Текст книги "Я с тобой (СИ)"

Автор книги: Герда Грау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– А что такое погасший разум? Когда мозг умер, а тело еще нет? Из-за вас пошли эти легенды о зомби?

– Чушь собачья, – возмутился Дон. – Во-первых, покойники не шевелятся, во-вторых, погасший не значит мертвый, просто есть люди, которые головой не пользуются, у них со всем справляются рефлексы и инстинкты. Вы и так задействуете мозг только на десять процентов, а некоторые за жизнь умудряются понизить этот процент до одного-двух, так что когда мне принадлежит девяносто восемь процентов мозга, владелец не чувствует разницы. А вот чтобы абсолютно активный болид принял пилота, такого еще не было.

– Будешь первый, – Вика оттолкнула от себя пустую сковородку и втянула в рот трубочку с лимонадом из холодной банки. – Пришлешь мне пять процентов комиссионного вознаграждения от своих новых миллионных контрактов. Теперь давай про тех, кому ты нужен. Кто они?

Дон не успел ответить – чей-то хлопок по плечу заставил Вику выронить трубку с лимонадом изо рта и поднять голову.

– Надо же, – иронично произнес за ее спиной знакомый голос. – На ловца и зверь бежит. Прувет, насяльника!

Вика облегченно выдохнула.

– Фу, напугал, – сказала она. – Антон?

– А ты кого ждешь?

– Да собственно, никого, – пробормотала она. – Ты просто внезапен.

– Да, детка, я такой, – пафосно сказал Антон и сам первый засмеялся. – Кофе будешь?

Он скинул пальто и остался в идеальном костюме, на фоне которого джинсы и свитер Вики выглядели гуманитарной катастрофой.

– Нет, я уже пила, у меня лимонад. Тебя сюда как занесло? Ты на петроградке работаешь вроде бы?

– Честно? – тот уселся напротив нее. – Ехал мимо и вспомнил, как мы с тобой летом тут тусили, решил зайти и поностальгировать. Но тебя увидеть не ожидал, думал, ты на работе. О, ботиночки знакомые? Скучаешь по мне?

– Нет, просто каблук в сапогах сломала, – напряженно сказала Вика, чувствуя неловкость из-за того, что Дон присутствует при их разговоре. – Что было, то прошло, скучать мне некогда.

– А я вот думаю, что хорошо было бы повернуть время назад.

В голосе Антона послышалась многозначительность, но Вика сделала вид, что этого не заметила. Хватит и того, что он словно по-дружески положил руку ей на колено.

– В одну воду дважды не войдешь, – сказала она, убирая ногу, потому что Дон издал внутри нее какой-то непонятный звук. – И себя не переделаешь.

– Глупая поговорка, – отмахнулся Антон. – Человек всю жизнь меняется, может и новую личность в себе открыть. Знаешь, как бывает – просыпаешься утром, а ты – другой человек, словно в тебя кто-то вселился.

Вика насторожилась.

– Не знаю, – небрежно сказала она. – Я в эту метафизику не верю и со мной такого ни разу не случалось. Мне идти нужно.

– Я подвезу.

– Не надо, я пешком.

– Да ладно тебе, пешком, – настойчиво повторил Антон, хватая ее сумку с пола. – Пошли, машина рядом.

«Пусть проваливает один», – приказал Дон в ее голове.

«Как?» – так же мысленно разозлилась она, видя, как Антон протягивает ей куртку, снятую с вешалки, продолжая держать ее сумку в руке. – «Вы, мужики, слов не понимаете».

«Отделайся от него».

«Сам отделайся», – машинально огрызнулась она.

Вика не успела ахнуть, как картинка вокруг нее снова стала черно-белой, а лицо Антона – пепельно-серым. Он упал на диванчик и схватился за ногу, и до нее дошло, что Дон просто врезал незадачливому ухажеру в голень ее собственной ногой, обутой, между прочим, в ботинок владельца пострадавшей ноги.

– Невербальная форма отказа, – услышала она свой голос, звучавший хрипловато и низко против обычного писклявого, который ей демонстрировал диктофон при записи сообщений. – Идентична слову "нет".

Офисный Антон, которого она знала, обязательно возмутился бы, захотел бы узнать, что с ней случилось и какого черта она дерется как грузчик, но этот Антон не удивился. Он взял со стола железную солонку, зажал ее в кулаке и деловито и сильно ударил ее куда-то слева от глаза, так, что над ней оказался потолок и кусок двери, на которую официант, минуту назад приносивший им закуски, невозмутимо повесил табличку «Закрыто».

5. Голос разума

Наступившее состояние можно было бы назвать странным, если бы Вика могла говорить, но она не могла. Видимо, удар пришелся в то самое место, где расположено поле Брока, отвечающее за речь (или оно называется поле Вернике?). Так или иначе, случилось то, чего опасался Дон – ей погасили разум. Правда, он погас не так, как она ожидала, видеть и слышать ей удавалось, но управлять своим телом она не могла, превратившись в крошечный съежившийся сегмент собственного мозга без голоса. Ее полоснуло сочувствие к Дону – он так же чувствует себя, когда она не дает ему руль?

Антон поднял ее и бережно усадил на стул за столиком, заняв место напротив, с улицы это выглядело свиданием двух самых обыкновенных людей в самом обыкновенном кафе. Официант остался стоять у Антона за спиной с подносом в руке, остальные посетители кафе молча наблюдали со своих мест за их столиком с непроницаемыми выражениями лиц.

Ее собственное тело помотало головой (это ощутилось как размытие четкости, неприятное ощущение), окружающая картинка продолжала оставаться черно-белой.

– Не знал, что ты такой дурак, – насмешливо сказал Антон, глядя ей в лицо. – Думал повозиться, чтобы тебя достать, а ты поддался на провокацию. Но это хорошо, я против насилия, тем более по отношению к тебе.

– Охренеть как гуманно, – услышала Вика свой странный голос. – Ты понимаешь, что сейчас при свидетелях роешь себе могилу?

– А, – легкомысленно отмахнулся Антон, оглянувшись по сторонам. – Тут все свои, как ты видишь, доносить некому. А насчет могилы... Одно дело – перебрать все разрешенные болиды из списка, другое дело – вообще все. Численность людей подползает к семи миллиардам, так что, если мы не найдем общего языка, твои следы обнаружат... ну, скажем, лет через пятнадцать. Тысяч.

– У тебя получилось быстрее.

– Я готовился. Был, впрочем, маленький шанс, что не сработало, доказательства пришлось поискать, но в целом игра стоила свеч.

– Зачем?

– Хотел поговорить с тобой в спокойной обстановке, как раньше. Поэтому и болид тебе выбрал... дружественный. Понадеялся на предустановленную симпатию тел.

– Что ты сделал с машиной перебросок?

– Немного поправил настройки, – возразил Антон. – И вуаля – ты у нас в болиде, о котором в базе нет информации, и никогда не будет.

– Сволочь, – коротко ответил Дон.

– Грубо, – заметил тот. – Мог бы сказать «спасибо», что я не послал тебя в какого-нибудь онкологического смертника, иначе вместо стейков ты бы сейчас орал в ожидании наркотиков, и, кстати, был бы на порядок сговорчивее и покладистее.

За столом воцарилось молчание, во время которого Вика разглядывала Антона так пристально, как могла это сделать в убогом монохромном восприятии. Щетина у него щеках... Антон всю жизнь ненавидел такую, и вдруг отпустил, костюмы не любил, предпочитал пиджаки и брюки разного цвета, называл это английским стилем, а тут вырядился как на похороны. Как она могла ничего не заподозрить с самого начала?

– И о чем ты собрался со мной сговариваться? – спросил Дон.

– Голос разума, – кивнул Антон. – Я в тебя верил. Давай вернемся к нашим баранам. Не знаю, что именно ты и твои ребята нарыли, но предполагаю, что наши демарши здесь уже не тайна. Так?

– Более чем, – подтвердил Дон.

– Ну вот, – Антон покрутил в руках ложечку, болтавшуюся без дела в горчичнице. – Поэтому есть два выхода из ситуации. Первый – это убедить комиссию, что результаты недостоверны и требуют дополнительной проверки, взять время на новое расследование и признать ошибку. Тебе, учитывая все твои заслуги, поверят даже на слово.

Он осторожно бросил взгляд на Вику, но Дон, который управлял ее телом, никак не отреагировал.

– Второй выход? – ровно спросил он.

– Второй... – Антон вздохнул. – Война.

– Ты в своем уме?

– Звучит забавно, учитывая некоторые особенности нашего бытия в этих телах. Будем считать, что в своем, мой болид на некоторое время лишен доступа к нему, твой тоже.

Антон, или то, что было Антоном, подцепил ложечкой горчицу из баночки, зачем-то понюхал ее и улыбнулся.

– Если быть откровенным, – задумчиво произнес он, – я никогда не понимал твоей позиции. Будь ты малолеткой или каким-нибудь зеленым пилотом только со школьной скамьи, где голову набивают лозунгами и правилами, это куда ни шло. Но ты человек взрослый, должен был прийти к таким же выводам, как и я, и многие другие, но почему-то не пришел. Объяснишь, почему?

– Объяснить, почему бесчинствовать на чужой территории – преступление? Серьезно?

– Серьезно, – не принял шутки Антон. – Отвлекись от идеологии раз в жизни. Вот смотри, когда у одного голодный обморок, а второй сидит на буханке хлеба – это честно?

– Идиотский пример.

– Нет, это точный пример. Причем не просто сидит, а пока ты жуешь засохший клейстер, он катает из хлеба шарики и кидает их в корзину с мусором. Улавливаешь аналогию?

Он лизнул горчицу языком и причмокнул с явным удовольствием, словно та была нектаром божественного происхождения.

– Им доступен такой спектр восприятия, о котором мы мечтали всю жизнь, наши фантасты писали книги о таком мире, и мы с тобой в детстве зачитывались ими, бредили, хотели найти, поделиться со всеми. И мы его нашли, Дон! И что? Связали себе руки и ноги, и даже заткнули глаза и уши. Ради чего?

Антон бросил на стол телефон, в котором Вика узнала свой, унесенный мальчишкой с остановки, и это не вызвало у нее никакого удивления. В телефоне осталась открытой социальная сеть, которой она пользовалась.

– «Целый день спал», «никак не находится нужный кусочек видео для клипа», «бгг, я даже в состоянии составлять план действий», «красные туфли к этому платью не подойдут, ы-ы-ы!», «я хочу умереть», – процитировал Антон выбранные наугад записи пользователей. – Бгг и ыыыы, понимаешь? А есть еще телегония, закон о кружевных трусах, топоте котов, битье женщин. И они видят мир цветным, а мы – черно-белым. Жуем клейстер, вместо того, чтобы сесть за стол и заказать стейк. Тебе не обидно?

– Вы на стейке не остановитесь, – ответил Дон. – Вам же надо жрать в три горла и пить так, чтобы по швам трещало, желательно, за счет хозяев.

– Это называется эволюцией, – хохотнул Антон. – Побеждает сильнейший.

– Это называется геноцидом.

– Ну-ну, полегче со словами, – вдруг разозлился тот. – Мы никого не убивали.

– Кроме процента активности мозга у населения, – в голосе Дона было бесконечное отвращение. – Тебе перечислить ваши подвиги по пальцам, начиная с реформы образования?

– Не надо, – Антон встал. – Я надеялся тебя переубедить. Ты выбрал не ту сторону, Дон, предавать своих ради чужих – это вне моего понимания. Подумай об этом, пока есть время.

Ложечка со звоном упала обратно в горчичницу, разметав ошметки соуса по чистому столу.

6. Предустановленная симпатия

Время означало тот промежуток, который Антону был нужен для того, чтобы отойти к барной стойке, нацедить себе какого-то алкоголя и вернуться к столу. Все это время Дон сидел без движения, и Вика понимала почему – двойная дверь закрыта, а если, попытаться разбить стекло и выскочить (как было в каком-то в детективе), то для этого придется сначала взять высоту ограждающей металлической штанги и разбросать ряд цветочных горшков. Да и то при погашенной скорости она вряд ли разобьет стекло, скорее всего, просто сломает ключицу о полимерную поверхность. Мысли не были мыслями в полном смысле этого слова, а скорее, образами, вспыхивающими в мозгу стертыми монохромными картинками с несчастливым концом.

– Думаешь, как выкрутиться? – с любопытством спросил Антон, садясь на свое место. – Боюсь, твоих актерских талантов не хватит сыграть это убедительно.

– Хочу знать, что будет с девчонкой, – произнес Дон.

– Мне жаль, – искренне ответил тот. – Со стороны это должно выглядеть как твоя ошибка. Неверные настройки, негодный болид, психическое расстройство и предсказуемый финал. Все сожалеют и произносят речи над твоей могилой. Точнее, вашей общей.

Он символически поднял стакан и изобразил тост, потом залпом опрокинул выпивку в себя и с видом полного блаженства откинулся на спинку дивана. По запаху это был крепкий коньяк.

– Банальное самоубийство, – закончил он.

– Здесь?

– Есть возражения? – он поставил стакан на стол. – Хорошее место, вкусная еда, достойная выпивка, даже музыку можно заказать. Некоторым нравится в метро на рельсах. Но ты можешь выбрать место сам, мало ли какие у тебя предпочтения, я пойму.

– В смысле – последнее желание?

– По старой дружбе. Кстати, выпьешь? Знаю, что против правил, но сейчас какая разница? Расслабишься, будет не так страшно.

– Редкий случай – пить на своих поминках, – хмуро ответил Дон, но прямо не отказался.

Подчиняясь знаку Антона, официант принес им бутылку и два стакана, разлил коньяк и поставил на стол блюдечко с лимоном, в котором торчали маленькие шпаги, точно лимоны были повержены в дуэли. Вика ненавидела коньяк, но сейчас ее собственное тело хватануло половину стакана без всякой дрожи. Мир вокруг через некоторое время размылся и стал нечетким – алкоголь достиг мозга.

– Еще?

Дон помотал головой, и Антон вдруг прыснул.

– Я забыл, – выдавил он сквозь смех. – Надо было взять тебе шампанского.

– Шампанское без кольца – деньги на ветер, – парировал Дон.

Вика дала бы ему пинка, если бы могла – так она не вела себя даже на корпоративах, по крайней мере, она хотела в это верить, потому что со стороны никогда себя не видела, но Антону это почему-то понравилось, и он захохотал. Отсмеявшись, он похлопал их общее с Доном тело по щеке, и Вика узнала этот жест – он принадлежал прежнему Антону, а не ублюдку, который собрался их убить. Неужели соскальзывание щекой с ладони с осовевшим видом тоже принадлежит ей? Боже, какой позор!

– Какие самоубийства сейчас в моде? – спросил Дон. – Падение с небоскреба?

– Откуда тут взяться небоскребам, – отмахнулся Антон. – Старый город, высотный регламент. Хотя в падении с небоскреба есть свои плюсы – не передумаешь на половине.

– Тогда что?

– Снотворное, – он поставил на стол пузырек из темного стекла. – Выпьешь и больше не проснешься. Ни там, ни здесь. Будешь видеть хорошие сны, например о том, как мы с тобой первый раз сюда попали. Помнишь, как мы долго не могли поверить, что не находимся под воздействием галлюцинации и это не следствие кислородного голодания мозга? Или то, как первый раз пилотировали?

– Помню, – сказал Дон. – Эйфория была газовая. А сколько планов было построено...

– Потом кто-то выдумал идиотские правила, – не преминул добавить в бочку меда ложку дегтя Антон. – И поставил дикарей выше собственной цивилизации.

– Кто-то слишком активно стал определять в дикари тех, чьи тела ему приглянулись.

– Знаешь, я уважаю твои принципы, хотя и не понимаю их. Мы могли бы горы свернуть.

– На твоем месте я бы не экспериментировал, свернешь вместо гор шею.

– Раньше ты был больше исследователем, чем преследователем.

– В стихах звучит дико романтично.

– Проклятый алкоголь, – покраснел Антон. – Ты определился?

Он придвинул к нему темный пузырек и даже подтолкнул его так, чтобы тот прокатился по столу. Дон поймал его и зажал в руке.

– Отвези нас с ней домой, – попросил он. – Ей не понравилось бы умирать в таком месте.

– Думаешь удрать по дороге?

– Боишься не справиться с бабой?

Антон вытащил из кармана и положил на стол перед собой наручники милицейского образца. Если бы Вика могла краснеть, то она покраснела бы, наручники были ей знакомы. Антон никогда не рассказывал во время их совместного житья, кто поделился с ним такой штукой, а она не спрашивала.

Он накинул кольцо на ее левое запястье, второе защелкнул на себе и поднялся. Их общему с Доном телу пришлось тоже встать, с трудом удерживая равновесие. Если держаться рядом, наручники под спущенным рукавом свитера были совсем незаметны.

– Бери сумку, – приказал Антон. – Незачем оставлять следы. И куртку тоже прихвати. А теперь медленно и организованно выходи на улицу и имей в виду – я могу и передумать.

На улице было светло, ездил транспорт, но в черно-белом восприятии Вики это выглядело кадрами какой-то траурной хроники. «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна»... Ощущений добавила и машина Антона, непроницаемо-черная, как похоронный катафалк, а в марках она не разбиралась. Раньше у него такой машины не было. Он открыл дверь водительского места и затолкал туда ее, потом влез сам, оттеснив ее дальше, на пассажирское место вместе с сумкой. Двое безликих посетителей кафе сели позади них.

Машина плавно снялась с места и покатила по Литейному в сторону места, откуда они с Доном начали свое путешествие. Все дома за стеклами были такими знакомыми, но в то же время сейчас они выглядели по-другому.

– Идиотская ситуация, – вдруг сказал Дон, странно щуря глаза на Владимирский Пассаж. – Мы с тобой были друзьями, наши тела – любовниками. До чего абсурдна жизнь.

– Абсолютно, – вздохнул Антон.

После этого Дон (Вика не делала этого, не делала и никогда бы не сделала) положил ладонь Антону на ногу в район застежки брюк. Машина дернулась и с глухим звуком клюнула в зад свою предшественницу, смяв ей бампер в гармошку. Водитель пострадавшего "шевроле" немедленно остановился. Троллейбус, выруливавший с остановки, тоже встал, и на узком Загородном проспекте начала собираться пробка. Лица пассажиров в салоне окаменели.

– Сука, – прошипел Антон, ударив руль.

– Что такое? – сочувственно спросил Дон. – Не смотрел гормональную схему болида?

От соседнего перекрестка к ним бегом направился гаишник в кислотной тужурке, и бахнул кулаком в стекло.

– С документами на выход, подышим в трубку, – злобно проорал он в стекло и вдруг осекся, выпучив глаза на руку водителя.

7. Необратимость

Гематому на виске намазали какой-то дрянью и залепили пластырем, но это было ничто по сравнению тем, как в соседней комнате допрашивали Антона и его присных в качестве сообщников. Вике сочувствующий дежурный принес кофе в стаканчике.

– Заявление писать будете? – спросил он.

– Нет, – ответил Дон.

– Зря, – хмуро ответил тот. – У меня тоже дочь растет, таких ублюдков надо учить. Сегодня он «Пятьдесят оттенков серого» начитался, а завтра «Холодное лето пятьдесят третьего» устроит?

– Однозначно, – подтвердил Дон, который не понял ни слова. – Можно я пойду?

– Идите, – махнул рукой дежурной. – Потом как свидетельницу вызовем, не пугайтесь, когда придет повестка. А насчет этого...

Он постучал пальцем по виску, и Дон напрягся.

– Тут недалеко поликлиника какая-то есть, вы там по дороге снимок сделайте, вдруг трещина. Она от Техноложки по Московскому направо, в сторону Фонтанки, большая такая. Любая маршрутка довезет или троллейбус, только не садитесь, ради бога, больше в машины к незнакомцам.

– Постараюсь.

На улице Дон остановился на остановке, почти сразу влез в троллейбус с номером «восемь» и привалился к стенке на бывшем кондукторском месте, нагло наплевав на автоматическую кассу и прожигающие взгляды пассажиров, бдящих за безбилетниками просто так, от любви к искусству.

– Держись, – сказал он сквозь зубы Вике, которая не подавала признаков жизни. – Я сейчас сделаю снимок, и если все в порядке с твоей головой, тогда будем думать дальше, как тебя вытащить. Найдем выход.

Вика, само собой, ничего не ответила.

Поликлиника и вправду была огромной и светлой, и очень современной, внушала доверие. На ресепшене, прежде чем указать направление регистратуры, ему настоятельно посоветовали надеть зеленые бахилы. Но когда Дон наклонился к ящику с полиэтиленовыми тапками, пол оказался вдруг намного ближе, чем выглядел до этого, и попытка оттолкнуть его не увенчалась успехом – руки разъехались и ставшее вдруг тяжелым тело не удержали, поэтому Дон уткнулся носом в чисто вымытые плитки и от дальнейших экспериментов с управлением на время отказался. Девушка с ресепшена приподнялась с места, протянула было руку к тревожной кнопке, но увидела пластырь на голове Вики, и рысью рванула в регистратуру.

Куда его отнесли, было неясно, но лежанка похрустывала чистой простыней, а в окно врывался свежий воздух. Было тихо и почти беззвучно, кругом высились незнакомые громадины серой аппаратуры, блестящие хромом. Ах, да, поликлиника... Его рука нащупала задранный свитер, расстегнутые джинсы и какую-то смазку на животе, и тело мгновенно подало сигнал опасности, за который Дон мысленно поблагодарил молчаливую Вику – кортизол и адреналин подняли его в мгновение ока на ноги, точнее, усадили на задницу. Дон застегнул молнию на брюках. Женщина-врач в белом костюме подошла к нему и заглянула в глаза.

– Ну как, лучше?

– Лучше, – осторожно ответил Дон. – Это зачем?

Он поднял пальцы в смазке к глазам – прозрачная, пахнет подозрительно-сладко.

– Контактный гель, – пожала плечами та. – Мы используем лубриканты из секс-шопа, они обеспечивают наилучшее скольжение. Наше ноу-хау.

Дон издал неопределенный звук, но врач истолковала его по-своему.

– Анализы брать долго, а вы, извините за прямоту, упали в обморок у нас в прихожей, поэтому я провела первичный осмотр и сделала экспресс-узи, мало ли у вас маточное кровотечение или угроза выкидыша. Беременность нужно было исключить в первую очередь, все остальное – во вторую.

Дон почувствовал, что свежего воздуха ему все-таки не хватает. Беременность? Мозг тут же подбросил ему картины одна ужаснее другой, и на лбу у него выступила испарина.

– Можно воды? – хрипло попросил он.

Врач отошла в глубину комнаты и вернулась со стаканчиком воды.

– Так вот, все в порядке, беременности нет. Вы что так побледнели? Полежите еще и подышите, не вставайте резко. Что с головой?

– Ушиб.

– Сделаем снимок, возможно, у вас сотрясение мозга.

– Спасибо.

Врач села за маленький столик среди страшной аппаратуры, открыла ноутбук и какую-то тетрадь. Со своего места Дон видел только ее затылок, идеально причесанный, и он зачем-то пригладил свои волосы как сумел, зеркало тут было одно и висело далеко, возле двери.

– Сделаем снимок, возможно, у вас сотрясение мозга.

– Спасибо.

– Я задам вам несколько вопросов по моей части, ответьте на них, нужно заполнить карточку обращения. И не переживайте, платить не придется, экстренная помощь пойдет по обязательному страхованию. Ваше имя?

– Виктория.

– Отчество? Фамилия?

Дон закрыл глаза и старательно сполз обратно на лежанку.

– Извините... там, в сумке документы.

Немного удивленно, врач подошла к стулу, на котором стояла сумка, открыла молнию, аккуратно переложила несколько вещей и вытащила паспорт, в который был вложен зеленый пластиковый квадратик, тоже какой-то важный документ, подтверждавший, что Вика не шарлатан, а честный налогоплательщик, это успокоило ее подозрения. Некоторое время женщина молча заполняла карту, пока не дошла до новой страницы. Она взглянула на Дона поверх очков:

– Какой день цикла?

– Сто сорок восьмой с четвертью, – машинально ответил он.

Врач уронила ручку.

– Как? – странным голосом спросила она, разворачиваясь к нему всем телом.

А после этого она сделала еще одну странную вещь – встала и закрыла дверь на ключ.

– Простите, но ваш рассказ больше напоминает криво сляпанную детективную историю в расчете на дураков. Существуют ли какие-нибудь доказательства, кроме ваших слов?

– У меня есть свидетель, но у нее нет голоса.

– Зато запрещенный болид и неустановленное время сброса говорят сами за себя, правда? В любом случае я обязана вас задержать, а вы – подчиниться.

Дон промолчал. Врач сняла пластырь с его виска и внимательно осмотрела рану.

– Вместо рентгена сделаем ортопантомограмму, – наконец сказала она. – Трехмерная проекция лучше покажет внутренние повреждения, если они были.

Она придвинула к голове Дона серую арку космического вида, на которую он посмотрел с сомнением, но спорить не стал, на него навалилось чудовищное безразличие. Все, что угодно.

– Голова болит?

– Болит, – честно ответил Дон. – Но я пил алкоголь, а потом попал в аварию.

– Пилот, вы спятили? – возмутилась врач. – Не топите хоть сами себя, я ведь обязана буду доложить о вашей истории в точности так, как вы рассказали.

– Я не хотел, так получилось.

– Закройте рот и не шевелитесь.

Женщина вышла в застекленный отсек, рамка пришла в движение, и, помигивая огнями, сделала оборот вокруг головы в одну сторону, потом в другую, потом затихла и погасла. Немного подождав, Дон снова натянул потрепанный свитер и уселся на скамейку ждать приговора.

– Повезло, – кратко ответила врач, появляясь из своего убежища. – Трещины нет. Снимок печатать не буду по известным причинам, поверьте на слово. Теперь о втором пункте. Гасящий удар, если нанесен правильно, разрушает существующие нейронные связи и ставит заслонку для образования новых цепей в старом направлении, фактически, замуровывает остаток сознания заживо. Кислородное голодание...

– Я не слышу ее около трех часов, – перебил ее Дон. – Какое время даст необратимые изменения?

– Двенадцать часов. Это в лучшем случае.

– А в худшем?

Видимо, что-то в голосе Дона остановило женщину от окончательного приговора Вике, и она потерла переносицу жестом усталости.

– Мне жаль, – тихо сказала она.

8. Петля Корбут

– Подождите жалеть, – решительно сказал Дон. – Давайте считать, что имеем дело с первым вариантом.

– Глупый оптимизм. Сколько вы ее пилотируете?

– Один день.

– Один день – это равно нулю, – уточнила врач. – Лучше подумайте, как связно изложить то, что может послужить вам смягчающими обстоятельствами на комиссии. На ночь я оставлю вас здесь, и мой вам совет – никуда больше не бегать, если не хотите произвести отрицательное впечатление, исчезновение будет рассматриваться как признание вины.

– Я понял. Расскажите все, что знаете, про эту перегородку в голове. Я раньше не интересовался, но возможно, есть какое-то решение. Должно быть.

Врач зачем-то потрогала свою прическу, потом покачала головой.

– Область моего изучения – здоровый мозг аборигенов, много я вам не расскажу. Если брать биологические механизмы возникновения мембраны, то их можно сравнить с инкапсуляцией инфекционного очага, своего рода результат действия инстинкта самосохранения, потому что она состоит из тканей самого владельца тела. Удар, нанесенный с определенной силой и в нужное место, только запускает механизм ее строительства.

Дон открыл рот.

– Она сама ее сделала? – уточнил он, не веря своим ушам.

– В каком-то смысле, – подтвердила врач. – Если вы пилотировали здешних мужчин, то в курсе, что в момент угрозы тело способно втянуть наружные половые органы внутрь, как самые уязвимые и самые ценные.

Она вопросительно взглянула на него, и Дон кивнул – было дело.

– С мозгом в минуту опасности происходит то же самое. В среде аборигенов для этого используется термин «аутизм». Предположительно, механизм получен эволюционно и служит для защиты базовой части сознания от переменной. В моменты стресса или смертельной опасности мозг сбрасывает все, что считает второстепенным, как ракета-носитель сбрасывает положенные ступени, оставляя неприкосновенным ядро личности. При устранении опасности мозг наращивает на это ядро новую оболочку, иногда сходную с предыдущей, иногда отличную, и отличия бывают разительны, все зависит от условий, в которых происходит восстановление, если, конечно, оно вообще происходит.

– Сознание остается поврежденным?

– Местная психиатрия в этом смысле не радует. Наша, впрочем, тоже.

Дон подумал, припомнил кое-что из своего прошлого и мотнул головой, как тяжелая бойцовая собака.

– Человек за всю свою жизнь миллион раз получает по голове, иногда очень сильно, но ведь перегородка не строится? Почему один удар гасит сознание, а другой нет?

Она пожала плечами.

– Должно совпасть множество факторов. Удар должен нанести человек, от которого этого не ждешь, тело никаким образом не должно ожидать нападения или предательства, здесь важен фактор внезапности, шок и стресс одновременно. Даже минимальная степень готовности к удару сведет его на «нет». Таким навыком владеет не каждый.

– Но гасящий удар...

– Послушайте, – вдруг рассердилась женщина, – я и так сказала вам много лишнего. Любая информация о гасящем ударе находится под запретом, люди, его использующие, подлежат преследованию по закону, а ваша невиновность еще не доказана. Прекратите меня расспрашивать.

Дон взял ее обеими руками за плечи и развернул к себе лицом, даже встряхнул ее, насколько ему позволил невысокий Викин рост.

– Я понимаю, – сказал он, глядя ей в глаза. – Но если я ей не помогу, ей ведь уже никто не поможет. Это вы понимаете?

Врач невесело усмехнулась.

– Вот поэтому пилотирование болидов противоположного пола запрещено, – непонятно высказалась она, но Дон ее не понял, и просто молча держал ее руки, пока она не сдалась. – Что еще вы непременно хотите знать?

– Все. Любая мелочь может быть важна. Теперь про эту переменную часть. Она то, что люди любят называть приятными воспоминаниями и милыми мелочами? Это не важно для личности? Они бесполезны?

– Мелочи – симптом вязкости сознания, их обилие в какой-то мере признак не слишком здоровой психики и расширенных границ личного пространства. Чем больше переменная часть личности, тем меньше постоянная, и тем больший сегмент подвергается уничтожению при гасящем ударе. Вы хорошо ее знали?

Дон был вынужден покачать головой.

– Не очень.

– Но описать можете? Какая она была?

Он подумал, зачем-то посмотрел в оставшуюся раскрытой сумку.

– Сначала мы поругались, – неловко ответил он. – А потом быстро договорились. Она как-то сразу стала мне верить, даже ни разу не заподозрила во мне захватчика.

– А должна была? – улыбнулась врач.

– Да нет. Но просто... И потом, до удара, прятала меня и даже врала своему любовнику. А я ведь ей ничего не принес, кроме проблем, и человеком-то не был в общепринятом смысле слова. Так какая она?

– Хорошая, – уверенно ответила женщина.

Она прошла к столу и села, пока Дон перебирал вещи в сумке Вики с сосредоточенным видом.

– Что входит в базовое ядро? – подал он снова голос. – Может, там есть зацепки?

– Это у всех по-разному.

– Но если есть механизм ее строительства, есть и механизм ее разрушения?

– Тоже неоднозначно, – с сожалением ответила женщина. – Мне и механизм образования до сегодняшнего дня наблюдать не доводилось. Что бывает редко, то бывает редко.

– А если создать такие условия, при которых тело само захочет разрушить ее? – не унимался Дон. – Существуют такие?

– Мы имеем дело не с полноценным разумом, а с его частью. С ней нельзя договориться или сторговаться, понимаете? К тому же среди миллионов факторов, которые могут запустить такую реакцию, вы никогда не угадаете тот набор, который нужен. Пилотируй вы ее около двух-трех десятков лет, возможно, при определенной доле везения...