Текст книги "История культуры народов мира. Древняя Греция (Истоки европейской цивилизации)"

Автор книги: Герман Вейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Постройки

Заселившие Грецию племена, обнаружив в занятой ими стране неистощимые запасы легкодобываемого и удобного для обработки известкового камня, начали строить себе каменные жилища. Само название племени пеласгов (las – камень) и рано отделившихся от них тирренов (строителей, обитателей башен) указывает на то, что они жили в каменных жилищах. Уже в древности они считались основателями городов и замков, а Эпир и Фессалия – теми районами, где были основаны первые города и замки. Древнейшие развалины относятся именно к этим первоначальным сооружениям. Они рассеяны почти по всей Греции и ее островам и сохранились в виде гигантских обломков колоссальных стен, оград и плотин.

К наиболее древним из этих памятников относятся некоторые ограды первобытной кладки. Они и подобные им развалины на западном берегу Малой Азии назывались уже в древности циклопическими постройками.

Развалины древнего Тирина в Арголиде до сих пор оправдывают это название. Это остатки городской стены, обозначающие прежнюю окружность города. Стена толщиной 25 футов сложена из поставленных одна на другую совершенно необработанных и ничем не закрепленных каменных глыб около 12 футов длиной при такой же толщине.

Рис. 75.

Местами в ней проделаны крытые (с помощью поставленных наклонно друг к другу камней) ходы 5 футов шириной, где видны следы запиравшихся ворот и выступов, которые могли быть основанием башен. Один из ходов открывается в крытую галерею с выходом наподобие двери. Несмотря на грубую кладку, вся постройка, возведенная на возвышении около 30 футов, расположена по плану (рис. 76).

Рис. 76.

Развалины древнего Тирина в Арголиде немного старше развалин замка Микен, основанного, по преданию, Атридами в XI в. до н. э. Построенный на скалистом уступе, возвышающемся к северу от Аргоса, замок этот был оплотом лежащего под ним и прославленного еще Гомером города Микены, от которого тоже остались следы стен.

Развалины замка, состоящие из остатков его наружной стены, представляют собой постепенный переход от простого нагромождения колоссальных глыб, как в Тиринфе, до кладки из правильно обтесанных многогранников.

Некоторые фрагменты стены (скорее всего, остатки древнейшей кладки) положены еще первобытным циклопическим способом, но значительная их часть показывает усовершенствование строительной техники: неправильные глыбы заменены в ней многогранными, так искусно пригнанными друг к другу, что, несмотря на отсутствие цемента, они образуют очень плотную, почти нерушимую стену.

Другие остатки стен сложены из больших прямоугольных глыб, и притом так, что в трех и более рядах стыки глыб приходятся одни под другими, образуя вертикальную линию, между тем как облицовка ворот из отесанных продолговатых камней состоит из обыкновенной кладки с чередующимися стыками.

Гораздо интереснее стен, по кладке не отличающихся от других пеласгических развалин, сами входы. Их сохранилось всего три.

Один из них, очень небольшой, представляет собой треугольный островерхий пролом в стене; второй, больший, состоит из двух четырехугольных камней и положенной на них каменной поперечины. Третий вход, лежащий на западной стороне между двумя примыкающими к нему кусками стены, гораздо больше и массивнее остальных и вдобавок украшен резьбой, отличающей его от других.

Резьба эта, по которой и сам вход получил название «львиных ворот», представляет символическое изображение алтаря между двумя стоящими на задних лапах львами. Она высечена на каменной плите толщиной два фута, закрывающей треугольное отверстие, которое у большей части ворот этой эпохи оставлялось над притолокой для уменьшения лежащей на ней тяжести.

Длина притолоки не менее 14 футов, ее толщина 4,5 фута. Поддерживающие ее воротные столбы (монолиты, как и она) поставлены наклонно один к другому (как и у второго входа), так что расстояние между ними вверху составляет только 10 футов.

Если уж в этих (пеласго-ахейских) строениях видно усовершенствование строительной техники (по сравнению с развалинами древнего Тиринфа и других пеласгических городов), то еще больше это видно по некоторым остаткам сооружений, лежащих ниже замка, в окрестностях старинной городской стены.

Таковы остатки четырех подземных помещений, расположенных один напротив другого. Самое большое и сохранившееся лучше других известно под названием «сокровищницы Атрея», данным ему Павсанием (II, 16, 5), и «гробницы Агамемнона».

Оно представляет собой куполообразное, похожее на улей сооружение 40 футов в поперечнике и 50 футов высотой (рис. 75). Прямостенный, сложенный из громадных плит открытый ход 20 футов шириной и 60 длиной ведет ко входу, который похож на главные ворота замка, с той лишь разницей, что как столбы, так и притолока обтесаны остроугольно и отверстие над притолокой не заложено.

Рис. 77.

Высота входа равняется 20 футам, ширина – 7,5 фута. Куполообразное внутреннее помещение сложено так, как в гробницах Херсонеса Таврического, – из четырехугольных камней, положенных горизонтальными, кверху постепенно сближающимися рядами и только с внутренней стороны закругленных.

По найденным в стенах отверстиям и медным гвоздям с висящими на них кусками медных листов можно предполагать, что стены до определенной высоты были покрыты металлической обшивкой. Из этого помещения небольшой коридор ведет в продолговатую камеру, высеченную в скале.

Найденные вблизи главного входа обломки колонн и т. п. из красного, зеленого и белого мрамора с простыми, наподобие кельтских, украшениями из ломаных, спирально и округло изогнутых линий принадлежали, очевидно, к внешнему убранству большой обложенной медью комнаты.

Хотя настоящее назначение этого сооружения остается и до сих пор непонятным, можно все же предположить, что только небольшая камера служила гробницей, а предшествующая ей круглая комната была местом, где хранились похороненные вместе с покойником сокровища.

Другие остатки подобных сооружений, которых, как свидетельствуют древнейшие греческие писатели, оставалось еще достаточное количество в гомеровское время и которые позднее служили даже тюрьмами, не представляют большого интереса.

Таковы развалины предполагаемой «сокровищницы Менелая» близ древних Амикл, остатки казнохранилища Мициаса – сооружения, которое Павсаний называет «диковинным, не уступающим никакому гелленскому зданию», в районе древнего, еще Гомером упоминаемого Орхомена в Беотии (Ил., V, 381).

Рис. 78.

От этого здания, которое было «кругло, но не слишком островерхо, сложено из камней и сверху накрыто одним только камнем», уцелел один главный вход. Он сложен из шести правильно обтесанных глыб белого мрамора, из чего можно предположить, что и все здание было выстроено из того же самого материала. Изгиб его уцелевших частей дает возможность определить его диаметр, равняющийся 64–70 футам.

Неподалеку от Орхомена видны также остатки гидравлических сооружений, регулировавших отведение вливающейся в Копайское озеро воды. Они были устроены наподобие выложенных камнем шахт. Под их обломками до сих пор можно еще узнать следы туннеля в 3000 шагов длиной. Развалины такого рода построек находятся и в восточной (древнепеласгической) Аркадии в долине Фенея.

Из всех этих и подобных им рассеянных по стране сооружений особенного внимания заслуживают пеласгические развалины близ Миссолунги, в которых угадываются остатки склада для больших запасов хлеба. Он представляет собой высеченную в скале продолговатую площадь, на которой возведены из обтесанного плитняка пять параллельных одна другой стен, в каждой из которых проделаны по три треугольных прохода. Можно предположить, что это часть другого, большего по размерам сооружения.

Что касается других построек древнепеласгического населения, например жилищ, храмов и т. п., то из-за отсутствия каких бы то ни было свидетельств мы о них ничего не можем сказать; даже описываемые Гомером строения относятся уже к гораздо более позднему времени – эпохе малоазиатско-греческой культуры.

Рис. 79.

Таким образом, только эти развалины, которые должны быть отнесены ко времени, предшествующему появлению дорийцев, остаются единственным свидетельством древнейшего быта греков. Несмотря на то что они представляют различные ступени развития строительной техники, нельзя не заметить присущего им неэллинского характера, отличающего их от позднейших, собственно эллинских построек.

Хотя массивность кладки и свойственное им преимущественно подземное, пещероподобное расположение сходны со всеми первобытными постройками, развалины Микен (напоминающая ассирийские образцы резьба на львиных воротах и в особенности украшения и устройство казнохранилища, его металлическая обшивка и т. п.) указывают на присутствие в них восточного элемента (рис. 77 – современная реконструкция внутреннего двора Микенского дворца).

Но само ли пеласгическое население вынесло родной ему элемент из своей азиатской прародины или же он проник позднее под влиянием Азии, неизвестно. Поскольку нет недостатка в указаниях на то, что восточный берег Эллады был уже в незапамятные времена колонизирован финикийцами, владевшими также землями и внутри полуострова, можно предположить, что финикияне и здесь были главными наставниками в строительной технике.

Подобно тому как в Египте период господства гиксосов отделяет колоссальные сооружения древнейшей эпохи (пирамиды и т. д.) от памятников Нового царства, так и в Греции древнепеласгические и пеласго-ахейские памятники отделяются от позднейших таким же продолжительным промежутком времени, не оставившим никаких следов монументальных строений. Только с появлением дорийцев и расселением их в южной части полуострова начинается история греческого строительства.

Наряду с дорийцами, которым приписывается изобретение особого способа постройки – дорического, на арену выходит ахейско-ионическое племя с его самостоятельным и оригинальным архитектурным стилем – ионическим.

Ход развития этих двух разноплеменных, но не разнонародных стилей и возникшего рядом с ними, в Коринфе, коринфского стиля теряется во тьме веков, так же как и возникновение древнепеласгических построек. Все дошедшие до нас развалины относятся к более позднему времени. За исключением немногих обломков довольно грубо обработанных столбов пирамидальных построек еще первобытного ассирийско-египетского характера, большая часть их представляет образцы полной законченности упомянутых стилей. В хронологической своей последовательности все эти памятники восходят к середине VII в. до н. э.

Рис. 80.

Вместе с преданиями о самых ранних сооружениях ахейского и начала дорийского периодов эти памятники свидетельствуют, что исходной точкой эллинской архитектуры была простая деревянная постройка, примененная к потребностям культа и под его влиянием усовершенствовавшаяся.

Расположение дорийского храма было заимствовано у тех хижин, в которых с незапамятных времен жили горные обитатели Греции, что подтверждается сходством, существующим между высеченными в скалах гробницами Малой Азии и еще ныне строящимися там деревянными постройками.

Первоначально древние зодчие пытались применить привычный способ постройки из огромных каменных глыб, но ко времени сооружения храмов строительное ремесло продвинулось вперед.

К известным уже механическим приемам постепенно добавились новые. Стремление достигнуть при постройке храмов более правильной кладки потребовало тщательной отделки отдельных частей зданий и привело к изобретению необходимых для этого орудий, занявших место рядом с рычагом, который издавна применялся для передвижения каменных глыб, секирой и шнуром, с помощью которых издавна обтесывали эти глыбы.

Для поднятия камней стали применять известный уже древним ассирийцам и, конечно, финикийцам и другим народам сложный блок; вскоре появилась пила для распилки камней, инструменты для их обработки и, вероятно, даже устроены машины для обтачивания колонн. Отдельные камни начали связывать цементом, деревянными болтами, металлическими скобами и т. п.

Рис. 81.

Как ни велики были успехи строительной техники греков, прошло еще много времени, пока они решились воспользоваться ими для светских построек.

Художественное зодчество долго еще ограничивалось сооружением храмов и других религиозных зданий. Даже при восстановлении Афин Периклом вся художественно-строительная деятельность сосредоточивалась только на них и обратилась к другим общественным сооружениям лишь тогда, когда достигла своего высшего развития. Что касается частных построек, то они и теперь были лишены какого бы то ни было художественного значения и приобрели его гораздо позднее, не ранее Пелопоннесской войны.

До тех пор, а скорее всего, до самой македонской эпохи жилые дома были большей частью очень просты, особенно в Лакедемоне, где простота обусловливалась постановлениями Ликурга, получившими силу закона. Предписывая «отделать двери только пилою, а крышу одним только топором», постановления эти сделали постройку каменных жилищ вместо старинных деревянных невозможной.

О том, как строились древнедорийские и вообще древнегреческие дома, никаких достоверных данных нет. Остатков не сохранилось, а сведения о них отрывочны и восходят не далее Пелопоннесской войны, а потому не дают возможности проследить все последовательные изменения и усовершенствования греческих жилищ.

Можно только предположить, что древнегреческое жилище в первоначальном виде представляло собой окруженный столбами и защищенный плоской двухскатной крышей очаг. Этот крытый и огороженный очаг был затем расширен за счет пристраиваемых к нему жилых помещений, на расположение которых у различных племен оказывали влияние их обычаи. Так, у дорийцев помещения были немногочисленны и служили для обоих полов; у ионийцев же, напротив, для женщин устраивались отдельные помещения.

Рис. 82.

О том, как были устроены греческие жилища можно узнать из описаний дворцов у Гомера (рис. 79, план дома Одиссея). Расположение в них помещений, по сути, такое же, как и в афинских домах, которые, судя по более поздним источникам, всегда строились по тому же плану, что и греческие.

Снаружи дом Одиссея был обнесен высокой стеной, оснащенной зубцами. Стена была настолько широкой, что по ней можно было ходить. С узкой стороны в ней находились большие двустворчатые ворота, которые изнутри запирались на засов. Снаружи по обеим сторонам ворот тянулись каменные скамейки, где мужчины собирались для беседы («Одиссея», XVI, 343). Такие скамейки стояли и перед дворцом Нестора («Одиссея», III, 406). Ворота вели во двор, в котором иногда располагались хлевы, сараи и жилища для челяди (в – в, г – г).

Со стороны ворот и перед фасадом дома во дворе находились крытые портики (а – а), последний из которых назывался преддомием (продомос; «Одиссея», IV 297, 305). Сюда выходили комнаты, в которых ночевали гости.

Здесь же в доме Одиссея размещалась высокая спальня (таламос ипсилос) Телемака («Одиссея», I, 425). Из нее открывался вид на город и гавань, поскольку, по словам поэта, дом Одиссея стоял на возвышенном месте. Кроме того, здесь находились бани, ручные мельницы и кладовая (толос), имевшая круглую форму. Посреди двора стоял алтарь Зевса (б). Особенно просторным был продомос во дворце Приама («Илиада», VI, 242–250).

Большой городской дом обыкновенно состоял из двух главных частей: передней мужской половины и задней женской половины. Обе части занимали продолговатый четырехугольник и располагались по следующему плану.

Рис. 83.

Через ворота переднего двора или, где двора не было, прямо с улицы входили в прихожую или некрытый широкий проход, по обеим сторонам которого были расположены покои, служившие для различных хозяйственных нужд, и помещение привратника. Этот проход вел в большой четырехугольный некрытый зал, обнесенный крытым портиком.

Это был главный покой мужской половины дома, он соответствовал переднему двору гомеровских дворцов. Как и там, посередине его стоял алтарь, посвященный Зевсу-домохранителю. С боков к нему примыкали жилые покои мужчин. Каждый из них имел дверь, выходившую в зал, и соединялся с соседними покоями внутренними дверями.

Расположенный прямо напротив главного входа коридор вел в женскую половину дома. Она также состояла из большого зала с колоннами и боковых покоев для жилья. За женской половиной также находились залы, а за ними – помещения для прислуги, выходившие на улицу позади дома (или, может быть, в садик, если он был), так что, заперев внутреннее сообщение, можно было отделить женское помещение от мужского, не мешая прислуге.

Рис. 84.

Если дом был двухэтажный, то в верхний этаж вела лестница, очень часто прямо с улицы. Верхний этаж строился из тонких досок и был разделен на комнаты, которые служили помещениями для рабов или (если в доме не было особых гостевых комнат) спальнями для гостей. Только верхний этаж освещался окнами, в нижний свет проникал через двери.

Под влиянием малоазиатских ионийцев в Коринфе уже около 490 г. до н. э. начали делать внутренние балки прямоугольными. Но это нововведение приживалось в Греции с трудом. Противниками его были лакедемоняне, продолжавшие придерживаться прежней простоты. Рассказывали, что спартанец Леотихид, увидав в зале своего хозяина в Коринфе прямоугольно обтесанные балки, насмешливо спросил его: «Разве у них в Коринфе деревья растут четырехугольные?»

Об афинских домах точно известно, что во времена Перикла они вообще были очень просты и некрасивы. Даже жилища таких известных людей, как Фемистокл, Мильтиад, Аристид, ничем не отличались от домов простых граждан. Но и в эпоху расцвета греческой архитектуры, создавшей множество великолепных светских сооружений, и после нее жилища афинских граждан отличались простотой и отсутствием всяких украшений.

Стены белили снаружи и изнутри, полы были земляные, глиняные, известковые или гипсовые, иногда выложенные камнем. Вместо внутренних дверей между комнатами использовались занавеси. Иногда их натягивали над дворами вместо крыши во время непогоды или сильной жары. У главного входа, дверь которого, по старинному обычаю, должна была отворяться вовнутрь, находился алтарь и возле него столбообразный символ Аполлона Эгиея вместе с посвященным этому божеству лавром.

От этой простоты построек (прежде всего в Афинах) стали уходить почти сразу же после смерти Перикла. Алкивиад был первым, кто велел расписать стены своего дома и покрыть орнаментами потолки своих покоев. Его примеру последовали другие знатные граждане, и уже у Демосфена было достаточно причин, чтобы упрекнуть тогдашних государственных деятелей в роскоши их жилищ.

Упрек Демосфена мог, впрочем, относиться только к внутренним декоративным элементам. Архитектура домов по-прежнему оставалась простой. Более сложная архитектура появилась не ранее македонской эпохи. Знатные и богатые люди, не меняя планировку домов, начали строить их не из дерева и кирпича, а из плитняка.

Рис. 85.

Деревянные колоннады вокруг дворов были заменены каменными (мраморными); вместо глиняных или земляных полов начали настилать мозаичные; вместо простых занавесок стали развешивать вышитые (персидские и индийские) ковры; гладкие, просто выбеленные стены покоев покрылись живописью и лепными орнаментами. Затем к греческим архитектурным формам постепенно присоединились формы других стран, и уже к концу эпохи наряду с коринфскими залами строились киликийские и египетские.

Однако, несмотря на пышное внутреннее убранство городских и загородных жилищ афинских богачей, снаружи они по-прежнему оставалась простыми. Свойственная грекам боязнь пусть даже непреднамеренно оскорбить святыню не позволяла им строить свои жилища с той художественной выдумкой, на которую были так богаты религиозные сооружения. Больше всего избегали они при этом использования таких архитектурных элементов, как колонны и фронтоны, что было обязательным украшением предхрамий.

Храмы

Греки считали, что храм – это жилище, дом божества, который должен быть особенным, поэтому храмы строили с колоннами. Предания о пустых древесных пнях как древнейших вместилищах идолов относятся к мифологии. Но в более достоверных, имеющих историческую основу источниках о первоначальных деревянных храмах мы уже встречаем упоминания об этой особенности постройки. О том, какого высокого уровня развития и художественной завершенности достигла архитектура, свидетельствуют сохранившиеся до сих пор остатки каменных храмов. Они же дают возможность проследить почти шаг за шагом и пространственное развитие храма от основной его формы – простого замкнутого строения – до более обширного, со многими колоннадами агонального или праздничного храма и даже до еще более крупных храмов, предназначенных для отправления мистерий, так называемых мегар.

Рис. 86.

Важнейшую часть греческого храма составляло огороженное стенами пространство (целла), где помещалось изображение божества. Это было святилище (гиерон), место, где пребывало божество.

Здесь находился центр храма, его ядро, все же остальное составляло только архитектонически расчлененное окружение этого ядра. Согласно религиозным воззрениям, святилищу придавали вид простой хижины.

Так же как в древнейшем каменном храме на горе Охе (рис. 78), в позднейших храмах целла представляла собой небольшое продолговатое четырехугольное помещение с вертикальными стенами и плоской или двускатной крышей. Таким образом в ней сохранился известный по преданию тип древнейших святилищ.

Целла строилась всегда на особом помосте в направлении от запада к востоку. С восточной ее стороны находилась дверь, а с противоположной, на возвышении, стояла статуя божества и перед ней – алтарь.

В зависимости от требований культа того или другого божества целла была закрыта либо полностью, либо частично. В первом случае свет проникал в нее через открытую дверь, если же последняя была слишком мала, то через окно, проделанное возле нее; для освещения полукрытой целлы кроме двери служило еще и оставленное в крыше отверстие.

Края этого отверстия подпирались столбами; в небольшой целле таких столбов было четыре – по одному под каждым углом отверстия, но с увеличением объема целлы, а следовательно, и отверстия, увеличивалось и количество столбов (по длине отверстия), а самого идола ставили дальше от стены и ближе к отверстию. При еще большем объеме добавлялись столбы и по ширине отверстия.

Здесь целла помещалась ближе к середине здания, а алтарь – напротив статуи божества (рис. 80, в, г). В гипетральной целле оставалось, кроме того, достаточно места для размещения различных изображений и приношений. Причем их расставляли между колоннами таким образом, чтобы имевшие ближайшее отношение к главному идолу храма находились ближе к нему. Те статуи, которые не могли поместиться в целле, выставлялись в предхрамии.

Такой же порядок в размещении статуй и приношений соблюдался и в крытых храмах.

Рис. 87.

С увеличением количества изваяний, располагаемых в предхрамии, становилась все более ощутимой потребность в его расширении.

Для этого фронтон был снова выдвинут вперед и подперт колоннами, отчего образовалось открытое преддверие (рис. 80, д).

Соответственно этому и задняя пристройка храма была увеличена за счет такого же колончатого преддверия, и все здание приняло характер двусторонне-колончатого (рис. 80, е). Исходной точкой всех дальнейших изменений наружного вида целлы были эти колончатые пристройки.

Сначала целлу окружали со всех сторон колоннами, и образовывался так называемый периптер (рис. 84), причем проход между стенами целлы и окружающей ее колоннадой служил для размещения статуй и т. п. Окружая периптер еще и другим рядом колонн, его превращали в диптерос. Иногда, для того чтобы сделать проход между двумя рядами колонн шире, внутренний их ряд придвигали почти к стене целлы. Такой псевдодиптерос навел на мысль строить храмы иначе, окружать их стены не колоннами, а только полуколоннами; такие постройки назывались «псевдопериптерами».

Внутри храмы всегда оставались (за исключением больших храмов – мегар) разделенными двумя рядами колонн не более чем на три части. Расширяли только проходы между колоннами, но третьего или четвертого ряда колонн не добавляли; иногда над колоннами строили верхнюю галерею (гипероон), тоже из колонн, но более легких, чем нижние (рис. 81). На эту галерею поднимались либо из передней, либо из задней пристройки, но чаще всего по каменной лестнице из целлы.

Каждый храм строился на высоком фундаменте (обыкновенно на трех ступенях) и стоял выше окружавшей его местности. Земля вокруг храма была его собственностью и почиталась священной и неприкосновенной.

Ее окружали оградой, забором или стеной, и все принадлежавшее храму помещалось внутри этой ограды. Напротив главных ворот стоял на особом возвышении жертвенник, часто огромного размера; около него были расставлены небольшие алтари. Статуи вместе с различными богослужебными постройками и помещениями для жрецов заполняли остальное пространство ограды. Главный вход устраивали иногда в виде великолепного, окруженного колоннами портика.

Рис. 88.

Храмы строили только из камня, большей частью из крупнозернистого известняка, который покрывали слоем штукатурки; в местностях, богатых мрамором (в окрестностях Гимета, Пентеликона и на о. Паросе), – из мрамора. Цемент не использовали, камни обтесывали так аккуратно и так точно пригоняли их один к другому, что они прочно держались на своих местах; техника совершенствовалась наравне с искусством.

Все греческие храмы строились по одному типу, характерными особенностями которого были фронтон и колонны. Тем не менее внешне они у дорийского и ионийского племен были различными, и различие это четче всего выражалось в колоннах.

Если дорическая колонна придавала храму характер серьезности и устойчивости, соответствовавший характеру самого племени, то ионическая колонна сообщала храму легкость и изящество, составлявшие отличительную черту ионийского племени. Обремененная украшениями коринфская колонна была как бы дальнейшим развитием ионической и представительницей более взыскательного художественного вкуса.

Дорическая колонна (рис. 82) состоит только из стержня и капители. Высота ее составляла пять с половиной (или пять и две трети), а в древних зданиях только четыре диаметра ее основания. В ряде колонн пространство между каждыми двумя колоннами составляет от одного с четвертью до полутора таких же диаметров. Стержень, постепенно утолщающийся внизу до 1/3 своей высоты, утончается под капителью на 1/6 своего нижнего диаметра. Поверхность его покрыта двадцатью каннелюрами. Переход к капители обозначается вырезкой в виде горизонтального кольца, охватывающего шею колонны. Шея завершается тремя узкими, тоже горизонтальными, но выпуклыми кольцами поясками, которые, постепенно утолщаясь наружу, переходят в подушку. На подушке лежит как промежуточный элемент между колонной и опирающейся на нее балкой четырехугольная плита. Там, где продольные стороны выдвигаются по обеим сторонам колонн, плоская поверхность их расчленяется, подобным образом подушка получает форму выдающегося бруска с выступающей над ним плитой.

Рис. 89.

Части, лежащие над колоннами (антаблемент), начинаются снизу очень массивной балкой (архитрав), которая только в редких случаях покрыта украшениями в виде ряда кружков, обычно же она бывает совсем гладкой.

Узкий поясок отделяет архитрав от лежащего над ним фриза.

Последний разделен на квадратные поля (метопы) и чередующиеся с ними продолговатые четырехугольники, каждый с тремя продольными выемками или каннелюрами (триглифы). Метопы, служившие первоначально крышками для отверстий, через которые проходил свет, обычно украшались рельефными изображениями, триглифы же – простым пояском.

Фриз заканчивается карнизом, составленным из ряда небольших, покрытых вырезками плиток, которые лежат над метопами и триглифами, и тянущейся над ними балкой, которая с нижней стороны скошена. Этот скос вдоль метоп и триглифов покрыт небольшими дощечками, на которых симметрично усажены шапки.

Затем следует новый ряд плиток и над ним верхний брус, на котором покоится фронтон. На углах фронтона этот брус превращается в кровельный желоб с прикрепленными к нему водосточными отверстиями в виде львиных голов. Площадь фронтона украшалась изваяниями, а на его верхушках и углах ставились фигуры или акротерии (плоские орнаменты).

Остальные части здания оставляли без украшений для кровли использовались мраморные, глиняные и бронзовые плитки, плоские и желобчатые. Потолки портиков разбивали на квадраты, стены в верхней части украшались только фризом с рельефными фигурами, внизу были гладкими. Впрочем, для украшения прибегали иногда и к росписи красками, не расписывая, вероятно, только фриз и фронтон.

К лучшим образцам дорических храмов принадлежит храм Тезея в Афинах (рис. 83). Построенный при Кимоне (470 г. до н. э.), он был превращен в средние века в христианскую часовню, поэтому, вероятно, и сохранился.

Это здание, построенное почти в таких же пропорциях, как и воздвигнутый двадцатью годами позже Парфенон (ср. рис. 82 и 85), поднято на две ступени периптером длиной 104 фута и шириной 45 футов. За исключением помоста, сложенного из пирейского известняка, все оно выстроено из цельного пентелийского мрамора.

Рис. 90.

Высота здания относится к его длине почти как 1 к 3, высота колонн составляет пять с половиной, а промежутки между ними – три с половиной размера их нижнего диаметра. Насколько позволяют судить сохранившиеся в некоторых местах следы краски, триглифы были окрашены в синий, а метопы и фронтоны, за исключением пластических украшений на них, – в темно-красный цвет.

Плитки на срезе верхнего карниза и шапки на них были красные, а пояски триглифов, вероятно, синие. Фон фриза вокруг целлы и внутри портика (в описываемом здании завершенного изящно нарисованной полосой, рис. 86) был покрыт тоже синей краской, а кровельные брусья – ярко-красной.

Углубления кассетонов были расписаны красными и золотыми звездами по голубому полю. Другие мелкие архитектурные части были тоже разрисованы различными легкими узорами в виде меандров, пальметт и т. п. Можно также предполагать, что изваяния внутри фронтона и над ним были отделаны бронзой и частично позолочены (рис. 82, 85).

Ионическая колонна (рис. 87), в отличие от дорической, всегда стоит на высокой горизонтально расчлененной базе. База начинается четырехугольной плитой, затем до определенной высоты на ней чередуются впадины и выступы, и заканчивается она толстым закругленным выступом. Несколько отличающаяся от нее аттическая база состоит только из двух закругленных выступов, разделенных пустотелой рейкой.