Текст книги "Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания"

Автор книги: Герман Мелвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава XIX
БОЙ С «СЕРАПИСОМ»

Битва между «Бедным Ричардом» и «Сераписом» вошла в историю как первое значительное сражение на море между англичанами и американцами. Ни до, ни после этой битвы хроника морских войн не могла бы назвать ничего равного ей по упорству, по взаимной ненависти и мужеству. Исход ее долго оставался неясным, но в конце концов был спущен английский флаг.

В этой битве есть что-то чрезвычайно знаменательное. В ней можно усмотреть одновременно и образчик, и параллель, и пророчество. Одной крови с Англией и ее заклятый враг в двух войнах,[84]84
  …ее заклятый враг в двух войнах… – Речь идет о Войне за независимость и об англо-американской войне 1812–1814 гг. за обладание английской Канадой и за господство на море.


[Закрыть] затаившая в глубине души старые обиды, неустрашимая, беспринципная, отчаянная, хищная, безгранично честолюбивая, прячущая дикарскую сущность под маской цивилизации Америка – это истинный Поль Джонс среди наций или еще станет им.

Если рассматривать его в таком свете, бой между «Бедным Ричардом» и «Сераписом», и сам по себе весьма интересный, несомненно, заслуживает особого нашего внимания.

Никогда еще не бывало схватки столь свирепой. Ее запутанный ход, который не под силу распутать рассказчику, можно с полным правом уподобить чудовищному клубку снастей и якорей двух противников, обрекшему их на дикий хаос уничтожения.

Читателю, который хотел бы получить подробное и стройное описание этой битвы, следует обратиться к какой-нибудь другой книге. Автор же вынужден упомянуть о ней лишь потому, что он должен во всех перипетиях следовать за судьбой безвестного странника, чью жизнь он описывает. А это требует и общего взгляда на каждое знаменательное событие, в котором ему довелось участвовать.

Некоторые особенности места и времени придали этому бою своеобразную театральную атмосферу, озарив почти поэтическим светом зловещий мрак его трагического исхода. Бой длился с семи до десяти часов вечера, и в самый его разгар на него лились лучи полной осенней луны и тысячи зрителей на дальних холмах Йоркшира могли его созерцать.

От устья Тиса до устья Хамбера восточное побережье Англии почти всюду дикостью и меланхоличностью пейзажа напоминает Калабрию.[85]85
  Калабрия – область на Юге Италии. (Прим. выполнившего OCR.)


[Закрыть] Эти берега подвергаются беспрестанному разрушению. Ежегодно остров, успешно отражающий посягательства почти всех других своих врагов, отступает под мощным натиском морской стихии, достойным Аттилы. У подножья утесов там повсюду видны груды огромных камней – это обрушились подмытые волнами скалы, так что теперь их нередко со всех сторон окружает вода и в кипящем прибое высится хаос полузатопленных пирамид и обелисков – развалины Пальмиры[86]86
  Пальмира – древний город на территории Сирии, отличавшийся пышностью архитектурных ансамблей. Был разрушен римлянами в 273 г.


[Закрыть] среди расточительной океанской пустыни. И особенно дики и унылы пятьдесят миль побережья между мысом Фламборо и мысом Сперн.

Пережидая бурю, которая заставила их покинуть Лит, корабли Поля несколько дней занимались охотой на купцов и угольщиков – одних взяли в плен, других утопили, а третьих обратили в бегство. Они довольно долго крейсировали вблизи устья Хамбера, надеясь выманить в море королевский фрегат, по слухам стоявший там на якоре. Затем они встретили большую флотилию торговых судов, которую сопровождал довольно сильный конвой. Однако флотилия в панике прижалась к самому краю коварных отмелей, и Поль не решился без опытного лоцмана следовать за ней к этим опасным берегам. В ту же ночь он заметил в море два неизвестных судна, гонялся за ними до трех часов утра и только тогда, приблизившись к ним на достаточно малое расстояние, наконец догадался, что это – корабли его собственной эскадры, которые оставили его перед тем, как он направился в залив Ферт-оф-Форт. Рассвет доказал правильность его предположения. Так пять кораблей из девяти, стоявших на рейде Груа, вновь оказались вместе. В полдень из-за мыса Фламборо появился караван из сорока торговых судов под охраной двух военных кораблей – «Сераписа» и «Скарборо». Заметив, что к ним приближаются пять каперов, сорок купцов, словно сорок цыплят, в панике кинулись под крылышко берега. Их вооруженные защитники мужественно повернули в открытое море, готовясь к бою. Немедленно приняв вызов, Поль подал сигнал своим спутникам и рванулся навстречу англичанам. Но как он ни рвался, сблизились они только в семь часов вечера. Тем временем его спутники, не обращая внимания на сигналы, плыли своим путем. Пока мы их оставим и некоторое время будем заниматься только «Ричардом» и «Сераписом» – двумя грозными противниками, между которыми разыгрался этот бой.

Команда «Ричарда» представляла собой весьма пестрый сброд, и чтобы держать его в повиновении, на борт было взято сто тридцать пять солдат – тоже весьма разношерстная шайка – под командованием французских офицеров не слишком высокого ранга. Его вооружение было не менее разнородным: оно включало пушки всех сортов и калибров, но в целом соответствовало примерно вооружению тридцатидвухпушечного фрегата. На корабле всюду царил дух вредоносного смешения.

«Серапис» был пятидесятипушечным фрегатом, и половина его орудий по калибру превосходила самые большие пушки «Ричарда». На нем было триста двадцать человек команды – дисциплинированных военных моряков.

Морской бой по самой своей природе отличен от сухопутного. В океане по временам бывают свои холмы и ложбины, но в нем нет ни рек, ни лесов, ни оврагов, ни городов, ни гор. В тихую погоду он расстилается одной отутюженной равниной. Хитроумные маневры регулярных армий и засады на индейский манер здесь равно неосуществимы. Все открыто, ясно, подвижно. Даже самая стихия, по которой перемещаются враги, поддается легчайшему удару перышка. Один и тот же ветер, один и тот же прилив одинаково воздействуют на всех участников боя. Благодаря этой простоте сражение двух кораблей, осененных огромными белыми крыльями, приобретает скорее сходство с единоборством мильтоновских архангелов,[87]87
  …с единоборством мильтоновских архангелов… – Реминисценция из поэмы Дж. Мильтона (1608–1674) «Потерянный рай» (1667).


[Закрыть] нежели с безобразными схватками сухопутных войск.

Когда корабли наконец сошлись, над водой уже повисла сумеречная мгла. Луна еще не поднялась, и глаз с трудом различал даже близкие предметы. Увлекаемые по легкой зыби влажным бризом, корабли подошли друг к другу на пистолетный выстрел. Капитан «Сераписа» знал, что поблизости находятся другие суда, но из-за темноты не мог окончательно определить, кто перед ним. В сумрачном тумане каждый корабль представлялся другому огромным и смутным, как дух Морвена.[88]88
  …огромным и смутным, как дух Морвена. – Реминисценция из «Поэм Оссиана» Дж. Макферсона (1736–1796). Морвен – легендарное древнее государство на западном побережье Шотландии. Дух Морвена – дух Лоды (или Кру-Лоды) – божество, отождествляемое со скандинавским богом Одином: «…смутный призрак из тени и дыма…Образ его виднеется смутно среди волнистых туманов» (пер. Ю.Д. Левина).


[Закрыть] На обоих раздавались твердые шаги решительных людей, и упругие палубы глухо гудели, словно барабаны, провожающие гроб.

«Серапис» окликнул «Ричарда». Ответом был залп. Полчаса противники непрерывно маневрировали, то и дело меняя позицию, но все время оставаясь на расстоянии выстрела. Более быстроходный «Серапис» все время грозил зайти с носа «Ричарда» и порой вдруг устремлялся прямо на него и столь же внезапно отступал, – движимый ненавистью, он вел себя подобно петуху, который танцует вокруг курицы, побуждаемый, однако, противоположной страстью. И все это время корабли ни разу больше не окликнули друг друга, хотя уже совсем сблизились, и над морем гремела только канонада.

В этот момент к ним приблизился «Скарборо», по-видимому намереваясь помочь своему товарищу. Однако теперь пороховой дым еще более сгустил ночную мглу. «Скарборо» кое-как различал оба корабля, ясно видел вспышки выстрелов, но не мог разобрать, кто тут кто. И он не решался стрелять, чтобы в стремлении помочь другу ненароком не оказаться в роли его врага. Когда ворона, которая кружит около другой вороны, дерущейся с ястребом высоко в небе, убеждается, что не может помочь товарке, она улетает обратно в лес – так поступил и «Скарборо». Этого требовала осторожность: в него уже попало несколько случайных ядер, посланных, может быть, «Ричардом», а быть может, и «Сераписом». И вот не желая напрасно подвергать себя опасности, этот растерявшийся и беспомощный друг на время удаляется восвояси.

Вскоре после этого невидимая рука зажгла на востоке огромную золотую лампу. Рука эта незримо поднялась из-за горизонта и поставила лампу на самый его краешек, как на порог, словно говоря: господа воины, позвольте мне немного осветить сию мрачную картину. Лампой была круглая полная луна – единственный фонарь, установленный у рампы этой сцены. Но и ее лучи едва проникали сквозь тяжелый туман. Предметы, прежде различаемые лишь с трудом, теперь рисовались призрачно и неверно. Окутанный таинственными парами гигантский светильник отбрасывал на воду обманчивый, почти демонический отблеск, напоминавший те фантасмагорические полосы света, которые, пронизывая ночной дождь, ложатся наискось на лондонскую мостовую из сине-зеленой витрины какого-нибудь аптекаря. И в этом сардоническом тумане лицо Лунного человека,[89]89
  …лицо Лунного человека… – У большинства народов мира есть лунарные мифы, объясняющие существование пятен на Луне тем, что там находится особый «лунный человек».


[Закрыть] который глядел прямо на сражающихся, словно он стоял в каком-то подводном люке, лениво облокотившись о горизонт, – это странное лицо кривилось в тихой, по-обезьяньи самодовольной усмешке, будто Лунный человек тайно подстроил этот морской бой, а теперь от всей своей злобной старческой души радуется тому, как прекрасно подействовали его чары. Так и стоял, ухмыляясь, Лунный человек, только-только подняв голову над краем моря, – Мефистофель в суфлерской будке этой сцены.

Теперь благодаря луне «Паллада» (один из спутников «Ричарда»), державшаяся в стороне от боя, различила неподалеку одинокий силуэт неизвестного корабля. Она решила напасть на него, если он окажется врагом. Но не успели они сблизиться, как неизвестный корабль – это был «Скарборо» – был обстрелян с большого расстояния другим спутником «Ричарда», «Альянсом». Ядра полетели над морем, словно воланы в большом зале. Вскоре в дело вступили ракетки обоих кораблей, и они принялись без устали обмениваться чугунными воланами. Схватившиеся спутники двух главных бойцов дрались со всей яростью тех пылких секундантов, для которых ссора, послужившая причиной смертельной дуэли их друзей, становится их собственной ссорой. Эта интермедия настолько отвлекла внимание Лунного человека от «Ричарда» и «Сераписа», что, желая рассмотреть ее получше, он даже поднялся над своим люком и улыбнулся еще шире. К этому времени «Альянс» ускользнул прочь, а «Паллада» бросилась вперед и завязала бой со «Скарборо» на самом близком расстоянии – битве этой суждено было завершиться через час тем, что «Скарборо» спустил флаг.

По сравнению с «Сераписом» и «Ричардом» «Паллада» и «Скарборо» были как два оруженосца, которые, хоть и не достигли еще полной силы, обнаруживают в схватке те же черты, что и их рыцари.

Лунный человек приподнялся повыше, чтобы ничего не упустить.

Теперь, однако, он уже не был единственным зрителем этого спектакля. С высоких береговых утесов, и особенно с мыса Фламборо, его наблюдали большие толпы местных жителей. И любопытство этих крестьян было вполне извинительно – столь необыкновенная открывалась перед ними картина. Вдалеке над морем смутно белели паруса перепуганного каравана торговых судов – они походили на огромные снежные хлопья ночной метели. В другой стороне нерешительно лавировали те корабли эскадры Поля, которые не принимали участия в сражении. Ближе к берегу лежала полоса тумана, окутывавшая «Палладу» и «Скарборо», – этот туман медленно плыл над морем, словно блуждающий остров, и в его глубине то и дело мелькали огненные вспышки и раздавался грохот канонады. Дальше над волнами висела грозная туча, которую непрерывно раздирали молнии, и она смыкалась лишь для того, чтобы ее вновь рассекли языки пламени. Эта туча не была неподвижна, но и не плыла в одном направлении, подобно упомянутой выше, – нет, напоенная хаотической силой, она то приближалась, то удалялась и пенилась огнем, словно смерч, бешено крутящийся где-нибудь у берегов Малабара.[90]90
  Малабар – область в Южной Индии.


[Закрыть]

Для того чтобы получить представление о том, что происходило в сердце этой тучи, необходимо проникнуть туда и вступить во владение, войти в нее, как дух – в мертвое тело, как бесы – в свиней,[91]91
  …как бесы – в свиней… – Согласно Евангелию, Христос изгнал бесов из двух одержимых и позволил им вселиться в стадо свиней, после чего свиньи бросились в море и утонули (Евангелие от Матфея. 8:30–32).


[Закрыть] которые затем кинулись с обрыва и погибли в море, что еще предстояло «Ричарду».

До сих пор «Серапис» и «Ричард» только маневрировали, сходясь и расходясь, словно партнеры в котильоне,[92]92
  Котильон – бальный танец французского происхождения. Объединяет вальс, мазурку, польку и др. (Прим. выполнившего OCR.)


[Закрыть] и все это время непрерывно обменивались репликами залпов.

Впрочем, Поль вскоре убедился, что вражеский фрегат гораздо более поворотлив и быстроходен, чем неуклюжий бывший купец, и попробовал с обычной своей решимостью лишить противника этого превосходства, приблизившись к нему вплотную. Однако попытка поставить «Ричарда» поперек носа «Сераписа» привела к обратным результатам: вражеский утлегарь медленно надвинулся на Пизанскую башню «Ричарда», где стоял Израиль, который поспешно вцепился в слабину паруса и замер, словно человек, ухватившийся за конскую гриву, чтобы затем вспрыгнуть в седло.

– Держи, держи крепче! – крикнул Поль, бросаясь к нему с канатом. И во мгновение ока он накрепко связал свой корабль с вражеским. Ветер, надувавший паруса «Сераписа», повернул его и всем бортом навалил на «Ричарда». Заскрежетали торчащие дула пушек, сцепились реи, однако борта не соприкоснулись. Между кораблями темным клином легла полоска воды, словно узкий венецианский канал, который дремлет меж двух сумрачных дворцов, а высоко над ним изогнулся таинственный Мост Вздохов.[93]93
  Мост Вздохов – самый знаменитый мост Венеции, по которому преступники шли после суда дожей. (Прим. выполнившего OCR.)


[Закрыть] Однако тут в вышине сомкнулись шесть ноков реев, и по мере того, как поднимались ветер и луна, можно было видеть и слышать три моста вздохов.

И в этот канал, в эту Лету, зеркально гладкую по сравнению с волнующимся вокруг морем, кануло за эту ночь немало бедных душ – кануло и было навеки забыто.

Словно кипящая лавой трещина, которая пролегла по спорной границе на какой-нибудь вулканической равнине, эта разделяющая их бездна была пастью смерти для обоих противников. И такой узкой, что канонирам, чтобы попасть банником в дуло собственной пушки, приходилось просовывать его в противолежащие порты вражеского корабля. Казалось, идет внутренняя усобица, а не бой между впервые встретившимися противниками. А вернее сказать, казалось, будто Сиамские [так] близнецы, забыв о своих братских узах, яростно схватились в противоестественной драке.

Глава XIX
БОЙ С «СЕРАПИСОМ» (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Вскоре раздался чудовищный взрыв, заглушивший даже грохот канонады. Две старые восемнадцатифунтовые пушки из тех, которые, как уже упоминалось, были наспех установлены в трюме «Ричарда», разлетелись на куски, убив всех вокруг и разворотив в этом месте корпус так, будто у правого и у левого борта разорвалось по паровому котлу. Словно обрушились стены дома. Пизанскую башню поддерживали теперь лишь несколько обнаженных пиллерсов. После этого, вероятно, немало ядер «Сераписа» пролетало сквозь «Ричарда», ничего не зацепив на своем пути. Так можно стрелять дробью в грудную клетку скелета.

Однако ближе к носу сокрушительные залпы тяжелых батарей «Сераписа», приставленных (если позволительно такое сравнение) прямо к глотке и животу «Ричарда», разносили все в щепу. Моряки бежали с взятой на прицел батарейной палубы «Ричарда», словно шахтеры от рудничного газа. Собравшись на полубаке, они продолжали драться, пустив в ход гранаты и мушкеты. Солдаты же забрались на мачты, и огонь, который они вели оттуда, можно сравнить с лавой, стекающей в пропасть.

Положение людей на обоих кораблях приобрело теперь обратную симметрию. Ибо, пока «Серапис» громил «Ричарда» ниже палубы так, что там не осталось почти никого живого, стрелки «Ричарда» господствовали над верхней палубой «Сераписа» – стоило человеку появиться на ней, как он уже мог считать себя мертвым. Хотя в начале боя на мачтах «Сераписа» также расположились солдаты, к этому времени меткие стрелки «Ричарда» давно уже посбивали их оттуда. И в смутном свете можно было видеть, как злополучный солдат, которому пуля перебила руку или ногу, падал вниз со своей неверной жердочки, словно голубь, подстреленный на лету.

Как ласточки, снующие между стрех и стропил сарая, стрелки «Ричарда» начали перебираться с салингов на реи, нависавшие над палубой «Сераписа». И теперь на нее посыпались ручные гранаты, точно яблоки, падающие через забор в чужой сад. Их товарищи принялись метать все те же кислые плоды в открытые порты «Сераписа». По палубам фрегата стучал взрывчатый град, в то время как горизонтально летящие перуны наискось пронизывали развороченные внутренности «Ричарда». Собственно говоря, противники уже перестали быть просто английским кораблем и американским кораблем. Они слились в единую акционерно-взрывную компанию по уничтожению двух кораблей, хотя и в общем своем занятии они были разделены. Эти два судна как бы превратились в два дома с пробитыми смежными стенами, где одно семейство (гвельфы) занимало оба первых этажа, а другое (гибеллины)[94]94
  Гвельфы, гиббелины – политические группировки в Италии XII–XV вв.; вражда между ними носила ожесточенный, братоубийственный характер.


[Закрыть] – оба вторых.

Тем временем упрямый Поль метался по всему кораблю, подобный огню святого Эльма,[95]95
  Огни св. Эльма – электрические разряды в атмосфере в форме светящихся кисточек, наблюдаемые иногда на острых концах предметов, расположенных высоко над землей.


[Закрыть] пляшущему в бурю то там, то сям на кончиках реев и мачт. И где бы он ни появлялся, он, казалось, отбрасывал бледный свет на окружающие лица. Почерневший опаленный колпак на его голове съежился в пушечный пыж. Раззолоченный рукав его парижского кафтана повис лохмотьями, открыв всем взглядам синюю татуировку, и эта рука, подъятая в яростном жесте среди клубов порохового дыма, сеяла суеверный ужас, словно заколдованный штандарт сатаны. Однако он неистовствовал так не потому, что его снедал внутренний жар, а просто желая увлечь и вдохновить своих людей – и при виде него многие в ожесточении срывали с себя куртки и рубахи, подставляя обнаженные тела столь же обнаженному свинцу. То же происходило и на «Сераписе», и казалось, что возле его пушек суетятся не покрытые копотью канониры, а сатиры и фавны.

В начале боя, когда корабли еще не переплелись реями, в разрывах порохового дыма, который висел над ними, словно туман – над горными вершинами, и расходился лишь на краткие мгновения, на батарейной палубе «Сераписа» за этот миг можно было порой увидеть застывшую в различных воинственных позах целую галерею мраморных статуй – статуй сражающихся гладиаторов.

Напряженно наклонившись, отставив ногу и протянув изогнутую руку к дулу пушки, стоял заряжающий, готовый исполнить свою обязанность; по другую сторону лафета в той же позе, но сжимая в обеих руках, словно пику, длинный черный банник, ждал досылающий, у казенной части пригибался бдительный комендор, чьи зоркие глаза, горящие, как глаза леопарда, жадно впивались в цель, а позади них всех, высокий и прямой, как египетский символ смерти,[96]96
  …как египетский символ смерти… – В египетской мифологии главный бог в царстве мертвых – Анубис – изображался в виде человека с головой шакала или собаки черного цвета.


[Закрыть] вытягивался запальщик, на миг застыв без движения и опустив вниз длинный фитиль. Так, подчиняясь волшебной магии воинской дисциплины, канониры «Сераписа» трудились на двух своих батареях. Они обслуживали эти ряды пушек, как работницы – ряды прялок на ткацкой фабрике. Методичнее, чем Парки,[97]97
  Парки – римские аналоги мойр древнегреческой мифологии. Мойры – три дочери Зевса и Фемиды, богини судьбы. (Прим. выполнившего OCR.)


[Закрыть] смертоноснее, чем Атропос,[98]98
  Атропос – «неотвратимая»; одна из парок, богинь человеческой судьбы в римской мифологии. [Перерезает нить жизни. (Прим. выполнившего OCR.)]


[Закрыть] механичнее, чем шахматный автомат.[99]99
  Шахматный автомат. – Имеется в виду механический «шахматист» – знаменитый экспонат из «Кабинета автоматов», открытого в 1770 г. венгерским дворянином Веркешеном фон Кемпеленом (1734–1804).


[Закрыть]

– Вот что, мой милый: нужно бросить гранату в их грот-люк. Я видел там груду пороховых зарядов. Подносчики натаскали их больше, чем успевает пойти в дело. Сооруди-ка гранату из ведра и устрой побольше шуму, да поскорей.

Эти слова произнес Поль, обращаясь к Израилю. Израиль поспешил выполнить приказ. Через две-три минуты, держа ведро в перепачканной порохом руке, он уже висел, подобно Аполлиону,[100]100
  Аполлион – библейский ангел бездны (Откр., 9:11).


[Закрыть] на самом конце рея на высоте шестидесяти футов над провалом обреченного люка. Он вглядывался сквозь колышущийся дым в гибельную шахту, и казалось, будто с вершины бешеного водопада он вглядывается в пену, бурлящую у его подножья. Выждав момент, Израиль с такой безупречной точностью швырнул свою гранату, что «Серапис» через мгновенье содрогнулся, словно вулкан перед началом извержения. Воспламенился весь ряд приготовленных зарядов. Огонь пронесся по нему горизонтально, будто курьерский поезд по рельсам. Более двадцати человек было убито взрывом и почти сорок ранено. Эта граната вновь сравняла шансы, когда победа уже начинала клониться на сторону «Сераписа».

Но тут павшие духом англичане опять ободрились, и причиной тому был неожиданный оборот, который приняли события из-за действий одного из спутников «Ричарда» – действий настолько неслыханно гнусных, что все великодушные умы предпочитают объяснять их какой-нибудь непонятной ошибкой, а не злобным безумием того, кто их совершил.

Мы упоминали о том, как перед восходом луны спутник «Сераписа» «Скарборо» появился было на сцене и тут же, побуждаемый благоразумной осторожностью, удалился. Теперь нам предстоит рассказать, как в час, когда луна уже высоко поднялась на небе, к сражающимся приблизился корабль эскадры Поля «Альянс» и как удалился он. «Альянс», которым командовал француз, заслуживший глубокое презрение в собственном флоте и неприязнь тех, с кем он плавал на этот раз, «Альянс», который отказывал Полю в повиновении и до сих пор трусливо уклонялся от любого боя, этот «Альянс» оказался теперь совсем рядом. При виде него Поль решил, что битва выиграна. Но, к его ужасу, «Альянс» дал залп прямо по корме «Ричарда», даже не задев «Сераписа». Поль окликнул своего подчиненного, умоляя его во имя всего святого не стрелять по «Ричарду». В ответ раздались второй, третий и четвертый залпы, поразившие корму, нос и шкафут «Ричарда». Один из этих залпов убил нескольких матросов и офицера. И все это время пушки «Сераписа», как плотничьи буравы, как морской червь, называемый «прилипалой», беспощадно сверлили тот же обреченный корабль. Завершив свой маневр, для которого нет названия, «Альянс» удалился и больше никакого участия в битве не принимал. Этот маневр можно уподобить великому лондонскому пожару, вспыхнувшему вслед за опустошительной эпидемией чумы.[101]101
  …уподобить великому лондонскому пожару, вспыхнувшему вслед за опустошительной эпидемией чумы. – Эпидемия чумы началась в Лондоне в 1665 г., а в 1666 г. половину зданий города уничтожил грандиозный пожар.


[Закрыть] Теперь «Ричард» получил столько пробоин ниже ватерлинии, что начал погружаться в воду, как решето.

– Сдаетесь? – крикнул английский капитан.

– Я еще и не начал драться! – заревел Поль с тонущего корабля.

Этот вопрос и ответ пронеслись на крыльях огня и дыма. Горели уже оба корабля. Команды и на том и на другом не знали, что делать: то ли поражать врага, то ли спасаться. И в эту минуту к ним прибавилось еще сто человек, до сих пор остававшихся невидимыми и неслышимыми. Сто пленных англичан, запертых в трюме «Ричарда», были освобождены растерявшимся боцманом и ринулись по трапам на палубу. Один из них, капитан капера, захваченного Полем у шотландских берегов, пролез, словно грабитель в окно, из порта в порт и сообщил английскому капитану о положении дел на «Ричарде».

Пока Поль и его помощники разбирались с этими пленными, на палубу выбежал старший артиллерист и, нигде не увидев старших чином, решил, что они убиты и что на корабле, кроме него, офицеров не осталось. Тогда он бросился на Пизанскую башню, намереваясь спустить флаг, но оказалось, что фал давно перебит и флаг полощется в воде за кормой, словно рубаха, которую вздумал постирать матрос. Различив в дыму старшего артиллериста, Израиль спросил, что ему здесь нужно.

Но тот, бросившись к борту, принялся вопить:

– Пощады! Пощады!

– Вот я тебя сейчас пощажу! – рявкнул Израиль и ударил его плашмя абордажной саблей.

– Вы сдаетесь? – донеслось с «Сераписа».

– А как же, а как же! – не помня себя, кричал Израиль, осыпая старшего артиллериста градом ударов.

– Вы сдаетесь? – вновь послышалось с «Сераписа», капитан которого, наблюдая бестолковую суматоху на борту «Ричарда», вызванную появлением пленных, и полагаясь на сведения, полученные от любителя лазать через порты, нимало не сомневался, что враг помышляет только о сдаче. – Вы сдаетесь?

– Не сдаюсь, а даю сдачи! – заревел Поль, только теперь расслышавший этот оклик.

Однако английский капитан решил, что ему вновь отвечает какой-нибудь нижний чин, вызвал на палубу абордажную партию, и вскоре солдаты уже начали прыгать на «Ричарда»; но тут Поль поднял против них свою татуированную руку, еще удлиненную саблей, и показал им, что умеет не только захватывать корабли, но и оборонять их. Англичане отступили, но не прежде чем их ряды были прорежены, как редиска весной, – стрелкам на салингах «Ричарда» не изменила их меткость.

Один из офицеров «Ричарда», воспользовавшись тем, что пленные совсем ошалели от неожиданной свободы и страха, ударами шпаги погнал их к помпам, и, таким образом, корабль продолжал теперь держаться на воде только благодаря ошибке, которая грозила стать роковой. Пожар на обоих кораблях разгорался все сильнее, и на время противники оставили друг друга в покое, устремившись на борьбу с общим врагом.

На «Ричарде» восстановилось какое-то подобие порядка, и его шансы на победу сразу возросли, в то время как англичане, вынужденные искать укрытия, в той же пропорции их утратили. В начале боя Поль собственноручно навел одну из самых больших своих пушек на вражескую грот-мачту. Выстрел попал в цель, и мачта теперь еле держалась. Тем не менее начинало казаться, что в этом бою победителей не будет. Подобная схватка могла иметь только один естественный исход: противники взаимно сотрут друг друга с лица морей. И поэтому, когда капитан Пирсон, командир «Сераписа», собственными руками спустил флаг, чтобы избежать подобной гекатомбы,[102]102
  Гекатомба – жертвоприношение в Древней Греции, состоявшее первоначально из ста быков. В переносном смысле слова – огромные жертвы войны, террора.


[Закрыть] он ничем не опорочил своего офицерского звания, а лишь заслужил похвалу как человек. Однако в ту самую минуту, когда офицер с «Ричарда» перепрыгнул на «Сераписа» и подошел к капитану Пирсону, старший помощник этого последнего поднялся на палубу, уверенный, будто пушки «Ричарда» смолкли потому, что он сдался.

Положение обоих кораблей было настолько сходным, что даже и после прекращения боя офицер, не видевший, как был спущен английский флаг, мог недоумевать (и недоумевал), «Серапис» ли сдался «Ричарду» или «Ричард» «Серапису». Более того: когда офицер «Ричарда» уже вел дружескую беседу с английским капитаном, мичман с «Ричарда», который последовал за своим начальником на палубу сдавшегося корабля, был ранен в бедро пикой – матрос из абордажной партии «Сераписа» даже не подозревал, что они сдались. А тем временем канониры на батарейной палубе, также ничего не знавшие, продолжали бить по номинальному победителю из пушек номинально побежденного.

Однако, хотя «Серапис» и сдался, на борту «Ричарда» по-прежнему находились два беспощадных врага, которые и не думали уступать, – огонь и вода. Всю ночь победители пытались погасить пожар, и только на рассвете это им наконец удалось, но, хотя все помпы работали непрерывно, вода в трюме продолжала прибывать. Вскоре после восхода солнца команда «Ричарда» перебралась на «Серапис» и приблизившиеся корабли эскадры Поля. Часов в десять утра пресыщенный бойней «Ричард» несколько раз качнулся, тяжело накренился и, окутанный облаками серного дыма, подобно Гоморре, навеки исчез с глаз людских.

Потери на обоих кораблях оказались примерно равными – убито и ранено было около половины всех участников боя.

Размышляя об этой битве, невольно спрашиваешь себя: что отличает просвещенного человека от дикаря? Существует ли цивилизация сама по себе или это лишь более высокая ступень варварства?