Текст книги "Искатель. 1993. Выпуск №6"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

Соавторы: Роальд Даль,Боб Шоу,Фредерик Дар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Я немного выжидаю, и так как он не двигается, просовываю руку под его халат, чтобы узнать, как там его многострадальное сердце. Оно бьется весьма удовлетворительно.

Я направляюсь в смежную ванную комнату, смачиваю полотенце холодной водой и возвращаюсь, чтобы освежить ему лицо. Через несколько секунд он приходит в себя.

– Ну что, полегчало?

– У меня раскалывается голова!

Я в этом не сомневаюсь.

У него на макушке вздулся шишак величиной с мой кулак. Я помогаю бедолаге добраться до кровати.

– Послушайте, – говорит он, – я не имею никакого отношения к нападению, в котором вы меня обвиняете. Возьмите газету и посмотрите на последней странице…

Я повинуюсь. В самом низу четвертой страницы вижу заметку, в которой сообщается об угоне грузовичка сэра Долби. Машину шокнули вчера вечером со стройки.

– Вот видите! – торжествует Филипп. – К тому же всю прошлую ночь я провел дома в компании двух своих друзей. Мы выпивали и играли в шахматы с десяти вечера до пяти утра. Вам нужны их показания? Это сэр Хаккашифер и лорд Хаттьер…

В его голосе чувствуется разочарование и усталость. Он кажется грустным. Ему здорово досталось. А может быть, он действительно ни в чем не виноват?

Меня постоянно преследует эта идея фикс Старика.

– Хотел бы я знать, кто вы на самом деле и что вам здесь нужно, – говорит он. Ваше поведение неестественно, месье Сан-Антонио.

Скоро я расскажу вам об этом, если вы еще не догадались. А пока остановимся. Поставьте себе компресс и примите аспирин.

– Вы возвращаетесь к Синтии? – скрипит он.

– Точнее, к ее тетушке.

– Скажите ей, что я бы хотел ее видеть. Она даже не позвонила утром, чтобы узнать, как я.

– У нее не было времени, утром в Оужалинс Кастл как раз начался пожар, а это отвлекает.

Я покидаю его.

По сути дела, я ничуть не продвинулся. Правда ли, что грузовичок действительно угнали? Действительно ли Филипп провел ночь с друзьями? То, что он поспешил представить мне свое алиби, еще ни о чем не говорит.

ГЛАВА XIII,

в которой я вновь обретаю родину-мать, а Берюрье – матушку О'Пафф

– Да Б… М…. ни один из этих д… не болтает по-французски!

Это восклицание, исходящее из группы внимательных слуг, указывает мне на то, что в ней присутствует Доблестный.

Я подхожу к ним и вижу Жиртреста, багрового от возбуждения, с огрызком удочки в руке, жестикулирующего и брызжущего слюной, как мальчик – рассыльный из Лиона.

– Послушай, дядя, – вмешиваюсь я, – что с тобой случилось?

Он толкает Майволдерна, тот горничную, та садовника, тот прачку, а та уже кухарку (которая успевает послать ему проклятье на букву х…) и, наконец, слугу.

– Что со мной случилось! – трясется Грубиян. – Что со мной случилось? Ты лучше посмотри!

И он машет обрубком удочки.

– Из фибролита, – стонет. – Не хило, а? Она гнется, но не ломается.

– И что, Толстый? Ты подцепил очередную кашалотиху?

– Хуже!

– Ну, выкладывай…

– Представь себе, что я прорыбачил около часа, когда вдруг начинаю протирать свои глазенапы, так как вижу рядом со мной откуда ни возьмись появившийся остров. Говорю тебе, целый час я не замечал его. Я подумал, что это что-то типа миража или что у меня поехала крыша. Короче, продолжаю рыбачить. Наконец, забрасываю блесну к берегу острова. И что же я вижу? Остров распахивает хавальник, рядом с которым крокодилья пасть показалась бы муравьиной, и заглатывает мою блесну. А потом исчезает под водой, махнув хвостом длиной метров в двенадцать… Волна чуть не захлестнула меня. А ведь я всегда стою повыше на берегу, осторожность не помешает, никогда не знаешь, на кого нарвешься. Я тяну изо всех сил, и мое удилище ломается. Видишь, что от него осталось, старина! Чтобы поверить в это, надо это видеть!

– Ты брал с собой бутылку? – недоверчиво спрашиваю я.

– Натюрлих, – признается Берю, – по утрам свежо, даже в это время года.

Потом он спохватывается:

– Послушай, на что ты намекаешь? Что я был бухой? Клянусь тебе, нет, сейчас я все тебе расскажу. Чудовище, чтоб я сдох, настоящее чудовище, то, о котором нам болтали. Ну вот, чудовище вдруг выныривает из воды, да как даст фонтан. Я чуть в штаны не наложил, представь-ка себя на моем месте… Я вытаскиваю пушку и разряжаю в него всю обойму. Зверюга орет, как колонна экскурсантов, падающих в пропасть. И плюх! Месье ушел под воду с концами. Вода так забурлила, что это напомнило мне гибель Титануса [51]51
  Берю наверняка подразумевает «Титаник»


[Закрыть]. А я стою на берегу, раззявив варежку, как болван…

– А разве ты можешь иначе?

– Что?

Он слишком возбужден, чтобы восстать.

– По поверхности озера расплылось огромное пятно крови. Держу пари, что оно до сих пор там…

Я размышляю.

Скорее всего Толстый был пьян в дуплину и начинает впадать в белую горячку с театральным размахом или же он подцепил крупную рыбину, размеры которой сильно преувеличил, или, что мне кажется невероятным, в озере действительно обитает чудовище.

– Вот какая фиговина, понял! – говорит он. – Ты только представь, вот бы я вытащил этот бифштекс! Дядька с такой добычей: рыбонькой длиной в двадцать метров и двенадцать сотых.

Я похлопываю его по плечу.

– Успокойся, папаша. Ты сможешь этой байкой вгонять в дрожь своих внуков.

– Но у меня для начала нет детей! – мгновенно реагирует Берю.

– Такому спецу по чудесам ничего не стоит их сделать. Он щелкает пальцами.

– Кстати, о том, как делают деток. Я хотел тебе сказать…

Да, вот уж неугомонный!

– Возвращаясь с рыбалки, я был не в себе, а подзаправиться, чтобы поднять настроение, было нечем, у меня кончилось виски…

– Что дальше?

– Я подошел к одному домишке, не знаю, может, ты его заметил, на пригорке у озера.

– Да, ну и что?

– Я стучу, и кто же мне открывает? Глэдис из Монружа, старинная шлюшка, с которой я имел дело, когда работал в полиции нравов. Я узнал ее, а она узнала меня… И вот мы стоим, отвесив челюсти и уставясь друг на друга как вкопанные. Я вспомнил, что она шотландка. Завязав со своим ремеслом, она вернулась в свою лачугу и вышла замуж за бывшего лесничего замка, некоего Реда О'Паффа, умершего, я слышал, в прошлом году… мы поболтали. Глэдис здесь все осточертело, она тоскует по Панаме. Свежий воздух и цветущие кусты роз не стоят набережных Марны. По всему видно, что она запила горькую. Еще бы – тоска. Если бы мне пришлось надолго покинуть Париж, я бы тоже, наверное, стал кирять. В жизни бывают минуты, когда ты не можешь жить без городской суеты, клянусь…

Бугай дает мощный залп по галошам. Его взгляд спаниеля растекается по щекам.

– Ну, – говорит этот перекати-слово, – как там наш поджар?

– Какой еще поджар?

– Ну, пожар.

– Свернулся. Я думаю, что твоя идея оказалась…

– Блестящей? – шутит он, никогда не теряя чувства юмора.

– Да. Грязь всегда хорошо прятать в золе.

– Что мы будем делать сейчас?

– Собирать манатки.

– Возвращаемся во Францию? – оживляется он.

– Я – да, ты – нет…

– Что?!

Он орет так яростно, что чуть не обваливается потолок нашей комнаты (я забыл вам сказать, что, пережевывая словесную кашу, мы вернулись в наше жилище).

– Успокойся, я еду туда на день, от силы на два.

– В Париж?

– Нет, в Ниццу. А ты тем временем заляжешь где – нибудь поблизости и понаблюдаешь за поведением этой милой компании.

– Где это я залягу?

– Например, в гостинице мамаши Мак Ухонь.

Он качает головой удовлетворенного рогоносца.

– Уж лучше я попрошу Глэдис приютить меня на время. Ведь ты знаешь, Сан-А., что я не спикаю по-английски, а мне просто необходимо общение.

– Помнится, ты прекрасно общался с мадам Мак Ухонь.

– Ты прав, – вспоминает он. – Но ведь при желании ничто не помешает мне исполнить ей соло на подвязках. Видишь ли, старина, в жизни, кроме пей-гуляй, нужно еще кое-что и для души! Мы ведь не домашний скот, нам нужно иногда излить душу ближнему…

Я обрываю доморощенного философа.

– Спи где хочешь. Но мне нужна серьезная работа. Я постараюсь вернуться как можно скорее…

– Но бросать меня одного в стране, которая кишит морскими чудовищами, а в замках живут бандюги, Сан-А., – это нехорошо. В подобных делах нужно держаться вместе. Так что ты зря…

– Кстати, – останавливаю его, – я говорил со Стариком по телефону и намекнул ему о твоем повышении, он отнесся к этому очень благожелательно.

– Поклянись!

– Твоей головой!

Он на седьмом небе от счастья. Мы собираем чемоданы и прощаемся с нашими хозяйками быстрее, чем телезритель вырубает свой ящик с картинками, узнав, что увидит сейчас передачу о пользовании газовыми приборами. Я говорю, что мне надо срочно подписать контракт на экранизацию биографии Робеспьера, которую я озаглавил «Петух революции». Дамы все прекрасно понимают. С достоинством, спокойствием и завидным самообладанием (и меняобладанием, что касается Синтии) они глотают эти пилюли и заедают лапшой моего приготовления, даже не морщась. Стоички! Любительницы бабушкиных сказок!

Я их благодарю. Говорю им «до скорого», целую ручки, жму пальчики и выхожу из дома.

По дороге я высаживаю своего слугу на тропинке, ведущей к халупе душечки О'Пафф.

– Гляди в оба! – наставляю его. – Я скоро вернусь.

Молниеносное решение. Как видите, ваш горячо любимый Сан-А. всегда держит нос но ветру. Если ты настоящий, то не должен сомневаться в своем нюхе. Он всегда приведет куда надо. Так я, выйдя от сэра Долби, доверился своему чутью и оказался у истоков (по-английски the source). Оказавшись там, я спросил себя: «Мой дорогой Сан-А., что тебя больше всего удивило в этой чертовщине?» Я задумался и ответил себе прямо: «Поведение старушки Дафни». Беспомощная леди семидесяти лет, стоящая во главе шайки гангстеров. такого я не встречал даже в книжонках своего старого приятеля Джеймса Хедли Чейза. И я укрепился в мнении тет-а-тет с самим собой: «ты на короткой ноге с шотландскими призраками (с теми, которые носят самые рваные саваны в потустороннем мире), и я готов поставить портмоне против портового грузчика, что the key [52]52
  Ключ (англ.)


[Закрыть] к разгадке тайны находится в Ницце.

В аэропорту Глазго я узнаю, что самолет в Париж отправится через два часа. Чтобы скоротать время, иду в бар, засосать пару скотчей, а чтобы растянуть удовольствие, звоню Старику.

– Я отправляюсь в Ниццу через Париж, – говорю я ему, успевая подумать, что такой способ передвижения может иметь серьезные недостатки, если буквально тянуться туда через весь Париж.

– Зачем? Есть новости?

– Возможно, – вру я, – но мне бы не хотелось говорить вам об этом сейчас, месье директор. Не могли бы вы подключить наших коллег из Ниццы, чтобы навести справки о Дафни Мак Херрел? Мне хотелось бы узнать, где она жила, кто ее посещал и так далее.

Смех Старикана.

– Я дал им указания по этому поводу еще сорок восемь часов назад, мой друг!

Шляпа! Месье Кучерявый свое дело знает туго!

– И что?

– На юге не любят спешить, и я еще не получил от них рапорт. Когда вы будете в Орли?

– Около четырех часов дня.

– Я забронирую для вас место в первом же самолете на Ниццу. Там вас встретит комиссар Фернайбранка. Это дело поручено ему.

– Прекрасно.

– Берюрье с вами?

– Я оставил его там, присмотреть за этой милой компанией.

ГЛАВА XIV,

в которой комиссар Фернайбранка сообщает мне кое-что интересное. И в которой я показываю кое-что интересное комиссару Фернайбранка

Я уже встречался с комиссаром Фернайбранка на одном из конгрессов Нижайшей палаты французских ажанов. Тогда меня поразила быстрота, с которой он засыпал в самом начале заседаний.

Какое мастерство! Какое знание храпака! Десять лет без срывов. Тихий спокойный сон с приоткрытыми веками! Вы разговариваете с ним, и он вам отвечает сквозь сон. Или вы касаетесь его руки, а он не вздрагивает, а лишь ласково улыбается и спрашивает своим красивым начесноченным голосом:

– А, эго вы, коллега?

Приземлившись в Ницце, я не нахожу его. И лишь в зале ожидания замечаю: он сидит в кресле, закинув ногу на ногу, выпрямив спину, голова под соломенной шляпой с американской лентой слегка наклонена набок.

Его альпийская куртка лежит на коленях, в зубах торчит спичка. Это коренастый человечек с начинающим расти благодаря аперитиву животом, смуглокожий, с прямыми темными и маслянистыми волосами и носом любопытного, напоминающим раздавленную картофелину.

Коротким движением я выдергиваю из его зубов спичку. Оставаясь верным своей доброй привычке, он не вздрагивает. Просто его веки слегка приоткрываются, и легкая улыбка обнажает золотой зуб (у провинциальных комиссаров полиции всегда спереди золотой зуб).

– А, это вы, коллега!

Он бросает куртку под мышку и протягивает мне руку.

– Мне сказали, вы прилетели из Шотландии?

– Да, еще утром я играл на волынке!

Мы пропускаем по паре Казаниса. Фернайбранка не спешит говорить о деле. Он считает, что в восемь вечера (а для начальника железнодорожного вокзала это все двадцать часов) деловой поезд уже ушел.

– Вы не откажетесь поужинать со мной? Моя хозяйка приготовила кое-что вкусненькое. Клянусь, добрый рыбный суп восстановит ваш аппетит после шотландской кухни.

Я принимаю приглашение.

И вот мы уже в провинциальной столовой мадам Фернайбранка, так и не сказав ни слова о Мак Херрел. Из окна открывается пятьдесят квадратных сантиметров чудесного вида на Средиземноморье в прекрасном состоянии, и мой коллега этим очень гордится. Он показывает его мне как свою собственность.

– Вы знаете, – говорю я, усаживаясь перед аккуратной супницей, – от ароматов, исходящих ив нее, слюнки потекли бы и у соляного столба, – мне кажется, что я наконец-то счастлив.

Фернайбранка закатывается своим щедрым смехом.

– Да уж, вы, парижане, скажете!

Мадам Фернайбранка – приветливая брюнетка с буйнорастущими волосами ниже ушей, которые делают ее похожей на бородатую женщину из ярмарочного балагана.

– Итак, – атакую я хозяина одновременно с рыбным супом, – что вам удалось узнать о моей клиентке, доктор?

Неужели вам хочется сейчас говорить об этом?

– Извините, но я влез по уши в это дело, время поджимает и…

– Хорошо, хорошо…

Фернайбранка не любит, чтобы его подгоняли.

Он шумно всасывает с ложки суп и, не успев его проглотить, начинает:

– Вот уже пятьдесят лет семья Мак Херрел владеет домом на Променад дез Англэ. Помпезный домина в стиле рококо, то, что любят англичане! Восемнадцать лет тому назад мистресс (в оранжировке Фернайбранка) приехала и обосновалась здесь, и можно было подумать, что навсегда. Это была настоящая развалина с тяжелейшим характером. Скупердяйка, как все шотландцы! У нее была лишь одна служанка на весь дом, в котором она занимала только две или три комнаты, остальные были заперты, мебель зачехлена…

Он замолкает, чтобы проглотить вторую ложку супа и стаканчик розового прованского. Его плохое настроение быстро рассеивается. Южанин, если он говорит, не может быть мрачным.

Я жду продолжения и получаю его.

– Соседи вспоминают, что служанка вывозила старую ворчунью в кресле-каталке прогуляться по набережной. Еще у нее, кажется, была трость, которой она могла, когда злилась, огреть служанку, несмотря на возмущение окружающих…

– А потом? – нажимаю я.

– А потом в один прекрасный день к ней приехала еще совсем молоденькая девушка. Это была ее племянница, бедняжка рано осталась сиротой. И знаете, что сделала старуха?

– Нет! – спешу ответить я.

– Она уволила свою служанку. А чтобы сэкономить, приняла на ее место свою племянницу, добрая душа, да? И эта крошка стала вести хозяйство и катать кресло. Старуха не решалась колотить ее, но не скупилась на выражения. И такая-сякая! И такая-разэтакая… Люди говорят, что у бедного ребенка глаза были почти всегда мокры от слез. Забыл сказать, ее звали Синтия. Не очень подходящее имя, да? Но милое все же…

Я позволяю ему добить тарелку супа, выпить стакашку розового, похрустеть горбушкой, натертой чесноком. Дыхание моего коллеги напоминает запахи с заднего двора дешевого ресторана в знойный полдень.

Мадам Фернайбранка, сердце которой огромно, как гостиничная простыня, и чувствительно, как ноги почтальона в тесной обуви, плачет в свою тарелку.

Как будто она снова слушает «Двух сироток», «Золушку» и «Невинное дитя и мачеху». Это красиво и грустно: девочка с золотистыми волосами толкает кресло-каталку феи Квазимодо по набережной Ростбифов, что выжмет слезу из любого южанина.

– Дальше? – жму я.

– И вот девчушка стала красавицей с крепкими, как капот Лансии, ушками…

– О! Казимир! – протестует мадам Фернайбранка, возмущенная яркостью образа, а может быть, испытывая ревность (так как ее молочнотоварная ферма напоминает два пляжных пакета).

Фернайбранка торжествующе хохочет. Он сдабривает чесноком не только горбушки, но и свою речь.

– А в одно прекрасное утро мамаша Мак Херрел садится в самолет и отбывает в родные края. Кажется, ее племянник погиб в Африке, и она должна была принять дела.

Воцаряется молчание, но ненадолго.

– Грустная история, – заключает хозяйка дома.

– Отлично, Фернай, – говорю я, – вы прекрасно обрисовали положение в целом. А сейчас, если не возражаете, займемся деталями…

– А может, лучше займемся запеченными ножками «Пальмира»?

– Одно другому не помеха. Мадам, ваш рыбный суп божествен.

Она воркует:

– Вы мне льстите, месье комиссар!

Довольная, она вынимает из духовки блюдо, настолько ароматное, что мои слюнные железы кричат «браво».

– Итак, какие детали вас интересуют? – возвращается Фернайбранка к нашим баранам.

– Старуха с кем-нибудь общалась в Ницце?

– Только со своим врачом…

– У вас есть имя и адрес этого врача?

Он достает свой бумажник и вытаскивает из него обрывок салфетки, испещренный пометками.

– Доктор Скребифиг, улица Жир дю Брюх.

– Ясно, но у Синтии, наоборот, должны были здесь быть знакомые. Она наверняка ходила на занятия, у нее были друзья, она общалась с продавцами?

– Я бы не сказал. Она приехала сюда, когда ей было четырнадцать лет. Старуха вместо того, чтобы определить ее в лицей, записала на заочное обучение, дабы она прошла курс на английском. Что касается развлечений Синтии, то она была служанкой, санитаркой и сама продолжала учебу. Если она кого-то и посещала, то лишь продавцов своего квартала.

Вот и все, что мне может сообщить Фернайбранка. Это немало. Теперь для меня многое проясняется.

– Скажите, Казимир, дом до сих пор принадлежит Мак Херрелам?

– Да, до сих пор.

– Они его кому-нибудь сдали?

– Нет, он закрыт.

– Для такой скряги это странно, она ведь теряет солидный доход?

Запеченные ножки – это что-то потрясающее. Вот что поможет мне забыть как дурной сон отварную баранину Оужалинса! Мы завершаем ужин за приятным разговором. Казимир рассказывает мне последний марсельский анекдот. Я его знаю уже лет двадцать, но не отказываю Казимиру в удовольствии посмеяться вместе с ним. Чтобы не остаться в долгу, я рассказываю анекдот о педике, который пришел на прием к педиатру. Мой коллега его не понимает, но из уважения давится от смеха. Мы осушили три пузыря розового и находимся в состоянии легкой эйфории, когда я неожиданно заявляю:

– Ну, хватит! Теперь – за дело!

Фернайбранка хлопает себя по ляжкам.

– Какой же вы забавный. Такие шутники водятся только в Париже!

Но я встаю из-за стола с серьезным видом, и он перестает смеяться.

– Куда вы собрались?

– К Мак Херрелам, мой добрый друг.

– Но я ведь вам говорил, что там уже два года никто не живет!

– Вот именно: путь свободен.

– Как вы собираетесь попасть в дом?

– Думаю, что через дверь, если замок не окажется слишком настырным.

Пауза.

– Не хотите ли вы прогуляться со мной?

– Но… Но…

Он смотрит на свою жену, на пустую бутылку и, наконец, на мое симпатичное лицо с задорной улыбкой. Он ошалел от моих методов.

– В такое время! – вздыхает он.

– На юге я предпочитаю работать в прохладные вечерние часы. Пойдемте со мной, коллега, и не дрейфьте. Я все беру на себя.

Это огромный домина, крашенный охрой. Но красили его очень давно, и фасад напоминает облитую мочой стенку сортира. Балконы покрыты ржавчиной, сад зарос. Лишь благодаря двум пальмам дому удается сохранить вид летней резиденции.

Фернай под моим нажимом соизволил зайти в комиссариат за отмычкой. С ее помощью мы легко открываем решетку.

Ночь чарует воображение. Сад наполнен многоголосьем сверчков. С открытой террасы ночного бара слышны рулады меди и глухие всхлипывания контрабаса.

– Послушайте, Сан-Антонио, – шепчет Фернай, которому становится не по себе, пока мы идем по аллее к двери, то, что мы сейчас делаем, – незаконно.

– А стоит ли служить закону, если время от времени не иметь возможности обходить его? – возражаю я.

Пока он размышляет над этим, мы поднимаемся на крыльцо. Несколько попыток, и дверь открывается. В ноздри бьет тяжелый; затхлый запах заброшенного жилья.

– Попробуем найти счетчик, – говорю я.

– Вы что, хотите зажечь свет?! – бьет тревогу Фернайбранка.

– Владельцы сейчас почти в двух тысячах километров отсюда, я бы очень удивился, если бы они заметили свет…

Включив свой электрический фонарик, я захожу в подсобку. Нахожу там счетчик, поднимаю рубильник, и зажигается свет.

Спектакль не из приятных. Обои свисают со стен мокрыми языками, потолки растрескались, обшивка отошла от стен, повсюду паутина.

Мы осматриваем все комнаты. Это владения Красавицы Зловонного Леса. Кресла зачехлены, кровати и столы накрыты простынями. Во всем чувствуется что-то гнетущее, похоронное…

– Ну и ну, – бормочет мой спутник, – веселенький кошмарчик, да?

– Вполне, – соглашаюсь я.

Мы пробегаем оба этажа, открывая все двери, включая ванные комнаты, шкафы и гардеробы.

– Скажите, – спрашивает по ходу мой друг Казимир, – что вы ищете?

– Я и сам не знаю, – мрачно отвечаю, – именно поэтому поиски так увлекают.

Мы спускаемся в подвал. Это классическое подземелье: котельная, винный погреб, чулан. В котельной топка совсем заржавела, угля почти нет. В винном погребе нам попадаются лишь пустые бутылки и ящики. В чулане нет ничего, кроме садового инвентаря, такого же ржавого, как топка.

Фернайбранка явно недоволен. У него была назначена партия в белот в кафе маринистов – крестоносцев-рогоносцев, а вместо этого он вынужден болтаться по этой проклятой вилле, где все пропахло гнилью и старьем. Он уже сыт по горло своим знаменитым коллегой из Панамы. Он его гуляет, он его кормит запеченными ножками, а вместо благодарности…

– Вы ничуть не продвинулись вперед, – усмехается он.

В тот момент, когда он произносит эти слова уставшим голосом, между моих ног пробегает огромная крыса. Это происходит неожиданно, и я не успеваю отфутболить ее.

– Ах ты, гадина! – взрывается мой коллега. – Но откуда она вылезла?

– Вот отсюда.

Я показываю на дыру в полу. Удивительно, что эта дыра находится не под стеной, а почти в центре зацементированного пола. Беру ивовый прут, валявшийся рядом, и просовываю его в дыру. Он опускается вертикально почти на метр, прежде чем упереться в землю.

Я поворачиваюсь к Фернаю.

Король аперитива больше не ухмыляется. Он взбудоражен.

– Что это значит? – спрашивает он.

– Сейчас увидим.

Покопавшись в инструментах, я нахожу ломик. Втыкаю конец в крысиную дыру и с силой нажимаю. На мой башмак валится большой кусок цемента.

– Вы ничего не замечаете, Казимир? – спрашиваю я у знаменитого легавого с Лазурного берега.

– Замечаю, – отвечает он, – здесь положен разный цемент.

Вздыхая, он вооружается киркой и начинает мне помогать. Через пять минут мы сбрасываем куртки, через десять – засучиваем рукава, через пятнадцать – поплевываем на ладони, а через двадцать – мы выламываем цементную корку в тридцать сантиметров толщиной. Расширять дыру намного легче. Чувствуется, что этот слой цемента был положен людьми, малосведущими в этом деле. Слишком много песка! Под ударами он крошится и рассыпается. Мы разбиваем больше квадратного метра цемента. С нас течет пот, как в сауне.

– Вы мне нагуливаете аппетит! – шутит Фернайбранка.

Мы откладываем ломик и кирку и берем лопаты. Мои ладони горят, как лампочки по 200 ватт. Но я не обращаю на это внимания, мной движет неуемная сила. Я раскапываю землю как угорелый, устанавливая рекорд для района Лазурного берега, где землекопы предпочитают использовать свои лопаты в качестве подпорок.

Еще полчаса физических усилий. Фернайбранка выбрасывает белый флаг.

– Ой, мамочка моя! – вздыхает он, усаживаясь на ящик. – Вы совсем загнали меня, коллега! Садовые работы в подземелье для меня в новинку.

Я ничего не отвечаю, так как достигаю цели. И этой целью оказывается скрюченный скелет, на котором еще сохранились остатки женского платья.

– Посмотрите, Казимир…

Он подходит, наклоняется и присвистывает.

– Вы надеялись найти здесь это?

– Перед тем как начать копать, еще нет. Меня привело сюда шестое чувство. Но мое подсознание не исключало такой находки.

– Вы не знаете, кто бы это мог быть?

– Сейчас…

Я показываю на Казимира и, поклонившись скелету, объявляю:

– Позвольте представить вам комиссара Казимира Фернайбранка, миссис Мак Херрел.