Текст книги "Звезда Одессы"

Автор книги: Герман Кох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глаза у нее были прикрыты, и она меня не видела. На одной из ручек ходунка висел прозрачный пластиковый мешочек с накрошенным хлебом – очевидно, для уток и лысух в вонючей грязной канаве, разрезающей сквер пополам. Из ее голубых шлепанцев выпирал жир ступней. На мгновение я вообразил себе, как по вечерам, перед сном, эти ноги высовываются на воздух; я представил, как госпожа Де Билде, сидя на краю кровати, инструментом, больше похожим на кусачки, чем на ножницы, стрижет пораженные грибком ногти. Обыкновенным ножницам эти ногти, разросшиеся почти до размера звериных когтей, не поддадутся. Каждый щелчок кусачек сопровождается громким выстрелом, и заостренный кусок ногтя, подобно смертоносному снаряду, летит через спальню, чтобы воткнуться в деревянный дверной косяк или оконную раму.

К другой ручке ходунка был привязан собачий поводок. Пес смотрел прямо перед собой. Язык свисал из пасти; крупные капли падали на плитки тротуара. В собачьем взгляде читалась смесь отчаяния и смирения.

Я остановился. Конечно, я мог бы что-нибудь сделать. Спросить госпожу Де Билде, хорошо ли она себя чувствует. Или предложить проводить ее домой. Но я ничего не делал. Я просто стоял и смотрел. Пес узнал меня и безжизненно вильнул хвостом, а я между тем фантазировал: что произойдет, если госпожа Де Билде больше никогда не вернется домой?

Макс помешал кубики льда в бокале.

– А за квартиру она платит вовремя? – спросил он.

Я уставился на него. В гостиной кто-то запустил диск, медленно полилась тихая сальса. Поэтому было хорошо слышно, как одновременно внизу открылись двери, ведущие в сад.

– Давай, – услышал я голос госпожи Де Билде. – Давай, мальчик…

Чуть позже мы увидели, как пятнистая собака медленно плетется в дальний угол сада и присаживается там.

7

Об оставшейся части вечера у меня сохранились лишь очень туманные воспоминания. Могу вспомнить, что в какой-то момент музыку сделали громче и все стали танцевать со всеми. Ришард Х. был в паре с моей женой. Он походил на тореадора – одну руку небрежно упер в бок, а другой изображал воротца, под которыми должна была проходить Кристина. Макс танцевал с Галей. Правда, «танцевал» – это сильно сказано: он крепко ухватился за нее и почти не сходил с места. Иногда его голова совсем исчезала в ее волосах.

Возле колонок музыкального центра стоял Эрик Менкен. В руке он все еще держал стакан для воды, только теперь стакан был пуст. Расположившись в стороне от танцующих, он наблюдал за ними с какой-то неопределенной улыбкой. Сначала я подумал, что он следит в основном за Кристиной, но, присмотревшись, понял, что в центре его внимания были Макс и Ришард.

Еще припоминаю, как в паузе между двумя мелодиями вдруг зазвучал пронзительный сигнал мобильного телефона. Макс высвободился из Галиных объятий; только на балконе он достал мобильник из кармана рубашки.

Я подошел к низенькому столику возле балконных дверей и наклонился, чтобы взять из вазочки пригоршню арахиса.

– Мы после того совещания еще зашли в кафе, – доносился до меня голос Макса. – Что?.. Не знаю, как оно называется… «Головастик» или вроде того, рядом с этим, как его… Что?.. Нет, сколько же времени?.. Боже милостивый!.. Нет-нет, думаю, это самое большее… Что?.. Конечно, дорогая, я больше не поведу машину…

В это время Макс обернулся. Наши взгляды встретились. Думаю, я стоял там, как баран, со своей пригоршней арахиса; думаю даже, что я и жевать перестал.

– Алло?.. – сказал Макс. – Алло… милая, может, ты меня еще слышишь, но я тебя больше не слышу… Алло?..

Макс выразительно подмигнул мне.

– Если ты еще слышишь меня, просто ложись спать, дорогая… Все, отбой…

Он выключил мобильник и снова засунул его в нагрудный карман.

Войдя в комнату, он слегка ткнул меня в живот.

– Та водка, из морозильника, – сказал он, – ее уже допили?

Наконец пробил час, когда все хватают свои пальто и уходят. У двери Ришард Х. трижды расцеловал мою жену в щеки, а потом еще и заключил в крепкие объятия. Макс и Галя целовали друг друга. Хюго Ландграф и Петер Брюггинк поблагодарили Кристину за «незабываемый вечер». Шурин стоял в коридоре, дожидаясь, когда его жена выйдет из туалета.

– Чао, – сказал Макс.

Он обнял меня рукой за шею, привлек к себе и поцеловал в лоб.

– Вот как, – сказал я.

Я улыбался. Мне хотелось сказать еще что-нибудь, но я плохо представлял себе, о чем можно говорить.

Макс поцеловал мою жену.

– Спасибо, милочка, – поблагодарил он.

– Макс, ты не забыл свой мобильник? – спросил я.

Это вырвалось само, я не успел подумать; на несколько секунд мои слова повисли в коридоре в состоянии невесомости, будто сами толком не знали, что им там делать. Потом Макс хлопнул себя по нагрудному карману и второй раз за вечер подмигнул мне.

Момент был подходящим для того, чтобы сообщить мне номер своего мобильника, но Макс этого не сделал.

Мы уже почти спустились с лестницы. Кристина осталась наверху. Макс, Ришард Х. и Галя вышли в теплую летнюю ночь. Макс раскинул руки и вдохнул свежего воздуха. Ришард Х. достал из кармана колечко с автомобильными ключами и нажал на кнопку. Припаркованный у края тротуара серебристо-серый «мерседес»-кабриолет замигал фарами и поворотниками. Раздался сухой щелчок разблокированных замков. Ришард Х. еще раз нажал на кнопку, и черная крыша сдвинулась назад.

– Мне было бы приятно… – начал я, но вдруг понял, что не знаю, как продолжить. – Если тебе тоже будет приятно, – сказал я, – мы можем как-нибудь еще…

Я искоса смотрел на Макса. Казалось, он меня не слушал. Его правая рука была где-то под блузкой Гали, не доходящей до пупка.

Подойдя к машине, Макс достал из кармана солнечные очки, надел их и посмотрел вверх, в безоблачное ночное небо.

– Ночь без звезд, – произнес он. – К сожалению, такое слишком часто бывает в черте города.

Он открыл дверцу и подождал, пока Галя не усядется на заднее сиденье, после чего плюхнулся рядом с водителем.

– Иногда по выходным я бываю в «Тимбукту», – сказал он. – Это заведение на пляже в Вейк-ан-Зее.

Я почувствовал, как сердце мое забилось чаще. Однако момент не выглядел подходящим для того, чтобы вытянуть из Макса побольше информации о точном расположении «Тимбукту». Это можно было сделать и позднее.

– А в эти выходные? – спросил я.

Ришард Х. завел машину. Двигатель взревел; неприятная вибрация пошла по тротуарным плиткам и дальше, достигнув моей груди.

– Обычно в воскресенье днем, – добавил Макс. – В это время собирается самая приятная публика.

Я махал вслед серебристому кабриолету, пока он, взвизгнув шинами, не скрылся из виду за углом улицы Пифагора. Ришард Х. сидел за рулем. Голова Макса наклонялась то вперед, то назад, то в сторону, будто соединялась с туловищем шарнирами. Галя сняла шарф и махала им с заднего сиденья.

Той ночью я допоздна сидел на балконе. Из гостиной забрал удобное кресло, а потом еще и бутылку водки и пачку сигарет.

Я смотрел в темный сад. Размышлял, как мало я люблю возиться в саду. Мысленно восстанавливал тот момент, когда госпожа Де Билде шаркающей походкой вышла в сад и крикнула наверх, нельзя ли потише, и знаем ли мы вообще, который час; собаки в моей реконструкции не наблюдалось. Я стоял на балконе рядом с Максом, а поскольку Макс ничего не говорил и молча продолжал смотреть на старуху, то и я ничего не сказал.

А еще был другой момент – той же ночью, но я уже не помнил, раньше или позже. Это произошло в коридоре. Из кухни мне навстречу вышел Эрик Менкен; по моим воспоминаниям, в руке у него был стакан, но на сто процентов я в этом не уверен.

– Откуда ты знаешь Макса Г.? – спросил он.

Он не сказал «Макса Г.», а произнес фамилию полностью. Было странно слышать эту фамилию целиком. К тому же я за последние годы привык к «Г.» из газетных сообщений. Некоторые, говоря о раке, произносят только «Р», причем тихим шепотом, а потом опускают глаза. Нечто подобное случилось и сейчас, поэтому, помнится, я невольно оглянулся: не могут ли нас услышать?

Я рассказал Менкену правду. Рассказал, что мы с Максом вместе учились в школе.

– А Ришарда Х.?

И снова он назвал фамилию полностью. Кроме всего прочего, это была фамилия, которую я слышал впервые. Нет, я несколько раз читал в газете что-то о Ришарде Х., точно зная теперь, что это тот самый Ришард Х., который на моем сорок седьмом дне рождения танцевал с моей женой. Я извинился и сказал, что меня ждут гости.

Потом я еще несколько раз видел, как Эрик Менкен ухмыляется мне издали.

8

Безоблачным субботним утром я купил в «Ран-Инн», специализированном магазине принадлежностей для бега на набережной Линнея, спортивные брюки, термофутболку, термоноски без швов и кроссовки. Выбрать кроссовки самому было нельзя, так что это сделала продавщица. Я посмотрел на свои ноги, опускающиеся в белые кроссовки: так или иначе, но в тот момент, когда они скрылись из виду, погрузившись в мягкую, эластичную на ощупь кожу, это были уже не совсем мои ноги.

После этого мне пришлось для пробы пробежать по движущейся дорожке. Движения моих ног, впервые в жизни обутых в кроссовки, снимались на видеокамеру. Я посмотрел запись вместе с продавщицей, которая по большей части демонстрировала все в замедленном темпе, а время от времени даже останавливала изображение. Чувство, будто эти ноги, бессмысленно бегущие по дорожке, принадлежат не мне, а кому-то другому, который давным-давно купил здесь пару кроссовок, только усиливалось от таких внезапных остановок. Может быть, тот, другой, уже умер, подумал я, а его кроссовки стоят где-нибудь в глубине темного шкафа.

– Вот видите, – сказала продавщица после примерки третьей пары, – пятка вашей левой ноги все еще опускается не совсем прямо.

Из коробки вынули новую пару. В заключение я еще раз пробежал по белой полосе, тянувшейся вдоль всего магазина, а продавщица присела на корточки, чтобы оценить приземление моих пяток.

Я взял и «Дневник тренировок для бегунов», а еще – цифровые часы фирмы «Найк», указывающие время пробежки с точностью до сотых долей секунды, заплатил 486 гульденов и 50 центов и вернулся домой.

Жена посмотрела, как я раскладываю свои обновки на обеденном столе в гостиной.

– Сколько тебе лет, между прочим, как ты думаешь? – спросила она.

– Две недели назад мне исполнилось сорок семь, – ответил я.

Я натянул на ноги бесшовные носки и нырнул в кроссовки. Жена фыркнула; выражение ее лица было почти таким же, как чуть меньше года назад, когда она сказала, лежа в шезлонге на Менорке, что размышляет о жизни после моей смерти, – только теперь на ней не было солнечных очков. Я снова нагнулся над кроссовками и стал завязывать шнурки.

– Но ты же не собираешься выставлять себя на посмешище здесь, перед соседями? – спросила она.

Я посмотрел ей прямо в глаза и почувствовал, как сердце у меня екнуло.

– Нет, – сказал я. – Сначала поеду на море.

Жена подняла брови.

– Я буду бегать в дюнах, – уточнил я.

Я хотел добавить: «Или на пляже» – но не стал.

Однажды в старом номере журнала «Космополитен» я прочитал, что тому, кто хочет ходить «налево», надо начать с организации так называемых бесконтрольных часов, своеобразных белых пятен посреди дня, не дающих проследить, где именно ты находишься. Когда партнер привыкает к «бесконтрольным часам», можно начинать обманывать.

Разыскать «Тимбукту» оказалось не так-то просто. Расспросив кое-кого в самом Вейк-ан-Зее, я в конце концов нашел его у начала Северного пирса, километрах в четырех от городка. Добираться надо было по извилистой дороге.

Ветряки рассекали своими крыльями ветер, который тем субботним утром дул в сторону моря. Чайки почти неподвижно парили в воздухе над дюнами, обнесенными колючей проволокой; на заднем плане виднелись подъемные краны и стоящие на приколе морские суда, а за ними – пламя и белые облака дыма из доменных печей. Поскольку дуло с берега, над парковкой в начале пирса висел запах угля и нефти. Запахом дело не ограничивалось: сильные порывы ветра приносили к пляжу клубы мелкой угольной пыли.

Я рысцой пробежался по пирсу. В «Дневнике тренировок для бегунов» для первого дня предлагалась такая схема: семь одноминутных пробежек, а между ними – двухминутные перерывы, заполненные ходьбой. Хотя ветер дул мне в спину, я каждый раз радовался, когда найковские часы отсчитывали последние десять секунд до перерыва. После трех одноминутных спринтов я отхаркнул к бетонному парапету Северного пирса плотный сгусток мокроты. Сердце, бившееся где-то глубоко в горле, подсказало мне, что если я в этот же день верну кроссовки в «Ран-Инн», то, скорее всего, получу обратно немалую часть денег. Найковские часы не надо было обменивать: они создавали ощущение скорости независимо от того, бегали с ними или нет.

После трех с половиной минут я повернул направо кругом. Теперь пришлось двигаться против ветра, но зато краешком глаза, залитого по́том и слезами, я мог, чередуя пробежки и ходьбу, следить за террасой «Тимбукту». Там сидело не больше двадцати пяти человек, и мне не показалось, что одним из них был Макс Г. Мужчина в шортах и с теннисной ракеткой бил и бил по мячу у самой черты прилива; бурая собака в белых пятнах бегала за мячом.

В баре я заказал пол-литровый бокал пива. Пот капал со лба в глаза, маленькими ручейками стекал вниз и щекотал спину. Пока я разглядывал кроссовки у себя на ногах, мне пришли на ум слова Кристины о том, сколько мне лет, по моему мнению. Два серфера в гидрокостюмах заказали по большому бокалу желтого лимонада. Томительные басовые ноты песни Боба Марли «No Woman, No Cry» разносились над пляжем. Я попробовал представить себе Макса на этой террасе, но это удалось мне лишь отчасти.

– Ну и как это было? – спросила Кристина, когда я плюхнулся на диван.

– Это было killing,[13]13
  Убийственно, восхитительно (англ.).


[Закрыть] – ответил я.

Она села рядом со мной и положила руку на мое голое колено.

– Значит, ты бросишь?

– Завтра пойду опять.

Жена непонимающе посмотрела на меня.

– Это действительно тяжело, – сказал я, – но в то же время приносит большое удовлетворение. Заново познаешь возможности собственного тела.

На следующий день я увидел, что серебристый кабриолет уже стоит на парковочной площадке Северного пирса. День выдался солнечный, и крыша была откинута назад. В нескольких метрах от машины я начал разминку. Было что-то вызывающее в этой убранной крыше, словно «мерседес» приглашал прикоснуться к нему. По пирсу гуляли семьи с детьми; я включил на часах секундомер и начал первую минутную пробежку.

Как раз в это время из Северного морского канала выходило грузовое судно. Я видел флаг, развевающийся на юте. Страну происхождения я не мог определить до тех пор, пока не прочитал на носу название: «Odessa Star».[14]14
  «Звезда Одессы» (англ.).


[Закрыть] От носа до кормы судно было покрыто бурой коркой ржавчины; ближе к ватерлинии она становилась желтоватой, будто десятки мужчин неделями стояли по бортам и непрерывно мочились. На палубе стояли такие же ржавые краны, но не было видно ни единой живой души: никого, ни одного члена команды. Приближаясь к выходу из гавани, «Звезда Одессы» дала несколько гудков, которые прозвучали, словно лай тюленя или моржа, страдающего эмфиземой легких.

Ришарда Х. я увидел только тогда, когда чуть не наткнулся на него. Он стоял, упираясь одной ногой в стенку пирса. Одна штанина задралась высоко над лодыжкой; на нем были солнечные очки, и он разговаривал по мобильному телефону.

– Я тоже очень устаю от таких вещей, – услышал я, пробегая мимо. – Но об этом с ним вообще нельзя…

Я пробежал еще немного, потом остановился и обернулся.

Ришард Х. уже не стоял, поставив ногу на стенку, а шел между гуляющими по пирсу людьми, размашисто жестикулируя, спиной ко мне. Невольно я огляделся – нет ли поблизости и Макса? – но нигде его не увидел. Я медленно пошел к началу пирса.

– Кстати, надо что-нибудь сделать с этим гудком, – услышал я слова Ришарда Х., когда приблизился к нему. – Ты людей напугал.

Он остановился; я тоже остановился. Ришард Х. поднял правую ногу и снова поставил ее на стенку.

– Что?.. – сказал он. – А где ты стоишь? О’кей, но все-таки помаши, а? Иначе я… О’кей, о’кей… Я тоже машу…

Он поднял руку над головой и уставился куда-то поверх воды; я проследил за направлением его взгляда. За одним из грязных окон того, что на «Звезде Одессы», наверное, было рулевой рубкой, я увидел неясное движение руки, закутанной в белую ткань.

– Да, я тебя вижу, – сказал Ришард Х. – Второе окошко слева… Бен, за это заплатят в следующий раз… И тогда я возьму омара покрупнее… Без салата. Ха, ха, ха… О’кей, парень, отбой… Счастливого плавания!

Он захлопнул мобильник, покачал головой и тихонько усмехнулся себе под нос.

Я почувствовал, что пот на моем лбу стал холодным, и уставился на «Звезду Одессы», которая удалялась по водной глади. Больше ни за одним окном не наблюдалось никаких признаков жизни.

Я посмотрел в сторону, и почти одновременно то же самое сделал Ришард Х. Целую секунду мы смотрели друг другу в глаза. Потом Ришард Х. сдвинул солнечные очки на лоб.

– Знакомое лицо, – сказал он.

9

На Максе была черная рубашка навыпуск; когда мы остановились у его столика на террасе, руки он не подал. И не сделал ни одного жеста, который бы выглядел приглашением занять свободные кресла.

– Все в порядке? – спросил он.

– Да, – сказали мы с Ришардом Х. одновременно.

Только тогда я понял, что вопрос был обращен не ко мне, и несколько секунд разглядывал свои кроссовки.

– Пойду возьму пива, – сказал Ришард Х. – Макс, хочешь чего-нибудь еще?

Он указал на пустой бокал у Макса перед носом. Из бокала торчала палочка для перемешивания, а на его дне лежали остатки льда и помятый кружок лимона.

Макс сделал почти незаметный кивок головой.

Ришард Х. пошел прочь от столика. К моей левой кроссовке сбоку прицепился кусочек не то смолы, не то мазута. У входа в бар Ришард Х. обернулся.

– Будешь что-нибудь пить… э-э-э?.. – крикнул он.

– Фред, – отозвался я. – Пиво, пожалуйста. Кружечку хорошо бы.

Тем временем Макс достал из нагрудного кармана мобильный телефон. Он долго смотрел на дисплей, а потом убрал телефон обратно.

– Тот мудак у тебя на дне рождения, – сказал он.

Я ухватился за спинку соломенного кресла и слегка подвинул его назад.

– Слушай, да как его? – сказал Макс. – Тот мудак.

Я сделал шаг вперед, оказавшись перед креслом, слегка согнул ноги в коленях и оперся руками о подлокотники. Макс достал из кармана брюк зажигалку, щелкнул ею, а потом задул огонек.

– Тот, со слащавой рожей, – продолжил он. – Умеет так горестно и понимающе смотреть, когда начинают говорить о раке. Или об ожогах и о внематочной беременности.

– Менкен, – догадался я.

Макс все поигрывал зажигалкой.

– Да, я его имею в виду. Эрик Менкен. Этот мудак.

– Да, – сказал я.

За столик позади Макса уселись две женщины в гидрокостюмах. В руках они держали по большому бутерброду и бокалу желтого лимонада.

– Твой друг?

Макс вытряхнул из пачки сигарету и зажал ее между губами. Потом щелкнул зажигалкой.

– Нет, не друг, – засмеялся я. – Он живет по соседству. Кристина его…

– По соседству с тобой? – удивился Макс. – Я думал, такие типы живут в Гое[15]15
  Местность на юго-западе провинции Северная Голландия, где выстроено много роскошных вилл и особняков.


[Закрыть] или вокруг Корнелиса Схейта.[16]16
  Торговая улица в Амстердаме.


[Закрыть] Что делает такой мудак в этой трущобе?

Я снова засмеялся; получилось громковато и несколько ненатурально. Я быстро огляделся, чтобы посмотреть, не возвращается ли Ришард Х. с пивом.

– Помню, как этот мудак хныкал по телевизору о больных детишках, – сказал Макс. – Что у них было-то? Какая-то прогрессирующая слабость, из-за которой в конце концов оказываются в инвалидном кресле. Вполне достаточно, чтобы захныкать, но этот мудак стоял между инвалидными креслами со своей плаксивой, слащавой рожей и изображал святую Терезу, покровительницу всех детишек в инвалидных креслах. По-моему, так нельзя – с пышущей здоровьем, загримированной рожей «известного голландца» симулировать жалость, стоя среди инвалидных кресел и аппаратов для искусственной вентиляции легких.

Макс в первый раз посмотрел мне прямо в глаза. Не вынимая сигареты изо рта, он зажал ее между пальцами. Дым с силой вырвался из уголков его рта.

– Тот, в ком есть хоть на грош приличия, черт побери, держится от этого подальше, – сказал он. – Не торгует собственной святостью за счет чужого горя. Иначе ты мудак. Более того, мудак у всех на виду.

Вернулся Ришард Х. с пивом.

– Только сразу не смотри в ту сторону, – сказал он Максу. – Позади тебя. Чуть сбоку.

Я поднял свой бокал, чтобы чокнуться, но Ришард Х. этого не видел. Макс наклонился вперед и медленно повернул голову.

– Мм, – произнес он. – Не знаю…

Одна из женщин в гидрокостюмах тряхнула головой. Волосы у нее были волнистыми, и казалось, что от этого движения осел туман из мелких капелек воды.

– А я знаю, – сказал Ришард Х. – Нужно уметь смотреть насквозь. Такой костюм надо облупить, слой за слоем, и посмотреть, что внутри. Если ничего нет, ты снова застегиваешь молнию, вот и все.

Макс ухмыльнулся. Ришард Х. встал с кресла; ему хватило одного шага, чтобы добраться до соседнего столика.

– Можно вас обеих чем-нибудь угостить? – спросил он.

Обе женщины оценивающе оглядели его длинную фигуру, с ног до головы. Женщина с мокрыми кудрявыми волосами держала руку над глазами, прикрывая их от солнца, и улыбалась. Солнце светило Ришарду Х. в спину. Он слегка наклонился в сторону, чтобы его тень упала на лицо женщины.

– Хорошо, – сказала она.

Ришард Х. указал на полупустые бокалы.

– Это было с газом или без? – спросил он.

Все случилось так быстро, что задним числом не восстановить, где произошло первое падение, но в какой-то момент повсюду уже была кровь: на нашем столике, на лице кудрявой женщины, на левой щеке Макса, на моих руках, на моей футболке… Мои кроссовки тоже были все в крови. Бокалы падали, тарелки с картошкой фри, крокетами и салатами летели со столиков, люди вскакивали, опрокидывая кресла. Раздавались испуганные вскрики; кто-то пронзительно завизжал и долго не мог замолчать.

Самый большой кусок чайки упал не к нам, а через несколько столиков от нас; нам досталась часть с одной лапой. В связи с этим мне вспоминается прежде всего тот факт, что мой бокал не опрокинулся. Еще я готов побожиться, что лапа шевелилась – но очень может быть, что эта деталь появилась в более поздних рассказах о происшествии.

Кудрявая женщина схватилась за лицо, потом уставилась на окровавленные кончики пальцев. Люди стояли – кто-то растопырил руки, кто-то держал ладонь у рта – и смотрели на куски растерзанной чайки. Некоторые показывали вверх, в безоблачное небо, но чаще – на вращающиеся крылья ветряка.

– Ничего себе, – сказал кто-то. – Она уж точно не знала, куда угодила.

Официант поднял с пола голову чайки, завернул ее в салфетку и скрылся в баре.

– Две недели назад тут еще одну разрубило пополам, – сказал мужчина в майке без рукавов, с названием известной спортивной школы на груди. – Но та была не такая большущая.

Прищурив глаза, я смотрел на вращающиеся крылья ветряка; я искал видимый знак, точное место на лопасти, на которое налетела птица, – короче говоря, следы крови, но крылья вращались слишком быстро.

Между тем люди на террасе давно отвлеклись от несчастной чайки. Они подталкивали друг друга и указывали на Ришарда Х.

Он оставался на том же месте, у столика с двумя женщинами, но низко присел на корточки, так что его глаза оказались на уровне столешницы. Это была поза человека, который ищет укрытия после падения гранаты, – во всяком случае, поза человека, который сознает, что опасность всегда приходит с неожиданной стороны. Ришард Х. вытянул руки вперед, сжав ладони. Между его сжатыми ладонями в ярком солнечном свете сверкал серебром пистолет.