Текст книги "Перст Кассандры"

Автор книги: Герт Нюгордсхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

5. Серина Упп обнаруживает увлекательную ногу, старший хранитель Шолд улыбается впервые за много дней, и Дрюм отмечает, что ветер уже не теплый

«И вот, будто птицу, подхваченную вихрем, меня повлекло в зев Ассаба; разверзлись темные врата, и уже был я не властен над собственными шагами, настолько сильны были запахи, заманчивы звуки, так обольстителен свет, озаряющий образы предо мной…»

Эта древнеегипетская надпись вспомнилась ему, когда дверь бесшумно отворилась, его взяли за руку и завели в комнату, купающуюся в приглушенном красноватом свете. Пахло благовонными курениями.

Серина Упп стояла рядом с ним, и темные глаза ее отливали золотом.

– Фредрик Дрюм, – тихо сказала она, увлекая его за собой.

– Извини, – вымолвил Фредрик, пытаясь рассмотреть, что же происходит в портике, пока не закрылась дверь.

Бюст Евтропия вернулся на свое место у фонтана, человек у лифта исчез.

– Извини, – повторил он, – но мне показалось, что он оторвался от пола и парил в воздухе. Я говорю про бюст у фонтана.

Она рассмеялась. Длинные волосы Серины были прихвачены облегчающей лоб блестящей красно-сине-зеленой лентой.

– Евтропий всегда провожает новых гостей к дверям. Он мой верный страж, но жутко ревнивый, – вкрадчиво прошептала она.

– Ясно, это все – зеркала, обман зрения. – У него слегка кружилась голова, с трудом удавалось задержать взгляд на каком-нибудь безобидном предмете.

Ревность Евтропия была ему понятна. Близость Серины Упп непременно должна была воздействовать даже на холодный металл. Двадцать восемь лет, по-южному смуглая, пылкая, отлитая в неведающей тяготения космической форме. Никто не спрашивал Серину Упп о ее происхождении, было бы просто бестактно задать такой вопрос существу, рядом с которым всякая материя казалась прозрачной, невесомой. Известно было, однако, что четыре года назад ей досталось наследство от одного богатея, владельца пароходной компании. И что она блестяще сдала экзамены по нескольким предметам в столичном университете, в том числе по физике.

Не выпуская руки Фредрика, она провела его в гостиную и усадила на скамеечку черного дерева перед открытым очагом в центре комнаты. В огромном медном тазу пылало яркое желтое пламя под бронзовой сеткой, подвешенной на укрепленном под потолком шесте. И никакого намека на дымоход… Куда девается дым?

Он задумался над этим тривиальным вопросом, но ответа не последовало.

Серина подала ему бокал с каким-то зеленым напитком и села в позе лотоса перед скамеечкой, спиной к очагу. Коснулась рукой ноги Фредрика, и он почувствовал, как от кончиков пальцев до пояса разливается тепло.

– Вы все приходите, – прошептала она, глядя на него расширенными глазами. – Один за другим. Полиция. Археология. И вот теперь – ты. Я ждала тебя.

– Меня? – Он сглотнул.

– Вы приходите теперь к Серине, когда чего-то не понимаете. Но что я могу сказать? – Она погладила подъем его ступни.

Фредрик опешил. Вот как, другие тоже приходили сюда в поисках ответа на случившееся чудо. Но он сомневался, чтобы они задавали верные вопросы.

– Статуя Ашшурбанипала, – кивнула она. – Перелетела из Национальной галереи в маленькую гостиную в Луммедалене. И стоит там теперь, и никто не смеет к ней прикоснуться.

Ее пальцы развязывали шнурок его ботинка. Он смотрел, как она осторожно снимает ботинок с ноги. Отвлекающий маневр, подумал он. Эта женщина – мастер отвлекать внимание человека, подготавливая вещи, кажущиеся необъяснимыми. Будь начеку, Фредрик!

Она подняла вверх ботинок, точно какой-то драгоценный предмет. Потом опустила руки, меж тем как ботинок остался висеть в воздухе перед левой коленкой Фредрика.

– Зарки-и-и-и-ин-н-н! – закричала она так, что вся комната отозвалась вибрацией, ботинок шлепнулся на пол, и включился музыкальный центр.

Гостиная наполнилась мягкими звуками фортепьянного концерта Моцарта.

Фредрик подался назад на скамеечке, пораженный тем, как оборачивается этот его визит. Ничего удивительного, что он тогда в «Кастрюльке» так и не смог налить вино в бокал Серины. От этой женщины можно ожидать чего угодно. Все же голос его ничуть не дрожал, когда он заметил:

– Тут зеркала точно ни при чем. Пользуешься невидимыми шнурами?

Глаза Серины Упп сверкнули.

– Есть силы, Фредрик Дрюм, не поддающиеся привычному нам измерению и определению. У тебя открытая душа, я не ошибаюсь? – Она осторожно сняла с его ноги носок и нежно погладила лодыжку.

– Гейзенберг, принцип неопределенности, – пробормотал он. – Но то, что ты проделала сейчас, из другой области.

Он старался не отдаться во власть наслаждения, которое испытывал оттого, что эта женщина массировала его ступню.

Она улыбнулась.

– Если ты принимаешь всерьез новую физику, тебе есть над чем поразмыслить.

– А кто не принимает ее всерьез? Ученые? Они всячески пытаются разобраться в ней. – Он пытался нащупать исходную точку для плодотворного разговора.

– Куда им, бедным, они пользуются старьем, чтобы осмыслить новое, разве тебе не ясно?

– Ясно ли, нет ли. Ты подразумеваешь еще не названную энергию? – Ему стоило немалых трудов сохранять ясность мысли.

Силовое поле, объединяющее его с этой красивой молодой женщиной, было образовано не одними лишь известными элементарными частицами.

– Все состоит из света. Но свет – не только свет. – Она коснулась губами большого пальца его ноги.

– Помнится мне, у Эйнштейна есть что-то в этом роде. Но ведь Эйнштейн устарел, верно?

– Видимое нами не исчерпывается тем, что мы видим, Фредрик. Ты ведь специалист по дешифровке, так? Интерес к неразгаданному пробудился в тебе, когда ты служил в армии и находил ключи к кодам. Потом перенес те же методы на древние языки, рисуночное письмо и эпиграфику. Что ты видишь такое, чего не видят другие?

Она изучила его биографию? Или прямо сейчас черпает знания из воздуха? Он потягивал зеленый напиток. В самом деле – что он видит? Вопрос весьма уместный.

– Я комбинирую, – произнес он наконец. – Тезис плюс антитезис дает синтез.

– Плюс еще кое-что. – Она, смеясь, откинула назад голову. – С тобой интересно разговаривать. Ты мне нравишься. Не такой, как другие. Витаешь мыслями в пограничных сферах. Я ведь прочитала все твои статьи о письменности древних цивилизаций. Ты называешь многое, что прежде не было названо. Потому и в винах хорошо разбираешься. Способность понять, истолковать зависит от восприимчивости органов чувств. Вот почему тезис плюс антитезис не только синтез. А еще кое-что.

Помолчав, Фредрик спросил:

– Что ты смогла сообщить полиции и другим, кто к тебе приходил? Они услышали от тебя ответ на загадку?

– Ты что же думаешь – я обычный оракул? Они не задавали верные вопросы. А потому не могли получить ответ.

Она осторожно опустила на свое бедро его ступню, продолжая гладить ее.

– Хорошо, – Фредрик прокашлялся. – Иллюзия иллюзии рознь. Скорее всего, тут кроется какой-то обман. Но сверх того речь идет о злодейском преступлении, об убийстве. Душа Халлгрима Хелльгрена была не менее открытой, чем моя.

Непроизвольно он придвинулся к ней поближе вместе со скамеечкой. И, кажется, слегка нажал ступней на ее бедро?

– Открытая душа… Кассандра… – Серина обратила задумчивый взгляд на пламя. – Кассандра была самой красивой женщиной в Трое. Дочь царя Приама, она была несчастлива. Отвергла любовь Аполлона и была за это наказана. Он наделил ее даром пророчества, но затем сделал так, что ей перестали верить. А она по-прежнему видела то, что оставалось сокрытым для других. И говорила только правду. Все, что видела она, было озарено ярким светом. Светом Кассандры.

Уж не сравнивает ли она себя с Кассандрой?.. Ладно, важно, чтобы этот разговор не завел его в туманный лабиринт.

– Но даже Кассандра не могла перемещать четырехтонные каменные статуи, – пробурчал он.

– Продолжай спрашивать, Фредрик. – Она прижалась щекой к его ступне, пододвинула ее ближе к своему животу.

– Мужчина-воин задумал мстить феминизму почитателей Матери-Земли?

– Нет.

– В отделе античной скульптуры в Национальной галерее есть зеркала?

Она удивленно посмотрела на него, потом улыбнулась.

– Да.

– В гостиной Халлгрима Хелльгрена есть зеркала?

– Нет.

– Откуда ты знаешь, ты там бывала?

– Да.

– Когда? – спросил он растерянно.

– В сновидениях, Фредрик Дрюм.

Ну конечно. Опять. Она побывала там в сновидении.Она видела все, она – Кассандра. В другой обстановке он рассмеялся бы. Но сейчас ему было не до смеха.

Он проглотил остатки зеленого напитка и ощутил легкое щекотание в груди, когда его взгляд скользнул по ее тугим соскам под шелковым платьем. Его ступня очутилась в угрожающей близости от источника заветного тепла.

– Ну да, – вымолвил он. (Спрашивай Фредрик, спрашивай!) – Камень может двигаться?

– Что такое движение? Разве оно не измеряется временем? Представь себе камень, такой же живой, как человек, но ему требуется миллион наших лет, чтобы переместиться на один сантиметр. Мы заметим это движение? Теперь возьмем ту же ситуацию с точки зрения камня: все наши движения окажутся такими быстрыми, само наше существование – таким мимолетным, что камень нас даже не воспримет. Для камня нас просто не будет.

– Вот именно. Относительность.

– Речь идет не только об относительности. Я говорю про особенности нашего аппарата восприятий. Про нашу ауру. Она есть здесь, всюду, между нами. Ты ощущаешь ее, Фредрик?

«Еще как», – подумал он.

– Могут несколько человек думать одно и то же, если видят при этом разные вещи?

– Если за всем кроется чья-то сильная, властная мысль.

– Что может сделать возможное невидимым?

– Невозможное.

Замкнутый круг. Тот самый парадокс, над которым он сам бился. Найти бы выход из этого круга! Тогда он сам и четырехтонный груз поднимутся над кругом. Вверх!

На самом же деле он соскользнул со скамеечки вниз, на пол, и его руки нашли ее руку.

– А что делает видимым невозможное?

– Возможное.

– Но если возможное – всего только мысль, форма без материи? – Он ощутил, как ее волосы щекочут его щеку. Ощутил сильный, чудовищно сильный запах.

– У Кассандры были руки. Она могла придать форму всему, о чем думала, всему, что видела. И у нее были пальцы. Из ее указательных пальцев истекало и становилось реальностью все, что ей представлялось. Ты чувствуешь мои руки!

Фредрик чувствовал ее руки. В эту минуту на свете не было ничего, кроме рук Серины Упп.

Шел одиннадцатый час, и Тоб улучил момент для короткой передышки. Сел за отгороженный от зала столик возле кухонной двери и налил себе рюмочку арманьяка. Все заказы посетителей были выполнены, и теперь большинство из них наслаждались чашечкой кофе, сыром и десертом.

Он протер очки уголком скатерти.

У него было тревожно на душе. Что-то не так… Что-то неладно…

И он не мог определить, что именно. Его не покидало ощущение, что сама атмосфера в «Кастрюльке» меняется. Сегодня, переходя от столика к столику, он чувствовал себя так, словно превратился в зомби; казалось, между полом и подметками все время остается слой воздуха.

Он заболевает? Перетрудился?

Ничто на свете не приносило Тобу такой радости, как работа здесь, в ресторане. То же можно было сказать про Фредрика и Анну. И вместе они подняли кулинарное искусство на такой уровень, что конкуренты никак не поспевали за «Кастрюлькой».

Слово «перетрудился» тут никак не подходило. И Тоб не ощущал ни малейших симптомов надвигающейся болезни.

Что-то неладное с атмосферой…

В нарушение всех установленных правил он сердито одним махом выпил полную рюмку арманьяка.

Должна же быть какая-то причина. Связь со вчерашним эпизодом, когда место за столиком, предназначенное англичанину, занял другой человек, на визитной карточке которого значилось – Скарпхедин Ульсен, старший следователь криминальной полиции.

Это имя было отлично известно Тобу.

Но только имя, а не должность. Ибо за последние месяцы четыре раза человек с такой фамилией заказывал по телефону столик в «Кастрюльке». Четыре раза стол с картонкой, на которой было написано «Скарпхедин Ульсен», целый час простаивал, после чего его занимали другие.

Вот и сегодня то же. Полицейский заказал по телефону столик. И не пришел. Они два часа ждали, прежде чем убрали картонку.

Вчера он вдруг появился и занял место погибшего англичанина. А в свое время не приходил ни разу.

Тоб вытер вспотевший лоб. Почему-то ему было не по себе. Почему? Такие вещи сплошь и рядом случаются в ресторанах. На свете много людей со странностями. В том числе среди следователей.

Самое неприятное заключалось в том, что Тоб никак не мог вспомнить лицо полицейского. Помнил только, что тот прихрамывал, уходя. И как он перебил Тоба словами: «…на обслуживание здесь сегодня вечером».И напоследок бросил: «Как и в любой другой вечер».

Что он хотел этим сказать?

Вот уже пятый раз он не пришел, хотя столик зарезервирован. Оттого слова его кажутся особенно бессмысленными. Разве они откажутся обслуживать его, явись он в назначенное время?

Атмосфера…

Всякий раз, когда Тоб проходил мимо пустого столика, у него было такое чувство, словно перед носом откупорили бутылку с газированной минеральной водой.

Ерунда. Просто он здорово устал.

Между тем сегодня вечером, впервые за много лет, целых три столика в «Кастрюльке» остались незанятыми. Посетители не пришли. А те, что записались в очередь на случай, если окажется свободное место, нашли себе стол в других ресторанах или кафе.

Совпадение.

Тоб выпил еще арманьяка и покатил столик с сырами в холодильную камеру.

Фредрик стоял в кабине лифта, прислонясь к стенке. Он чувствовал себя так, будто все его тело встряхнули, выжали, пропустили через центрифугу и повесили для сушки на теплом ветру в райском саду на берегу Средиземного моря. Он не назвал бы это чувство неприятным.

Им овладело ощущение небывалой чистоты и обновления.

Он посмотрел на часы. Без четверти одиннадцать. Визит у Серины Упп продлился больше двух часов. Улыбаясь собственным мыслям, он нажал кнопку первого этажа. И тут же пожалел об этом.

Надо было принять ее приглашение, остаться до утра. Теперь придется ночевать в какой-нибудь гостинице. Ехать домой нельзя ни в коем случае, Фредрика не оставляло тревожное чувство, что его там подстерегают. Лучше не рисковать.

А пока, сказал он себе, решительно выходя из лифта, необходимо скорее забыть про Серину Упп.

На улице чья-то рука заставила Фредрика вздрогнуть, опустившись сзади на его плечо.

– Фредрик! – Знакомый голос…

Обернувшись, он оказался лицом к лицу с старшим хранителем Лекфинном Шолдом.

– Господи, сколько же ты просидел у нее! Ты хорошо с ней знаком? – В свете уличного фонаря лицо Шолда приняло зеленоватый оттенок.

Фредрик невольно улыбнулся: он почти успел забыть про фигуру, которую заметил возле лифта наверху, перед тем как вошел в квартиру Серины Упп.

– Как сказать. – Он пожал плечами, изображая безразличие.

– Странная молодая особа. – Они спускались по тротуару в сторону Парковой улицы. – Я кое-что читал про нее. О ней столько пишут в газетах. Ну, я и подумал, э… понимаешь… многое…

– Вот именно, – перебил его Фредрик. – Ты не один вспомнил в этой связи про Серину Упп. Когда происходит нечто на первый взгляд необъяснимое, многие идут за ответом к авторитетам, которых обычно не признают. В том числе полицейские.

– Ты тоже так думаешь?

Они остановились перед светофором на углу Парковой улицы.

– Мало ли что я думаю… – Вообще-то он был рад, что встретил Шолда.

– Она посмеялась надо мной. Выслушав десятиминутную лекцию о современной атомной физике, в которой я ничегошеньки не понял, я поблагодарил и ушел. A ты вон сколько там задержался.

Фредрик промолчал.

Когда они поравнялись с караульным помещением около королевского дворца, навстречу им подул сильный ветер. Над статуей Карла Юхана взметнулось облако желтой листвы, по площади перед дворцом покатился головной убор гвардейца из караула. Пригнувшись, Лекфинн и Фредрик продолжали спускаться к Национальному театру.

– Эти осенние штормы с каждым годом все хуже. – Шолд взял Фредрика за руку. – Хотелось бы поговорить с тобой. Сам знаешь о чем. Сегодня… Может быть, зайдем куда-нибудь, выпьем пивка. Ведь не случайно мы оба посетили Серину Упп.

Фредрик и сам желал поговорить сейчас с Лекфинном Шолдом. А потому они взяли курс на кафе «Ремесленник» и отыскали свободное место в глубине бара.

– Я позвонил Гюдрюн. Предупредил, что немного задержусь сегодня вечером. Она и дети беспокоятся, им кажется, что убийца может продолжить свои злодеяния. – Он поставил на стол полные до краев кружки и сел напротив Фредрика.

Фредрик снял указательным пальцем пену. Шолд выглядел намного старше своих пятидесяти лет. Годы расписали его лицо морщинами, которые придали ему вид этакой миниатюрной «Герники» Пикассо. Страх, безумие, насилие… Личная Герника Лекфинна Шолда… Неужели дело обстоит так плохо?

– Витгенштейн, – заговорил Фредрик, поднимая кружку, – сказал где-то, что когда описываешь человеку комнату с ее интерьером, а потом просишь его нарисовать импрессионистскую картину согласно описанию, этот человек изображает зеленые стулья красными, а желтые цвета заменяет синими. Так он передает свое впечатление от описанной комнаты. На это можно сказать, что именно так она и выглядит.

Шолд опустил голову.

– Ради Бога, не пичкай меня философией. Ты уж извини меня, Фредрик. От встречи с Сериной Упп у меня в мозгу ничего не прояснилось, только хуже запуталось. Я воспринимаю происходящее конкретно. Вижу то, что вижу, и для меня это действительность.

– Ладно. Для нас обоих действительность заключается в том, что огромная статуя перемещена, по всей видимости, непонятным образом. Это – конкретика. Что Серина Упп, философия, физика воспринимаются нашими органами чувств – тоже конкретика. Но что, по-твоему, Лекфинн, более конкретно – что статуя ведет себя необычным образом, или что Серина Упп излагает вещи и выполняет трюки, которые кажутся нам непонятными? – спокойно сказал Фредрик, пытаясь поймать взгляд Шолда.

– Ох уж эта конкретика… У меня и от того, и от другого туман в голове. – Шолд смотрел в пустоту мимо Фредрика.

– Понял. А ты поступай, как предлагает Витгенштейн: согласись, что ты в самом деле, безоговорочно видел действительность, пусть даже она временно и случайно не укладывается в твои представления. Тебе совсем не обязательно бродить в тумане, если сам того не желаешь.

– Фредрик, – Шолд самую малость оживился, – кажется, я понимаю, куда ты клонишь. Так остается хотя бы теоретическая надежда. Но давай вернемся к более осязаемым вещам… Понимаешь…

Он наклонился над кружкой, глядя на Фредрика.

– Ну?

– Сегодня произошла одна вещь, которая при других обстоятельствах привела бы нас с тобой в восторг. Под церковью Святого Климента в Старом городе обнаружен склеп. В этом склепе найдены предметы, датируемые средними веками. В одном из домов там лопнула водопроводная труба, вода залила подвал, хлынула в склеп и вырвалась на поверхность земли пониже руин. Но вот что ужасно, Фредрик – подвал, который залило водой, был маленьким личным убежищем Халлгрима Хелльгрена.Он держал там книги и разные предметы, необходимые для его занятий. Только он и начальник археологической службы знали об этом убежище.

Фредрик вовремя сдержался, чтобы не перебить Шолда, и тот продолжал:

– У меня мурашки по спине, Фредрик. Такое чувство, точно сам Халлгрим открыл для нас тот склеп. Но это еще не все. Нас там куча народа собралась сегодня – люди из археологической службы, из музеев и институтов. Я вошел в склеп вместе с Кааном де Бергом – ты, конечно, знаешь, что он и Халлгргим были далеко не лучшими друзьями. Внезапно я увидел какой-то предмет на полу у стены, на выходе из подвала. Овальный предмет, каменная фигурка размером с мяч для американского футбола… Представляешь себе, Фредрик, это была статуэтка Матери-Земли! Копия, правда, но очень похожая. Я поднял ее… – С мучительной гримасой Лекфинн Шолд поднес кружку к губам и прижал к лицу так, что скулы побелели, и казалось – стекло вот-вот рассыплется на тысячи осколков. – У Каана де Берга был такой вид, будто ему явилась сама смерть, он пулей вылетел из склепа, а я остался стоять, держа в руках камень, а на нем… на нем, Фредрик, были пятна крови… совсем свежей запекшейся крови… и клочья волос… каштановых… с проседью… Господи, это были волосы Халлгрима, понял? Слышишь, Фредрик – волосы Халлгрима… полиция не нашла предмет, который разбил его голову… этот предмет лежал в никому не известном средневековом склепе в Старом городе!

Последнюю фразу старший хранитель выкрикнул, приподнявшись на стуле. К ним обратились любопытные взоры других посетителей бара. Шолд опустился обратно на стул и спрятал лицо в ладонях.

– Отличные новости, старина! – весело произнес Фредрик. – Это я положил там тот камень, орудие убийства.

– Что?! – Шолд ошалело уставился на Фредрика. – Что ты сказал… это ты…ты?..

Фредрик неторопливо поведал, как он нашел орудие убийства и захватил с собой, что он знал про убежище Халлгрима и у него были ключи. Дескать, он ненароком сам себя запер там и повредил водопровод, чтобы кто-нибудь пришел на помощь. Вода размыла стену, и он выбрался наружу через склеп.

Он умолчал о своей встрече с хяппи.

– Видишь? Казалось бы – неразрешимая загадка. А разгадка – проще некуда. – Фредрик медленно кивнул.

Лекфинн Шолд долго смотрел на него, не говоря ни слова. Потом расплылся в улыбке.

– Господи! – воскликнул он. – Вот, значит, как. Если бы остальные части этой трагической истории удалось так же просто разгадать. Но ты здорово рисковал, старина, когда калечил водопровод. Вполне мог утонуть.

Фредрик снова кивнул, рассеянно глядя на дно своей опустевшей кружки.

– Так ты говоришь, Каан де Берг пустился наутек? – тихо произнес он.

– Со всех ног. У этого типа нервы послабее моих. Хотя обычно вон как громогласно излагает свои воззрения. Перед тем как бежать, изображал Гамлета, держа в руках старый череп.

– Он цитировал Гамлета? – заинтересовался Фредрик.

– Ну да. А что – это так важно? – Лекфинн жестом показал официанту, чтобы тот принес еще две кружки пива.

– Возможно. Попытайся вспомнить какие слова он привел. Не эти: «Быть может, череп этот принадлежал чувствительному, тонкому поэту, писавшему чудесные стихи о любви и о природе?»

– Вот-вот, эти самые. Ты думаешь, это имеет какое-то отношение к делу? – Шолд одним глотком наполовину опустошил новую кружку.

– Нет, никакого. Просто мне захотелось убедиться, хорошо ли он знает Шекспира. Выходит, неплохо.

Они помолчали, потом снова заговорил Фредрик.

– Лекфинн, ты призывал держаться конкретики. Давай потолкуем о предельно конкретных вещах. Будем исходить из того, что в тот день статуя была похищена из Национальной галереи между десятью утра и тремя часами дня. Я обнаружил Халлгрима около пяти. Перед тем он обнаружил статую у себя в гостиной и в ужасе помчался обратно в город, чтобы сообщить о своей находке.

Шолд медленно кивнул, нахмурив брови.

– Стало быть, – продолжал Фредрик, – необходимо точно установить, что именно происходило в отделе античной скульптуры в указанное время, кто туда заходил и что делал.

– Насколько я понимаю, это элементарная задача для полиции. – Шолд говорил медленно, две кружки пива явно повлияли на его усталый мозг.

– Совершенно верно. Полиция, несомненно, старается расписать по минутам этот промежуток времени. И все же. Есть что-то, чего мы не принимаем во внимание. Что-то настолько очевидное, что ускользает от нашего зрения.

Шолд покачал головой.

– Нет, это просто невозможно. С какой точки зрения ни подойти – совершенно невозможно.

– Хорошо, – горячо произнес Фредрик. – остается забыть точки зрения, во всяком случае пренебречь временем и размерами.

– Не понял, – вяло произнес Шолд.

Он был готов замкнуться в маленьком тесном мирке на дне пивной кружки.

– Попробуй все-таки выслушать меня еще немного, – попросил Фредрик, борясь с нарастающей усталостью. – Ты ведь постоянно общаешься с сотрудниками музея. После того случая ничего необычного не происходило, не было сказано ничего такого, что привлекло твое внимание?

– В половине одиннадцатого профессор Себерг, который читал там лекцию, развел руками, выходя из зала, и сказал: «Тупицы». Мне сообщила об этом дежурная. – Шолд говорил монотонно, с оттенком меланхолии в голосе. – Необычно крепкое выражение в устах Себерга.

– Тупицы?

– Вот именно. Тупицы.

Фредрик покрутил кружку между ладонями, прежде чем сделать последний глоток.

– Фредрик? – Шолд устремил на Фредрика мутный взгляд. – В этом есть что-то жуткое. – Он по-прежнему говорил монотонно, вяло, невнятно. – Совсем жуткое. Его убила Мать-Земля. Царь-воитель ста… стоял в его гостиной. Жуть. Два противоположных ис-историко-кут-культурных полюса. Его убило то, чему он отдал свое сердце. Жуть. Хотел бы я знать, почему Каан де Берг пустился наутек, жуткое дело, Фредрик.

Фредрик встал.

– Пора нам отправляться по домам, Лекфинн. Сегодня мы дальше не продвинемся. – Он повлек за собой Шолда к выходу.

– Страшное дело. Но археологи не убивают друг друга. Никогда, – бормотал Шолд, выходя следом за Фредриком на улицу.

Они взяли курс на стоянку такси, требовалось посадить Лекфинна на машину.

– А ты как будто хромаешь, Фредрик.

Фредрик остановился. В самом деле. Только сейчас он поймал себя на том, что хромает на левую ногу. Он ощутил покалывание в левом бедре, с внутренней стороны.

– Растянул мышцу, – объяснил он.

– Все мы в каком-то смысле страдаем растяжением разного рода, – философски произнес Лекфинн.

Они постояли несколько минут, ожидая такси. То и дело налетали порывы холодного сырого осеннего ветра. Фредрик решил не ходить далеко, а переночевать в «Гранд-отеле». Заранее представлял себе мягкую, теплую постель в гостиничном номере.

Уже садясь в машину, Лекфинн Шолод вдруг вспомнил:

– У него были разбиты суставы правой руки. Должно быть, Халлгрим ехал в больницу, обернув руку полотенцем, когда камень пробил ветровое стекло.

Фредрик проводил такси, помахал рукой.

Потом захромал, борясь с леденящим ветром, в гостиницу, и плотно сжатые его губы словно призваны были выражать решительный протест.

Не может, нет, не может быть такого.