Текст книги "Пещера Батикава"

Автор книги: Герцель (Герцль) Новогрудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава девятая

Прежде всего – опись

Милиционер Еськин много чего повидал на своей милицейской службе. Удивить его или там поставить в тупик было трудно.

Тем более, когда речь идет о таких простых вещах, как спекуляция. Спекулянт, он и есть спекулянт. Долго возиться с ним не приходится. Главное, что требуется, это установить факт спекулирования – раз, уличить так, чтобы отвертеться не мог, – два и составить протокол – три. А там суд и, как говорится, бывай здоров, не кашляй. За спекуляцию по головке не гладят.

Однако дело, за которым милиционер Еськин явился на глухую полянку, выглядело в его представлении иначе. Устройство плантации в лесу в целях личной наживы вещь нешуточная. Тут, видать, действует не какая-нибудь тетя Мотя с базара, а кто-то поопытней. Тут, чтобы не попасть впросак, бдительность требуется. Глаз да глаз…

Рассуждая так, милиционер одолел последние метры косогора и, вытянув голову, осторожно оглядел открывшуюся перед ним площадку, ровный зеленый квадрат кукурузных зарослей, темный неровный овал входа в пещеру.

Похоже, никого.

Прислушался.

Только птицы щебечут да шмель гудит.

Отдуваясь, Еськин ступил на полянку, снял фуражку, вытер на лбу крупные бисерины пота, снова огляделся.

До чего же тихий уголок… Сумели, дьяволы, отхватить участок. Тут хоть трактором паши, никто не узнает.

Еськин достал из кармана основательно потрепанную записную книжку. Действовать надо по инструкции. Прежде всего – опись. Без описи протокол не протокол.

Помусолив карандаш, старшина стал старательно записывать все, что считал существенным для будущего протокола.

– Так, – бормотал он себе под нос, – стало быть, первое – незаконно захваченная земля, в дальнейшем именуемая «участок». Есть таковая? – Еськин посмотрел на зеленый квадрат. – Точно. Есть. Фактически на месте.

Второе, стало быть, – самовольный посев. Есть таковой? Есть. Засеяна сельскохозяйственная культура, в дальнейшем именуемая «кукуруза».

Третье, стало быть, – хозяйственные постройки и инвентарь. Есть таковые?

Задав себе вопрос, Еськин занес в книжку: «Постройки в наличии отсутствуют».

Об инвентаре же, уставившись взглядом на прислоненную к дереву лопату, записал так:

«Имеется лопата железная с деревянной ручкой, в дальнейшем именуемая «лопата».

Потом, переведя взгляд на валяющуюся мотыгу, отметил:

«А также мотыга того же материала, в дальнейшем именуемая «тяпка».

Наступила очередь поливального шланга. Как его записать?

– Кроме того, – прежде чем занести в книжку вслух произнес Еськин, – применяется водопроводное приспособление, в дальнейшем именуемое «кишка», каковая подсоединена к водопроводу колхозной овцеводческой фермы. Поступление незаконно забираемой воды регулируется…

Подняв шланг, старшина с удивлением покачал головой. Хм, к чему бы здесь клещам быть? И скоба какая-то…

Еськин сдвинул скобу – клещи разомкнулись.

Что за этим последовало, догадаться не трудно: ничем не сдерживаемая струя воды с шумом устремилась вперед. Боясь попасть под нее, Еськин отставил руку со шлангом как можно дальше от себя. Струя ударила в кукурузные заросли. Оттуда послышались захлебывающиеся звуки, потом кто-то явственно чихнул.

Услыхав чихание, милиционер насторожился, дотронулся свободной рукой до кобуры на ремне и грозно приказал:

– А ну, выходи кто есть.

Стебли зашевелились. Из зарослей выбрался совершенно мокрый Пятитонка. Округлив глаза, он испуганно уставился на представителя закона.

– Кто такой? – спросил Еськин.

Пятитонка открыл рот, закрыл, но не издал ни звука. С рубашки и штанов обильно капала вода.

Верхушки кукурузных стеблей снова заколебались. Из зарослей вышли Леша и Валька.

– Так… – протянул милиционер. – Стало быть, так и запишем: на участке обнаружены трое, в дальнейшем именуемые «подростки».

Забыв о шланге, старшина сделал шаг к мальчикам. Струя воды ударила по сапогам. Еськин растерялся, будто приплясывая, потоптался в быстро образовавшейся луже и, наконец, глядя то на мальчиков, то на непокорный шланг, сердито крикнул:

– А ну не будем!.. Прекратить безобразие!

Валька нашелся первый. Подскочив к Еськину, он выхватил у него шланг, быстро и умело зажал брезентовый конец клещами, а на клещи накинул скобу. Шум воды прекратился. На полянке наступила тишина.

Милиционер с облегчением переступил через лужу, снял фуражку, вытер лоб и, ни к кому не обращаясь, произнес с угрозой:

– Ну, погоди, попадутся мне спекулянтские души! Воду провели, пацанов эксплуатируют… – Он хотел сказать что-то еще, но промолчал, раскрыл записную книжку, посмотрел на мальчиков. – Фамилия?!

– Чего? – не понял Валька.

– Фамилия, спрашиваю.

– Рябов Валентин.

– А твоя? – Начальственный взгляд устремился на Лешу.

– Брагин Алексей.

– А твоя?

Этот вопрос был обращен к третьему, самому мокрому представителю подозрительной для обследователя троицы.

– Пятитонка, – с трудом выдавил из себя Пятитонка. С него все еще капала вода. Глаза сохраняли круглую форму. Он почему-то очень робел перед человеком в милицейской форме.

– Кличка, – определил Еськин. – А подлинная?

Пятитонка молчал. Струйки влаги сбегали с волос на пухлые, будто подкаченные автомобильным насосом щеки. Он не мог взять в толк, что от него хочет строгий милиционер.

– Граевский Павел, – пришел на помощь Леша.

– Не отрицаешь? – спросил у Пятитонки Еськин.

Пятитонка обреченно мотнул головой. Он ничего не собирался отрицать.

– Так… – Еськин сделал в книжке очередную запись, потом, слегка пригнувшись, посмотрел из-под фуражки на подследственных и заключил: – Фамилии, стало быть, у вас разные. Это как же понимать надо: родственниками владельцу приходитесь, а?

Леша, Валька и Пятитонка молча уставились на старшину.

– Не маленькие, не прикидывайтесь, хозяин участка, спрашиваю, кто?

– Какой хозяин? Наш участок, – твердо ответил Леша.

– Ваш? Вон оно что… – Еськин помусолил карандаш. – И разделали сами?

– Сами.

– И вырастили кукурузу сами?

Леша пожал плечами.

– А чего же!

– Понятно. Полное признание. – Еськин заложил страницу карандашом, закрыл записную книжку. Дело сделано, он узнал все, что хотел, можно закругляться.

Милиционер подтянул гимнастерку, поправил фуражку и не без удивления, как будто в первый раз увидел, смерил мальчиков взглядом.

– Однако ловкачи ребята! – сказал он. – Другие с удочками сидят, ягоды-грибы собирают, футбол-волейбол гоняют, колхозных цыплят-утят растят, а вы, смотрите-ка, с самого малолетства и уже стараетесь насчет этого… – Еськин сделал пальцами движение, будто пересчитывает деньги. – Вон какую кукурузу в стороне выходили. Сильны! Взрослые до того не додумаются, до чего вы додумались. Ай-ай-ай! А ведь не беспрописочные, не шаляй-валяй, родители самостоятельные, все честь по чести.

Мальчики слушали милиционера с каменными лицами. Странный какой-то, о чем он говорит?

Покончив с назиданием, Еськин поравнялся с первым рядком посевов, достал складной нож, раскрыл, склонился над кукурузным стеблем. Намерения его были ясны. Он хотел срезать растение.

Леша кинулся к старшине, как кидается на охотника тигр, спасающий тигренка.

– Нельзя! Не смеете! Вы ничего не знаете!

– Стоять! – грозно приказал Еськин. – За сопротивление властям, Брагин Алексей, знаешь что полагается? И за оскорбление. Как это – «ничего не знаете»? Это что за разговоры!

Леша готов был на все.

– Не знаете! Не знаете! Не знаете! – не помня себя, кричал он. – Этой кукурузе цены нет.

– Цена? – переспросил старшина. – Есть, парень, цена. Цена всему есть. Вот присовокуплю к протоколу вещественное доказательство, в дальнейшем именуемое «кукурузный стебель», и там, где положено, установят цену. Кому что причитается, тот свое получит.

Леша открыл рот, хотел пригрозить Еськину Академией наук, но было поздно. Одно движение сильной рукой, один взмах ножа – и одним растением стало меньше.

Отделенное от корня, превращенное в вещественное доказательство, оно оказалось у старшины. Он вскинул стебель на плечо как винтовку, кивком головы дал понять мальчикам, что разговор закончен, повернулся и пошел по тропинке вниз.

Долго смотрели ребята вслед мелькавшему среди кустов стройному зеленому растению. Смотрели и молчали. Что говорить, когда и так все ясно: не надо было брать у Генки землемерову электрическую щетку, не надо было подставлять под нее жука. Кто знает, чем еще обернется эта история…

Они по-прежнему считали, Леша, Валька и Пятитонка, что приход милиционера на полянку связан с жуком. Они ни о чем другом думать не могли. Жук их будто заворожил.

Приказ об улыбке

Ребята думали о жуке, а милиционер Еськин – о спекулянтах. Он был тоже будто заворожен. Кажется, стоило ему посмотреть на мальчиков, поговорить с ними, чтобы понять: загнул землемер, зря шум поднял, ничего в его заявлении нет серьезного, одна ерунда.

А вот не понял.

И явился к начальнику с докладом: так, мол, и так, все выяснил, нарушители установлены.

Капитан внимательно выслушал старшину, помолчал, с сомнением покачал головой:

– Ох, товарищ Еськин, товарищ Еськин… Значит, нарушителям вашим по двенадцать лет?

– Точно, товарищ начальник. Ловкачи! Таким дай волю, ого-го вырастут…

– Что – ого-го? – сердито блеснул серыми глазами капитан. – Не знаю пока, в чем дело, но убежден: все не так.

Еськин недовольно хмыкнул:

– Как же не так, товарищ начальник, когда признались честь по чести. Распахали самовольно землю? Распахали. Тайно, никого не спросясь, посеяли кукурузу? Посеяли. Использовали без ведома правления колхозный водопровод? Использовали. Чего же еще? Для протокола достаточно!

– А мне не протокол нужен, мне разобраться надо. – Что-то решая про себя, капитан побарабанил пальцами по столу. – Вот что, товарищ Еськин, сходите-ка вы сейчас за ребятами. Пусть придут. Хочу познакомиться.

– Есть сходить за ребятами.

Капитан отбросил со лба прядь светлых волос, посмотрел на милиционера.

– И поменьше суровости, старшина. Улыбаться при исполнении служебных обязанностей вы умеете?

Еськин не знал, что ответить. С таким вопросом к нему никто никогда не обращался. Переступив с ноги на ногу, он честно признался:

– Не пробовал, товарищ начальник.

– А вы попробуйте. Как раз когда будете разговаривать с ребятами.

– Есть попробовать улыбаться.

Еськин принял приказ к исполнению, но уверенности в его голосе не чувствовалось. Уж очень мудреные задачи задает новый начальник. Раньше куда проще было.

Глава десятая

Прошло два часа

Прошло часа два, и возле стола светловолосого капитана снова возник Еськин.

Старшина был мрачнее тучи. Он сердился. Ему все не нравилось.

Не нравилось, что пришлось в жару ходить взад-вперед из станицы в лес и из леса в станицу.

Не нравилось, что дело, казавшееся таким ясным, потеряло свою ясность. Непонятно, как следует относиться к мальчишкам-кукурузникам? Нарушители они или не нарушители? Похоже, что капитан о них другого мнения, чем он.

Не нравилось, что из-за них, этих поганцев, занятых в лесу чем-то подозрительным, он не может держать руки по швам, как положено при докладе. Ну что за вид? Баба и баба. Ему ли, старшине-строевику, стоять так в кабинете начальника!

Еськин сердито покосился на круглый, нескладно завернутый в газету предмет, который он прижимал локтем к боку. Локоть из-за этого приходилось держать на отлете. Строевой вид явно нарушался.

Предмет оттуда, с полянки. Ребята цеплялись за него чуть ли не зубами. Потому-то он, по правде говоря, и прихватил его. Уж очень яростно спорили. Даже подозрительно стало.

Милиционер переложил сверток из левой руки в правую. Капитан, что-то быстро писавший, поднял голову от стола:

– Ну, как, старшина, ребята здесь?

– Здесь, товарищ начальник.

– Пусть войдут.

– Наперед хотел доложить, товарищ начальник, – покосившись на дверь, сказал Еськин. – Темнят ребята, чего-то все не так…

– Что значит – не так?

– Недоговаривают, – твердо отрубил милиционер. – Что-то у них с этой кукурузой неладно. Какая-то не такая… – Еськин неопределенно покрутил в воздухе ладонью с короткими растопыренными пальцами. – Вроде бы не свою растят, с целью вроде. А с какой – молчат. И вообще, секретят. Взять вот посудину… – Еськин кивнул на зажатый под мышкой сверток. – Утиль, слова доброго не стоит, а их послушать – цены нет, для музея, мол. Может, в самом деле из музея какого… Я в пещере взял. Там пещера у них… Тоже посмотреть бы следовало.

Капитан протянул руку:

– Что там у вас?

Старшина развернул газету. Капитан бережно обхватил пальцами знакомую нам закопченную древнюю посудину, еще недавно хранившую доисторические зерна. Прищуренные серые глаза со всех сторон бегло осмотрели предмет. Уголки губ слегка дрогнули.

– Значит, считаете, из музея? – спросил он, повернувшись к Еськину.

– Не могу знать, товарищ начальник. – Руки старшины, не стесненные свертком, были вытянуты сейчас точно по швам.

Капитан поставил кувшин на стол, кивнул милиционеру.

– Пусть ребята войдут, товарищ Еськин. А вы можете быть свободны.

Трое вошли в кабинет

Трое вошли в кабинет. Вошли не очень уверенно.

Капитан встал из-за стола.

– Ну, ребята, здравствуйте. Давайте знакомиться. Меня зовут Алексей Павлович. Кажется, тезка кому-то, верно? Который из вас Алеша?

Серые с прищуром глаза капитана поочередно вопросительно оглядели Лешу, Вальку и Пятитонку. Леша осторожно шагнул вперед:

– Я.

– Так, тезка, отлично, первое слово сказано, дальше пойдет легче… – Капитан не закончил фразу и посмотрел на Вальку. – А тебя как?

Вальке начальник милиции определенно нравился. Он казался ему чем-то вроде нового учителя, перед которым с первой минуты перестаешь робеть. Бывают такие. Ответил он уверенно и так, как полагается, когда новый учитель в классе спрашивает фамилию:

– Рябов Валентин.

Но капитан замахал руками.

– Ну уж, Валентин, да еще Рябов… Попроще нельзя? Не на параде.

Валька заулыбался.

– Можно проще. Валя меня зовут.

– Вот видишь… – Капитан указал на стулья перед столом. – Садитесь, Валя, Леша, и ты, приятель, как величать, пока не знаю…

Пришла очередь назвать себя Пятитонке. Он растерянно посмотрел на начальника милиции.

– Граевский Па… – поперхнулся и поправился: – Пятитонка.

В глазах капитана заиграли смешинки.

– У меня в школе тоже было прозвище, Кляксой звали. Громадный расход чернил допускал. Прямо беда! Пальцы в чернилах, щеки в чернилах, язык лиловый или синий, а уж тетради…

Нет, начальник определенно ничего. Валька прыснул, представив себе капитана с чернильными разводами на щеках. Леша тоже улыбнулся. Один Пятитонка сидел с напряженным лицом. Он никак не мог прийти в себя.

Зазвонил телефон. Капитан поднял трубку, сказал «да», послушал, сказал «хорошо», положил трубку на место, поднялся:

– Вот что, ребята, меня в дежурку вызывают, я тут же вернусь, посидите.

Дверь за капитаном закрылась. Мальчики остались одни.

Стеклянная коробка

Они оглядывают кабинет. Не каждый день доводится бывать у начальника милиции.

Комната как комната, ничего особенного. И у директора школы так, и в исполкоме. Стол большой и широкий с приткнутым к нему столом, маленьким и узким. Скучный деревянный шкаф с приколоченной сверху овальной жестянкой. Скучный железный шкаф. Стоячая, гнутого дерева вешалка в углу. Зачехленный диван со спинкой и с боковыми, будто отлитыми из чугуна, валиками.

На маленьком столике – графин с водой и стакан.

На большом столе – стопка бумаг, стопка газет, стопка книг, драгоценный древний сосуд из их пещеры и…

У всех, как по уговору, засосало под ложечкой. Они увидели то, из-за чего два раза приходил к ним на полянку милиционер Еськин, из-за чего их вызвали в милицию к самому начальнику. Между газетами и книгами, наполовину прикрытая какой-то бумагой, лежала небольшая коробка с окантованным стеклом вместо крышки, а внутри под стеклом красовался жук. Черный. С усами, как антенны.

Валька толкнул локтем Лешу:

– Смотри.

– Вижу, – скучным голосом сказал Леша. – Вещественное доказательство.

Валька сдвинул бумагу с коробки и наклонился над окантованным квадратиком стекла с такой осторожностью, будто опасался, что жук сейчас ринется на него. С минуту он внимательно рассматривал насекомое, потом убежденно заявил:

– Не наш это жук. Пусть что хотят делают – я его признавать не буду. С какой стати?!

Леша тоже наклонился над коробкой и тоже подтвердил:

– Верно. Этот куда больше, и усы у него длиннее. Он даже, если хотите знать, не пролезет в щетку, усы не дадут. – В голосе Леши появились нотки запальчивости. – А что – нет? Можно доказать. Пусть проверят, пожалуйста.

Открытие друзей нисколько не приободрило Пятитонку. Не глядя на стеклянную коробку, он уныло пробубнил:

– Ну да, «можно доказать»… Докажешь… Смотря как поставить жука. Если усами к щетке – не втянет, а если спиной – еще как втянет. За милую душу.

Пятитонка рассуждал логично.

А Валька упорствовал. Он сказал, что нет такого права, чтобы жуков подделывать, что раз жук чужой, значит, он чужой и что за подсовывание чужих жуков землемер еще ответит.

Пятитонка собрался что-то возразить Вальке и открыл уже рот, но тут же поспешно закрыл, потому что вернулся капитан.

Защитительная речь

Капитан сел за стол, машинально взял застекленную коробочку, посмотрел на ребят.

Валька встал. Он решил действовать.

– Алексей Павлович, – волнуясь, сказал он, – я насчет жука. Можно мне?..

– Насчет чего?

– Насчет жука. Хотите верьте, хотите нет – он не наш. – Валька мотнул головой в сторону коробочки со стеклянной крышкой, которую держал за уголки начальник милиции. – Был бы наш, мы бы сказали.

Капитан усмехнулся:

– Конечно, не ваш, хитрые какие, на чужого жука зарятся. Мне жука сынишка подарил, Павлик. Сам поймал, сам коробочку склеил. Семь лет человеку.

Валька покраснел. Язык плохо слушался его.

– Как… так значит… Так это… А мы думали…

– Что думали?

– Ничего.

– Нет, а все-таки? – настаивал капитан.

– Мы думали, что землемер…

– Ах, землемер? – оживился начальник. – Про землемера мне интересно. Что у вас с ним?

– Щетку мы у него взяли без спроса. Электрическую.

– А зачем?

Валька на секунду замялся. О кукурузе рассказывать не следует. Но тут же подумалось: Еськин не сам ходил к ним на полянку, его посылал начальник милиции и, значит, молчать об участке в лесу смешно. В конце концов, в том, что они спасали кукурузу от мошек и козявок, ничего плохого нет. Об этом даже на плакатах пишут: «Уничтожайте сельскохозяйственных вредителей!» Вот они и делали полезное дело. Притом ведь щетку только на время взяли, а не насовсем. И не сами же полезли в ящик. Им щетку дал Генка, брат землемеровой жены. И ничего с нею, со щеткой, не сделалось, как работала, так работает, даже, может быть, от работы на чистом воздухе еще лучше стала.

Выпалив все одним духом, Валька шумно потянул носом, замолчал.

В глазах капитана играли смешинки.

– Значит, как говорится, ударили пылесосом по вредителям?.. Лихо придумали. – Он посмотрел в угол. Там, прислоненный к стенке, почти доставая потолок, высился срезанный Еськиным стройный стебель древней кукурузы. – Ваша?

– Наша, – ответил Леша, и голос его дрогнул от возмущения. – Разве можно было ее срезать! Верных пятьсот зерен пропало.

– А ты скупой, тезка, – заметил капитан. – Зернам счет ведешь. Просто удивительно.

– Так ведь зерна какие! Это же…

Леша насупился, опустил глаза. Он решил не произносить больше ни слова, а то, чего доброго, проговорится.

Но капитан настаивал:

– Ну, в чем дело? Почему замолчал? Зерна что, особенные?

Леша упорно не поднимал головы.

Капитан посмотрел на Вальку, и Валька не выдержал:

– Ага, особенные.

– Новый сорт вывели?

– Не новый. Даже наоборот: самый доисторический.

Пятитонку, все время молчавшего, вдруг прорвало. Ему захотелось прийти на помощь Вальке.

– Наша кукуруза древнее, чем в Батикаве, – тонким голосом сказал он и вздрогнул от боли. Это ему под столом дал пинка ногой Леша.

Да и Валька дернулся. Ему от Лешиной ноги тоже досталось. Капитан заметил движение под столом, но не показал виду. Он только спросил, что такое Батикава.

Ребята промолчали.

Алексей Павлович подождал, увидел: ответа не дождаться, и без всякой обиды в голосе сказал:

– Секрет, значит? Тогда отставим. Перейдем, как говорится, к следующему пункту повестки дня. Выскажитесь, если можно, дорогие товарищи, по поводу этого сооружения… – Капитан взял в руки доисторический сосуд. – Что это такое, а? Как по-вашему?

Мальчики посмотрели на свою бесценную находку и снова промолчали.

Алексей Павлович не настаивал. Спокойно, сантиметр за сантиметром, он поворачивал сосуд перед глазами и внимательно изучал.

РПК

Ребята настороженно следили за движениями капитана. Вот он рассмотрел широкое, замазанное спекшейся глиной горлышко кувшина, вот оглядел бока, вот перевернул донышком вверх, вот извлек из ящика стола охотничий складной нож с роговым черенком. Раскрыл.

Холодно блеснуло лезвие. Капитан прикоснулся острой сталью к черному наросту на дне сосуда, слегка поскоблил, потом достал из ящика лупу, приложил круглое выпуклое стеклышко к глазу, приблизил кувшин.

С минуту он изучал зачищенное донышко древнего сосуда, потом отставил его и потянулся рукой к графину с водой, который стоял на маленьком столике.

Ребята решили, что начальнику милиции захотелось пить, и ошиблись. Ему почему-то понадобилась маленькая, глазурованной глины тарелка, на которой стоял кувшин. Взял, перевернул и точно так же, как рассматривал дно бесценного сосуда, стал рассматривать в лупу дно обыкновеннейшего, ничем не примечательного изделия местных гончаров.

– Хм, и тут – эр пе ка и там – эр пе ка, значит, изделия из одного цеха. Но что же это за эр пе ка, дай бог памяти! А-а, ну да, ясно: Райпромкомбинат, наше могучее районное предприятие. Там гончарное производство года два как наладили.

Лешу словно кипятком обдало. До него первого дошел смысл капитанских слов. Выходит, будто Алексей Павлович увидел на донышке древнего сосуда тот же самый фабричный знак, что и на тарелке. Наверно, он просто шутит.

– А ты сам посмотри, тезка. – Капитан протянул Леше лупу.

Леша взял со стола закопченную древнюю находку, перевернул и приставил к глазам увеличительное стекло.

Дно доисторического сосуда очень напоминало через лупу обратную сторону Луны. Ну в точности как снимок, напечатанный в газете. Кратеры, горы, впадины… А в том месте, где охотничий нож капитана соскоблил черный налет тысячелетий, рядом с дыркой, просверленной когда-то Лешей, через лупу отчетливо видны были вдавленные в древней глине буквы – РПК.

Дрожащими руками Леша вернул на место исторический сосуд и подставил под лупу глиняную тарелочку.

Да, капитан не шутил. Леша увидел те же самые буквы того же самого вида, таким же образом выдавленные в глине: РПК. А тарелке не больше двух лет. Что же получается?..

Леша забыл про друзей, про начальника милиции. Не выпуская увеличительного стекла, он остановившимся взглядом смотрел на блестящее донышко тарелки.

Спасибо Косте?..

Вальке надоело сидеть без дела. Нажав на Пятитонку, перегнувшись через его спину, он протянул к Леше руку:

– Дай! Хватит одному смотреть.

Леша не ответил, а Пятитонка, покорно подставив плечи, выдерживал тяжесть друга.

Капитану стало жаль толстяка.

– По очереди, ребята, по очереди, – сказал он и обратился к Леше: – Передай лупу соседу.

Взглянув пустыми глазами на капитана, Леша машинально положил на стол тарелку и увеличительное стекло. Мысли, загнанные в тупик, искали выхода.

Пятитонка, благодарно мотнув головой в сторону хозяина кабинета и одновременно наддав плечом, освободился от Вальки. После этого он робко взял лупу, опрокинул вверх дном глиняный сосуд, посмотрел через стекло на Лешей просверленную дыру, на зачищенное капитаном место.

Посмотрел, увидел буквы и вслух выразил то, над чем так мучительно раздумывал Леша:

– Выходит, доисторические люди писать умели, да?

– Академиками были! – зло ответил очнувшийся от мыслей Леша. Он сам не понимал, на что злится.

Теперь нетерпеливо впился взглядом в сосуд Валька.

Он воспринял увиденное не так, как приятели. Леша, разглядывая три злосчастные буквы, испытывал сомнения, Пятитонка был потрясен, а Вальке все стало ясно сразу.

– Липа! – выпалил он.

Да, вот так бывает. Час назад человек считал сосуд, найденный в пещере, величайшей исторической ценностью, готов был голову за него сложить, а сейчас назвал обидным словом. Ведь «липа» – значит подделка, фальшь, ненастоящее.

Алексей Иванович понимал: в умах ребят разброд, они в чем-то запутались, им нужно помочь разобраться. И момент для этого подходящий, вряд ли сейчас они будут отмалчиваться.

И верно. Стоило капитану спросить, почему, мол, в такое смущение привела их фабричная марка на кувшине, как Леша горячо сказал:

– Да не может быть на кувшине никаких букв… – Запнулся и поправился: – Не должно быть.

– Почему же?

– Потому, что он доисторический… – Голос упал почти до шепота: – Мы хотели провести опыт… с кукурузой. В нем доисторическая кукуруза была… Понимаете, доисторическая – и вдруг взошла, дала семена… Мировое открытие, куда там – Батикава!

– Мы думали, ученые увидят, с ума сойдут! – убежденно вставил Валька.

Замечание Вальки об опасности, грозящей ученым, капитан пропустил мимо ушей, а на упоминание Леши о Батикаве обратил внимание.

– Батикава? – переспросил он. – Второй раз слышу. Что такое Батикава?

– Пещера, – пояснил Леша. – В Мексике. В ней археологи раскопали кукурузу, которой четыре тысячи лет.

– А ваша еще древнее?

– Ну да. Наша – доисторическая, со времен мамонтов.

– Со времен мамонтов? Ведь это же придумать надо!.. – Капитан расхохотался. Смеялся так, что выступили слезы на глазах. Он очень хорошо умел смеяться, этот начальник милиции.

Отсмеявшись, сказал, что картина ясна: мальчики попались на удочку. Их ловко разыграли. Но сердиться на это не следует. Выдумщику надо даже спасибо сказать: на целое лето придумал для ребят полезное дело.

– Как же, есть за что спасибо сказать… – мрачно пробурчал Леша.

Он думал о Косте. Его коварная роль в этой истории не вызывала никаких сомнений. Косте нужна была тишина, чтобы работать над дипломом, и он разыграл все, как по нотам: нашел пещеру, раздобыл непонятной формы кувшин, заполнил кукурузным зерном, закопал в золе, нарисовал дурацкого мамонта, в общем, обкрутил Лешу вокруг пальца, как маленького.

«Ну, погоди, дорогой дипломник, – мысленно обращался распаленный негодованием младший брат к старшему, – будет тебе спокойная жизнь, ох будет…»

Алексей Павлович встал, шутливо подвернул вихор на Лешиной макушке и сказал, что рад был встретиться с мальчиками и рад будет видеть их еще.

– Вы приходите ко мне, ребята, – сказал он. – Домой приходите. Покажу вам морские раковины. Их мне привозит брат, он моряк, всюду плавает. И, знаете, – капитан для большего впечатления прищурил глаз, – одна есть из Мексики. Большая, с детскую голову, здорово шумит. Приложишь ухо – будто океанский прибой.

– Из Мексики? – Леша загорелся. – Значит, он был в Мексике?

– Брат? Был. В прошлом году.

– А в Батикаве?

– Насчет Батикавы не скажу, обманывать не буду, думаю, что нет. Моряки ведь только в порты попадают…

Ничего не ответил

Трое идут по улице. На душе у каждого смутно, пусто, неясно. Неизвестно, о чем говорить, неизвестно, что делать… Не будь этого посещения милиции, этого разговора с Алексеем Павловичем, все шло бы как шло. Возились бы сейчас на полянке, рыхлили бы землю. Рыхлить нужно обязательно. После недавней поливки образовалась такая корка, что, если ее не убрать, нарушится кислородный обмен в почве. А это непорядок. Без кислорода растениям нельзя.

Но теперь, когда точно выяснилось, что доисторическая кукуруза вовсе не доисторическая, какой, спрашивается, смысл беспокоиться о правильном кислородном обмене, о том, чтобы не было корки на почве, и вообще возиться на участке с утра до ночи? Обыкновенная кукуруза и так дозреет, ничего с нею, обыкновенной, не сделается.

О том, что нет никакого смысла ходить на участок и рыхлить землю, первым, не стесняясь в выражениях, высказался Валька. Хватит, сказал он, ишачить, дураков нет.

Пятитонка молчал, но по тому, как виновато поглядывал он на Лешу, было видно, что он тоже так считает.

Оба были уверены: Леша начнет сейчас спорить, станет их в чем-то убеждать, будет что-то доказывать.

А Леша не спорил. Он и сам-то, в общем, думал, как Валька, ему только неприятно было слушать его грубости. При чем здесь «ишачить»? Почему – дураки?

Но вдаваться в объяснения Леша не стал. Просто пожал плечами и свернул на свою улицу, хотя мог еще пройти с ребятами до следующего угла.

Валька и Пятитонка смотрели на удаляющуюся спину приятеля. Им было почему-то жаль Лешу.

Ночные думы

Ночью Леша проснулся и стал думать о кукурузе. Печальные это были мысли. Нет больше доисторической находки, нет великого открытия, нет научного опыта, ничего нет, все лопнуло, как мыльный пузырь.

Впрочем, как сказать… Кукуруза ведь не мыльный пузырь. Она выросла. Пусть обыкновенные, пусть не доисторические, но стебли шумят сейчас под ветром на полянке. Леша знает на них каждый листик, каждую метелочку…

Что-то душно. Леша повернулся на другой бок. Подумалось, ему-то хорошо: захотел побольше воздуха, выпростал голову из-под одеяла, и пожалуйста – набирайся кислорода, дыши. А кукурузным корням каково? Задыхаются, а кислороду до них не добраться…

Рассвело по-настоящему. За окном, как на фотографии, четко вырисовывался ствол тополя. Чирикнул ранний воробей.

Леша тихо поднялся, стал одеваться.

Громовой окрик

Леша только пришел на полянку, только забрался в пещеру, чтобы взять свою мотыгу, как услышал молодецкий посвист. В чистом воздухе далеко вокруг разносилась знакомая, расцвеченная причудливыми вариациями мелодия «Распрягайте, хлопцы, коней».

Леша замер. Смотри ты, Пятитонка!..

Прошло несколько минут. Пятитонка появился из-за кустов, старательно досвистел мелодию, потом с отрешенным видом забрался пятерней в затылок, потом, не меняя задумчивого выражения лица, взял прислоненную к дереву Валькину мотыгу, не спеша направился к рядам кукурузы.

Леша не без удивления наблюдал за другом: чудеса – сам пришел, сам берется за работу…

Видно, решил толстяк, что, кроме него, никому больше нет дела до участка. Ну погоди же!..

Леша знал про одно замечательное свойство пещеры. Его случайно открыл Валька: каменный раструб входа не только похож на великанский громкоговоритель, но и действует как громкоговоритель. Нужно только знать место, откуда кричать.

Быстро отсчитав от входа в глубину неполных пять шагов, Леша пригнулся к земле и голосом милиционера Еськина крикнул:

– Подросток Граевский, почему здесь?..

Громовой окрик обрушился на подростка Граевского как с ясного неба. От неожиданности Пятитонка тонким голосом ойкнул, вобрал голову в плечи, растерянно оглянулся.