Текст книги "Стеклянная западня (сборник)"

Автор книги: Герберт В. Франке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 45 страниц)

«Стеклянная западня», как убедится читатель, – это модель ада милитаризованного, мир-казарма. При чтении романа припомнится, наверно, и философствующий идеолог-палач О'Брайен из великой книги Джорджа Оруэлла «1984». То же упоение правящей элиты властью, своего рода безумие, при котором удовлетворение приносят уже не страдания жертв, не вырванное под пыткой заверение в лояльности, а скорее наоборот – наблюдение за непрекращающимися попытками заключенных этого мира-тюрьмы вырваться на волю, которая, само собой разумеется, представляет собой лишь фантом, иллюзию… «Допустим, ты пробил головой стену. Но что ты будешь делать в соседней камере?» – мрачно шутил польский сатирик Станислав Ежи Лец; лучшего эпиграфа к роману Франке, как мне кажется, не сыскать.

А у тех читателей, кто хорошо знаком с американской научной фантастикой, это произведение вызовет понятные ассоциации с романом Роберта Хайнлайна «Воины звездного корабля», где проводится похожая мысль о казарме как высшей кузнице человеческого духа. Милитаристы у Франке эту мысль развивают долго и охотно. Хотя, впрочем, разве только у Франке? Только у Хайнлайна? Только в научной фантастике?..

«Башня из слоновой кости» – это своего рода сборная солянка из нескольких «частных» антиутопий, до того уже разрабатывавшихся в других романах Франке. Они причудливым образом (по-моему, даже несколько искусственно) перемешаны. Тут и механизированный рай-ад, и замятинско-оруэлловский тоталитарный мир «всеобщего равенства и братства» (в котором, однако, «некоторые животные равнее других»), и тихое, беспроблемно стагнирующее общество – без цели, без будущего… Что автор добавил нового к своим «картам ада», так это, как мне кажется, небольшое предвосхищение (обратите внимание на дату выхода книги) – леворадикальную, ультрареволюционную утопию, и в романе, и, как скоро убедились читатели Франке в Западной Европе, в жизни быстро сменившую ориентацию на утопию с приставкой «анти».

Как видим, не зря он заслужил титул «адского картографа». И чтение подряд нескольких крупных произведений писателя могло бы превратиться в затею попросту невозможную (без риска впасть в депрессию), если бы… Если бы автор, как я уже сказал, не забывал вовремя зажигать тот самый «свет». Правда, в самом-самом конце туннеля.

Экспедиция, прилетевшая на планету-застенок спустя века после описываемых событий, застает тоталитарную цивилизацию (интересно, можно ли ставить рядом эти два слова?) лежащей в развалинах, а человеческую мысль, фантазию – главных внутренних врагов насаждаемого против воли порядка – живыми (это финал «Сети мысли»). Из заключительных страниц романа «Клетка для орхидей» мы узнаем, что «растительная» цивилизация – к счастью, все-таки не наша, не земная; так что землянам дается шанс задуматься над своим собственным путем развития. И даже несколько напоминающее пресловутый рояль в кустах «Заметки издателя» в финале «Стеклянной западни» сообщит, хочу надеяться, читателю некоторый заряд оптимизма, как и открытый для споров и различных интерпретаций финал романа «Башня из слоновой кости».

А что потом? Ведь со времени выхода последнего из «ранних» романов немецкого писателя прошло ни много ни мало четверть века.

Герберт Франке продолжал активно работать все это время.

Однако я потому так пунктуально останавливаюсь на каждом из ранних романов, что их сюжетные схемы, их идеологический каркас еще не раз послужили Франке в последующие годы. Он словно пробовал их на прочность. Вновь и вновь возвращался к своим «частным» антиутопиям, еще раз перелистывая «карты ада», словно пытаясь с высоты новых знаний и опыта разглядеть какую-то помарку или неточность. Это как игра в калейдоскопе, причудливое разнообразие узоров которого тем более поразительно, что составлены они из все тех же немногочисленных осколков…

Раньше я уже говорил о завидном писательском упорстве – даже упрямстве Герберта Франке, всю жизнь практически создающего свой «главный» роман. Две книги 70-х годов – «Зона-нуль» (1970) и «Игрек минус» (1976) – на мой взгляд, самые удачные из многократно переписанных версий; после знакомства с ними все предыдущие предстают скорее рабочими эскизами.

Подробно говорить о романе «Игрек минус» мне нет нужды, советский читатель с ним знаком. Отмечу только, что и в этом произведении можно проследить определенное влияние великих предшественников-антиутопистов – на сей раз это, видимо, Олдос Хаксли. Изображенный Франке мир будущего построен из кирпича, обожженного еще великим английским писателем: обеспечивающая социальную гармонию иерархия каст – вот на чем покоится здание. (Только вот «биологический» репрессивный механизм Герберт Франке согласно новым веяниям заменяет на «информационный»…)

Это на первый взгляд совершенное общественное устройство по идее должно быть населено довольными гражданами (не будем говорить о счастье – его кое-кому может недоставать и в мире повального сытого довольства…). Между прочим, об этом – и рассказ Франке «Папа Джо», с которым вы познакомитесь. Однако, как помнит читатель, любая попытка – и эта не исключение – внедрить в живой общественный организм нивелирующий абсолют содержит в себе червоточину – отдельно взятого индивидуума. Уникальное и никогда до конца не программируемое, упрямое своеобразие человеческой личности.

Вот об эти-то личности и спотыкается всякий раз утопия. Созданный, быть может, с самыми благими намерениями, проект счастья для всех ввиду своей конечной конкретности какую-нибудь отдельную личность (которая не может быть «как все») да заденет, подавит…

Еще одна знакомая сюжетная линия перекочевала в «Игрек минус» из раннего романа «Сеть мысли». Оказывается, правящая прослойка, каста «игрек минус», вынужденная скрывать под рубищем изгоев истинную свою власть, не может функционировать при отсутствии самого «несовершенного» из всех человеческих качеств – без фантазии.

И в этой книге, финал которой трагичен, писатель не отступает от возложенной им на себя миссии «фонарщика»: в преддверии финала мы снова видим узкую полоску света вдали.

Зато роман «Зона-нуль» – лучшее, на мой взгляд, произведение Франке – вопреки этому принципу заканчивается на абсолютно беспросветной ноте.

В книге соединены, точнее сказать, выставлены друг против друга на идеологическом ристалище две полярные по форме антиутопии, из тех, к которым писатель уже обращался. Изнеженный мир занятых лишь наслаждениями «младенцев» уже встречался в «Клетке для орхидей», а жестко расписанный «от и до» мир-казарма – в «Стеклянной западне» (и частично – в «Сети мысли»). Возникшая на Земле ситуация – это результат опустошительной войны, после которой остатки (счастье, что не останки) двух противоборствовавших систем разделены, изолированы зоной сплошных разрушений, «зоной-нуль».

Герой, выросший в мире жестокого подавления личности, в обществе социально-активном и дисциплинированном, обнаруживает в заповедной зоне людей совсем иного типа. Их жизнь беспечна, похожа на безоблачный мир детства, ибо благосостояние этих новых слоев обеспечивают автоматы. Все время они проводят в бесконечных играх, наслаждаются эротикой, а также тратят время на занятия, напоминающие пародию на науку (отчего вспоминаются лапутяне Свифта)… Вырвавшись из этого сонного царства, герой возвращается к «своим» – и немедленно подвергается лоботомии. В его обществе сказочки о «праздном, сытом рае» совершенно ни к чему…

«Для меня – немца, – признавал Франке в уже упоминавшемся интервью, – это в значительной мере отражение реальной Стены между нашими мирами… В моем романе роль ее играет „ничейная земля“, какие-либо контакты с которой (даже радиосообщение!) строжайше запрещены. Идет время, и вот уже никто не в состоянии даже вообразить, что же в действительности происходит на „той“ стороне. Разумеется, я старался держаться подальше от прямых политических аналогий, но кто-то из читателей, несомненно, прочтет эту книгу как метафору нашего нынешнего разделения мира на „Восток“ и „Запад“.

Если следовать этой параллели дальше, то я рассказываю в романе о шоке, который постиг жителей „Востока“, когда в один прекрасный день они обнаружили, что никаких замков на границе больше нет и путь на „ту“ сторону свободен! Ждет же их „там“ – абсолютно непостижимый мир…»

Как уже было сказано, в этом произведении свет надежды в финале так и не зажигается. Но удивительнее всего то, что мрачную атмосферу нарисованной Франке картины двуликого ада развеяла жизнь!

…Я заканчивал эту статью в ноябре 1989 года – в те самые дни, когда известные события в Германской Демократической Республике открыли новую страницу истории двух немецких государств. Представьте себе, что чувствовал я, выстукивая на пишущей машинке только что приведенную цитату и кося глазом на экран телевизора. А там как раз творилось чудо материализации того, о чем в 1977 году с едва скрытой надеждой говорил в своем интервью Герберт Франке! Толпы жителей Берлина запрудили площадь у Бранденбургских ворот, вблизи контрольно-пропускного пункта, чтобы воочию убедиться: Стена начала давать трещину…

Если бы научная фантастика не баловала нас, своих поклонников, время от времени этим редким чудом – свершившимся пророчеством, – разве любили бы мы ее столь беззаветно!

Десятилетие 1980-х прошло для Герберта Франке в мучительных поисках. Новые романы все также регулярно поступали к читателю – «Сириус-Транзитный» (1979), «Смерть бессмертного» (1982), «Трасплутон» (1982), «Холод Вселенной» (1984), «Конец времени» (1985)… Книг, как видим, предостаточно – чего не скажешь, о новых идеях, сюжетных находках. Писателя, как мне показалось, самого тяготили эти многочисленные «самоповторы», отчего он неоднократно пробовал как-то разнообразить форму (например, ввел элементы кинематографического «монтажа» в романе «Сириус-Транзитный», с которым читатель познакомится).

Но все-таки ощущение если не кризиса, то какой-то – хотелось бы верить, что временной, – «пробуксовки» в творчестве Франке меня не покидает все это последнее десятилетие.

Причем дело не в литературном уровне – он-то как раз совершенствуется от книги к книге (читатель, надеюсь, убедится в этом на примере романа «Холод Вселенной»). Как все немцы, прилежный и педантичный, Франке постоянно учится и шлифует то, что наработал ранее; если читать его произведения в хронологическом порядке, творческий рост налицо. Но… как уже было сказано, сильная сторона его творчества – не «литература», а «идеи». Они же словно попали в какую-то гравитационную ловушку: постоянно вращаются вокруг одного и того же, не в силах вырваться на новый простор.

…И все-таки досадно было бы заканчивать эту статью, не обнаружив света в конце туннеля применительно к творчеству самого героя очерка! К счастью, свет забрезжил.

В 1988 году издательство «Зуркамп» выпустило новый роман Герберта Франке – «Звезда Иова». В нем снова описано общество, напоминающее то, что было изображено в деталях в книге «Игрек минус». Но Франке вводит новый мотив: в антиутопии зреет мечта об… утопии! О далекой планете в системе неведомой звезды, где найдут приют беглецы-«диссиденты». Их возглавляет революционер и бунтарь против порядка Иов (думается, прозрачный намек на знаменитого библейского пророка, посмевшего жаловаться самому Всевышнему, неслучаен). Он один знает, где эта звезда. И с течением времени вера в светлое будущее уже не требует доказательств: в конце концов беглецы исполняют свой дерзкий план и улетают. Но куда? Есть ли такая звезда во Вселенной – или некогда условное название плана побега, «Звезда Иова», трансформировалось в умах, обретя смысл цели, земли обетованной? Автор оставляет вопросы без ответа.

Но интереснее другое. «Контрразведчик», долгое время ловивший бунтаря Иова, в финале его находит. Однако… что-то изменилось и в страже порядка. Все глубже погружаясь в планы «диссидентов», в их мечту о далеком зазвёздном будущем справедливости и расцвета человеческой личности, представитель правящей элиты все более этими мыслями заражался: И если проблема очередной утопии там, у звезд, то будущее вполне конкретной антиутопии здесь, на Земле, тоже внушает вполне понятные сомнения.

Так что же… Сказал наконец немецкий писатель Герберт Франке все, что столь долго и мучительно вынашивал? Открыл ли для себя самого источник света, который хоть и слаб, почти призрачен, но все же дает возможность человеку пройти весь путь по туннелю, который и есть жизнь? Посмотрим, почитаем его новые книги.

Вл. Гаков

1989

Стеклянная западня

1

В сравнении с этим остальное не имело значения, и изменить уже ничего было нельзя: майор должен умереть.

Абсолютно ровная территория казармы являла собой строгий квадрат. С четырех сторон ее ограничивали четыре вытянувшихся по периметру здания. Лишь складское помещение да еще машинный цех имели окна, остальные здания были обращены внутрь двора глухими стенами, и назначение их было неизвестно.

В казарменном дворе располагались учебные плацы, полосы препятствий, были проложены аккуратные дорожки, камнем вымощены площадки; несколько бараков стояли вдоль и поперек площадки. Строения были серыми, почва-желтой. Желтой были и форма, и лица солдат, и небо было желтым, затянутое плотной дымкой небо, низко нависавшее над поселком. Огромная казарма представляла замкнутый мир, мир в себе, мир желтых и серых оттенков.

Батальон выстроили на большом учебном плацу. Шесть тридцать-время утренней поверки. В едином строю замер личный состав перед майором: по десять в шеренгу тысяча солдат, перед ними на дистанции в три шага сотня капралов, еще впереди, снова на дистанции в три шага, десять сержантов. Майор стоял на значительном удалении от всех, одинокий и величественный, выпрямившись во весь рост, лицом к строю. Его слова, усиленные миниатюрным громкоговорителем, разносились по плацу. Он говорил о чести солдата, о долге, о повиновении, о беспрекословном выполнении приказа. Ежедневно произносил он эти слова, и строй внимал им с благодарностью. В них черпали они веру, радость, воодушевление. И силы для нелегкой службы. И храбрость, и мужество при боевых упражнениях.

«…Для солдата нет ничего дороже чести. Он должен быть всегда готов встать на ее защиту. Всегда готов он поразить все, что угрожает воинской чести…»

После поверки они разойдутся, приступят к выполнению конкретных задач: начнутся упражнения в стрельбе, классные занятия, спортивная подготовка, строевая под-готовка, и весь день в сознании их будут звучать эти слова. Служба и в самом деле была тяжела, вечерами без сил, без мыслей падали они на койки, но, даже проваливаясь в тяжелый сон, помнили эти слова и чувствовали себя счастливыми.

«…Беспрекословное подчинение приказу-основа воспитания солдата. Каждый из вас-звено в большой цепи, накрепко скованной подчинением. Мгновенно и не задумываясь исполняет солдат приказ своего командира…»

Тысяча сто девять мужчин замерли, не шелохнувшись, под тяжело нависшим желтым небом, вслушиваясь в слова майора.

Тысяча сто девять мечтали об одном-доказать свою высокую боеготовность, оправдать оказанное им доверие. А один в строю мечтал убить майора.

Абель стоял пятьдесят шестым в седьмой шеренге. Вместе со всеми, замерев навытяжку, вслушивался он в слова майора и в то же время продумывал сложный план. Неведомо сколько прожил он в казарме, не утруждая мозг ничем, кроме текстов боевых песен, инструкций о порядке чистки оружия да солдатского устава, который они зубрили на классных занятиях. А теперь мысли его словно соскользнули с накатанной колеи, они отклонялись все дальше и дальше, теряясь в неведомом бесконечном пространстве. Что-то, хранимое до поры за семью печатями, вырвалось вдруг наружу, и теперь он бессилен был контролировать этот процесс. Мысли неотступно кружились вокруг одного-смерти майора. Смерть эта виделась как последовательная цепь шахматных ходов, нацеленная на неотвратимый мат, как просчитанная система уравнений со многими неизвестными, имеющая, однако, одно-единственное решение, каким бы путем ни прийти к нему в итоге.

Напряжение немного отпустило Абеля. Он заметил, что майор окончил речь. Минуту царила тишина. Затем последовал приказ:

– Для приема таблеток разойдись!

Как обычно, тут же сорвались с места десять сержантов, они похожи были на единый, хорошо подогнанный механизм. Залп извергнутых ими команд прогремел над строем. Неподвижные шеренги быстро пришли в движение; затем настал момент хаоса, бессмысленной толкотни, небольшой даже давки, наконец целеустремленность сознательно исполняемого долга отлилась в легкий, почти автоматический бег; на какое-то время все словно забыли майора, покачивавшегося в одиночестве, широко расставив ноги и прищурив глаза.

Только сейчас мысли, взбудораженные бессонной ночью и нелегкой службой, начинавшейся так рано, потекли спокойнее. У него пока еще не было желания исследовать причины, докапываться до тайного смысла, он лишь поразился собственному равнодушию к происшедшей в нем перемене и принял ее как непреложный факт. Ему было абсолютно ясно, что послужило толчком к перемене, к тому же момент этот играл существенную роль в дальнейших его планах. Это была завязка, и именно в этом пункте он надеялся на дальнейшую помощь: он хорошо помнил маленький, возможно случайный, вчерашний инцидент при раздаче таблеток.

Сейчас они точно так же, как вчера, повзводно стояли перед окошечками в стене склада медикаментов. Хорошо бы удалось повторить то, что случилось вчера, с одной только разницей: теперь это случится не с ним одним.

В стене было десять круглых отверстий, из которых выступали короткие, похожие на водосточные, желобки. Солдаты один за другим подходили к ним прикладывали левую руку с контрольным кольцом на мизинце к регистрационной пластинке слева от желобка, раздавался сухой щелчок, после шорох, и в подставленную правую руку падала пластиковая упаковка с таблетками.

Абель дожидался своей очереди, украдкой наблюдая за стоявшими рядом. Справа стоял Артур, уголком глаза Абель мог видеть выдвинутый вперед подбородок и низкий, покатый лоб. Не годится, подумал он. И скосил глаза влево. Остин был на сантиметр ниже его, посмуглее. Самым примечательным на лице его были глаза, черные, матово поблескивающие изнутри. Но в глазах этих не было выражения-они тупо уставились в пустоту. Абель выбрал Остина.

Когда подошла очередь их взвода и Абель получил прозрачную пластиковую упаковку, он сделал почти то же, что и остальные. Отошел в сторону и аккуратно надорвал пакетик. На ладонь выкатились таблетки. Две большие, белые, чем-то смазанные, чтобы легче было их проглотить, одна маленькая, желтоватая, сладкая на вкус, и черный шарик, величиной с дробинку. Абель проглотил одну большую, почувствовал, как она двинулась по пищеводу. Потом проглотил вторую и маленькую желтоватую. Его поразила мысль, что у него нет зубов, впрочем, у остальных солдат их тоже не было. Только у майора были зубы, они блестели, когда он отдавал команды. Но в данный момент это было неважно. Он огляделся… момент был удачен, все вокруг заняты таблетками, капрал глядит в сторону… Абель зажал в ладони черный шарик, незаметно сунул его в карман… снова огляделся… прошло!

Но самое трудное было впереди. Он наблюдал за Остином, который как раз отошел от желобка и занялся своей упаковкой. Абель незаметно придвинулся ближе. Две большие таблетки Остин уже проглотил, сейчас он извлекал черную, он хотел, должно быть, сладкую, желтоватую оставить напоследок, чтобы подольше ощущать ее вкус. Абель резко повернулся, локтем задел ладонь Остина. Таблетки покатились по земле. Абель проследил за черной. Когда она замерла на месте, он придавил ее подошвой. Сильно нажал и растер-словно противную назойливую букашку.

Остин наклонился за желтоватой таблеткой, поднял ее. Испуганный, немигающий взгляд его остановился на темном пятне, оставшемся на камнях. Механически сунул он желтоватую таблетку в рот. И наконец поднял взгляд на Абеля, по-прежнему растерянный и беспомощный. Абель, пожав плечами, отвернулся. Остин обязан был доложить о происшествии-но в данный момент он не мог этого сделать. Разговоры в это время были запрещены. Всему рядовому составу. Лишь в час десять, на дневной поверке появится у Остина возможность обратиться к начальству, но Абель надеялся, что она не будет использована.

Теперь Абель мог заняться другими деталями собственного плана. До сих пор он, как все остальные, был жестко скручен распорядком дня. Исполнение каждодневных обязанностей поглощало целиком, и ему хорошо было в броне предписаний, обязательных команд, упражнений, надежно защищавшей от любых посторонних влияний – тревожных, смутных, сбивавших с толку и потому безусловно вредных. Теперь он вдруг понял, сколь непрочна на деле была эта броня. Он словно заново учился сейчас видеть, ощущать, прошлое похоже было на сон, во время которого отключается какой-то участок сознания, быть может даже наиболее важный участок. Но теперь он проснулся, и неведомо откуда накатило вдруг все это: чувства, образы, забытые понятия-пока еще словно в тумане, не разберешь. Ясно лишь: что-то неведомое перевернуло, потрясло его существование, и он с восторгом отдался ему.

Рота, солдатом которой он был, маршировала по серой бетонной дорожке вдоль бараков. Она была единым целым, единым организмом. Солдаты четко отбивали шаг, маршируя по плацу, где ежедневно выстраивались на поверку, по асфальтированным, сплошь серым спортивным и учебным площадкам. Они горланили песни, которые разучивали на специальных занятиях: с одиннадцати до двенадцати и с пяти до семи. Песни помогали держать шаг, мерно взмахивать руками. Чем громче орали солдаты, тем лучше: тексты они зазубрили, не понимая смысла, тексты о воинском долге, о верности приказу, о четком исполнении устава. О величии армейской службы.

Рота маршировала по серым бетонным дорожкам, по незаасфальтированным участкам желтовато-грязного песка, и Абель маршировал со всеми. Вместе с другими горланил он песню, но про себя тихо повторял в такт совсем другие слова: майор-должен-умереть. Майор – должен-умереть. Как положено, он глядел в затылок марширующему впереди Артуру 6/56, но сегодня он видел больше обычного: словно спала с глаз невидимая пелена и раздвинулось необычайно поле зрения, теперь он видел каждую складку на подтянутых солдатских формах, фиксировал каждое движение своей шеренги, равномерное, пульсирующее, просветы между рядами, тусклый свет унылого желто-серого неба, большую часть которого закрывал нависающий над лицом край каски.

Он был частью огромного тела, которое маршировало, горланило песни, переходило на бег, бросалось на землю, затем мигом вновь поднималось, маршировало, переходило на бег. Он наблюдал это с внезапно открывшейся ему новой точки зрения, словно со стороны, будто интересно заснятый учебный фильм. По-настоящему же осмысленное существование началось лишь после упражнений в стрельбе, в момент чистки оружия.

На складе оружия они получили пистолеты, теперь все сидели в укрытии и чистили их. Пистолет состоял из двенадцати отдельных частей, все они могли с закрытыми глазами разобрать и собрать его снова. В конце получаса, отведенного на чистку оружия, капрал лично проверял, насколько безупречно почищены пистолеты и смазаны ли они сульфидно-молибденовой пастой. После проверки он снова их отбирал.

Абелю необходим был пистолет. Это была наиболее трудная часть его плана, но он уже знал решение. На контрольном кольце Абеля выгравирован был номер 7/56. Это значило, что по росту он шел седьмым в пятьдесят шестой шеренге, седьмым он шел и когда его взвод, всегда занимавший одну комнату, выстраивался в ряд. Если капрал начинал перекличку справа – а так он делал всегда, – Абель оказывался седьмым. За ним следовали еще трое. Их оружие капрал мог проверить минуты за две. По расчетам Абеля выходило не так уж и мало; чтоб разобрать и снова собрать пистолет, ему требовалось лишь тридцать секунд, однако пришлось все-таки прибегнуть к трюку, чтоб отвлечь внимание. Больше подходил для этой цели номер 9/56, товарищ по взводу Аллан, туповатый парень, но с достаточно умелыми руками.

У Абеля не было часов, да и в казарме их тоже не было; подъем, построение на плацу и окончание упражнений, тренировок, дежурств, равно как и отбой, отмечались звонками, от центральных часов сигналы по радио разносились по всем помещениям. К центральному пункту подключены были также крошечные наушники, с которыми не расставались капралы; сигналы и приказы, поступавшие к ним, оставались тайной для рядового состава. Поэтому Абелю приходилось спешить с пистолетом. Он провел пальцами по подошвам сапог, затем старательно нанес пыль на внутреннюю поверхность ствола. Все это время он наблюдал за капралом, пока не заметил, как непроизвольно дернулись у того веки-знак, что время, отведенное на занятия, истекло. И тут же послышалась команда:

– Внимание!

Многие уже закончили чистку и теперь просто полировали ствол. При команде «Внимание!» каждый обязан был выпрямиться, каблуки вместе, руки по швам, и уставиться на капрала. За секунду все вскочили, вытянулись по стойке «смирно». Абель вместе со всеми.

– К проверке оружия приступить!

Секунды Абелю оказалось достаточно – он подменил своим пистолетом пистолет Аллана, лежавший у того за спиной на светлой пластмассовой поверхности стола. Будем надеяться, что Аллан и на сей раз сработал добросовестно, подумал он.

Было очевидно, что капрал всякий раз обязан наказать по меньшей мере одного из них. Попасться мог любой – вне зависимости от того, как вычищен пистолет. Но тем вернее настигала кара того, кто в самом деле оказывался небрежен.

И вот капрал перед Абелем. Взял оружие у него из рук и медленно повертел перед глазами. Абель услышал собственное учащенное дыхание. Глаза с расширившимися серыми зрачками, не мигая, уставились на оружие. Пальцы капрала погладили ствол, нажали на спусковой крючок. Раздался щелчок электрического зажигания. Капрал вернул Абелю пистолет. Абель бесшумно перевел дух. Нужно было чуть-чуть подождать, потом действовать дальше.

Неотвратимый рок поразил Аллана.

– Интересно, о чем вы при этом думали?

Капрал произнес свой вопрос угрожающе спокойно.

Аллан в полном недоумении уставился на него. Капрал придвинулся к нему вплотную.

– Что, не слышно? О чем думали, я спрашиваю!

Рука капрала потянулась к портативному мегафону.

– Почему не отвечаешь, мешок с дерьмом! Что, со всем оглох?

Усиленные мегафоном, слова капрала гулко раскатывались по помещению.

– Шаг вперед!

Аллан быстро выступил вперед, вытянулся по стойке «смирно». Капрал поднес усилитель вплотную к уху Аллана.

– А сейчас вы слышите лучше? Может, теперь соблаговолите ответить?

– Я был недисциплинирован, прошу меня наказать, – произнес Аллан.

Но капрал уже вошел в раж. Он вновь поднял мегафон.

– Я спросил, лучше ли ты теперь слышишь? Почему не отвечаешь, свинья?

Все знали, что это значит. Такова была обычная процедура: прелюдия перед вынесением приговора. Приговор, естественно, обжалование не подлежал.

– Час в музыкальной комнате.

Осужденный вернулся в строй. Он был обречен провести час отдыха с трех до четырех в озвученной тюремной камере, применявшейся также для тренировки выдержки и самообладания.

Резко зазвенел звонок. Капрал закончил проверку.

– Построиться перед бараком! Марш, марш!

Взвод устремился к дверям, потом выстроился в ряд.

– Приготовиться к сдаче оружия! Шагом марш!

У самого склада они остановились. Нужно было подождать– перед ними еще два взвода, они стояли в ряд. Каждый подавал пистолет капралу, тот принимал его и вкладывал в отверстие в стене. Щелкало счетное устройство, и пистолеты один за другим исчезали внутри.

– В казарму, шагом марш!

Они зашагали в обратном направлении.

– По помещениям разойтись! Приготовиться к занятиям спортом!

Солдаты поспешили к шкафчикам, чтобы переодеться в спортивную форму. Пока они переодевались, Абель сунул кое-что под матрац своей койки. Когда всеобщее внимание приковано было к Аллану, Абель у него за спиной разобрал и вновь собрал пистолет. Теперь один из пистолетов, хранившихся на складе, был недоукомплектован. В нем не было батарейки с зажигательным устройством. Но по внешнему виду обнаружить это было невозможно.