина. Он же не особенно церемонился с ней. После визита Карла Пятого он приказал жене перестать разговаривать с герцогиней Этампской:

– Я желаю, мадам, чтобы вы публично продемонстрировали презрение женщине, которая постоянно вредит нашему другу!

И тогда, пряча сжигавшую ее ненависть, Екатерина покорно встала в ряды сторонников любовницы своего мужа.

Диана со своей стороны проявляла всяческое благородство.

Иными вечерами, когда дофин начинал раздеваться в ее комнате, она, принимая серьезный вид, говорила:

– Нет, Генрих, на этот раз доставьте мне удовольствие, отправляйтесь спать с вашей женой.

Дофин пытался по возможности отсрочить эту тяжкую обязанность, но Диана в таких случаях была непреклонна.

– Так надо, Генрих! Подумайте о своем потомстве. Вам необходимо иметь наследника.

Дофин снова натягивал на себя одежду, отправлялся с мрачным видом в апартаменты своей жены и там яростно на нее набрасывался, стараясь сделать ей ребенка, которого так ждала вся Франция <Мишле: «Генрих II спал со своей женой только тогда, когда этого хотела и на этом настаивала Диана».>.

Но как это ни печально, все его усилия оказывались тщетными, и Екатерина была безутешна.

В конце концов, она попросила врача Фернеля осмотреть ее. Тот, посмотрев куда следует, обнаружил серьезное нарушение внутреннего устройства, не позволявшее принцу Генриху довести до благополучного результата свои усилия.

Дофина была в отчаянии. Но, к счастью, Фернель был хорошим врачом. Он отвел дофина в сторону и, по свидетельству Диониса в его «Трактате о родах» <«О потомстве человека или картина супружеской любви» (1696).>, научил его некоему хитрому приему, возможно чуточку акробатическому, но зато весьма эффективному, поскольку Екатерина Медичи впоследствии имела десять детей.

Как ни странно, несмотря на обследование Фернеля, легенда о том, что в бесплодии Екатерины Медичи виноват дофин, продолжала носиться в придворных кругах. Утверждали, что он «ущербен по своей природе», и эта мнимая ущербность служила, как водится, поводом для многочисленных насмешек.

Брантом пересказывает одну из таких шуточек, которая всех рассмешила при рождении первого ребенка Екатерины.

«Одна придворная дама, входившая в кружок знатных дворян и известная своим острым язычком, обратилась к дофину с двусмысленной просьбой подарить ей „аббатство Сан-Хуан, которое никем не занято“. Это его крайне удивило. Но тому была причина. При дворе тогда говорили, что произнесенная двусмысленность относилась только к дофину, которого все считали виновником отсутствия наследника. Полагали, что его „штучка“ не в порядке, что ей не хватает прямизны, и потому семя не попадает куда следует. Когда же ребенок все-таки родился, никто не сомневался, что он не от дофина., хотя тот и заявил, что его „;штучка“ нормально работает. Поэтому просьба вышеупомянутой дамы к дофину вызвала взрыв смеха, и тогда она сказала, что он „оставил свободным аббатство Сан-Хуан“, намекая этими словами на такое, о чем я предоставляю возможность догадываться самим читателям без дополнительных пояснений…».

Первый ребенок августейшей четы (будущий Франциск II) родился 19 ноября 1544 года.

Но времени порадоваться этому не было, потому что война, развязанная три года назад м-м д'Этамп, обрела внезапно трагический поворот. Карл Пятый, после того, как ему удалось вовлечь в свой альянс английского короля, решил вторгнуться во Францию с трех сторон одновременно: Пьемонт, Шампань, Кале. Главной же целью был, естественно, Париж, где император назначил свидание Генриху VIII.

Граф Энгиечский начал с того, что выиграл битву при Серизоле, деревеньке, расположенной в Пьемонте. Затем богиня победы переметнулась на север Франции, где под напором значительных сил императора и его союзников ситуация неожиданно оказалась катастрофической; После взятия Шато-Тьерри и Сент-Дизье Карл Пятый подошел к Марне. В Париже началась невообразимая паника. Жители города, покидав пожитки в лодки, устремились во всю прыть по Сене в сторону Манта.

Франциск I, потрясенный случившимся, вышел лично к народу, чтобы предотвратить этот исход.

– Пусть мое появление, – сказал он, – защитит вас если не от опасности, то хотя бы от страха. Вернувшись в Лувр, он собрал свой Совет:

– Ах! – воскликнул он. – Я полагал, что Господь даровал мне мое королевство из великодушия. Сегодня же он вынуждает меня дорого заплатить за это.

Кое-какие счета король мог бы предъявить и м-м д'Этамп, потому что если Карл Пятый с такой легкостью вошел в Шампань, то только потому, что дофин, в задачу которого входила защита данного региона, стал жертвой повседневного предательства.

Император получал от фаворитки подробнейшие донесения, позволившие ему уверенно продвигаться вперед. Осведомленный обо всем, что происходило на королевском Совете, он предпочитал брать те французские города, где были большие запасы продовольствия и склады оружия. Герцогиня дошла до того, что помешала разрушить мосты, столь необходимые для продвижения имперских войск.

Вот что писал по этому поводу Л. Прюдом:

«Верная своим обязательствам перед императором, герцогиня выдавала все планы французского двора и даже сообщила ему число генералов и министров. Одним словом, она может быть названа одной из основных причин военных бедствий. У нее был свой агент при дворе Карла Пятого, граф де Босси; уже доказано, что этот человек, который, как полагают, пользовался у герцогини милостями особого рода, не раз продавал Францию его императорскому величеству, как, впрочем, и многим другим, во время взятия Эперне. Бесспорно и то, что Карл Пятый был прекрасно осведомлен о моменте, когда лучше всего начать наступление на этот город, забитый продовольствием, необходимым для армии. За потерей этого города, гибельной для государства, последовала потеря Шато-Тьерри, также имевшего большие запасы муки и зерна и, как и предыдущий, ставшего жертвой предательства. Имперские войска совершили стремительный бросок до самого Мо. Париж охватил такой ужас, что жители были одержимы одним желанием – спастись, точно у них не было ни работы, ни достоинства, ни добра, ни домов, ни короля, ни родины.

Многих тогда восхитило благородство короля, который, будучи совершенно больным, приказал доставить себя в Париж, чтобы восстановить там мир и спокойствие. Этот акт мужества был поистине героическим; хотя начинать надо было бы с устранения раз и навсегда женщин от участия в государственных делах.

Очень скоро Карл Пятый был в городе Мо. Он уже собирался наброситься на дофина и уничтожить его, когда в армии императора возникли распри между испанцами и немцами. Дофин подумал вполне резонно, что этим следует воспользоваться и отбросить императора от занимаемых позиций. Ликуя при мысли, что хоть раз сможет заслужить титул освободителя, Генрих приготовился к наступлению. Но м-м д'Этамп мгновенно учуяла опасность: окажись любовник Дианы героем-победителем, конец всем ее надеждам.

В таком случае лучше остановить войну.

Она убедила короля в том, что не стоит ставить сохранение короны в зависимость от исхода битвы и что лучше всего заключить мир.

И снова Франциск I согласился с мнением своей фаворитки и 18 сентября подписал в Крепи-ан-Валуа убийственный договор, по которому император получил более двадцати французских городов и при этом давал королю лишь неопределенную надежду на выгодный брак для герцога Орлеанского.

Этого оказалось довольно, чтобы м-м д'Этамп была удовлетворена. И потому, когда Карл Пятый объявил, что возвращается к себе, она решила организовать для него что-то вроде триумфального сопровождения.

Идея, конечно, сумасбродная, потому что Франции случалось терять значительные территории, но чтобы при этом двор согласился безропотно совершить маленькое путешествие, такого не бывало!

25 сентября Элеонора, герцог Орлеанский, восемьдесят человек постоянной свиты короля и м-м д'Этамп, восседавшая в одних носилках с королевой, выехали из Парижа вместе с императором.

В Брюсселе, где произошло прощание, случилась довольно забавная сцена, о которой поведал свидетель Аннибаль Гаро в письме, адресованном герцогу Пармскому: «Церемония целования рук дамам зрелище прелюбопытное; мне показалось, что я присутствую при похищении сабинянок. Не только знатные сеньоры, „но и люди всех званий целовали руку какой-нибудь дамы, и первыми это начали испанцы и неаполитанцы. Я видел, как ради этого галопом примчался герцог Оттавио. Он соскочил с коня, и его императорское высочество в знак особого расположения приказал ему подойти к носилкам королевы… Герцог поцеловал руку королеве и снова вскочил в седло, но император попросил его сойти и сказал: „Подойдите и поцелуйте также руку м-м д'Этамп“, которая сидела по другую сторону от королевы. И герцог, как истый француз, нарушив приказ, поцеловал ее в губы“.

После чего все распрощались, заверив друг друга в своей безграничной дружбе.

Но на следующий год герцог Орлеанский неожиданно скончался.

И все эти немыслимые интриги, вся эта война, все разрушения и человеческие жертвы оказались бесполезными.

Герцогиня Этампская очень расстроилась.