Текст книги "Венера с пистолетом"

Автор книги: Гэвин Лайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

5

Я заявил в регистратуре отеля, что покидаю их и не остаюсь на ночь. Мне вежливо посочувствовали, Потом посочувствовали еще больше, что как бы там ни было, мне придется заплатить за эту ночь. Я об этом тоже сожалел, хотя ожидал такого и собирался требовать оплату с Карлоса.

Следующие полчаса я провел за переделкой подписи Сезанна. Большой удачей было то обстоятельство, что для подписи он использовал простую серо – коричневую краску, и причем в самом углу. Так что я развел гуашь до подходящего оттенка, и никакого труда это не составило. Некоторые мастера старинной школы ставили свой автограф на толстый слой олифы, и тогда возникали чертовские проблемы. Свою доработку я высушил на батарее (что тоже противопоказано изделиям старых мастеров) и уселся на кровать, чтобы ей полюбоваться. Я имею в виду – своей подписью. Милая, округлая подпись «Берт Кемп», выполненная благородным темно-синим. И стиль ее был более солиден, чем оригинальной, серой – «П. Сезанн».

И все-таки я не плясал от радости, глядя на картину.

Около четырех часов я все упаковал и легкими движениями обрабатывал подпись женским лаком для волос, чтобы соразмерить блеск свежей краски с общим фоном. «Замечательная работа», – сказал я себе, при всей своей требовательности.

Звонка все еще не было.

Я отпил маленький глоточек виски, пока снадобье для волос высыхало, затем завернул картину в пижаму и уложил в чемодан.

В двадцать минут пятого я стал беспокоиться. Я позвонил в регистратуру – никаких сообщений для меня не было. Тогда я позвонил в «Принц де Галь» и спросил Карлоса. Из отеля ответили, что они очень сожалеют, но этот тип убыл.

После секундного замешательства, во время которого я пытался переварить эту новость, я спросил:

– Амстердам?

Они ответили – да, отель «Доелен».

Я поблагодарил, повесил трубку и снова обратился в регистратуру, чтобы меня соединили с мисс Уитли. Они ответили, что очень сожалеют, но…

Боже правый! Что эти клоуны пытаются со мной сотворить? Унеслись, сломя голову, в Амстердам и оставили мне на шее картину в 200 000 фунтов, которую нужно доставить в Цюрих среди ночи, без какой-либо информации, будут ли меня встречать представители банка. И в этот момент я почувствовал, как покрываюсь холодным потом. Стоит таможенникам на меня взглянуть, и мое лицо превратится в белую маску, а волосы поседеют. Дьявольщина, я уже бледен и сед. Я слишком стар для своих 44 (или 45?). В общем, достаточно стар, чтобы о своих годах. Итак, все это мне снится.

Да нет, черт возьми! Я не сплю. Я просто никогда прежде не работал на тупую ведьму, которая не может отличить бриллиант от стекляшки в своих теннисных руках. Я должен сдать Сезанна на хранение в отеле и послать мою отставку вместе с квитанцией.

И вернуться домой, чтобы из собственных средств платить налоги?

Я еду в Цюрих. И самое время выезжать.

Поезд не был полон, но на иное и не стоило рассчитывать. Я облюбовал себе место, не встретив никаких затруднений, так как был огромный выбор. В то же время этот рейс был семейным: народ возвращался из Парижа после затянувшегося Рождества или празднования Нового Года, и каждая семья везла уйму багажа. Мне хотелось пристроить чемодан на полке в конце вагона. Контрабандисты обычно не упускают из виду вещи с ценным грузом, этим я и хотел воспользоваться.

Через двадцать минут после того, как мы двинулись, мне удалось найти удобное место среди вороха багажа: семья по соседству со мной везла гору покупок и всякого барахла, кое-что разместив под своими местами.

Вагон был чистенький, окрашенный в зеленый и кремовые тона, без каких-либо особенностей и ароматов Великих Поездов. Теперь их уже нет, между прочим. Я прошел в вагон-ресторан (как раз следующий вагон) и зарезервировал себе место во второй смене: около восьми пятнадцати. Затем вернулся, чтобы засесть со своей сигарой и экземпляром «Таймс», пытаясь казаться английским лордом.

Четырехлетней девочке из купе напротив моя сигара не понравилась, что говорило о выдающемся для столь юного существа утонченном вкусе. Я хотел было объяснить ей на пригодном для четырехлетних детей французском, что завтра в это время я буду в Амстердаме, где сигары – это действительно сигары, но отказался от этой мысли. Пусть страдает. Между прочим, в это время ей уже давно положено было спать.

Мы отправились точно в 5.30, и за окном замелькали картины, сильно напоминающие гангстерские фильмы: полуразрушенные здания и полуосвещенные сортировочные, которые вы обязательно обнаружите на любой станции под Парижем.

Мне захотелось выпить. Возбуждение улеглось. Я успокоился. Первая остановка – Базель, уже за границей. Было слишком поздно передумывать.

Какого черта? Я английский джентльмен, направляющийся в деловую поездку в первом классе к некоему типу по поводу инвестиций в Цюрихе. Я пролистал страницы до раздела бизнеса и принялся изучать, почему Британия вдруг неожиданно оказалась – или не оказалась – в экономическом кризисе. Затем я поймал пристальный взгляд четырехлетнего создания. Она сомневалась в моем имидже. Она была уверена, что я дешевый жулик, раскуривающий сигару, свернутую из синтетических дубовых листьев. Но это осталось только между нами.

Мне нужно было выпить.

Я кое-как протянул почти до семи часов. В это время мы медленно проползали Трон. Затем все-таки направился в вагон – ресторан. Если бы я намеренно желал привлечь к себе подозрение, то нужно было делать именно то, что я сейчас: я был единственным, кто потребовал в баре только спиртное в разгар обеда первой смены.

И тем не менее – большую порцию шотландского и к дьяволу заботы о цене. Раздерганные нервы и чувства стали успокаиваться. Конечно не совсем: все-таки эта работа предполагала огромный выбор бесславных окончаний. Но я же профессионал. Я справлюсь.

Мы мчались все дальше и дальше. В 7.40 – Шомон, и в 8.00 объявили вторую смену. Я просто сел на свое место. Почему в поездах вечно предлагают четыре второсортных блюда вместо двух хороших? Даже во французских поездах? Тем не менее, все было съедено подчистую. Чуть позже 9.00 я прошествовал на место, значительно укрепившись в своем имидже, раскуривая новую сигару и послав к черту мою юную подругу. Но она, разумеется, спала.

После этого, должно быть, я уснул сам. По маленькому репродуктору, которого я раньше не заметил, объявили, что мы подъезжаем к Базелю и будем там через несколько минут. Я рассчитал, что это произойдет без пяти десять. Вскоре мы остановились и, прежде чем я окончательно проснулся, таможенники оказались среди нас.

Их было двое: один французский, другой – швейцарский. Аккуратные, ненавязчивые, и вы их едва замечаете, если они не являются составной частью вашей работой. Вы передаете паспорт французу и он спрашивает:

– Декларация заполнена?

Вы киваете и отвечаете: – Заполнена.

Он ставит штамп и возвращает паспорт.

Две секунды спустя вы передаете паспорт швейцарцу. В вашу декларацию внесены несколько сигар и полбутылки шотландского виски. Он кивает на вашу авиасумку, проштамповывает паспорт и вручает его вам.

Это всегда проходит так просто, за исключением момента, когда они направляются к багажным полкам, если не отметят и не выберут что-то для досмотра…

Этого не произошло. Все действительно оказалось очень просто. Мы двинулись из Базеля спустя пять минут. Я был чист и близок к тому, чтобы стать богаче на две сотни. Теперь все, о чем мне следовало беспокоиться – это поставлен ли банк в известность о моем приезде.

6

Мне не хотелось приходить в себя. Я знал, что будет очень плохо, когда это случится. Хотелось только лежать, пусть прилетают крохотные птички и укрывают меня листьями. И если они заодно укроют меня землей и воздвигнут памятник – меня это устроит. Пусть даже на том свете у меня будет так же раскалываться голова, но может быть, не будет так холодно, – а мне было холодно, как никогда.

Потом мне удалось скинуть одеяло. Оно оказалось из гравия и комьев земли. Боже мой, у меня белая горячка? Тут я в самом деле очнулся и мне действительно стало очень плохо. Точно как я и ожидал. Я плотно зажмурил глаза, чтобы туда не попало то, что копошилось у меня на груди и голове. Но искры и какое-то свечение с зажмуренными глазами стали только ярче. Я открыл глаза – и едва не взвыл от боли.

Все равно было темно. Медленно, очень медленно я поднял руку и отряхнул лицо. Гравий осыпался и сполз по подбородку. И тут я окончательно очнулся и поднял голову.

И на мгновение подумал, что она взорвалась. Правда, тут же я осознал, что ею обо что-то треснулся. Затем треснулся еще раз. Тогда я напрягся, откатился в сторону и увидел над собой звезды.

Я лежал под деревянной скамейкой… В парке. Невеселое местечко. Рядок голых пирамидальных тополей тянул к небу свои кроны. Несколько тусклых желтых фонарей. Немного в стороне – какая-то стена.

Может встать? Кто я? Да, Кемп. Но что-то не так. Вставай на ноги, парень. Нет, не вышло… Попытайся еще. Можешь? Ну, Кемп, ну! Ладно, может начать с того, что сесть на скамейку?

В голове моей тут же вспыхнул роскошный фейерверк. Неожиданно пришлось вспомнить, что у меня еще есть желудок. И все же я взгромоздился на эту чертову лавку. Идет время, и вдруг осознаешь, что сейчас тебя вывернет наизнанку. И тогда в качестве противоядия заставляешь себя думать обо всех замечательных тихих прохладных штуках, которые попадались в жизни: о продолговатых летних грушах, о забавных зимних сценах на рождественских открытках, о металлических кружевах на итальянских антикварных пистолетах из Брешии и о желто-зеленом сухом «мартини»…

«Мартини» помог. За три бесконечно долгих шага я добрался до стены, оставив на высокой траве и облетевших деревьях четырнадцатифутовый след, основу которого составил обед в трансъевропейском экспрессе. Но это прочистило голову и желудок. Теперь я понял, где я: в верхней части Лиденхофа, одного из самых уолтдиснеевских уголков старого города. Крутые узкие мощеные улицы и высокие покосившиеся дома – такие можно обнаружить даже в нескольких ярдах от главных улиц. Я внимательно посмотрел вдоль спуска к реке, приглядываясь к неоновым огням за ней. Максимум десять минут ходьбы от станции.

Но что, черт возьми, случилось? Ладно, кто-то меня оглушил – это было достаточно ясно. Я кончиками пальцев провел тщательное исследование и обнаружил над правым ухом липкий от крови рубец, а также шишку, подобную могильному холму, спереди, как раз на уровне волос.

Боже, Сезанн!

Я оглянулся и обнаружил мой багаж, аккуратно сложенный на краю скамейки. Замки не были сломаны. Я нашел ключ, открыл большой чемодан…

Они тоже нашли ключ.

Я сел и почувствовал себя бесконечно старым.

И все-таки десять минут спустя я был на Уринанштрассе и высматривал такси. На это ушло еще десять минут. Шофер не хотел со мной связываться по причине моих кондиций. Если он и взялся бы отвезти меня куда-нибудь, то предпочел бы полицейский участок. Проклятый законопослушный городишка! Но я продолжал упорно твердить:

– Отель «Батерфляй», доктор.

И он в конце концов сдался.

Для отеля это тоже стало большим потрясением. Но там меня снабдили огромной порцией шотландского виски и вызвали доктора. Доктор был маленьким, чистеньким, суетливым старикашкой с быстрыми безжалостными пальцами, и абсолютно не верил, что меня сбила проезжавшая машина. Он и прежде встречался с ранами от резиновой дубинки. Даже здесь, в Цюрихе. Все что он сделал – это накрутил тюрбан бинтов на голове и залепил пластырем щеку. Кроме того, он принял гонорар наличными.

Когда он ушел, я взял телефонную трубку и попросил соединить меня с отелем «Доелен» в Амстердаме. Лучше уж сразу исповедаться и покончить с этим.

Спустя несколько минут, а было уже около часу, я связался с Карлосом.

– Я в Цюрихе, – я тщательно подбирал слова. – И у меня произошел инцидент.

Пауза. Затем:

– Насколько серьезный?

По телефону его шотландский акцент был заметнее.

– Боюсь… Мы потеряли… контракт. Я сожалею…

– А-а. Я также. Как, дьявол вас дери, вы умудрились вляпаться?

– Послушайте, я был контужен и просто ничего не помню. Как насчет полиции?

– Вы заявили? – это прозвучало весьма резко.

– Нет, но…

– Лучше пока воздержаться.

– Они все равно узнают, так или иначе. Я имею в виду, несколько человек знают, что я попал в переделку. Они не станут молчать.

– Ничего не рассказывать.

– Могу я сослаться на хозяйку, как поручителя?

– Ни в коем случае.

– Ну спасибо… – я был предоставлен самому себе.

– Вы будете здесь завтра с объяснениями?

– Да, обязательно.

И назад, торговать оружием – завтра же вечером. Ладно. Такое иногда случается.

Он повесил трубку. Я навзничь рухнул на кровать и закрыл глаза. Голову переполняла тупая боль, очень похожей на зубную, с острыми уколами каждый раз, когда я ее поворачивал. Чертов докторишка, взглянув на виски, отказался дать мне снотворное.

Затем последовал стук в дверь: резкий двойной удар, что означало «слово и дело», Что ж, этого следовало ожидать.

– Да? – спросил я.

– Криминальная полиция.

Я осторожно слез с кровати и открыл дверь.

Он был человеком моих лет, среднего роста, с квадратными плечами и узкими бедрами, с лицом, составленным из одних углов, наподобие шведских деревянных скульптур, и аккуратно причесанными темными волосами. Серый двубортный дождевик он так и не расстегивал на протяжении всего общения со мной.

Помахав карточкой, которая могла с тем же успехом быть и собачьей лицензией, он буркнул: лейтенант полиции Линдманн. И без приглашения уселся. Я вновь улегся на кровать.

Лейтенант вынул блокнот, перелистал страницы, что-то прочитал, взглянул на меня и снова в блокнот.

– Говорите по-немецки?

– Нет.

– Итак, – он принялся громко читать по блокноту, – у вас… ссадина выше правого уха, да? И синяк на лбу? С контузией, но без переломов и сотрясения мозга, да?

Откуда, черт возьми, мне знать? Но я догадывался, что доктор расписал все детали.

– И все это в результате инцидента с автомашиной, да?

– Не знаю.

Его брови поднялись вверх на четко отрегулированную высоту, выражавшую официальное недоумение.

– Вы не знаете?

– Я не могу вспомнить. Я пришел в себя и понял, что лежу на улице. Полагаю, меня сбил автомобиль.

– Вы не запомнили номер?

Я только взглянул на него.

Он кашлянул, прочищая горло, и снова заглянул в блокнот.

– Когда это случилось?

– Не знаю. Я прибыл сюда сразу после полуночи.

– Но Ваш поезд прибыл из Парижа в 23.14, верно?

– Да. Я лежал на улице и приходил в себя как раз около получаса.

Он чуть подался вперед и стал серьезнее.

– Вы не думаете, что на вас напали?

Я замахал руками.

– Зачем? Вот мой багаж. Вот мой бумажник, – я подвинул тот к нему. – С какой целью?

Кто бы они ни были – они были профессионалами. Гораздо легче было распотрошить весь чемодан. Но тогда я не смог бы развешивать лапшу про инцидент с автомобилем. И все-таки они оставили одну зацепочку. Меня оставили самому разбираться с проблемой моего времяпровождения в Линденхофе, но не могли они пойти на риск и бросить меня на перекрестке? Меня могли подобрать прежде, чем я пришел в сознание, и бредил бы о зеленых полях и Сезаннах.

Они были профессионалами. Мне бы хотелось с ними снова встретиться. Мне очень бы хотелось с ними встретиться с «кольтом» калибра 45 в руке. Это бы мне доставило большое удовольствие.

Он одарил меня пронизывающим взглядом.

– Можете вы объяснить разницу во времени? Не думаю, что вы могли незамеченным лежать на оживленной улице в течении получаса.

Я пожал плечами, стараясь сделать это как можно лучше, учитывая, что я лежал в кровати на спине.

– Может быть, я выпил чашку кофе на вокзале и куда-то позвонил… Я просто не могу ничего вспомнить.

Он уставился мне в живот.

– Если бы вас убили, мы могли бы проверить версию с кофе, анализируя содержимое желудка.

– Вам жутко не повезло.

Он кивнул, соглашаясь.

– Герр Кемп, с какой целью вы пожаловали в Цюрих?

– Деловая встреча в Национальном банке.

Эта легенда была прекрасным прикрытием. Он покосился на меня и я заметил, как тщательно и с каким трудом он выбирает следующий вопрос. Нужно быть очень осторожным, когда дело касается швейцарских банков, даже если вы – из криминальной полиции.

– По какому делу? – спросил он как бы между прочим, и вопрос был случайным и малозначащим.

– Наведите справки в Национальном банке. (И вам порекомендуют прыгнуть с Монблана).

– Я слышал, вы говорили с Амстердамом. Кто был абонентом?

– Человек, чьи интересы я должен был представлять в банке.

Он глубоко вздохнул.

– И о чем вы говорили?

– О деле, которое мне следовало осуществить в Национальном банке.

Он встал и посмотрел на меня сверху вниз.

– Герр Кемп, мы не продвигаемся ни на йоту.

– Я даже не представляю себе, какого результата вы пытаетесь добиться. Я и не знал, что в Цюрихе, угодив по машину, становишься уголовным преступником.

– Вы знаете, что это не автомобиль.

– Правильно. Это могло быть такси или грузовик. Или снежный обвал. Или, наконец, из Бернского зоосада сбежал медведь и ковылял мимо, когда…

Осторожней, Кемп, может быть, все таки у тебя легкое сотрясение мозга. Или просто дает о себя знать возраст и усталость от допроса.

Он медленно и четко произнес:

– Не думаю, что это был автомобиль или медведь. Я думаю, на вас напали. И меня беспокоит, что вас не ограбили. Вы понимаете?

Я понимал. Он думал, я несу в себе в его спокойный чистый город заразу кровной мести и войны между бандами. Может, я должен был вскочить и закричать: «Нет-нет, герр полисмен, я жулик не того сорта. Я совершенно по другой части!»

Но я только закрыл глаза и слабо кивнул. Но даже это жалкое движение отдалось приличной болью.

Он заявил:

– Вы покинете Цюрих завтра.

И вопросом тут и не пахло.

7

Это была долгая кошмарная ночь, полная боли и видений, наподобие фильма ужасов, склеенного как попало из изрядно затрепанных обрывков. Вот я на велосипеде с моторчиком, он подпрыгивает на кочке и я лечу. При этом, если я хочу жить, нужно лететь до бесконечности. Но я не могу. Вот длинный черный лимузин, который превращается в поезд, несущийся в ночи… Какой – то человек, которого я когда-то убил – его лицо я не могу то ли забыть, то ли вспомнить… Я плыву, отбиваясь от осьминогов и задыхаясь…

Да, отвратительная ночь. Но к утру боль превратилась просто в приглушенную ломоту и я готов был ехать в Амстердам приносить извинения.

Администрация отеля была достаточно корректна, но когда я попросил помочь мне забронировать место в рейсе на Амстердам, они так обрадовались, что буквально готовы были отнести меня в аэропорт на руках, лишь бы быть уверенными, что я занял свое место. Так или иначе, в 10.30 я уже покупал журнал перед входом в зал вылета.

Некий голос, мягкий и явно американского происхождения, произнес:

– Приветствую тебя, Джил.

Говорил хрупкий человек средних лет, в изящном дождевике без пояса. Седеющие волосы аккуратно зачесаны назад. Пенсне без оправы. На лице постоянная застенчивая улыбка. Если вам вдруг случится его заметить, сразу станет ясно, что он не просто из Америки, а из Нью-Йорка… Но вы вряд ли его заметите. Он был идеальным статистом для съемок сцен в аэропорту. Гарри Барроуз, блестящий торговец живописью и столь же блестящий жулик.

– Привет, Гарри. Спер в последнее время что-нибудь приличное из картин? – приветствовал его я.

Он виновато улыбнулся. Он всегда так улыбался.

– Ну зачем ты так… Нет. А ты потерял?

– Да, несколько.

– Это очень плохо.

Мы ступили на лестницу, ведущую вниз.

– На кого ты работаешь?

– На себя. Я ведь торгую старинным оружием. Помнишь?

– О да, теперь припоминаю. Что, прикупил последнее время что-нибудь приличное из пистолетов?

– Несколько. Что поделываешь в Цюрихе?

– Митч или я всегда наведываемся сюда в это время. Просто посмотреть, как идут дела.

И разыскать того, кто попал в тяжелое положение с уплатой налогов и распродает по дешевке свою коллекцию. В Цюрихе? В Цюрихе проблем с налогами не бывает.

– Куда же ты теперь? – осведомился я.

Он остановился, полез во внутренний карман, вытащил авиабилет и внимательно его изучил.

– Амстердам.

– Может так случится, что нам выдали билеты на одно и то же место.

Его улыбка сделалась еще более виноватой.

– Ты летишь первым классом, Джил?

Он улыбнулся в последний раз, затем смущенно кивнул и, похоже, растворился в воздухе.

Гарри – осторожный тип. Он знает, что каждое слово может послужить доказательством, и не желал предоставлять такую возможность. И все-таки он совершил ошибку. Это меня несколько приободрило.

В Амстердаме было холодно и очень сыро. Дуновение воздуха походило на прикосновение руки утопленника. Я позвонил в «Доелен» из городского аэропорта, Карлос велел мне ехать в ресторан на Ньюзидас Форбургвол и не тратить времени на разглядывание тюльпанов.

Прибыв туда, я сразу вспомнил заведение. Это было любимое место для встреч за ленчем амстердамских бизнесменов средней руки. Здесь они могли демонстрировать, как хорошо у них идут дела, и поглощать такое количество калорий, которого хватило бы на прокорм голодающему продавцу старинных револьверов на целую неделю. С точки зрения секретности это место тоже было подходящим: прекрасная акустика, зал человек этак на триста, и все посетители или едят, или из всех своих сил пытаются докричаться до соседа. Нужно особое устройство, чтобы что-то разглядеть через плотный сигарный дым, и микрофон в вашем супе, чтобы что-то расслышать и понять.

Мне понадобилось немало времени, чтобы их обнаружить. Они устроились за столом в дальнем углу. Собрался весь военный совет: донна Маргарита, Карлос, мисс Уитли и невысокий мужчина с очень черными кудрявыми волосами, слегка тронутыми сединой. У него было бледное серьезное лицо, толстые губы и не менее толстые стекла очков.

Я сложил свое пальто и обратился к нему:

– Мсье Анри Бернар, не так ли?

Он оторвался от горохового супа в тарелке емкостью не меньше галлона.

– Да.

– Я Берт Кемп.

– Да.

И он вернулся к своему супу. Серьезный тип. Или, быть может, он просто пытался управиться с супом до закрытия.

Я сел рядом с донной Маргаритой, тактично расположившейся спиной к залу, и улыбнулся мисс Уитли, сидевшей напротив. Ответом был длинный, недовольный и холодный взгляд.

Донна Маргарита мне чуть улыбнулась.

– Как мы понимаем, у вас неприятности?

– Скажем так.

– Вы объясните, что случилось?

Я покачал головой, зажмурился и сказал:

– К сожалению нет. Не могу вспомнить.

Даже Анри приостановился и уставился на меня. Я, видно, выглядел как неиспользованная переводная картинка.

Исключительно вежливо донна Маргарита заметила:

– Я этого не понимаю.

Я прикоснулся к забинтованной голове.

– Меня кто-то сильно ударил. Я провалялся без сознания не меньше получаса и не могу вспомнить, что было перед этим. Не могу даже вспомнить, как сошел с поезда.

Карлос задумчиво протянул:

– Вы утверждаете, что у вас амнезия? Что сказал врач?

Я пожал плечами.

– Я его об этом не спрашивал, а когда заявил, что не могу ничего вспомнить, ничего не сказал.

Карлос оставался непреклонен.

– Вы связывались с банком?

– Нет. Конечно нет. А вы?

– Я их предупредил, чтобы вас ждали около полуночи. Они должны были ждать.

– В банке? Им следовало быть на станции, я…

Тут подошел официант и я прокричал свой заказ: яйца по-русски. Звучало это может и не эффектно, но означало тарелку размером в сад Эдема. В нем могли быть даже змеи – вот все, что я знал об этом блюде.

– Что вы говорили, сеньор? – переспросила донна Маргарита.

– Да, черт… Я хотел сказать, что ожидал их на вокзале. Должно быть именно так. По крайней мере, в следующий раз.

Карлос мрачно буркнул:

– Если будет следующий раз.

– А что же будет?

– Решение примет Манагуа, – пояснила донна Маргарита.

Я еще не рассматривал проблему с этого ракурса, но пусть…

Мисс Уитли спросила:

– Что теперь будет, как вы думаете?

– Они объявятся и свяжутся с нами – кто бы они ни были. Я имею в виду, что они не будут пытаться продать картину или хранить ее. Все затеяно ради выкупа. Обойдется это вам еще около двадцати процентов.

– Вы вполне могли организовать это сами, – вкрадчиво прошипел Карлос.

Я резко отодвинул стул и встал, что болезненным звоном отозвалось в голове.

– И для этого, вы полагаете, звезданулся обо что-то своей бедной головой? Впрочем да, в самом деле. Видимо, вы считаете, что за двадцать процентов от двухсот тысяч фунтов можно пойти и не на такое, верно?

В это время явился официант, который принес мой заказ и стоял, с нетерпением поглядывая на меня. Так что я уселся снова, и он шмякнул тарелку перед моим носом.

Мисс Уитли снова сказала:

– Вы не ответили на вопрос.

Милая маленькая девочка… Сука чертова.

– Мне самому хотелось бы знать.

Я ел яйца по-русски, или что там еще это было, затем, не прожевав, с полным ртом сказал:

– Но так или иначе, у вас утечка секретной информации. Вы это понимаете? Никто не станет крушить человеку голову наугад, рассчитывая, что тот может везти дорогую картину. Для них это было бы фантастическим везением. Кроме того, я сообщу вам кое-что еще: Гарри Барроуз был в Цюрихе и летел сюда в одном самолете со мной.

Это их несколько расшевелило. Анри дернул головой и едва не попал полной ложкой супа себе в нос.

– Вы его встретили? – спросил Карлос.

– В аэропорту. Он был неразговорчив.

Вмешалась мисс Уитли:

– Он всегда в Европе. Он или Митч.

– Я знаю. Но он совершил ошибку: даже не осведомился, что с моей головой.

Потребовалось некоторое время, но в конце концов они все-таки осознали, что на мне действительно повязка, напоминавшая тюрбан, и широкая полоса лейкопластыря на щеке.

– Предположим, – это опять была мисс Уитли, – что он все знал. Но Гарри разъезжает по свету не для того, чтобы нападать на людей. Ему это не нужно.

Анри туманно возразил:

– Не логично: Генри Барроуз может все.

Я подхватил:

– Он мог нанять людей.

– Вы тоже могли это сделать, – это встрял Карлос.

– Ваша мать выяснила, кто ваш отец?

Его лицо ужасно побледнело под медными волосами. Пусть, пришло время и мне кого-то уколоть.

– Мы должны рассматривать все возможности… – справился с собой Карлос.

– Отлично. Начинай рассматривать возможности, а я пну тебя в зад через…

– Попридержи язык перед донной Маргаритой! – он уже орал.

Но она не казалась шокированной и примирительно сказала:

– Пожалуйста, сейчас не время сводить счеты.

Но с меня было достаточно их, яиц по-русски и всего вообще. Я вскочил.

– Отлично. Мне заказывать билет на самолет или двигать в отель?

Карлос постепенно приходил в себя.

– В «Парк отель», – промычал он. – Это возле Райкмузеум, на…

– Знаю, – резко прервал я, просто ради удовольствия. – И таксист наверняка знает. Разрешит ли мне высочайшее собрание покинуть зал?

Все только посмотрели на меня. Так что я подобрал свое пальто и вылетел как пуля. Проходимцы – он, да и все. Между прочим, им придется оплатить мой завтрак.