Текст книги "Ее высочество"

Автор книги: Герман Банг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

 Ее высочество едва улыбнулась ей и прошла мимо. Супруга обер-бургомистра сделала книксен за пфеферкухенами и застыла в своем поклоне; ее высочество делала покупки в бараке супруги придворного зубного врача.

 Ее высочество никогда еще не бывала такою оживленною. Она останавливалась подолгу у каждой лавочки и обошла весь зал.

 Когда ее высочество уходила, г. фон Пельниц возгласил раньше обер-бургомистра ,,hoch" в честь ее высочества.

 Г. фон Пельниц был в экстазе.

 – Милый друг, – г. фон Пельниц обнял г. Кайма, – один орган, одна и речь. Я должен включить в мой репертуар "Проклятие певца".

 Вечером супруга обер-бургомистра продала под рукой пфеферкухены в буфет.

* * *

 Господин и госпожа фон Пельниц шли домой. Г. фон Пельниц откашливался; госпожа фон Пельниц не обращала на это внимания. Наконец г. фон Пельниц сказал, почесывая себе подбородок, – г. фон Пельниц в дружеских разговорах почесывал себе подбородок и испускал при этом хрюкающий звук:

 – Гм... мама Пельниц, – "мама Пельниц" было именем ласкательным, – ну, что ты скажешь на это?

 – На что, Давид?

 – На что? – переспросил г. фон Пельниц. – Как будто есть о чем еще спрашивать: на что!

 – Ты думаешь о молодом человеке? Конечно, он был очень мил.

 – Милая Мари... – г. фон Пельниц не продолжал.

 – Если принять во внимание, что молодой человек не имел еще совсем никакой опытности, – сказала благосклонно госпожа фон Пельниц.

 Г. фон Пельниц не отвечал ничего. Было очень жарко.

 – Пельниц, тебе следовало бы поближе сойтись с господином Каймом.

 – Сойтись? Дитя мое!

 Г. фон Пельниц остановился.

 – Да, он действительно производит приятное впечатление, так учтив и еще немного стесняется.

 Они пришли домой.

 Г. фон Пельниц долго сидел на своем стуле, положив руки на бедра.

 Потом, в постели, он долго не мог заснуть. Он вздыхал, и кашлял, и косился на свою жену. Та притворялась спящею.

 Г. фон Пельниц вертелся, поворачивался, бил себя по голове так, что его ночной колпак летал справа налево, – г. фон Пельниц всегда спал в ночном колпаке.

 На утро г. фон Пельниц принимал английскую соль. Его желудок не переносил никаких сильных душевных движений.

* * *

 Ее высочество принцесса Мария-Каролина, прибыв домой, переоделась и сошла в желтый зал.

 Графиня фон Гартенштейн читала вслух из "Revue des deux mondes". Это была статья об европейском влиянии на Китай.

 Когда ее высочество изволила удалиться почивать, и камер-юнгфера начала убирать ее волосы, ее высочество беспрестанно принималась бранить ее за то, что она дергает ее волосы.

 – Господи Боже мой! – ее высочество была очень чувствительна, – вы делаете мне больно.

 – Но, ваше высочество...

 – Вот опять!

 – Ваше высочество...

 – Ах, оставьте, я лучше сама это сделаю.

 Ее высочество причесала себе волосы и начала их заплетать. И через две минуты бросила. Камер-юнгфера не могла понять ее высочества. Тихо плела она волосы и свернула их осторожно на верху.

 Ревматизм его высочества очень ухудшился. В течение нескольких недель ее высочество принцесса Мария-Каролина не посещала театра.

 Г. фон Пельниц был очень деятелен; он стоял за товарищеское общение сочленов придворного театра.

 – Милый друг, – говорил г. фон Пельниц, – мы так редко видимся.

 – Любезнейший друг, мы же товарищи и, однако, так чуждаемся друг друга.

 – Милый друг, мы должны бывать друг у друга.

 В ближайшую субботу был товарищеский обед у г. фон Пельница. Придворный актер г. Кайм вел к столу г-жу Пельниц.

V.

 Пришла весна с томящим зноем, и солнце вызывало жизнь из глубин в высоту. ее высочество была нервна. Весеннее томление охватило ее высочество.

 – У ее высочества причуды, – говорила фон Гартенштейн, – неисчислимые, моя милая.

 Графиня фон Гартенштейн свои послеобеденные часы проводила по большей части у mademoiselle Leterrier. ее высочество в последнее время часто удалялась после обеда к себе. Она желала отдохнуть.

 Ее высочество замыкала дверь, так что камер-юнгфере приходилось стучаться, когда приходило время опять одеваться к столу.

 Графиня фон Гартенштейн уходила посидеть к mademoiselle Leterrier.

 – Милая моя, – говорила она, – это нервы. Но каково это терпеть, моя милая! Конечно, об этом не говоришь, но у ее высочества такие причуды! Вчера домой из театра мы пешком пришли!

 – Пришли?

 – Да, милая моя, мы пришли; ее высочество отослала экипаж. Ну, иногда все удовольствие прочь от этой прыти.

 Да, графиня фон Гартенштейн не говорила о том, что она терпит. Но у нее был верный способ молчать о своих мучениях.

 – Милая моя, мне, конечно, приходится подчиняться, – говорила она с таким видом, как будто, по меньшей мере, иногда бывала побита.

 Mademoiselle Leterrier сочувственно качала головой.

 – Mais oui, – говорила она, – c'est l'âge orageux [О, да, это был бурный век – фр.].

 – Да, – говорила графиня фон Гартенштейн.

 Она не понимала, что mademoiselle хочет этим сказать; графиня фон Гартенштейн никогда не была научена уменью узнавать признаки этого "l'âge orageux".

 – Mais oui, – c'est ça, – повторяла mademoiselle.

 Она знала это. Mademoiselle Leterrier имела одного "neveu" ["племянника" – фр.], долговязого, напомаженного юношу, который посещал ее дважды в год и очень исправно грабил ее сберегательную книжку.

 – C'est ça, – говорила m-lle Leterrier.

 Звонили. Это была госпожа фон Пельниц. Госпожа фон Пельниц зимою брала уроки французского языка у mademoiselle Leterrier. Все трое разговаривали о погоде; она такая непостоянная и так плохо отзывается на ревматизме его высочества герцога.

* * *

 Ревматизм очень мучил его высочество герцога. В последние два месяца он ни разу не чувствовал себя настолько хорошо, чтобы мог отправиться в театр.

 Ее высочество принцесса Мария Каролина садилась в темноте на свое место. Свет от рампы раздражал ее. ее высочество предпочитала сидеть несколько спрятавшись; ее высочество действительно была теперь очень застенчива в театре.

 – Неужели он все будет изображать мятежников? – спрашивал его превосходительство фон Курт. – Это сумасшествие, которое действует заразительно.

 Графиня фон Гартенштейн находила, что великий Девриен должен перевернуться в своем гробу.

 Ее высочество сидела застенчиво притаясь.

 Иосиф Кайм на сцене увлекал молодежь.

 Это было не только великое мастерство, – пылкая юность воспламеняла творения искусства всеми страстями. Ненависть становилась зверством, и любовь – неистовством. Жизнь претворялась в горящую необузданность.

 Добрые буржуа резиденции были так ошеломлены, словно их повели на штурм через площадь ратуши.

 Мария-Каролина прижималась в угол своей ложи. Она испытывала робкое удивление, тоскливое отвращение, и не знала, на что их направить. И она сидела, как глухая, которая изо всех сил старается услышать, и глядела на всех этих людей, там, на сцене.

 Голос Иосифа Кайма господствовал над всеми другими.

 Иногда звучал он переливчато мягкий и прельстительно сладкий, как музыка, – вот как теперь, когда Дон-Карлос говорил с королевою.

 И с любопытством смотрела ее высочество на Дон-Карлоса, который преклонял колени перед своею возлюбленною, – на его лик, который, сияя, обращался к ней, на уста, с которых слетали такие слова, на голову, которая так низко склонялась, когда он целовал ее руку. И долго, с удивительною радостью, закрыв глаза, удерживала перед собою ее высочество его образ.

 Но действие продолжалось. И яростно боролась Эболи за Карлоса, и Карл проклинал своего отца и клялся быть его врагом, и Роза шла на смерть, добродетельная Роза.

 Ее высочество едва понимала слова. Но она слышала мятежные голоса словно в большом хоре и чувствовала томительный страх, как будто бы ее дыхание прерывалось, и биение сердца в ее груди останавливалось.

 Когда занавес упал, и пьеса окончилась, ее высочество осталась на своем месте и смотрела, как безумная, на занавес, который вдруг потемнел, и на железную преграду, которая медленно, подобная черной стене, опускалась и тяжело упала на пол. ее высочество поднялась и, склонясь над барьером ложи, смотрела в полумрак на пустое пространство с поднимающимися вверх местами.

 Госпожа фон Пельниц имела зимою место в первом ярусе, против герцогской ложи. Она одевалась, стоя в открытых дверях ложи. Госпожа фон Пельниц оставила пенсне под вуалью на носу.

 Лакей отдернул портьеру аванложи. Принцесса повернулась и прошла мимо него. Она отправилась домой.

 Его высочество герцог ждал ее высочество, чтобы сыграть партию в пикет. Он сидел, барабаня пальцами по ломберному столу, и каждые полминуты смотрел на часы.

 – Одиннадцать часов – сказал его высочество.

 Он уже держал карты в руке.

 – Да, ваше высочество.

 Мария-Каролина села, и его высочество сдал карты. Они играли, не говоря ни слова: сдавали карты, ходили и крыли.

 Лакей прокрался с чайным сервизом через комнату. Вязальные спицы графини фон Гартенштейн тихо звякали. Их высочества кончали игру.

 Когда игра была кончена, его высочество собрал карты.

 – Уже поздно, – сказал он.

 – Половина двенадцатого, – сказала ее высочество.

 Она встала и подошла к оконной нише. На одну минуту прижалась к раме своею отяжелевшею головою.

 – Ваше высочество, чай, – сказала графиня фон Гартенштейн.

 – Благодарю вас. Да, я иду.

 Августейшие особы молча пили свой чай.

* * *

 Ее высочество пожелала принести из собственных покоев герцога одну книгу, прежде чем удалиться к себе. Лакей со свечою в руке шел перед нею.

 Ее высочество подошла к полке и машинально достала книгу из библиотеки его высочества герцога. Она положила ее на стол и, пока лакей ждал, стоя с высокоподнятым канделябром, она рассматривала " Марию-Антуанету перед ее отправлением в темницу".

 Она рассматривала лица и фигуры с сжатыми руками.

 Из-за мятежников она видела лицо королевы. Как гордо и царственно шла она посреди черни! Лицо ее сияло почти невозмутимым спокойствием.

 Мария-Каролина отвела глаза от картины, и оглядывала собственные покои его высочества герцога. – И казалось ей, что ее мать смотрит на нее из каждого угла.

 Она видела ее там, сидящую на высокой софе времен первой империи, прямую, и красивую, и спокойную, – руки с унизанными кольцами пальцами уронившую на колени, – в то время, как она, маленькая девочка, перед своею матерью герцогинею, стоит и лепечет Лафонтенову басню, – и mademoiselle сзади сидит на своем стуле и шевелит губами за словами басни, словно хочет суфлировать принцессе.

 И когда басня бывала кончена, ее высочество герцогиня слегка склоняла голову и говорила:

 – Хорошо, очень хорошо.

 И Мария-Каролина кланялась, в то время, как герцогиня, ее мать, тихо касалась губами ее лба.

 Мария-Каролина уходила. И герцогиня протягивала m-lle Leterrier руку для поцелуя и повторяла:

 – Дело идет очень хорошо.

 Ее высочество слышала ясный, всегда спокойный голос герцогини, ее матери, и видела строгую и неуютную мебель с вазами, и золотые гирлянды, и картины, висевшие симметрично на стенах.

 Мария-Каролина глубоко вздохнула, словно сбросив с себя тяжелое бремя, и повернулась взять со стола книгу. ее взоры опять упали на Марию-Антуанету. И она почувствовала вдруг отвращение и гнев к этому народу с его галдением.

 Ее высочество оставила "собственные покои его высочества герцога" и молча простилась со статс-дамой фон Гартенштейн, которая ждала ее в желтой зале.

 Но пока камер-юнгфера заплетала перед зеркалом ее волосы, нашло опять на нее мучительное беспокойство. Она отпустила камер-юнгферу и легла в постель. Но беспокойно металась она и не могла заснуть. Она постоянно слышала эти страстные голоса, как будто они взывали к ней, – и пульс ее все– бился.

 Она брала со столика "Дон Карлоса" и начинала читать.

 Она читала все то же, что бы она ни открыла.

 Это были вечно те же самые слова: Любовь – Человечество – Свобода, сказанные все тем же голосом.

 Она кончала чтение, и книга падала на стол.

 Ее голова была так тяжела от бессильных мыслей.

 Она не могла разобраться во всех этих чуждых вещах. Она ощущала бьющуюся, как от страха, в ее жилах кровь.

 Она опять начала читать, и внезапно остановилась.

 Она села на кровать, и книга легла на ее колени. Опять перечитывала она слова герцога королеве:

 Ich bin

 Der Meinung, Ihre Majestät, dass es

 So Sitte war, den einen Monat hier,

 Den andem in dem Pardo auszuhalten,

 Den Winter in der Residenz, so lange

 Es Könige in Spanien gegeben...

 [В переводе Михаил Достоевского (Фридрих Шиллер "Дон-Карлос"):

  Я, государыня? – я полагаю,

 Что уж таков обычай: месяц мы

 Проводим здесь, в Пардо другой, a зиму

 В Мадрите; так заведено с тех пор,

 Как короли на трон испанский сели.

 Эль-Пардо – королевский дворец в пригороде Мадриде, зимний – это Королевский дворец (исп. Palacio Real de Madrid) – В. Е.]

 Ее высочество уронила книгу. Она больше не видела ни одной буквы; слезы ослепили ее глаза.

 Она чувствовала глубоко томительную, бессильную печаль, – неутолимую печаль.

 Она плакала долго, и высохли наконец слезы; устало протянула она руку за другою книгою. Камер-юнгфера положила несколько книг на стол у ее постели.

 Она раскрыла одну из них. Это было родословное дерево Габсбургов.

 Она читала страницу за страницей и перевертывала лист за листом.

 Это были все те же самые имена и те же титулы в нескончаемом ряде поколений.

 Ее высочество глубоко заснула, склонившись над родословным деревом Габсбургов.

 Его высочество наследный принц получал длинные сентиментальные письма от своей сестры. Они приходили к нему утром, и он перелистывал их страницы, наслаждаясь своею первою сигарою.

 Его высочество выпускал из-под усов кольцами голубые клубы дыма.

 – Pauvre enfant!

 И со вздохом вытягивал наследный принц свои кавалерийские ноги и вкушал последний глоток кофе.

 – Pauvre enfant!

* * *

 Ее высочество принцесса Мария-Каролина была, в самом деле, не совсем здорова. Гоф-медик настойчиво советовал делать больше движений.

 Ее высочество совершала большие прогулки верхом на свежем весеннем воздухе.

 Ее высочество ездила так неровно, что ее лакею приходилось быть очень внимательным: то – карьером, а то опять шагом...

 Она приехала на мельницу. Анна-Лиза вынесла ей стакан молока.

 Ее высочество выпила молоко и замедлила перед дверью. Бессознательно взглянула она на покрытое пеною колесо.

 Она тихо вздрогнула и возвратила стакан Анне-Лизе.

 – Какая вы бледная, – сказала она. – Вам нездоровится?

 Ее поразило, как побледнела и похудела Анна-Лиза.

 Она не слушала ответа Анны-Лизы. Она смотрела опять на ленящуюся на колесе воду.

 – Это от весны, – сказала ее высочество.

 Анна-Лиза сделала реверанс ее высочеству, которая на прощанье кивнула ей головою.

 Ее высочество поехала через мост. У поворота она еще раз оглянулась. Анна-Лиза стояла на площадке лестницы и смотрела на принцессу, прикрыв глаза рукою.

* * *

 Был еженедельный обед. Августейшие особы и их гости пили кофе в желтой зале.

 Ее высочество принцесса Мария-Каролина разговаривала у одного из окон с главным лесничим о деревьях, которые по своему виду должны были нравиться.

 – Да, никто не знает леса так хорошо, как ваше высочество, – говорил главный лесничий.

 – Да, ведь, я с самого детства постоянно езжу там верхом.

 Ее высочество смотрела в сад. Придворный актер Кайм с двумя дамами поднимался по дороге.

 – Как приятен воздух, – сказала ее высочество.

 Она открыла окно.

 – Как в июне.

 Она высунулась из окна. С террасы ясно слышны были голоса.

 – У лесной мельницы еще красивее, – сказала она опять, оглядываясь на главного лесничего.

 – Я знаю, что вашему высочеству там нравится, – сказал он.

 Они помолчали немного. Принцесса Мария-Каролина продолжала смотреть в сад.

 – У них горе, на лесной мельнице, – сказал главный лесничий.

 Ее высочество не сразу ответила.

 – Горе? – спросила она, как будто слову надо было совершить длинный путь, чтобы дойти до нее.

 – Разве ваше высочество не слышали, что Анна-Лиза, эта молодая девушка, которая имела честь...

 – Анна-Лиза, что с нею?

 – Ее нашли... вчера утром, ваше высочество, – да, это очень печально, – в мельничном ручье.

 Ее высочество обернулась.

 – В ручье, говорите вы?

 Как эти там, внизу, смеются!

 – Да, ваше высочество, вчера.

 – Но я еще видела ее третьего дня, во время моей прогулки.

 – Это случилось вечером, – третьего дня вечером.

 – Вечером, – сказала ее высочество.

 Она вспомнила, как стояла перед ее лошадью Анна-Лиза, такая бледная, с впалыми глазами.

 – Какая причина? – спросила она.

 – Когда девятнадцати летняя особа кидается в воду, то здесь обыкновенно в игре участвует несчастная любовь.

 Ее высочество стала совсем бледная. Неотступно видела она перед собою Анну-Лизу, такую бледную и опечаленную. И она вдруг вспомнила, как она взглянула на покрытое пеною мельничное колесо, и бессознательно сказала:

 – Это, конечно, весна.

 И нервно, – все время слышала она этот смех и голос Иосифа Кайма, – она опять повернулась к окну.

 – Как они смеются! – сказала она. – Бедная!

 И Мария-Каролина словно не видела ни деревьев, ни террасы, ни неба.

 – Бедная! – сказала она опять.

 Ее высочество простилась с главным лесничим, кивнув ему головою.

 На следующее утро принцесса Мария-Каролина поехала верхом на лесную мельницу. Большое деревянное колесо стояло тихо; двери и ворота были закрыты. Мария-Каролина сошла с лошади и поднялась по лестнице.

 Она открыла дверь и вошла. Немного прошла вперед и остановилась. Старик и старуха сидели на скамье между окнами. Тихо сидели они рядом друг с другом.

 Старый мельник прислонился головою к стене и вздыхал.

 – Да, Иоганн, да, – говорила жена, словно утешая ребенка. – Да, да.

 И потом опять оба молчали, тесно прижимаясь друг к другу. Мать вытирала слезы рукою.

 Мария-Каролина тихо отвернулась и открыла дверь на лестницу.

 Ее высочество ехала от тихой мельницы через мост.

 Берега ручья были зелены. Поверхность спокойной воды блестела на солнце. Там умерла Анна-Лиза. ее высочество мчалась со своим лакеем по лесу.

* * *

 Это было на следующий день после представления «Ромео и Юлии».

 Госпожа фон Пельниц брала урок у mademoiselle Leterrier. Пришла и графиня фон– Гартенштейн. Ей надо было "поговорить с человеком, моя милая".

 – Я, ведь, это видела, – сказала г-жа фон Пельниц. – ее высочество встала сейчас же после сцены у балкона.

 – И ушла одна, с одним лакеем.

 – Домой? – спросила m-lle Leterrier.

 – В замке видели ее высочество в одиннадцать часов, моя милая.

 – В одиннадцать часов?

 M-lle Leterrier так растягивала слова, словно хотела ими пригвоздить все преступления, которые могли быть совершены от сцены у балкона до одиннадцати часов.

 – Какой вид имела ее высочество? – опять спросила mademoiselle.

 – Я ее не видела, – графиня фон Гартенштейн была совершенно подавлена, – Ее высочество была без всякой охраны.

 – Это все г. Кайм, – сказала госпожа фон Пельниц, – расстраивает нервы ее высочества.

 Она сняла пенсне.

* * *

 Ее высочество была очень бледна, когда после сцены у балкона вышла из ложи.

 Лакей, который сидел в аванложе, проснулся.

 – Пойдемте, – сказала ее высочество.

 Ее высочество спустилась по лестнице и вышла через вестибюль. У нее была только вуаль на голове и манто на плечах.

 Она прошла через театральный парк на аллею к дворцовому парку. Она открыла дверь в розовый сад дяди Оттона-Георга, – кусты были голы, – без листьев, – и взошла на террасу.

 Она шла торопливо, лакей следовал за ее высочеством на расстоянии десяти шагов; он шел с неподвижным станом и с таким же точно лицом, с каким он служил за обедом.

 Ее высочество шла и шла. Она должна была идти. И словно на каждом шагу она топтала что-то своими каблуками.

 Иногда прижимала она руку к груди, точно ей тяжело было дышать. И она шла все медленнее, опустив голову, склонив к земле взоры, шла совсем тихо.

 Лоб ее высочества пылал. Размышления были для Марии-Каролины так непривычны; это было для нее, как большая печаль. Она поднималась по лестнице, до верхней террасы.

 Она прошла несколько шагов и остановилась. Месяц был на половину скрыт за облаками. Внизу неясною ложбиною лежал сад, ограниченный громадою замка. На небе и облаках резко вырисовывалась его длинная, строго очерченная кровля. ее высочество стояла неподвижно и смотрела на герцогский замок.

 Лакей стоял на расстоянии десяти шагов. Он стоял, как часовой под ружьем.

 У ее высочества не было никаких мыслей. Слова, – пламенные слова, – словно втеснялись в ее сознание. Печаль, – она знала, что это была за печаль, – пронзала ее внезапными уколами.

 Ее высочество видела только длинные, зеленые линии замка, который лежал у ее ног.

 И в то время, когда она смотрела на эту зелень, видела она перед собою образ дяди Оттона-Георга. Она видела его, как он сидел в голубой зале перед огнем, оперев на руки худое, острое лицо; бледный смотрел он на огонь своими широко раскрытыми глазами.

 И она чувствовала, как рука дяди Оттона Георга ласково скользит по ее волосам, и она слышала, как он, с улыбкою склоняясь к ней, тихо, почти шёпотом говорит:

 – Pauvre enfant – pauvre enfant!

 Лакей переминался с ноги на ногу.

 Ее высочество повернулась и пошла обратно по террасе. С больших замковых часов раздалось в ночной тишине много ударов.

 Она вдруг почувствовала себя такою усталою, спустившись с лестницы.

 Месяц вышел из облаков, и дорога в розовый сад дяди Оттона-Георга ясно мерцала.

 Ее голова пылала, и ноги словно уже не носили ее.

 Вдруг она увидела лакея; он шел мимо нее, чтобы открыть двери, – она совсем забыла о нем. Он стоял в полосе света, повернувшись к ней боком, со шляпой в руке, стройный и молодой. Это поразило Марию-Каролину, и она остановилась на один момент.

 Лакей повернулся и слегка поднял на нее взор.

 – Заприте, – сказала ее высочество принцесса Мария-Каролина и прошла в дверь мимо него.

 Лакей запер дверь.

 Ее высочество приказала камер-юнгфере зажечь канделябр на камине.

 Она послала сказать его высочеству герцогу, что не совсем хорошо себя чувствует.

 – Можете идти, мне вас не надо.

 Лакей прохаживался по коридору.

 – Где вы сейчас были? – спросила камер-юнгфера.

 – На террасе, барышня.

 – Как? Франц, вы несносны! Что там понадобилось ее высочеству?

 – Мы ходили.

 – Ходили?

 – Да, и стояли, как статуи.

 – И мечтали, глядя на луну, да?

 – Я не видел никакой луны, барышня.

 Лакей в темном коридоре похитил от камер-юнгферы поцелуй и потом еще несколько.

 – Идиот, – сказала она и убежала от него.

 Камер-юнгфера вернулась в покои ее высочества принцессы Марии-Каролины. Она была уверена, что услышит там плач ее высочества.

* * *

 Директор придворного театра был приглашен к столу.

 Директор говорил о будущем сезоне и о переменах в личном составе.

 – Г. Иосиф Кайм получил приглашение в Дрезден, – сказал директор.

 Он сидел vis-à-vis ее высочества.

 – Он хорошо пойдет, – сказал его высочество герцог.

 – Он ставит большие требования, – сказал директор.

 Его высочество герцог положил себе карпа.

 – Очень большие.

 Ее высочество заинтересовалась созерцанием льдинки, которая плавала в ее белом вине.

 – Да, г. Кайм – будущее светило, – сказал директор.

 – Когда придет будущее, – его высочество улыбался, – он, конечно, навострит лыжи, – так пусть теперь уходит, – по мне его рыкание слишком громко.

 Директор молчал и посматривал из-за своего прибора на ее высочество.

 – Да, – сказала она, – г. Кайм действительно большой талант.

 Ее высочество продолжала рассматривать льдину в своем стакане белого вина.

 – У него, конечно, большая будущность.

 – Наверное... – теперь пришла очередь директора брать синих карпов. – Я в этом уверен.

 – Гм... – сказал его высочество герцог, – по всему видно.

 В тот же вечер прошение придворного актера г. Иосифа Кайма об отставке от службы в герцогском придворном театре было милостиво принято.

 Г. Давид фон Пельниц забыл надеть свои галоши, – так торопился он из театра домой.

 Сперва г. фон Пельниц сел есть. Г. фон– Пельниц имел всегда отличный аппетит, и каждый вечер пил три кружки чая. Г. фон– Пельниц остерегался пить пиво, чтобы не приобрести несвойственной героическим ролям фигуры.

 – Милый друг, – говорил г. Пельниц, – пиво – мой любимый напиток, но, милый друг, чего не сделаешь ради искусства.

 Г. фон Пельниц выпил вторую кружку. Он начинал чувствовать себя все лучше.

 Он положил руки на стол и пристально глядел на госпожу фон Пельниц.

 – Марианна, – сказал он, – знаешь ли ты, что случилось?

 Кто не знал г. фон Пельница, тот мог бы подумать, что речь идет о какой-нибудь мировой катастрофе.

 Госпожа фон Пельниц сказала сухо:

 – Нет, Давид. '

 – Милая Марианна, – г. фон Пельниц смотрел перед собою широко раскрытыми глазами, – можно ли это было предвидеть?

 Г. фон Пельниц сделал паузу и хлопнул ладонью по столу.

 – Ничего нельзя было предвидеть, Марианна, – сказал он.

 Г. фон Пельниц откинулся на спинку стула.

 – Нет, никто ничего не предвидел, – повторял он. – Почему же ты не спросишь, о чем я говорю?

 – О чем ты говоришь?

 Жена начала раздражаться.

 – Г. Кайм получил отставку.

 Г. фон Пельниц сложил руки над тарелкой.

 – Скотина, – сказала госпожа фон Пельниц.

 – Скот?

 – Я говорю: скотина, – сказала госпожа фон Пельниц.

 Госпожа фон Пельниц пользовалась в подобных обстоятельствах очень сильными выражениями.

 – Ты кончил, Давид? – спросила госпожа фон Пельниц.

 – Да.

 Г. фон Пельниц спокойно поднялся и придвинул стул к столу.

 – Спасибо за обед, дитя мое.

 Г. фон Пельниц развалился в своем кресле.

 Он молча постучал по той части тела, где у большей части людей обитает разум.

* * *

 Было четырнадцатое мая, день накануне закрытия сезона в придворном театре.

 Ее высочество отправилась обедать в горы, в охотничий замок. Графиня фон Гартенштейн была нездорова. Ее высочество была одна. Она села в угловом зале у окна внутреннего балкона.

 Это было любимое с детства место ее высочества.

 Высоты понижались постепенно. Свежие листья липы блестели ясно между елями и соснами. Внизу виднелась долина с разбросанными по ней крестьянскими домами и полями, которые были пересечены изгородями, как темными чертами. Здесь и там редкие деревья, – и река в голубой дали. Облако легкого тумана восходило по вечерам над ее течением.

 Противоположные высоты еще светились на солнце. Казалось, что они лежат совсем близко; вымазанные белою известкою крестьянские дворы с высокими тополями бросали длинные тени на горы, поля и лесистые склоны; все было озарено розовым светом солнца.

 Высоты и долина составляли всю герцогскую область.

 Большой колокол в воротах замка зазвонил, и ее высочество услышала шаги кастеляна, который шел через двор замка.

 Она слышала, как открылись ворота, и до нее доносились чьи-то голоса.

 Кастелян шел двором обратно.

 – Кто там? – спросила Мария-Каролина.

 – Это одна компания, которая очень хотела бы осмотреть замок. Я сказал, что спрошу позволения вашего высочества.

 – Конечно, они могут осмотреть замок, – сказала Мария-Каролина.

 Она осталась у того же окна, когда кастелян пошел назад по двору.

 Ее высочество отошла на несколько шагов, когда увидела Иосифа Кайма. Постояла около стола, потом поспешно пошла к дверям.

 Посетители были уже на лестнице. ее высочество опустилась на несколько ступеней и остановилась.

 Было семь – восемь человека: люди из театра.

 Дамы сделали реверанс, и мужчины остановились кланяясь.

 Ее высочество держалась за перила.

 – Мне доставит удовольствие показать вам замок, – сказала она.

 Посетители стояли, слегка смущенные. Одна из дам нашлась первая и выразила свою благодарность.

 – Подымитесь, пожалуйста, по лестнице, – сказала ее высочество.

 Вошли в столовую. ее высочество знала по имени каждого из посетителей, помнила их по театру.

 Актеры отвечали ей почтительным шепотом. Постепенно они осваивались с положением, но они продолжали отвешивать чопорные поклоны и выражали несколько преувеличенный интерес, слишком широко раскрывая глаза.

 Дамы испускали перед каждым предметом короткое, по разному звучащее "ах". Иосиф Кайм оставался позади других. Он застаивался перед окнами и наконец остановился во внутреннем балконе.

 На несколько вопросов, с которыми к нему обратилась ее высочество, он отвечал только "да" и "нет".

 Ее высочество рассказывала о простреленном знамени, которое было повешено высоко на стене. Это был трофей тридцатилетней войны.

 Остальные пошли дальше. Иосиф Кайм остановился, засунув руки в карман своей куртки, и рассматривал знамя.

 В картинной галерее ее высочество рассказывала о картинах. Все остановились перед картиною, где была изображена Мария Стюарт.

 – Какой у нее жалкий вид! – вырвалось у плешивого комика.

 – Да, она была не красива, – сказала ее высочество.

 Вино было принесено в столовую, рейнвейн в большом холодильнике.

 Ее высочество просила их выпить по бокалу за веселое лето. Посетители почувствовали себя очень польщенными и поспешили вернуться в столовую. Вино было розлито. ее высочество чокалась со всеми. Дамы читали шепотом надписи на старогерманских бокалах, а мужчины осматривались по сторонам, от удовольствия щелкая языками.

 Это было совершенно обыкновенное столовое вино. Начинало смеркаться. Новая бутылка была опущена в холодильник, и дамы и мужчины, болтая, стали вокруг. Плешивый комик острил вполголоса, в надежде, что ее высочество его услышит, и исполнял "свое движение", кручение протянутой в воздухе руки, которое он кончал громким шлепком по своему толстому брюху. Галерее покатывалась со смеху, когда он исполнял свое движение.

 Ее высочество никогда не имела склонности к смешному. Со стаканом в руке она прошла мимо внутреннего балкона в башню; дверь из столовой стояла открытая.

 Ее высочество слегка вздрогнула.

 – Вы здесь, – сказала она, – г. Кайм, вы стоите здесь один.

 – Я смотрел, – сказал г. Кайм.

 Короткие предложения всегда выходили так странно отрывистыми. Он почти всегда забывал говорить по всякому поводу "ваше высочество".

 – Вы, конечно, никогда не видели наших драгоценностей, господин Кайм? – спросила ее высочество, после того, как они оба молчали несколько времени, и уже он собирался отойти.

 – Драгоценностей, ваше высочество?

 Ее высочество достала из ларца связку ключей и начала открывать маленький вделанный в стену шкап.

 – Не входит, – сказала она.

 Наконец, ей удалось открыть дверцу шкапа.

 – Да, вот наш музей.

 Кайм стоял, склонив голову, в четырех или пяти шагах от нее.

 Ее высочество достала из шкапа маленький письменный прибор.

 – Это принадлежало Наполеону, – сказала она и протянула Кайму прибор.

 Он взял его и рассматривал.