355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Герберт Джордж Уэллс » Собрание сочинений в 15. томах Том 3 » Текст книги (страница 3)
Собрание сочинений в 15. томах Том 3
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 03:18

Текст книги "Собрание сочинений в 15. томах Том 3"


Автор книги: Герберт Джордж Уэллс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

Я отказался сопровождать его в лабораторию. Некоторое время я бродил вокруг дачи, потом взял шляпу и палку и пошел куда глаза глядят. Выдалось чудесное утро: теплый ветер, яркосинее небо, первая весенняя зелень и чириканье птиц. Я позавтракал говядиной и пивом в трактирчике возле Ильгема и озадачил хозяина, заметив в ответ на его рассуждения о погоде:

– Человек, который в такие дни покидает мир, должен быть просто сумасшедшим.

– То же самое и я сказал, когда в первый раз услышал об этом, – ответил хозяин. Тут я узнал, что по крайней мере одной грешной душе наш мир показался несносным, ибо в этой самой деревне кто-то перерезал себе горло. Это направило мои мысли в другую сторону.

После полудня я сладко заснул на солнцепеке, затем с новыми силами продолжал путь.

Я зашел в маленькую уютную гостиницу недалеко от Кентербери. Весь ее фасад исчезал под вьющимися растениями, а хозяйка была чистенькая старушка, которая мне очень понравилась. В кармане у меня нашлось достаточно денег, чтоб заплатить за ночлег. Я решил остаться в гостиннице на ночь. Хозяйка была весьма говорливая особа. Она между прочим сообщила мне, что ни разу в жизни не была в Лондоне.

– Я никуда не ездила дальше Кентербери, – сказала она. – Не люблю шататься по свету.

– А чтобы вы сказали, если бы вам предложили отправиться на Луну? – воскликнул я.

– Ну, от всех этих воздушных шаров я не жду никакого проку, – ответила она очень спокойно, как будто речь шла о самой заурядной экскурсии. – Я бы ни за что на свете не полетела.

Это показалось мне забавным. После ужина я сел на скамью у дверей гостиницы и поболтал немного с двумя рабочими. Мы говорили о производстве кирпича, об автомобилях, которые были тогда еще новинкой, и о прошлогодних состязаниях в крикет. А на небе узкий молодой месяц, синий и мутный, как отдаленная горная вершина, склонялся к западу вслед за солнцем.

На другой день я вернулся к Кавору.

– Я полечу, – сказал я. – Я немножко развинтился, вот и все.

То был единственный случай, когда я серьезно усомнился в успехе нашего предприятия. Просто нервы зашалили. После этого я работал уже не так напряженно и каждый день гулял не менее часа. И вот, если не считать предстоявшего последнего разогрева печи, все труды наши были закончены.

IV. ВНУТРИ ШАРА

– Полезайте, – сказал Кавор, когда я уселся на край входного отверстия и заглянул вниз в черное нутро шара. Мы были совсем одни. Наступили сумерки, солнце село, и повсюду царила вечерняя тишина.

Я спустил вниз вторую ногу и соскользнул по гладкому стеклу на дно шара; затем повернулся и стал брать из рук Кавора ящики и банки со съестными припасами и прочий багаж. Внутри было жарко, термометр показывал 80° по Фаренгейту. Так как нам предстояла потеря лишь самой ничтожной доли этого тепла через лучеиспускание, мы были одеты в тонкую фланель, а на ногах у нас были туфли. Однако на всякий случай мы захватили с собой целый тюк теплой суконной одежды и несколько толстых одеял. По указаниям Кавора, я укладывал свертки, цилиндры с кислородом и прочие вещи рядышком у своих ног, и скоро все очутилось на месте. Кавор некоторое время расхаживал по не имевшему кровли помещению, стараясь вспомнить, не забыли ли мы чего-нибудь, и затем вскарабкался следом за мной. В руке его я заметил какой-то предмет.

– Что это такое? – спросил я.

– А вы ничего не захватили с собой, чтобы почитать?

– Нет.

– Я забыл сказать вам. Ведь, многое еще не совсем ясно. Путешествие может затянуться… На целые недели, чего доброго.

– У нас не будет никакого занятия.

– Когда бы я знал…

Он высунулся из люка.

– Смотрите, – сказал он, – там что-то белеет.

– А у нас еще есть время?

– О да, около часа.

Я вылез наружу. То был старый номер юмористического журнала «Сплетник». Его, должно быть, принес сюда один из наших рабочих. Кроме того я нашел в углу обрывок газеты «Новости Ллойда». Я взобрался обратно в шар с этой добычей.

– А вы что берете с собой? – спросил я.

Взяв книгу у него из рук, я прочитал заглавие: «Сочинения Вилльяма Шекспира».

Он слегка покраснел.

– Я получил строго научное образование, – сказал он, словно оправдываясь.

– Никогда не читали Шекспира?

– Никогда.

– У него кое-что есть, знаете ли… Но изложено без всякой системы.

– Мне так и говорили, – подхватил Кавор.

Я помог ему завинтить стеклянную крышку люка и нажал кнопку, чтобы закрыть соответствующую часть внешней оболочки. Тонкий, продолговатый сноп полусвета, проникавший к нам сверху, исчез. Мы остались в темноте.

Некоторое время мы не говорили ни слова. Хотя оболочка шара не мешала распространению звуков, все было попрежнему тихо. Я заметил, что здесь не за что ухватиться при толчке, неизбежном при начале полета, и подумал, что отсутствие стульев будет весьма чувствительным неудобством.

– Не беда, я все это предвидел, – сказал Кавор. – Стулья нам не понадобятся.

– Почему?

– Увидите, – ответил он тоном человека, не желающего продолжать разговор.

Я смолк. Мне вдруг стало ясно, что я, должно быть, совсем сошел с ума, если согласился забраться внутрь этого шара. «Неужели, – спрашивал я себя, – слишком поздно вернуться обратно?» Уже несколько недель, растратив все свои сбережения, я жил исключительно на счет Кавора, а потому знал, что внешний мир за пределами шара встретит меня очень холодно и негостеприимно. Все равно! Ведь, не будет же наш земной мир холоднее абсолютного нуля и негостеприимнее пустого пространства. Если бы не боязнь прослыть трусом, я, вероятно, тотчас же заставил бы Кавора отпустить меня. Но я только колебался, волновался и злился, а время шло.

Послышалось негромкое хлопанье, как будто в соседней комнате откупорили бутылку шампанского, и затем – слабый свистящий звук. На один миг я ощутил чувство огромного напряжения; казалось, груз, весящий неисчислимое количество тонн, подвешен к моим ногам. Это продолжалось всего один миг.

Но это заставило меня решиться.

– Кавор! – крикнул я куда-то в темноту, – нервы мои совсем измочалены. Я не думал…

Я запнулся. Он ничего не ответил.

– К чорту! – крикнул я. – Я дурак. Зачем я сюда забрался? Я не полечу, Кавор! Это слишком рискованно. Я вылезу.

– Вы этого не сделаете, – сказал он.

– Не сделаю? Посмотрим!

В течение нескольких секунд он не отвечал мне.

– Теперь слишком поздно ссориться, – сказал он наконец. – Это хлопанье означало, что мы тронулись в путь. Мы уже летим со скоростью пушечного ядра по мировому пространству.

– А… – промолвил я и замолчал. Все, что я мог бы сказать, не имело больше никакого значения. Некоторое время я стоял совсем ошеломленный. Можно было подумать, что прежде я никогда не слыхал о нашем намерении покинуть Землю. Потом я заметил неизъяснимую перемену в моих телесных ощущениях. Мною овладело чувство легкости, нереальности. При этом голова кружилась почти так, как будто меня хватил апоплексический удар, и глухой шум крови раздавался в ушах. Ни одно из этих ощущений не ослабело с течением времени, но я подконец так освоился с ними, что не испытывал более никаких неудобств.

Я услышал щелканье выключателя. Вспыхнула электрическая лампочка.

Я увидел лицо Кавора, такое же бледное, каким, вероятно, было и мое собственное лицо. Мы молча глядели друг на друга. На фоне прозрачной черноты стекла, находившегося позади, Кавор казался реющим в пустоте.

– Вот мы и попались, – сказал я наконец.

– Да, – сказал он, – мы здесь заперты.

– Не двигайтесь! – воскликнул он, заметив, что я собираюсь пошевелить рукой. – Приведите в состояние покоя все мускулы, как будто вы лежите в постели. Мы здесь в нашей собственной вселенной. Посмотрите на эти вещи!

Он указал на ящики и тюки, сложенные поверх одеял на дне шара. С изумлением я увидел, что они реют в воздухе на расстоянии приблизительно одного фута от сферической стены. Затем по тени Кавора я понял, что и он более не прикасается к стеклу. Я провел рукой позади себя и убедился, что я тоже повис в пространстве и ни на что по опираюсь.

Я не вскрикнул и не начал размахивать руками. Казалось, меня схватила и поднимает кверху какая-то неведомая сила. Легкое прикосновение рукой к стеклу заставило меня быстро передвинуться. Я понял, что случилось, но это нисколько не уменьшило моего страха. Мы были отрезаны от всякого внешнего тяготения, и продолжало действовать лишь взаимное притяжение предметов внутри шара. Поэтому все, что не было прикреплено к стеклу, валилось очень медленно, вследствие малого размера масс, к центру тяготения нашего крохотного мира. Этот центр находился приблизительно посредине шара, но несколько ближе ко мне, чем к Кавору, так как я весил гораздо больше.

Свободно парить в пространстве – какое это невообразимо странное ощущение! Сначала довольно жуткое, но затем, когда страх проходит, отнюдь не тягостное и необычайно спокойное. В нашем земном опыте, насколько мне известно, это всего больше напоминает лежание на пышной мягкой перине. Но прибавьте сюда чувство полной независимости и отрешенности от всего. Ничего подобного я не предвидел. Я ждал резкого толчка при отлете, головокружительного ощущения быстроты. Вместо того я словно освободился от собственного тела. Это было больше похоже на сновидение, чем на путешествие.

V. ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛУНУ

Кавор погасил свет. Он сказал, что наш запас электрической энергии ограничен и следует поберечь ее на тот случай, если нам захочется почитать. Некоторое время – как долго это продолжалось, не знаю, – нас окружал непроницаемый мрак.

Один вопрос напрашивался сам собою:

– Куда мы летим? По какому направлению?

– Мы удаляемся от Земли по касательной линии, – ответил Кавор, – и так как Луна близка к третьей фазе, мы летим приблизительно в ее сторону. Я открою штору.

Послышалось щелканье, и во внешней оболочке шара образовалось окно. Небо снаружи казалось таким же черным, как тьма внутри, но четыреугольник окна был усеян неисчислимым множеством звезд.

Тот, кто видел звездное небо только с Земли, не может представить себе, как выглядит оно, когда его не заслоняет мутный, слабо мерцающий покров воздуха. Звезды, которые мы различаем с Земли, только редкие одиночки, прорывающиеся сквозь нашу туманную атмосферу. Но теперь я понял истинный смысл выражения – «небесное воинство».

Много поразительных вещей довелось мне увидеть за пределами нашего земного мира, но я думаю, что всего дольше буду помнить это безвоздушное, запыленное звездами небо.

С легким щелканьем исчезло окошко, другое – с ним рядом – открылось и немедленно закрылось опять, потом – третье, – и на один миг я был вынужден зажмурить глаза, ослепленный светом ущербной Луны.

Некоторое время я глядел на Кавора и на предметы, окружавшие меня, стараясь снова приучить к свету мои глаза. Лишь после этого осмелился я обратить их в сторону этого белого зарева.

Теперь открыты были четыре окна, чтоб лунное притяжение могло действовать на все материальные тела, находившиеся внутри шара. Я заметил, что уже больше не рею в пространстве: мои ноги твердо упирались в стекло, обращенное в сторону Луны.

Одеяла и ящики с провизией тоже медленно ползли по стеклу и, собравшись в кучу, отчасти заслонили нам поле зрения. Мне казалось, что, глядя на Луну, я смотрю вниз. На Земле вниз означает в сторону Земли, а вверх – противоположное направление. Теперь сила тяготения влекла нас к Луне, и я не мог отделаться от мысли, что Земля находится у меня над головой. Но когда все каворитовые шторы были опущены, вниз означало – к центру нашего шара, а вверх – к его внешним стенкам.

Свет проникал к нам снизу, и это самым курьезным образом противоречило нашему земному опыту. На Земле солнечный или лунный свет падает сверху, или, преломляясь, доходит сбоку, но здесь он струился у нас прямо из-под ног, и, чтобы увидеть собственные тени, нам приходилось глядеть наверх.

Вначале я испытал нечто вроде головокружения, стоя на стекле и глядя вниз на Луну через сотни тысяч километров пустого пространства. Но это неприятное ощущение быстро рассеялось. И тогда я стал наслаждаться невиданным великолепием открывшегося передо мною зрелища.

Читатель легче всего может себе представить это зрелище, если в ясную летнюю ночь он ляжет на землю и, задрав ноги кверху, станет глядеть из-за них на Луну. По какой-то причине, вероятно потому, что отсутствие воздуха усиливало яркость лунного света, Луна уже казалась значительно больше, чем она кажется с Земли. Мельчайшие детали лунной поверхности видны были совершенно отчетливо. И так как мы смотрели на нее сквозь безвоздушное пространство, ее очертания обрисовывались ярко и резко. Вокруг Луны не было ни отблеска, ни марева. Звездная пыль, покрывавшая небо, доходила до самых краев диска, обозначая контуры его неосвещенной части. И когда я стоял и рассматривал Луну у себя под ногами, ощущение невозможности всего совершающегося овладело мной с удесятеренной силой.

– Кавор, – сказал я, – все это очень странно на меня действует. Помните акционерные общества, которые мы хотели учредить, и наши беседы о минералах…

– Ну?

– Я больше не в состоянии думать о них.

– Ничего, – сказал он, – это скоро пройдет.

– Надеюсь, что мне удастся преодолеть это, но только… мне теперь кажется, что наш земной мир никогда не существовал.

– Этот номер «Известий Ллойда» поможет вам убедиться в противном.

Сначала я бессмысленно таращил глаза на газету, потом поднес ее к лицу и убедился, что могу читать совершенно свободно. Взгляд мой упал на страницу объявлений. «Джентльмен, обладающий независимыми средствами, дает деньги взаймы», прочитал я. Ах, я хорошо знал этого джентльмена. Далее какой-то чудак хотел продать за пять фунтов «легкодорожный велосипед, совершенно новый, стоящий 15 фунтов», а дама, очутившаяся в затруднительном положении, стремилась сбыть с рук по дешевой цене серебряные ножи и вилки, свой свадебный подарок. Без всякого сомнения, какой-нибудь простодушный покупатель деловито осматривал эти ножи и вилки, другой простофиля с торжествующим видом катил на велосипеде, а третий – доверчиво совещался с благосклонным джентльменом в то самое время, как я читал эти строки. Я рассмеялся и бросил газету.

– Можно ли нас увидеть с Земли? – спросил я.

– А вас это почему интересует?

– Я знаком с одним человеком, который немножко занимается астрономией. Было бы очень забавно, если бы мой друг случайно заметил нас в телескоп.

– Ему понадобился бы один из сильнейших земных телескопов, чтобы разглядеть нас, да и то в виде крохотного пятнышка.

Некоторое время я молча рассматривал Луну.

– Это целый мир, – сказал я. – Здесь это понимаешь гораздо яснее, чем на Земле. Быть может, там есть люди…

– Люди! – вскричал Кавор. – Ну, нет, выбросьте это из головы. Считайте себя сверхполярным путешественником, обследующим пустынные области мирового пространства. Взгляните-ка туда.

Он указал на сверкающую белизну под нами.

– Все это мертво… совсем мертво. Огромные, потухшие вулканы, пустыни, покрытые лавой, груды снега, замерзшей углекислоты или затвердевшего воздуха. Повсюду провалы, трещины, пропасти. И вечный покой. В течение двухсот лет и даже более люди систематически наблюдали за этой планетой в телескопы. И как вы думаете, какие перемены они заметили?

– Никаких?

– Нет: они нанесли на карты два бесспорных обвала, одну сомнительную новую трещину и легкое периодическое изменение окраски, вот и все.

– Я не знал, что они заметили даже это.

– Заметили, но о людях и говорить не приходится.

– Кстати, – спросил я, – какой величины предметы можно рассмотреть на Луне в самый сильный телескоп?

– Можно было бы увидеть средних размеров церковь. Наши астрономы несомненно заметили бы города, постройки и всякие иные сооружения, воздвигнутые человеческими руками. Быть может, на Луне живут насекомые, например муравьи, которые прячутся в глубоких расселинах от холода лунной ночи, или какая-нибудь неизвестная порода существ, не имеющая на Земле себе подобных. Это всего вероятнее, если нам вообще предстоит найти там какую-нибудь жизнь. Вспомните о свойствах физической среды на Луне. Жизнь там должна приспособиться к дню, длинному, как две земных недели, и к столь же долгой ночи, которая с каждым часом становится все холодней и холодней под этими яркими звездами. На Луне ночью царствует предельный холод, абсолютный нуль, на 273°Ц ниже нашей земной точки замерзания. Следовательно жизнь должна там погружаться в зимнюю спячку на ночь и опять возрождаться с наступлением каждого нового дня.

Он задумался.

Можно представить себе червеобразные существа, пожирающие затвердевший воздух, как земные черви пожирают землю, или, пожалуй, там живут толстокожие чудовища…

– Кстати, – спросил я, – почему мы не захватили с собой ружья?

Он ничего не ответил на этот вопрос.

– Нет, – промолвил он, – надо продолжать полет. Мы все увидим своими глазами, когда доберемся туда.

– Во всяком случае, – заметил я, – минералы там имеются, каковы бы ни были внешние условия.

Кавор сказал мне, что хочет немного изменить направление полета, временно отдавшись земному притяжению. Для этого нужно будет секунд на тридцать открыть окно, обращенное к Земле. Он предупредил, что у меня может закружиться от этого голова, и посоветовал упереться руками в стекло, чтобы не упасть. Я последовал его указаниям и уперся ногами в продуктовые ящики и баллоны с кислородом, которые иначе могли свалиться на меня. Затем с легким щелканьем свернулась штора. Я неуклюже упал на руки и лицо и на один миг увидел между моими черными растопыренными пальцами нашу мать Землю, планету, светившуюся на опрокинутом книзу небе.

Мы находились еще очень близко от нее. Кавор сказал, что высота, достигнутая нами, вероятно не превышает тысячи двухсот километров. Огромный диск заполнял все небо. Но было уже совершенно очевидно, что Земля имеет шаровидную форму. Области, лежавшие непосредственно под нами и объятые полутьмой, рисовались очень смутно. Далее, к западу, широкая полоса Атлантического океана блестела, как расплавленное серебро, под лучами заката. Мне показалось, что я узнаю окутанные туманом береговые линии Франции, Испании и Южной Англии. И затем с новым щелканьем штора опять закрылась, и я, совсем ошалев, медленно пополз по гладкой поверхности стекла.

Когда, наконец, у меня в голове все пришло в порядок, стало опять совершенно несомненно, что Луна находится внизу, у меня под ногами, а на уровне горизонта лежит Земля – та самая Земля, которая была низом для меня и для моих предков е самого начала времен.

Так ничтожны были требовавшиеся от нас усилия, и все давалось нам так легко вследствие почти полной невесомости наших тел и окружающих предметов, что в течение первых шести часов после отлета (по хронометру Кавора) мы не испытывали ни малейшего желания подкрепиться. Я удивился, заметив, как быстро промелькнуло это время. Принявшись наконец за еду, я удовольствовался сущей безделицей. Кавор осмотрел аппарат, поглощавший углекислоту и воду, и объявил, что он находится в совершенно удовлетворительном состоянии, так как мы потребляем очень мало кислорода. Так как все темы для разговоров казались исчерпанными, и делать было решительно нечего, то мы поддались овладевшей нами странной сонливости. Разостлав одеяла на дне шара с таким расчетом, чтобы защититься от лунного света, мы пожелали друг другу спокойной ночи и немедленно заснули.

Итак, то погруженные в сон, то беседуя и немного читая, изредка закусывая, хотя и без большого аппетита, но по большей части в своеобразном дремотном спокойствии, которое не было ни бдением, ни сном, в бездне времени, не разделенного на дни и ночи, мы падали неслышно, мягко и быстро все вниз и вниз, по направлению к Луне.

Любопытно, что за все время пребывания внутри шара мы не чувствовали ни малейших признаков голода и не испытывали никаких неудобств, воздерживаясь от пищи. Сперва мы принуждали себя есть, но позднее перешли на полный пост. Поэтому мы не израсходовали и сотой доли взятых с собой концентрированных пищевых продуктов.

Количество выдыхаемой нами углекислоты также было поразительно невелико. Но почему это так, я не берусь объяснить.

VI. ПОСАДКА НА ЛУНЕ

Помню, однажды Кавор внезапно открыл шесть окон и так ослепил меня, что я громко вскрикнул. Все видимое пространство под нами занимала Луна – исполинский кривой клинок белой зари, исщербленный прорезами мрака, серповидный берег, затопляемый волнами тьмы, из которой поднимались навстречу солнцу вершины гор и утесов. Надо думать, читатель не раз видел картинки или фотографии, изображающие поверхность Луны. Поэтому нет нужды описывать здесь общий характер этого пейзажа: кольцевидные горные цепи, гораздо более обширные, чем все наши земные горы, их вершины, блистающие при солнечном свете, и резкие глубокие тени; серые беспорядочные вершины, кряжи, холмы, кратеры, непосредственно переходящие от ослепительного блеска к таинственной черноте. Мы летели наискось над этим миром на расстоянии не более полутораста километров от его пиков и хребтов. И мы могли видеть то, чего никогда не увидят ничьи земные глаза: мы наблюдали, как под ярким дневным светом резкие очертания скал и оврагов на равнинах и внутри кратеров становились серыми и мутными от сгущавшегося тумана, а сверкающая белизна их поверхности разрывалась на полосы и лоскутья, суживалась, пропадала. Вместо нее здесь и там появлялись и ширились какие-то странные пятна коричневого и оливкового цвета.

Но у нас не было времени следить за всем этим, так как теперь наступал самый опасный момент нашего путешествия. Надо было все больше и больше приближаться к Луне, около которой мы кружились, замедлять быстроту полета и подстерегать случай, когда можно будет снизиться на ее поверхность.

Кавор работал с чрезвычайным напряжением. Что касается меня, то я оставался в мучительно-тревожном бездействии. То и дело я подвертывался ему под руку. Он прыгал по шару с проворством, невозможным на Земле. В течение этих последних решительных часов он то и дело открывал и закрывал каворитовые окна, производил вычисления, смотрел на свой хронометр при свете электрической лампочки. Долгое время окна были закрыты, и мы безмолвно висели в темноте, кружась в пространстве.

Затем Кавор нажал кнопку штор, и четыре окна внезапно открылись. Я зашатался и прикрыл глаза рукой, потрясенный, ослепленный и обожженный непривычным блистанием солнца у себя под ногами. Потом ставни опять захлопнулись, и у меня голова закружилась от внезапно ударившей в глаза темноты. И снова я поплыл в черной, безбрежной тишине.

Тут Кавор зажег электричество и сказал мне, что хочет связать весь наш багаж в один тюк и завернуть его в одеяла, чтобы уменьшить силу толчка при спуске. Эту операцию мы проделали, закрыв предварительно все окна, чтобы все наши вещи снова сгруппировались в центре шара. Это была весьма странная работа: два человека свободно плавали в сферическом пространстве, наполняя тюк и стягивая его веревками. Вообразите это, если можете: ни верха, ни низа, и после каждого движения совершенно неожиданные результаты. То меня с силой прижимало к стеклу после неожиданного толчка со стороны Кавора, то я беспомощно барахтался в пустоте. Иногда ступни Кавора проплывали у меня перед глазами, иногда мы ложились друг на друга крест-накрест, но наконец нам удалось прочно увязать в большой мягкий тюк все наши вещи, не считая двух одеял – каждое с отверстием для головы, – в которые нам предстояло закутаться.

Тогда Кавор открыл на секунду окно, обращенное к Луне, и мы увидели, что падаем по направлению к большому центральному кратеру, окруженному несколькими малыми кратерами, которые были расположены в виде креста. Затем Кавор вновь подставил наш маленький шар ослепляющему и обжигающему Солнцу. Я полагаю, что он пользовался солнечным притяжением как тормозом.

– Завернитесь в одеяло! – крикнул он, отталкиваясь от меня. В первую минуту я ничего не мог понять.

Затем я подтянул одеяло, которым окутаны были мои ноги, и прикрыл голову и глаза, Кавор внезапно затворил все окна, снова отворил одно из них и тотчас же закрыл опять; потом начал открывать их одно за другим, вводя каждую штору в соответственный стальной цилиндр. Раздался дребезжащий звук, и мы покатались кувырком, ударяясь о стекло и о большой тюк с багажом и цепляясь друг за друга. А снаружи какое-то белое вещество разлеталось брызгами, как будто мы катались вниз по снежному склону.

Хлоп – трах – бац!.. Хлоп – трах!..

Раздался глухой удар, и меня придавил к стеклу тюк с нашим имуществом. На некоторое время все стихло. Затем я услышал пыхтение и ворчание Кавора и щелкание последней свертывающейся шторы. Я сделал усилие, оттолкнул в сторону завернутый в одеяло багаж и выбрался из-под него. Открытые окна казались полосами черной тьмы, усеянной звездами.

Мы были живы и лежали во мраке у подножья стены большого кратера, в который свалились.

Мы сели, тяжело переводя дыхание и ощупывая свои ушибы. Мы никак не ожидали, что нам так круто придется при посадке. Я поднялся с мучительным усилием на ноги.

– А теперь, – сказал я, – поглядим на лунный пейзаж. Но только здесь чертовски темно, Кавор.

Стекла запотели, и я, разговаривая, протирал их одеялом.

– Осталось еще полчаса или около того до рассвета, – сказал он. – Надо ждать.

Невозможно было различить что-либо. Если б мы находились в стальном шаре, то видели бы то же самое. Протирание одеялом ни к чему не привело: стекло тотчас же помутнело вновь от сгустившейся сырости, смешанной на этот раз с шерстяными волокнами. Конечно, не следовало пользоваться одеялом для этой цели. Стараясь протереть стекло, я поскользнулся на влажной поверхности и ударился подбородком о цилиндр с кислородом, высунувшийся из тюка.

Можно было прийти в отчаяние, так все выходило нелепо. Мы только что прибыли на Луну, неведомые чудеса окружали нас, а мы видели только серую влажную стену стеклянного пузыря, в котором прилетели.

– Чорт побери, – сказал я, – да, ведь, с таким же успехом мы могли остаться дома!

Я присел на тюк, дрожа от холода, и крепче закутался в одеяло.

Вдруг сырость превратилась в ледяные кристаллы и сосульки.

Не можете ли вы дотянуться до калорифера? – спросил Кавор. – Да, вот до этой черной кнопки. Иначе мы замерзнем.

Я не заставил просить себя дважды.

– А теперь, – сказал я, – что нам делать?

– Ждать, – ответил он.

– Ждать?

– Конечно. Нам придется подождать, пока воздух внутри шара опять нагреется и стекло прочистится. До тех пор мы ничего не можем предпринять. Здесь еще ночь; надо дождаться наступления дня. А пока что, не хотите ли поесть?

Некоторое время я не отвечал ему и продолжал трястись от холода. Затем нехотя отвернулся от мутного загадочного стекла и посмотрел прямо в лицо Кавору.

– Да, – сказал я с расстановкой, – я голоден. И кроме того я ужасно разочарован. Я ожидал… Не знаю, право, чего именно я ожидал, но только не этого.

Я призвал на помощь всю мою философию, оправил одеяло, в которое был закутан, снова уселся на тюк и приступил к моей первой трапезе в лунном мире. Не помню, успел ли я ее закончить. Отдельными полосками, которые вскоре слились в более обширные участки, стекло стало светлеть, и взвилась туманная завеса, скрывавшая до сей поры все окружающее от наших глаз.

И мы увидели лунный пейзаж.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю