Текст книги "Казанова"

Автор книги: Герман Кестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

В замке Понт-Карре, принадлежавшем д'Урфе, маркиза привела в постель Казановы нагую девственницу, «последний побег семейства Ласкарис из Константинополя» (Ласкарис был алхимиком, искателем золота около 1700 года), и как зрительница присутствовала при сотворении ребенка. Однако оракул Казановы через месяц объявил, что операция не удалась, потому что маленький Аранда, сын Терезы Имер, подсматривал из-за ширмы. Необходимо повторить операцию вне Франции. Аранда был отослан в Лион (Казанова вместе с Кортичелли дважды сопровождал ребенка).

Казанова с маркизой д'Урфе, с Кортичелли, ее матерью, с горничной и слугами в больших ливреях поехал в Аахен, где шаловливая Кортичелли, будто бы племянница маркизы, танцевала на аристократическом балу как балерина; она получила от маркизы украшений на сумму в шестьдесят тысяч франков, которые к негодования Кортичелли Казанова у нее, конечно, забрал. Казанова играл на них и проиграл. В противоположность Йозефу Ле Грасу, считавшему, что страсть к игре у Казановы сильнее, чем сексуальный порыв, Норберт Мулен считает (и я склоняюсь к его мнению), что Казанова не был настоящим игроком, каких описывает Достоевский. Подлинные игроки – это мазохисты. Как настоящие пьяницы, они более или менее сознательно желают гибели или проигрыша, которыми болезненно наслаждаются.

Казанова был игроком наивным, который просто хотел выиграть из жадности, как он временами говорит, так как он был мотом, но мотовство не перекрывалось игорными доходами.

Из-за постоянных эротических побед и из-за связанного с ними беспрестанного ощущения счастья и веры в свою стойкую удачу он думал, что должен побеждать везде и всегда. Каждый проигрыш поражал его мучительно, как и каждое эротическое поражение.

Когда в полнолуние между Казановой и Кортичелли должны были состояться новые магические акты творения, у малышки будто бы начались судороги. Она сказала, что они будут продолжаться до тех пор, пока он не вернет украшения. Однако он проиграл так много, что заложил их за тысячу луи. Кортичелли пригрозила открыть все надувательство маркизе. Оракул Казановы тотчас объявил д'Урфе, что графиня Ласкарис забеременела гномом от черного демона и что надо найти новую девственницу. Тем временем Казанова стал пайщиком английского профессионального игрока Мартина и сделал такой хороший гешефт, что выкупил украшения. Кортичелли все открыла маркизе, которая однако знала от Казановы, что та безумна. Из послания от луны или от Селениса – лунного бога, для которого Казанова и д'Урфе вместе нагими взобрались в ванну во время захода луны, и которое они нашли на дне ванны, они узнали, что возрождение перенесено на следующий Новый год в Марсель, где надо ждать прибытия Квирилинта, и что Ласкарис должна быть отослана домой.

В Бад-Зульцбахе Казанова встретил красивую горожанку госпожу Зальцман, родственницу друга Гете нотариуса Зальцмана. Ее обожатель, ревнивый офицер д'Этранже после партии в пикет вызвал Казанову на новую партию; Казанова отказался, так как играл только из удовольствия, а д'Этранже – чтобы выиграть, а когда выигрывал, тотчас вставал. Поэтому они договорились о партии в карты на наличные деньги; кто первый встанет, должен уплатить другому пятьдесят луи. Они начали в три часа, в девять вечера д'Этранже решил пойти на ужин. Казанова не возражал, если он получит пятьдесят луи. Д'Этранже засмеялся. Зрители пошли ужинать, вернулись и застали их в полночь.

В шесть утра пришли курортники пить воды источника и поздравили обоих за выносливость. Казанова проигрывал около сотни луи. В девять пришли госпожа Зальцман, госпожа д'Урфе и граф Шаумбург. Д'Этранже думал, что Казанове скоро конец, и предложил, что проиграет тот, кто удалится дольше чем не четверть часа, кто будет есть или заснет на стуле. Казанова согласился. В четыре пополудни они выпили по чашке бульона. Вечером все заметили, что дело идет всерьез. Госпожа Зальцман предложила разделить пари. Д'Этранже, выигрывавший сто луи, был согласен, Казанова отказался, он выглядел свежим, в то время как д'Этранже был бел как полотно. Казанова сказал, что прекратит, лишь когда он или соперник упадет мертвым со стула. Госпожа д'Урфе, непоколебимо верившая в превосходство Казановы, сказала д'Этранже тоном глубокого убеждения: «Боже мой, дорогой господин, как мне жаль вас!»

Они играли вторую ночь. Д'Этранже расклеился, делал ошибки. Но Казанова тоже чувствовал глубокую усталость. К рассвету он отыграл свои деньги. В девять пришла госпожа Зальцман. Казанова применил психологическую хитрость, он начал спор с д'Этранже, что тот слишком долго отсутствовал, и занялся флиртом с госпожой Зальцман. Принесли бульон. Д'Этранже начал шататься на стуле и весь в поту упал в обморок. Казанова дал кельнеру, который прислуживал им сорок два часа, шесть луи, собрал свои деньги, принял рвотное, поспал пару часов и потом изрядно поел.

В Базеле Казанова снова хотел спать с Кортичелли и застал ее с нагим настоятелем базельского собора графом Б. Казанова достал пистолет и отбросил одеяло. Он был в хорошем настроении и смеялся во весь голос. «Картина, представшая моим глазам, была весьма притягательна, она была комична и, вдобавок, сладострастна», пишет Казанова. Кроме того, он находит вид двух переплетенных тел чувственно возбуждающим. Добрые четверть часа он молча их разглядывал и боролся с искушением улечься с ними третьим. Наконец, он вызвал настоятеля на дуэль, которую тот, дрожа, отклонил. Тогда он выбросил настоятеля вон.

Казанова послал маркизу в Лион и привез Кортичелли в Женеву. Он вызвал Пассано из Турина, так как хотел представить госпоже д'Урфе в качестве адепта человека с привлекательным обликом и рожей настоящего астролога. Госпожа Лебель, бывшая домоправительница Дюбуа, пришла к нему с мальчиком восемнадцати месяцев. Казанова без колебания принял своего сына. Он уже собрал внушительную коллекцию бастардов в Европе. Дюбуа, «одна из десяти-двенадцати женщин, которых я нежнейше любил в счастливом возрасте молодости и на которых я мог бы жениться…» В старости независимость становиться рабством. Казанова снова встретил этого сына через двадцать один год в Фонтенбло. Три часа подряд Казанова рассказывал свои приключения; друзья, люди простые, едва могли рассказать что-либо.

«В течении моей длинной карьеры развратника», говорит этот самый поздний из великого квартета итальянских эротиков, Бокаччо, Аретино, Макьявелли и Казанова, «моя непобедимая тяга к женскому полу побуждала меня применять для совращения все искусства. У меня было насколько сотен женщин, чьи прелести победили мой разум, вскружили голову. И наилучшие успехи я постоянно получал из того, ….. …… …… Я знал уже в молодости, что тяжело соблазнить одну молодую женщину, потому что ей не хватает мужества, в то время как вместе с подругой это достигается легче. Слабости одной вызывают падение другой. Отцы и матери думают иначе. Однако они не правы… Чем невиннее молодая женщина, тем меньше она знает о путях и намерениях соблазнителя… В общем не сожалея о своих любовных приключениях, я не желал бы, чтобы мой пример служил погибели прекрасного пола… мои наблюдения должны быть полезны неосторожным отцам и матерям и доставить мне их уважение…»

Здесь говорит совершенно запутанная смесь зрелого насмешника Казановы: юморист, наигранный моралист, насмешник, циник, преподаватель в школе дьявола, психолог эротики, мастер издевки, балаганный плясун, похотливый старик.

Он однако гордился быть «преподавателем любви». «Мое обучение приносило плоды: обе мои ученицы уже стали мастерицами в искусстве наслаждать и наслаждаться.»

В Лионе он снова вытянул пятьдесят тысяч франков из богатой маркизы д'Урфе. Они были нужны ему, чтобы встретить в Турине Федериго Гуальдо, тогдашнего главу ордена розенкрейцеров (Гуальдо уже в 1688 году было бы четыреста лет). Как вельможный князь, в пышности и с лакеями поехал Казанова в Турин к Гуальдо, он же Погомо, он же Пассано.

Повсюду он обнимал старых подруг, они уже были у него в большинстве городов Европы.

В Турине он устраивает целый эротический водоворот. Читателю мемуаров Казановы очень легко было бы потерять дыхание от непрерывно сменяющихся эротических приключений, если бы каждое новое приключение не было бы все более увлекательным, или комичным, или просвещающим, или по меньшей мере пестрым и авантюрным.

Как мог Казанова все еще различать женщин, когда от часа к часу его запутанные планы эротических кампаний шли как попало? Это относится к ловкости и к громадной памяти как при одновременной игре в шахматы, и естественно к таланту импровизации урожденного комедианта, сына комедиа-дель-арте.

Он уже выполнял свои амуры с осмотрительностью бизнесмена, с равнодушием бывалого чиновника, с точностью и скукой. Дело любви, дело расставания – все имело предписанные методы, конечно с индивидуальными вариантами. Каждый «случай» проводился по-особенному, согласно своим достоинствам, и исполнялся тщательно к полному удовлетворению клиентки. Марколина сказала ему, что он странствует по миру лишь затем, чтобы несчастных молодых женщин делать счастливыми, предполагая, что они красивы. Естественно Казанова знал, что несчастливых жен совращать легче.

Из Лиона Мария де Наирне пишет 28 мая 1763 года господину де Рамзаю, своему жениху, о неизвестном постояльце отеля:

«Этот бешеный путешественник приехал в отель дю-Парк в Лионе в пять вечера. Он сразу же устроил адский спектакль, когда ему не дали комнаты, которую он заказал заранее. Его слуга выглядел еще более медведем, чем он… Но уже за столом он был в прелестном расположении духа, говорил о тысяче различных вещей и искрился сотнями граней остроумия. Мы не могли оторваться от его уст. Шевалье д'Ажи, сидевший рядом с ним, сгорал от желания познакомиться с этой выдающейся личностью… Он был высокого роста, смугл и одет, как благородный господин. Тяжелые кольца блестели на его пальцах. Его иностранный выговор был самым забавным из всех, что можно представить. Очень красивая молодая женщина, такая же смуглая, со сверкающими зубами, с тем же итальянским акцентом, сотрясалась от смеха над историями, которые он великолепно рассказывал для нашего увеселения. Встав из-за стола, он предложил небольшую игру. Господин де Лонжемар держал банк. Шевалье проиграл двадцать луидоров, господин де Лонжемар наверное сотню, а чудесная незнакомка выиграла кучу золота. Перед тем, как мы пошли спать, он предложил дамам бонбон, и только потом шевалье д'Ажи смог, как он хотел, поговорить с ним… Это был господин де Казанова из Венеции…»

Глава восемнадцатая
Шарпийон

Мы все страдаем в этой жизни; кто возьмет с нас отчет, кроме Бога?

Гете, «Разговоры в ложе на поминках братьев»

Он здоровым лег в постель, а когда утром захотел встать, то оказался мертвым.

Георг Христоф Лихтенберг

Аплодисменты делали меня счастливым.

Казанова

El Diablo sabe mucho, porque es viejo.

Дьявол знает много, потому что стар.

Испанская пословица

В Париже у брата Франческо Казанова встретил аббата Дзанетто – три брата Казановы были вместе. Этому Дзанетто возвращение в Рим оплатил Казанова; Кортичели, которая от венерической болезни жила в нужде, он оплатил лечение, во время которого она умерла; все, кто его предал, «приняли ужасный конец». Так он играет роль литературной Немезиды.

Казанова страстно желал никогда больше не видеть госпожу д'Урфе. С Арандой он поехал в Лондон. «Все в Англии не так, как в остальной Европе. Все имеет свой особенный характер: рыбы, коровы, лошади, мужчины, женщины, вода в Темзе.»

Тереза Имер, которая в Лондоне звалась Корнелис, жила в Сохо в роскошном доме с двадцатью тремя слугами и двумя секретарями. Она имела шестерку лошадей, сельский домик, большие предприятия, давала ежегодно двенадцать званых вечеров и двенадцать балов для аристократии, и столько же – для бюргерского сословия, по две гинеи за вход, и часто имела по шестьсот гостей.

Несмотря на доход в восемьдесят тысяч стерлингов в год, у нее были долги. Тобиас Смоллет в «Хамфри Клинкере» описал праздники Корнелис. Своего сына она встретила нежно, но Казанову – как просителя. Под именем шевалье де Сенгальта с помощью итальянского писателя Мартинелли, которого он встретил в кафе «Принц Оранский», он в первый же день снял дом в Пэл Мэл, красиво обставленный, с домоправительницей и служанкой. (Мартинелли был другом Джона Уилкса и доктора Самуэля Джонсона).

В доме графа Герши, французского посла, Казанова встретил шевалье д'Эона и думал, что, как опытный знаток женщин и масок, распознал женщину в этом шевалье. Он ошибся.

Казанова получил у своего банкира триста тысяч франков. Он посещал театры и бордели, был представлен ко двору, поддерживал отношения с герцогиней Нортумберлендской и с леди Харрингтон, видел лорда Херви, завоевателя Гаваны, и Гаррика. Он посещал балы у Корнелис, где из-за сходства с маленькой Софи Корнелис, его «дочери», он слыл «мистером Корнелис». Он снова встретил старых друзей: танцовщицу Бинетти, которая помогла ему в Штудгарте, и «известного лишь хорошим, шевалье Гудара», писателя и авантюриста, для главной работы которого «Китайский шпион» (1768), подражания «Персидским письмам», Казанова написал пять или шесть писем.

В какой-то пивной Гудар показал ему ирландку-католичку шестнадцати лет, официантку по имени Сара, чудо красоты, которую годом позднее Гудар похитил и хотел в Париже сосватать Людовику ХV, как замену мадам Дюббари; леттр-де-каше предотвратил это; в Неаполе Сара Гудар стала метрессой короля Фердинанда IV. По приказу королевы ее выслали. «Смешанные работы» Сары Гудар появились в двух томах в 1777 году в Амстердаме. Один из томов содержит перевод Гомера, сделанный Казановой («На карнавале в Тоскане»).

Казанова жил уже шесть недель в Лондоне и скучал, потому что шесть недель не имел возлюбленной. «Такого со мной еще не было, и причина оставалась мне неясной». Он пронаблюдал уже пятьдесят девушек, и ни одна ему не понравилась. Тогда он повесил объявление на своем доме: «Сниму меблированную квартиру на втором или третьем этаже, и приглашаю одинокую и независимую молодую девушку, говорящую по-английски и по-французски и готовую к посещениям как днем, так и ночью».

Плакат произвел сенсацию, на него отозвалась газета «Сент-Джеймс Кроникл», он приманил пятьдесят женщин, которых отослал прочь. На двенадцатый день пришла красивая девушка около двадцати лет, которая говорила по-французски, английски и итальянски. Казанова нанял ее, влюбился в нее и понемногу соблазнил.

Казанова предался сплину. На место его слуги Клермона пришел его негр Жарбе.

Вскоре после этого Казанова встретил Шарпийон, которой он когда-то в Париже подарил серьги, в Пале Мартан в присутствии своей перчаточницы. Казанова назвал этот день в Лондоне «днем, когда я начал умирать».

Шарпийон было семнадцать. Ее бабушка Катарина Бруннер, дочь пастора, происходила из Берна и взяла себе фамилию своего любовника, от которого имела четырех дочерей: Аугспургер. Высланная из-за своего неблагонравия, вместе с семьей она в 1759 году приехала в Лондон, где Шарпийон кормила себя и семью своими прелестями. (Два ее письма находятся в книге «Женские письма к Казанове»). Уже в возрасте Казанова писал княгине Клари в 1789: «Женщина хватает меня при первом взгляде. Если я не берегусь, она крадет мое сердце, и тогда я, вероятно, погиб: а вдруг это новая Шарпийон…». Десять лет спустя после приключения с Казановой, Шарпийон стала возлюбленной английского народного трибуна Джона Уилкса. 15 октября 1767 года Уилкс писал Франческо Казанове, что охотно познакомится с Джакомо Казановой. (Архив Дукса).

Она обедала со своей теткой у Казановы и пригласила его на обед в свой дом. Когда он пришел, он сразу узнал ее мать. Еще в 1759 году он продал ей украшений на шесть тысяч франков, получив от нее вексель, при предъявлении которого сестры Аугспургер исчезли. Шарпийон не знала об этом, и говорила о нем не как о Казанове, а как о шевалье де Сенгальте.

Скоро пришли бабушка, тетки и три плута, среди них шевалье Ростан, который называл себя в Лондоне Шарпийоном и вероятно был ее отцом, и писатель Гудар, которого Казанова знал по Парижу. Несмотря на дурную компанию, он не мог удалиться. Она пригласила всю компанию к Казанове на обед. Это ему не понравилось.

Два дня спустя она пришла к нему, чтобы поговорить «о деле». Он должен занять тетке сто гиней на шесть лет, чтобы та могла сделать и продать элексир жизни. Вечером явилась вся компания. Шарпийон предложила игру. Он смеялся над этим. В соседней комнате он сказал ей, что сто гиней уже готовы; он пытался овладеть ей – напрасно. Она сказала: «Вы не сможете взять меня никогда ни деньгами, ни силой, но можете получить все от моей дружбы, когда я найду вас нежным с глазу на глаз.» Она хотела его обмануть. Он решил отказаться. Через три недели он ее забудет, думал он.

Но в восемь утра тетка пришла к нему в дом за сотней гиней. Марианна любит его. Тетка привела его домой и втолкнула его в комнату, где Марианна нагой сидела в ванне. Шарпийон гневно закричала, что он должен выйти. Он пожирал ее взглядами и остался. Наконец он ушел и дал тетке сто гиней за зрелище. Он верил, что с него достаточно.

Как-то днем зашел Гудар и поздравил Казанову. Но страсть лечат не бегством от нее, а скорее перенасыщением. Шесть месяцев тому назад он ввел Шарпийон послу Морозини из Венеции, который нанял ей меблированный дом, платит ей пятьдесят гиней в месяц, а когда проведет с ней ночь, то оплачивает ужин. В награду Гудар получил расписку от матери, что после отъезда Морозини Шарпийон подарит ему ночь; Гудар показал ему расписку. Но его могут и обмануть. Лорд Балтимор, лорд Гросвенор, португальский посланник де Саа и другие имели Шарпийон.

Казанова попросил сказать матери, что даст ей сто гиней за ночь с дочерью. На следующее утро пришла Шарпийон и обрушила на Казанову страшные упреки. Он обходится с ней как с проституткой. Она в один миг поняла, что он любит ее. Она может полюбить его. Но он должен четырнадцать дней подряд ухаживать за ней и приходить каждый день. Напрасно он просил об одном поцелуе, четырнадцать дней подряд принося ей богатые подарки. Наконец она пригласила его к себе, в жилой комнате он увидел постель, устроенную на полу. Мать пожелала ему доброй ночи и спросила, не хочет ли он оплатить сто гиней вперед. Марианна закричала: фу, и мать ушла. Она разделась, потушила свечу, он обнял ее, но она лежала свернувшись в клубок со скрещенными руками, склонив голову к груди, замотавшись в рубашку. Он умолял ее, проклинал, боролся, бил ее, катал ее, как мешок, разорвал ее рубашку, но ничего не достиг. Она оставалась немой и победоносной. Когда он нащупал руками ее горло, ему стало страшно. Он ушел домой.

Целый день он лежал больным. Мать грозила ему судом. Шарпийон писала ему, что она тоже больна, и что он должен встретиться с ней еще раз. Пришел Гудар и предложил ему некий стул, который был сконструирован столь хитроумно, что когда какая-нибудь женщина садилась на него, то освобождались сразу пять пружин, бедра насильно раскрывались и она оказывалась крепко схваченной в положении рожающей. Казанова должен посадить Шарпийон на этот стул, стул стоит сто гиней. Казанова нашел изобретение дьявольским и ведущим к виселице. Гудар приходил ежедневно и рассказывал, что вся семья советуется, как Казанове подступиться к ней снова. На четырнадцатый день Шарпийон пришла одна, попросила завтрак, в первый раз подставила ему щеку для поцелуя, которым он пренебрег, и обнажила всю себя до пояса, будто показывая следы его дурного обращения. Когда она нашла его достаточно отравленным, она снова прикрылась. Она сказала, что здесь, чтобы просить у него прощения, что она виноватее.

Он велел ей уйти. Она просила выслушать. Ей потребовалось два часа, она осталась после полудня и, наконец, ближе к вечеру предложила, что будет принадлежать ему на тех же условиях, что и господину Моросини. Казанова думал, о том дне, когда он сможет иметь Шарпийон и при этом не найдет больше сопротивления. Он был глупцом. Любовь делает иногда весьма ловким, а иногда наоборот. Она была в ярости, когда уходила. Он ею пренебрег.

Гудар нашел дом в Челси. Казанова доплатит матери сто гиней за злосчастную ночь. Шарпийон ляжет в Челси с Казановой и приласкает его. Но когда дошло до дела она защищалась по своему обыкновению. Он «воспринял это спокойно». Но все его усилия не смогли сломить ее сопротивления. Под утро он откинул одеяло и убедился, что она его обманула. Она проснулась, он попытался применить новые приемы и бросился на нее. Напрасно! Он ругался! она начала одеваться и давала ему бесстыжие свои ответы. Вне себя, он дал ей пощечину и пинок, который свалил ее на пол. С криком она топала ногами и устроила чудовищный шум. Пришел хозяин. Кровь текла из ее носа. Она говорила по-английски. Хозяин, говоривший по-итальянски, посоветовал ему ее отпустить, иначе она может сделать неприятности Казанове и хозяину придется свидетельствовать против него. Она ушла. Ее вещи он отослал в фиакре.

Он пошел домой и двадцать четыре часа оставался в постели. Он презирал самого себя и был близок к самоубийству. Она была Demimondane, игравшей Demiviegde. Это было нестерпимо. Пришел Гудар. У Шарпийон опухла щека. Он должен отказаться от своих притязаний; кроме того, женщина обвиняла его в содомии. К вечеру Казанова пошел к Шарпийон, и ходил все дни, пока не исчезли следы пощечин. Его страсть росла. Он посылал подарки, написал любовное письмо. Она пригласила его на ужин, чтобы дать доказательство своей нежности. Пьяный от радости он пришел и вручил ей без ее просьбы оба векселя на шесть тысяч франков, по которым имел право посадить в тюрьму мать и тетку. Он подарит их ей, если она возьмет его в привилегированные любовники. Она похвалила его благородное поведение и спрятала векселя; но когда он захотел любить ее, она крепко обвила его, еще крепче сжала ноги и начала плакать. Переменит ли она свое поведение в постели? Она сказала: «Нет».

Он взял шляпу и шпагу и покинул этот дом. На другое утро она пришла к нему, не принеся однако векселя. У него начался приступ ярости, он ругал ее пока не начал плакать от чистого гнева, задыхаясь от рыданий. Она оставалась спокойной. В ее доме она не могла ему отдаться, и она пришла, чтобы любить его здесь. Она знает точно, что любовь легко переходит в гнев, но гнев – очень тяжело в любовь. Вечером она его покинула явственно больная из-за того, что он к ней не прикоснулся. На другое утро он верил, что она раскаивается, но он больше не любит ее.

Эта злосчастная любовь на тридцать восьмой год его жизни изменила его. В конце жизни, в Дуксе, он разделил свою жизнь на три акта. Дурацкая любовь к Шарпийон была концом первого акта его жизни. Второй акт завершился в 1783 году, когда он должен был второй раз и окончательно бежать из Венеции. Третий акт очевидно закончился в Дуксе, где он развлекался написанием воспоминаний. И если его освистают в конце его трехактной комедии, то он надеялся, что этого не услышит.

В поездку в Ричмонд, на которую он пригласил кампанию, навязалась Шарпийон. Он осыпал ее ругательствами. Она последовала за ним в парковый лабиринт, усадила его на траву, атаковала его страстными словами и ласками, его взгляды молились на ее очарование и прелесть. Любовь и жажда мести изжалили его. Она выглядела такой отдающейся, ее сверкающие влажные глаза, разгоревшиеся щеки, сладострастные поцелуи, ее вздымающаяся грудь, летящее дыхание, похоже она не думала больше ни о каком сопротивлении. Он стал нежен, от избытка любви отбросив всю свою черствость, поверил в приглашение ее взглядов и ее ласкающегося тела, как внезапный толчок отбросил его. Как в безумии он достал складной нож. Она заклинала своей жизнью, что он сможет желать все, что хочет. Но после этого она не встанет, пока ее не унесут, и она всем все расскажет. Он схватил шляпу и трость и быстро удалился. Бесстыдница тотчас подошла и взяла его под руку. Ей было всего семнадцать и она была столь утонченной.

Он отчетливо понял, что он пропащий человек. Он сунул себе два пистолета, чтобы силой вернуть себе два векселя. Когда он был у дома Шарпийон, он увидел входящим ее парикмахера, довольно красивого молодого человека. Он ждал пока парикмахер удалится. Через полчаса дом покинули Ростен и его компания. Пробило одиннадцать, парикмахер все не выходил. В полночь выглянула служанка со светом, как-будто ища что-то. Казанова скользнул в дверь, вбежал в комнату и увидел на канапе: Шарпийон и парикмахер «как сказал Шекспир, делали зверя с двумя спинами».

Казанова ударил парикмахера тростью. На шум выскочили служанки, мать и тетка. Парикмахер приподнялся из пыли. Шарпийон полуголая и дрожащая спряталась за канапе. Женщины как фурии накинулись на Казанову, пока он в бессильной ярости крушил все вокруг: зеркала, фарфор, мебель. В изнеможении он упал на канапе и потребовал свои векселя. Пришел ночной стражник, один-единственный человек с фонарем. Казанова сказал ему: «Go away!» (убирайся!), дал ему пару крон и выставил за дверь. « Мои векселя!», кричал Казанова. Мать сказала, что они у дочери. Служанка крикнула, что Марианна убежала в ночь. Мать и тетка закричали:» Моя дочь! Моя племянница! Дочь! Она погибла! Ночью в Лондоне!»

Казанова испугался. Он просил поискать ее. Женщины упрекали его. Он стоял неподвижным в страхе за Марианну. Как слаб и глуп человек, говорит Казанова, когда он влюблен. Он высказывал раскаяние, просил всех немедленно сообщить, когда она вернется, обещал возместить все расходы и квитировать векселя. Он вернулся домой после двух часов ночи.

В восемь пришла ее служанка. Мисс Шарпийон уже вернулась очень больной. В три он пошел туда. Его не впустили. Марианна кричала в бреду:» Пришел Казанова, мой палач, спасите меня!». В девять снова у ее двери он узнал, что от испуга остановились менструации, врач нечего не гарантирует. Казанова у дверей дал тетке десять гиней. Он кричал: «Проклятый парикмахер!». Тетка имела ввиду юношескую слабость… Он должен сделать вид, что как-будто нечего не видел. На третий день в семь утра он был у ее дома. Он нечего не ел больше, только пил. Через четверть часа мать сказала ему сквозь слезы в дверную щель, что ее дочь лежит в смертельных конвульсиях. Она уже получила последнее причастие, она не проживет и часа.

Казанова почувствовал, что леденящая рука сжимает его сердце. Он шел домой, в отчаянии решив покончить с собой.

Он положил часы, кольца, кошелек и сумку для писем в кассету, которую запер в письменный стол, и написал венецианскому посланнику, что после его смерти его имущество должно отойти к господину Брагадино. Запечатанное письмо он положил к своим брильянтам в кассету. Ключ и серебряную гинею он положил рядом, взял свои пистолеты и пошел к Тауэру, чтобы утопиться в Темзе.

По пути он купил полные карманы свинцовых пуль, чтобы вернее пойти ко дну. Его совесть запрещала ему пережить смерть Шарпийон.

На мосту Вестминстер он встретил шевалье Эдгарда. «Почему вы так мрачны?» Он заметил рукоятку пистолета в кармане Казановы. « Вы идете на дуэль? « Несмотря на все попытки пройти мимо Эдгара не уступал ему дорогу. Тогда Казанова сказал себе, что от одного дня уже нечего не зависит, и пошел с Эдгаром. Они вошли в пивную, где он опустошил свои карманы и вынул свинцовые пули в какой-то ящик. Вскоре он сказал себе, что молодой человек вероятно удержал его от самоубийства. Сердечность Эдгара повлияла на него благотворно. Они пошли в другой ресторан. Эдгар пригласил двух девушек, одна была француженкой. Девушки понаслышке знали его. После ужина Эдгар предложил потанцевать нагими. Наняли слепых музыкантов. Девушки и Эдгар разделись. Казанова может сделать это тоже, когда захочет.

Молодой англичанин заплатил за него; поэтому Казанова отложил свое самоубийство; он не хотел уходить их жизни с неоплаченными долгами; при этом он вскоре с долгами уехал из Англии. Он хотел распрощаться, но Эдгар сказал, что он выглядит уже гораздо лучше, поэтому они должны провести ночь, пьянствуя в Ранела. Из усталости Казанова пошел с ним. По обычаям англичан они зашли в Ротонду с опущенными полями шляп и с руками скрещенными за спиной – посмотреть менуэт. Одна из танцовщиц, танцевавшая очень хорошо, носила одежду и шляпу точь-в-точь такие,как Казанова несколько дней подряд подарил Шарпийон. Ростом и осанкой она тоже похожа на Шарпийон. Казанова хотел увидеть ее лицо. Тут танцовщица повернулась, подняла голову – он увидел Шарпийон.

Он задрожал так сильно, что Эдгар спросил, не судороги ли у него. Казанова не верил своим глазам. Разве Шарпийон не умерла? Наконец танцовщица подняла руки в последнем поклоне. Невольно он подошел к ней, как будто приглашая на следующий танец. Она увидела его и убежала.

Он должен был сесть. Его сердце билось так сильно, что он не смог встать. Но этот кризис не опрокинул его, он его оживил. Он смотрел на себя словно новыми глазами. Прежде всего он почувствовал себя словно пристыженным. Это был знак выздоровления. Он попросил Эдгара оставить его на несколько минут одного. Так как Эдгар не вернулся сразу, он вообразил, что на мосту образ Эдгара принял его как добрый ангел. «Во мне всегда был зачаток суеверия, склонность к спиритизму.»

Когда Эдгар наконец появился, то Казанова сказал ему, что обязан ему жизнью, да! Жизнью! Но он должен, чтобы завершить свою работу, остаться у него на эту ночь и следующий день. Не хочет ли он пойти домой? Эдгар последовал за ним. За завтраком Казанова рассказал ему свою историю, показал завещание.

Он получил письмо от Гудара: Шарпийон не лежит при смерти, а попала в Ранела с лордом Гросвенором. Эдгар был полон возмущения Шарпийон и ее матерью. При этом он объяснил Казанове, что он может посадить ее мать в тюрьму, так как она признает в письме свой долг и добавляет, что дочь получила векселя. Прежде чем Эдгар ушел, они поклялись в вечной дружбе.

Казанова пошел к судье, получил временное распоряжение, вручил его судебному исполнителю, пошел с ним в жилище Шарпийон, он увидел ее сидящей у камина во всем черном отвернувшись от него, увидел еще, как судебный исполнитель касается своим жезлом трех сестер, мать и тетку, и ушел. Его раздраженное рвение, его испуг при виде ее показал ему, что яд еще глубоко сидит в нем. Так же поспешно он убежал уже в Милане из игорного зала, что бы не проиграть последние деньги. Казанова уже был в бегстве от любви, от игры, от самого себя.