355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Герберт Джордж Уэллс » Необходима осторожность » Текст книги (страница 16)
Необходима осторожность
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 17:21

Текст книги "Необходима осторожность"


Автор книги: Герберт Джордж Уэллс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

17. Возникновение Генри Тьюлера

Эванджелине пришлось перенести в лечебнице тяжелые часы. Приступы мучительной боли, сопровождавшиеся неистовыми, но тщетными потугами, то надвигались, то снова оставляли ее.

– Тужьтесь. Потерпите еще немножко, – то и дело повторяли над ней.

Но вот наконец послышался слабый писк, и новый Тьюлер появился на свет, и в положенный срок его, выкупанного, вытертого, поднесли к измученной матери.

Эванджелина кинула на свое порождение враждебный взгляд из-за края простыни. Она не пошевелилась, чтобы коснуться его.

– Я так и знала, что он будет похож на него, – сказала она. – Так и знала.

И закрыла глаза.

Сиделки переглянулись в смущении.

– Завтра он будет лучше выглядеть, – сказала одна из них.

Эванджелина отвернулась, чтобы сплюнуть, потом упрямо произнесла, не открывая глаз:

– Мне все равно… Все равно, как он выглядит. Унесите его. Я рада… рада, что от него освободилась.

Так произошло приобщение Генри Тьюлера к тайнам сознательного существования.

18. Тьюлер отвергнут

Эванджелина вернулась из лечебницы в сопровождений заботливой, аккуратной сестры с резкими чертами лица, розовыми щеками и слишком проницательным, враждебным взглядом, которая с видимым удовольствием объявила:

– Вам теперь придется держаться подальше, мистер Тьюлер. К ней пока нельзя. Можете желать ей доброй ночи с порога, если угодно. Ей нужен полный покой. Она еще нездорова.

Прошел целый месяц вынужденного целомудрия, за ним второй. Уже на вторые сутки м-р Генри Тьюлер перестал выглядеть, как ободранная обезьянка, и стал миловиден. Исчезло косоглазие, на головке появились чрезвычайно тонкие русые волосы. Он утратил всякое сходство с кем-либо из родителей и вступил в тот период, когда легко подменить одного грудного ребенка другим – никто не заметит. Он толстел благодаря тщательно регламентированному искусственному питанию, к которому пришлось прибегнуть, поскольку Эванджелина и не желала и не могла кормить. Он гукал и махал руками, так что вызывал улыбку на лице матери, и в конце концов стал общим любимчиком в доме.

– Он стал хитрый, – говорил счастливый отец. – Похож он на меня, сестра?

– Есть что-то общее в глазах, – отвечала та.

К концу второго месяца сестра ушла, и м-сс Баттер, более всех плененная м-ром Генри, настояла на том, чтобы ей поручили нянчить и беречь его.

– Может быть, это моя бедная крошка ко мне вернулась, – говорила она.

Домашняя работа перешла к новой, довольно неряшливой приходящей прислуге. Эванджелина, уже вполне оправившаяся, весьма деловито занималась хозяйством. Она принялась за свои французские туалеты, в которых перед этим пришлось выпустить швы, и стала приводить их в современный вид при помощи журнала «Mode». Она ходила гулять, каталась на извозчике по Гайд-парку, ходила с Эдвардом-Альбертом в кино. Но вечерних приглашений Эдвард-Альберт все не получал. Как это надо понимать?

Он решил внести ясность в вопрос.

– Ты сегодня хорошенькая, – сказал он.

– Мне теперь лучше.

– Ты очень хорошо выглядишь. Мне хочется тебя поцеловать…

Она подняла брови.

Тогда он поставил вопрос ребром.

– Не пора ли, Эвадна? Или ты забыла, что бывало между нами?

Она с некоторых пор уже репетировала свою роль в этой боевой схватке. Но первая реплика не укладывалась в текст.

– Больше между нами ничего не будет, – ответила она.

– Но ведь ты моя жена. У тебя есть передо мной обязанности.

Она отрицательно покачала головой.

– Но у тебя есть обязанности…

– Теперь все изменилось, – сказала она. – Мое тело принадлежит мне, и я могу распоряжаться им, как мне вздумается. А поскольку это так, у нас с тобой навсегда все кончено, голубчик. Навсегда и бесповоротно.

– Ты не имеешь права .

– Nous verrons[40]40
  посмотрим (франц.)


[Закрыть]
.

– Но… ты с ума сошла. Ведь это значит идти против божеских и человеческих законов. Ты просто шутишь! Это невозможно! И как же ты обойдешься… обойдешься без?.. Ведь тебе это нужно не меньше, чем мне. Даже больше. Не болтай вздора. И, наконец, ты просто обязана.

– И не подумаю, – последовал ответ.

– Но ты обязана. Это невозможно. Я могу притянуть тебя за это. Ведь существует такая штука, как «Охрана супружеских прав». Я читал в «Ллойд-ньюс». Совсем недавно.

– А чем она поможет вам, мистер Тьюлер? Разве вы не осуществляете и теперь своих супружеских прав? Разве я не хлопочу по дому, не готовлю вам обед, не веду с вами совместный образ жизни, как говорят? Но заявляю вам: тело мое принадлежит Мне. Оно – моя собственность. Неужели вы думаете, что по закону можно прислать сюда парочку полисменов, которые помогли бы вам в ваших операциях, совладали со мной и последили за тем, чтобы все сошло как надо? Неужели вы это воображаете?

Слово «полисмен» натолкнуло его на мысль.

– Я… я напишу твоему отцу. Он этого не потерпит…

– Славное выйдет письмецо, Тэдди, – засмеялась она. – Ты мне его покажешь?

– Ты все это говоришь несерьезно, – продолжал он. – Еще одна нелепая выдумка. Ну что же, я ждал, придется еще немного подождать. Но я вас теперь знаю, как облупленную, сударыня. Вы еще одумаетесь… Только не томите меня слишком долго. Предупреждаю: я могу тебе изменить.

На лице ее ясно выразился тот ответ, которого она так и не произнесла.

– Ты… – начала было она и сразу остановилась.

Он вытаращил на нее глаза, пораженный новой, еще более отвратительной мыслью.

– Так твое тело принадлежит тебе, говоришь? – медленно произнес он. – И ты вправе распоряжаться им? Это что же такое означает? Расскажи мне подробно: какую глупость ты задумала? За этим что-то скрывается. Кто-то…

И лицо его стало таким же безобразным, как самая мысль.

Она пожала плечами и не произнесла ни слова.

– Я узнаю. Допытаюсь. Буду следить за тобой… Если ты думаешь, что это тебе пройдет…

Она радостно улыбнулась – нарочно, чтоб обозлить его. Но она была полна решимости.

– Все эти поганые суфражистки. Со своими избирательными бреднями. Стая крикливых ведьм. Новая женщина и все такое. Подрывают этакими иде-еями религию и благопристойность… Черт бы их побрал – все эти идеи! Ну а теперь по крайней мере мне все ясно.

– И мне все ясно. Eclair… – как это? Eclaircissement[41]41
  разъяснение (франц.)


[Закрыть]
. Тут больше моей вины, чем твоей, но нам придется расхлебывать это.

– Уж я постараюсь, чтобы ты расхлебала! – ответил Эдвард-Альберт самым свирепым тоном, на каком только был способен. – Доберусь до тебя. Попомни мои слова. Вышибу вас отсюда прямо на улицу, сударыня!

– Вышибайте, мистер Jusqu'au bout[42]42
  ни перед чем не останавливающийся, идущий до конца (франц.)


[Закрыть]
. Вышибайте.

Тут они заметили, что в комнате находится м-сс Баттер и хочет что-то сказать. Им обоим сразу стало стыдно своего поведения.

– Я собираюсь купать ребенка, сударыня, – сказала м-сс Баттер. – Он сегодня такой хорошенький. Выдумал хлопать себя ручонкой по губам. Ну просто прелесть!

Эдвард-Альберт пошел за ней. Эванджелина сперва тоже хотела пойти, но потом решила полюбоваться на те, что делается за окном.

Это был поворотный момент в процессе становления Homo Тьюлера, Англикануса. Весь тип медленно, ни отчетливо обозначился в нашем экземпляре и теперь находится перед нами со всеми своими ярко выраженными особенностями. Несмотря на первоначальные изъяны, Эдвард-Альберт достиг полного развития. Мы проследили весь процесс его полового воспитания – эту своеобразную смесь целомудрия и предприимчивости, благодаря которой англичанин стал лучшим в мире любовником; мы наблюдали естественное пробуждение в нем империалистических наклонностей, видели, как он стал любителем крикета, а также терпимым и не слишком ревностным, но безусловно верующим посетителем церкви. Мы отметили растущее в нем влечение к клубной жизни и стремление сойтись с опытными людьми. А теперь отмечаем момент, когда в нем зародилось понимание крайнего вреда всяких «идей» – понимание, более всего способствовавшее превращению Англии в то, что она теперь собой представляет.

Он вдруг заметил, что, словно тучей, окружен со всех сторон «идеями», «идеями» всех сортов, всевозможными «измами» и «ологиями» без счета. Книги или журнала нельзя открыть, чтобы на них не нарваться. Не то чтоб он особенно стремился открывать книгу, когда можно было обойтись без этого, но Эванджелина любила читать всякую ерунду, и он иногда видел заглавия или даже пробегал глазами оглавление. Новые Женщины, не угодно ли! Он понял, что отныне вся его жизнь будет посвящена борьбе против злостных покушений на его душевное спокойствие. Покушения эти принимали самые разнообразные формы и выступали под самыми различными наименованиями: феминизм, социализм (конфискуйте заклады, обобществите жен – и что же останется?), марксизм, коммунизм (то же самое, только еще хуже), коллективизм, пацифизм, интернационализм, скептицизм, атеизм, дарвинизм, национализация, викторианство, тред-юнионизм, биология, социология, этнология, археология, Эйнштейн, Бернард Шоу, контроль над рождаемостью, модернизм и прочая пакость. Пакость, о которой раньше и слышно не было, затеянная главным образом международным еврейством и длинноволосыми интеллигентами, развращенными до мозга костей, – это они лезут со всякими предложениями, разрушают веру, сеют недовольство среди трудовых классов, угрожают нашему материальному благополучию, совращают женщин с пути добродетели и покорности.

С тех пор как он в первый раз услышал это жужжание «идей», оно для него уже не прекращалось. Осиное гнездо неверия и свободомыслия подлежало уничтожению.

 
Слышен гул вам, христиане,
На земле святой?
То шумят полки лидийцев,
Как осиный рой.
Меч возьмите, христиане…
 

Он фыркал от злости, раздувая свою ненависть к ним. Самым лучшим способом обращения с ними было выкрикивание громким, исключающим всякое возражение, властным голосом слова «вздор». Когда сойдешься с единомышленниками и гаркнешь с ними в унисон «Вздор!» – получается очень внушительно. Жужжание как будто совсем затихает. И битва гаркающих с жужжащими окончена… Но потом она начинается снова.

19. Эванджелина сходит со сцены

Недельки две после этой окончательной размолвки положение оставалось без перемен. Было очевидно, что между м-ром и м-сс Тьюлер произошел разрыв, но, если не считать совершенно определенного желания как-нибудь оскорбить партнера, ни он, ни она не имели ясного представления о том, каков должен быть следующий этап в развитии их конфликта. Эдвард-Альберт отличался той характерной нерешительностью, которая составляет неизбежный результат обычного английского воспитания, а кроме того все еще смутно надеялся, что она передумает. Что же касается ее, то она уже выяснила окольным путем возможности возвращения на прежнюю службу и знала, что если пожелает, то может вернуться. Там ее отсутствие все время очень чувствовали. Но вернуться – это значит возобновить отношения, с которыми она, казалось, навсегда покончила. Ее самолюбие страдало при мысли о дальнейшей зависимости от мужа. Нет, она вернется к прежнему и выдержит испытание. Эдвард-Альберт не единственный мужчина на свете. Уж во всяком случае…

В глубине души она понимала, что именно она сделала несчастным и его и себя. Она ненавидела в нем не только его самого, но еще и свою жестокую ошибку. Трудно приходилось ее самолюбию по ночам, когда ее грызла мысль, что она пострадала от собственной корысти. У нее не хватало духу обвинять во всем только его. Было бы проще, если б она могла свести свои счеты с ним и потом забыть о нем, забыть навсегда. Но как это теперь сделать? Она подавляла в себе всякие признаки естественной привязанности к ребенку, но было бы нехорошо совершенно пренебречь своими материнскими обязанностями. Она должна была знать, что кто-то заботится о нем. И все ее мысли и надежды устремились к м-сс Баттер.

Кризис наступил внезапно, в результате вспышки Эдварда-Альберта. Однажды среди ночи весь дом был разбужен страшным шумом: он стучал и колотил в дверь к жене, требуя, чтобы она отперла.

– Пусти меня, сука! – кричал он. – Это – мое право.

На шум вышла м-сс Баттер в красном фланелевом халате.

– Ступайте спать, мистер Тьюлер. Вы разбудите ребенка.

– Пошла прочь! – заорал Эдвард-Альберт. – Я требую, своего.

– Я понимаю, – возразила м-сс Баттер. – Но сейчас не время поднимать этот вопрос. Ведь уже час ночи. И ребенок проснется.

На него подействовало ее невозмутимое спокойствие.

– Что же это? Так, значит, и отказаться от своих прав? – спросил он.

– Все в свое время, – ответила м-сс Баттер, стоя в ожидании.

– Ах ты черт! Но как же мне быть? – воскликнул он. – Как же быть в конце концов?

И всхлипнул.

– Ступайте в постель, – сказала м-сс Баттер почти ласково.

Утренний завтрак прошел в полном молчании. Потом м-р Тьюлер ушел из дому, хлопнув дверью. Эванджелина некоторое время что-то делала у себя в комнате, потом вошла в детскую и стала молча смотреть, как м-сс Баттер возится с ребенком.

– Так не может продолжаться, – вдруг промолвила она.

– Конечно, не может, – подтвердила м-сс Баттер. – Шш… ладушки, ладушки…

– Что же делать?

– Надо исполнять свой долг, мэм: любить, почитать и повиноваться.

– Но я не могу.

– Вы ведь слышали, что было сказано в церкви, и ответили «да»!

– Не слишком ли вы ко мне суровы, миссис Баттер? Вы же видите, что происходит.

– Доля женщины – нелегкая доля, – ответила м-сс Баттер. – Если я смею сказать, мне жалко вас, мэм. Жаль всех троих. Но, по-моему, вы не имеете права уклоняться от того, что от вас требуют. Уж таковы мужчины.

– Не все мужчины такие, как он.

– Все равно, – настаивала м-сс Баттер.

– Если я здесь еще останусь, мне кажется, я его убью. Я… ненавижу его.

– Надо думать о ребенке. Вот в чем ваша обязанность. Надо сохранять семью, а иначе чти ж это будет?

– Миссис Баттер, я не люблю это… это отродье. Чувствую к нему отвращение. Мне стыдно, что я его родила.

– Вы не должны говорить так, Мэм.

– Но если это правда?

– Это противно природе, мэм.

– Вы его любите?

– Бедный малыш, такой беспомощный! Да, я люблю его, мэм. Может, это вам покажется странным, но этот ребенок очень много для меня значит. Он приносит мне много радости. Словно моя бедная убитая детка вернулась. И тянется ко мне своими ручонками. Теперь есть кто-то, кому я нужна. Я ведь была просто живым мертвецом… Я, старалась вам помочь, мэм… но если вы все разрушите, я вам не прощу… Подумайте только, что получится.

Обе женщины поглядели друг на друга, волнуемые одной и той же мыслью, которую ни та, ни другая не могли бы сразу выразить.

– И вы говорите, что не знаете, что такое страсть? – сказала Эванджелина.

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– Ну страсть.

– Может быть, есть чувства, которых я не испытывала.

– Конечно, есть, – настаивала Эванджелина. – Они есть.

– Как у мужчин?

– Послушайте, миссис Баттер. Есть один человек… Я хочу его всей душой и всем телом. Вас это возмущает? Я этого и ждала. А меня возмущает необходимость жить с вашим хозяином. Это проституция. Но теперь кончено. Я решила уйти. Я все равно уйду. Меня одно удерживает. Вот это. Но если вы обещаете мне остаться при этом несчастном существе… Не знаю, как поступит он, но если он прогонит вас, я вам найду место. Вы меня понимаете? Я отдаю этого ребенка вам…

– Вы нехорошо поступаете, – ответила м-сс Баттер, но ее осуждение не было суровым.

– Для тех, кто любит, есть только один закон, миссис Баттер: поступай, как тебе велит чувство. И я поступлю так. Мой властелин и повелитель ушел не в духе. Вряд ли мы увидим его раньше часу. Иду укладываться. Я уже начала. Вы мне поможете?

– И что я должна ему сказать, когда он вернется?

– Скажите что вам вздумается, дорогая. Что вам будет угодно. А теперь помогите мне. Там, наверху, два новых чемодана, которые я брала в Торкей. И потом еще старый, с французскими ярлыками.

М-сс Баттер больше не возражала. Она тотчас принялась хлопотать. Но тут ей пришло в голову одно осложняющее обстоятельство.

– А что мы скажем Дженет?

– Скажите ей, что меня неожиданно вызвали по делу.

Миссис Баттер принесла чемоданы в спальню. Эванджелина уже складывала платья. Упаковка шла быстро. Когда Генри Тьюлер потребовал присутствия м-сс Баттер, помочь хозяйке пришла восхищенная Дженет.

– О-о-о! Вы, значит, надолго уезжаете! – воскликнула она. – Почти все берете с собой.

– Я приеду, может быть, только через несколько месяцев, – ответила Эванджелина. – Трудно сказать.

– Да уж раз такое дело, – согласилась Дженет и замолчала. – А белье, которое в стирке? – вдруг вспомнила она.

– Его можно прислать потом. Я все это устрою.

– Значит, вы не за границу едете?

– Нет, не за границу. Насколько могу предвидеть.

– Вы точно не знаете?

– Точно не знаю. Пока. Меня вызвали неожиданно.

Укладка продолжалась ускоренным темпом, сопровождаемая осторожными вопросами одной стороны и неопределенными ответами другой. Эванджелина ничего не забыла. Она оставила м-сс Баттер адрес м-сс Филипп Чезер, потом пошла проститься с сыном. Он спал спокойным сном. Она стала на колени у кроватки, но не обнаружила особого волнения.

– Прощай, – сказала она. – Дитя de la Mere Inconue[43]43
  неизвестной матери (франц.)


[Закрыть]
.

И глубоко задумалась.

– Как знать, может быть, когда-нибудь встретимся. Как в море корабли.

Дженет пошла за такси.

Эванджелина в последний раз поглядела на м-сс Баттер.

– В конце концов для него то, что я сейчас делаю, самое лучшее, – заметила она.

– Может быть, вы и правы.

– Вы сдержите слово?

– Я прекрасно понимаю, какую ответственность взяла на себя.

Дженет ждала со шляпной картонкой в руке. Остальной багаж был уже в такси.

Наступило некоторое замешательство. Эванджелине хотелось поцеловаться с м-сс Баттер, но что-то в лице последней удерживало ее.

– Все письма или если что понадобится посылайте по этому адресу. Меня там не будет, но мне перешлют.

– Понимаю, – ответила м-сс Баттер.

Больше говорить было не о чем.

Вернувшись в час дня, Эдвард-Альберт застал в передней Дженет, которая поджидала его, приятно взволнованная.

– Она уехала, сэр. Уложила все свои вещи и уехала. Совсем, сэр.

– Кто уехал? – спросил Эдвард-Альберт, хотя сразу понял, о чем идет речь.

– Миссис Тьюлер, сэр. Уложила все свои вещи и уехала на такси.

– Куда? – спросил он, по-прежнему сохраняя внешнее спокойствие.

– Я хотела послушать, куда она скажет, но она заметила и велела шоферу ехать сперва просто по Гоуэр-стрит.

Лицо девушки сияло от восторга и любопытства. Она была охвачена свойственной каждому человеческому существу Жаждой осуждать, травить, улюлюкать, преследовать.

– Вы не заметили номера такси?

– Я догадалась, когда уже было поздно, сэр.

М-р Тьюлер пошел к м-сс Баттер.

– Как же вы позволили этой женщине уехать?

– Вы хотите сказать, вашей жене, сэр? Я ведь не сторож ей, сэр.

– Ну ладно, уехала так уехала. Больше она не переступит этого пирога. Сказала она, куда?

– Она оставила вот этот адрес. Но сказала, что ее там не будет. Это только для писем…

М-р Тьюлер вошел в комнату жены и в глубоком молчании окинул взглядом выпотрошенный гардероб, пустой туалетный столик, комод с выдвинутыми ящиками. По полу были разбросаны обрывки папиросной бумаги. Он подумал, не оставила ли она ему письма, но никакого письма не было. А должно было быть. Так же молча пошел он взглянуть на сына. Потом промолвил:

– Надо чего-нибудь поесть.

Он принимал неизбежное как-неожиданность. После завтрака он долго сидел в гостиной в каком-то оцепенении. Выпив чаю, он немного пришел в себя.

«Надо что-то сделать, – подумал он. – Что я должен сделать? Конечно, будет развод… Уличная девка!»

Он рисовал себе картину скандала, обвинений, ответных упреков, раскаяния, обнаруженной измены, побега, преследования, развода, но не представлял себе, чтобы Эванджелина могла просто раствориться в небытии. Он всячески старался скрыть свою полную растерянность.

Наконец он решил отправиться к Чезерам и попросить совета у Пипа.

20. Развод

М-р Филипп Чезер подробно узнал у Эдварда-Альберта о его подлинном отношении к свершившемуся. Он выведал у него обо всем постепенно, вставляя со своей стороны очень мало замечаний. Он был только что принят в члены «Клуба молодых консерваторов» на Уайтхолл-плэйс и не без известной доли тщеславия повел Эдварда-Альберта туда. Оба считали, что это гораздо более подходящее место для обсуждения возникшей перед ними важной проблемы, чем дом, где была хозяйкой Милли Чезер. Они сели в спокойном уголке огромной курительной комнаты, и м-р Филипп стал предлагать вопросы, словно приступающий к новому делу адвокат.

Выслушав все, он подвел итог. Издав более громкое и протяжное ржание, чем обычно, так что какие-то заговорщики, шептавшиеся в отдалении, замолчали и испуганно оглянулись, он произнес следующее:

– Это обойдется вам недешево. Вы полагаете, что вам должны возместить убытки, – огромные убытки, как вы говорите? Но кто будет вам возмещать их и – и-го-го – о каких, собственно, убытках идет речь? Что она сделала? Уложила чемоданы и уехала – только и всего. Это не повод для развода. Конечно, вы можете добиться вида на раздельное жительство, но, насколько мне известно, от этого никому не легче. Никогда – и-го-го – в жизни не встречал я живущих раздельно мужа или жену. Абсолютно не представляю – ну, аб-со-лютно, – куда они деваются, как живут и устраивают свои дела. Ну да, вы думаете, что вам удастся подослать к ней сыщиков и выследить ее. Но вы ведь не знаете, где она… Нет, я не скажу. Я – и-го-го – дал слово. Вам надо будет узнать, где она живет и куда ходит, и поймать ее – и-го-го – как это называется?.. Flagrante delicto[44]44
  на месте преступления (лат.)


[Закрыть]
. Долгая и скучная история. А закон требует, чтобы вы вели в это время безупречный образ жизни, – абсолютно безупречный. Вы недостаточно богаты, чтобы содержать кого-нибудь на стороне и наладить – и-го-го – незаметную связь. Между тем имеется такое великолепное должностное лицо, как королевский проктор, располагающий некоторой суммой – и-го-го – для того, чтобы следить, действительно ли вы безупречны. Чуть не целый год, мистер Тэдди. В интересах правосудия, религии и общественного порядка, понятное дело. Она может резвиться, сколько ей угодно, а вам придется только выслушивать сообщения своих частных агентов. Сообщения эти – и-го-го – будут возмутительны, просто возмутительны… Вы этого не выдержите. Так ведь? И что же вы станете делать?

Успокаивающим жестом он положил руку на плечо Эдварда-Альберта.

– Слушайте. Единственно, кто может сделать так, чтобы все устроить дешево и гладко, – это ваша жена. Предположим, у нее уже кто-то есть. Если вы будете настаивать на том, чтобы выкачать из него возмещение убытков, она будет из кожи лезть, чтобы ему не пришлось платить. Это же естественно. Особенно, если он женатый, как я подозреваю. Но если она отправится в какую-нибудь деревенскую гостиницу и пришлет вам оттуда откровенное признание с приложением счета и заявит, что не имеет ни малейшего намерения сообщать фамилию соучастника, то вот вам и законный повод. Ваш частный агент позаботится об остальном. И ваше дело в шляпе.

– Но мне придется ждать еще восемь или десять месяцев.

– Жалуйтесь на закон. На церковь. На законы о разводе. Пишите своему члену парламента. Апостол – и-го-го – Павел где-то говорит: «Лучше вступить в брак, чем разжигаться»; но тут вы можете оказаться и женатым и обреченным разжигаться. Я здесь ни при чем, Тэдди. Я не отвечаю за такое – и-го-го – устройство.

– Вы устроили бы лучше.

– И-го-го! Я же не могу все устроить. К сожалению.

– Гм, – сказал Эдвард-Альберт. – Дурак я, дурак. Испортил себе жизнь.

– Я бы даже не так сказал. А может, не вы – и-го-го – дурак, а мир, в котором мы живем, – дурацкий мир. Может, это он портит нам жизнь, как мы ни изворачиваемся и ни приспособляемся.

– Этого я не понимаю.

– Да если подумать хорошенько – и-го-го, – так я и сам не понимаю. Подумайте как следует, Тэдди… А я и Милли поговорим по душам с противной стороной, так, что ли?

Эдвард-Альберт мрачно кивнул.

– А я должен крепиться… целый год. Пока она… Нет, не могу, Пип.

– Ну, так не попадайтесь. Пусть ваша левая рука не знает о том, что делает правая.

– В один прекрасный день я сойду с ума и убью ее.

– Даже револьвера не купите.

– Покончу с собой.

– Всех нас – и-го-го – переживете.

– Так что же вы советуете?

– Про-о-о… (тут опять вырвалось ржание) …ститутка – вот предохранительный клапан в добропорядочном христианском обществе. Это все, что я могу вам сказать. Анонимность, скромность и тайна. Вероятно, королевский проктор пошлет к вашей жене своего уполномоченного узнать, что ей известно о вас. Если вы не испортите с ней отношений…

– Будь она проклята!

– Вот именно. Если вы не испортите с ней отношений – будь она проклята! – то он уйдет ни с чем. А ваше дело в шляпе.

– И она же еще будет издеваться надо мной!

– Она скорей придет в чувствительное настроение, после того как все будет кончено, и она добьется своего, в чем бы ее цель ни заключалась. И-го-го – не терзайте себя, Тэдди. Такие полюбовные разводы обычно – пустая формальность. Они привлекают так же мало внимания, как хроника рождений, браков и смертей в провинциальной газетке. В них нет ничего пикантного, что могло бы заинтересовать газеты. Вот когда интерес подогрет доказательством неверности – что видела горничная в замочную скважину и так далее – или когда происходит острый перекрестный допрос, вокруг такого дела, конечно, поднимается шум. Но – и-го-го – я думаю, что ни вам, ни ей не придется появляться в суде. Кажется, это не обязательно, хотя тут я, может быть, ошибаюсь. Во всяком случае, рассмотрение не займет и десяти минут.

Всеведущий представитель похоронного бюро оказался прав. Королевский проктор не стал напоминать о своем существовании. И в положенный срок было вынесено желательное решение. Но для Эдварда-Альберта в это время началась уже новая, более счастливая полоса жизни.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю