Текст книги "Галерея призраков"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

Соавторы: Роберт Льюис Стивенсон,Генри Каттнер,Элджернон Генри Блэквуд,Роберт Артур,Фрэнсис Мэрион Кроуфорд,Альфред Хичкок,Уолтер Брукс,А. Баррэдж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Короче говоря, когда мы миновали горы и приближались к Калифорнии, я уже был готов на любой самый отчаянный поступок. Как будто почувствовав это, Шип Хиггинс и его приятели вели себя как шелковые. Но отделаться от них тем не менее не было никакой возможности.

Наконец, измочаленный и небритый, в первой половине дня я въехал в Голливуд, разыскал мотель и поставил машину на стоянку. Чувствуя на сердце неподъемный груз, я вымылся, побрился и переоделся в свежее. Я не представлял, что скажу Монике, но я уже опаздывал на несколько дней, и потому никак не мог откладывать нашу встречу.

В конторе мотеля был телефон. Я нашел в справочнике Иду Брейсер – так звали тетку Моники – и набрал номер.

Трубку сняла Моника. Голос у нее был взволнованный.

– Мел, – воскликнула она, как только я представился, – где ты пропадал? Ты ведь должен был приехать несколько дней назад!

– Кое-кто задержал меня, – грустно ответил я. – Духи. Потом все расскажу.

– Духи? – В ее тоне мне послышался холодок. – Ну что ж, все же ты приехал. Мел, мне необходимо срочно увидеться с тобой. Дядя Дэн при смерти.

– Дядя Дэн? – тупо переспросил я.

– Да, брат тети Иды. Он жил в Айове, но несколько месяцев назад заболел и переехал сюда, ко мне и тете. И вот теперь он умирает. Врачи говорят, что ему осталось несколько часов, не больше.

– Умирает? – снова переспросил я, как попугай. – Твой дядя Дэн из Айовы умирает?

И тут до меня дошло. Я стал хохотать. Хохотать как ненормальный.

– Мчусь к тебе! – крикнул я и положил трубку.

Все еще посмеиваясь, я выскочил из конторы и отцепил автомобиль от трейлера. Шип Хиггинс подозрительно посмотрел на меня.

– Так, есть кое-какие делишки, – весело бросил я ему. – Скоро вернусь.

– Да уж не задерживайся, – ответил призрак Шипа Хиггинса. – А то мы хотели покататься да посмотреть на виллы этих кинозвезд.

Десять минут спустя Моника, как всегда восхитительная и соблазнительная, уже открывала мне дверь. Не в силах сдержать своей радости, я обнял ее за талию и поцеловал. Она подставила мне щечку, а потом отстранилась и как-то странно посмотрела на меня.

– Мел, – сказала она, нахмурившись, – что с тобой происходит?

– Ничего, – весело воскликнул я. – Моника, дорогая, мне необходимо срочно увидеться с твоим дядей.

– Но он очень тяжело болен. Жизнь буквально на глазах покидает его.

– Именно по этой причине я должен поговорить с ним как можно быстрее, – ответил я и прошел в дом. – Где он, наверху?

Я взбежал по лестнице и распахнул дверь в комнату Дэна Брейсера. Дядя Моники, крупный мужчина с обветренным лицом и похожим на корму линкора подбородком, лежал на кровати и прерывисто дышал.

– Мистер Брейсер! – тихо проговорил я, и его глаза медленно открылись.

– Кто вы? – хрипло проскрежетал он, как будто провел лопатой по асфальту.

– Мы с Моникой собираемся пожениться, – ответил я. – Мистер Брейсер, вам что-нибудь говорит имя Шип Хиггинс? Или Пройдоха Сэмюэлс? Или Бык Бенни, Тихоня Пит, Айк из Толидо?

– Это мне-то? – Глаза больного грозно сверкнули. – Ха! Еще как говорит! Не раз приходилось мне брать их с поличным. Но все они уже умерли.

– Я знаю, – торопливо согласился я. – Но несмотря на это, они тут неподалеку. Мистер Брейсер, а вы не хотели бы снова увидеться с ними?

– Еще как хотел бы! – сквозь зубы пробормотал Дэн Брейсер и конвульсивно сжал огромные кулаки. – Ха!

– Тогда, – продолжал я, – если вы подождете меня на кладбище в первую ночь после… после… ну, в общем, если вы подождете меня, то я вам устрою такую встречу.

Отставной железнодорожный полицейский согласно кивнул. Лицо его разрезала довольная улыбка, сразу сделавшая его похожим на тигра, выследившего жертву и предвкушавшего скорую расправу над ней. После этого он откинулся на подушку, закрыл глаза, и Моника, вбежавшая в комнату в этот момент, в ужасе воскликнула:

– Он скончался!

– Ха-ха! – довольно усмехнулся я. – Ха-ха-ха! Кое для кого его смерть будет хорошим сюрпризом!

Похороны состоялись через два дня. Все это время мы с Моникой почти не виделись. Хотя она не слишком хорошо знала дядю и не особенно убивалась по поводу его кончины, во многом именно ей пришлось решать все связанные с похоронами вопросы. Я же был полностью занят Шипом Хиггинсом и его дружками. Мне пришлось возить их по Голливуду, показывать дома кинозвезд, устраивать экскурсии в Санта Монику, Малибу, Лорел Каньон и катать по киностудиям, удовлетворяя их неожиданно возникшую страсть к посещению достопримечательностей.

Когда же у меня появлялось немного свободного времени, мне начинало казаться, что Моника избегает меня, но я был слишком возбужден перспективой скорого расставания со своими призраками, так что не придавал этому большого значения.

Мне удалось ускользнуть от Хиггинса, чтобы присутствовать на похоронах Дэна Брейсера, но и там я не мог сдержать довольную улыбку, представляя, какое наслаждение испытает покойник при встрече с Шипом и его командой. Моника бросала на меня озадаченные взгляды, но я решил рассказать ей обо всем позже, когда утрясу этот вопрос. Все-таки похороны – это не слишком подходящее время и место, чтобы пускаться в пространные объяснения.

После похорон Моника пожаловалась на головную боль, и я пообещал заехать к ней попозже. Вернувшись в трейлер, я застал Шипа Хиггинса и остальную компанию за привычным уничтожением моих сигарет. Хиггинс посмотрел на меня с нескрываемым подозрением.

– Братан, – сказал он, – пора бы нам уже и в путь трогаться. Завтра уезжаем, уяснил?

– Поедем сегодня же, Шип, – весело ответил я. – К чему ждать? Как только солнышко сядет, отправитесь вы все в путешествие. Далеко-далеко. Тра-ля-ля, трам-пам-пам.

Он скорчил недовольную физиономию, но не нашел, что возразить. Я с нетерпением ждал заката. Когда стемнело, я прицепил трейлер к машине и, вырулив со стоянки, направился в сторону кладбища, где несколькими часами ранее был похоронен Дэн Брейсер.

Шип Хиггинс все еще оставался мрачным, но заподозрил он неладное, только когда я остановил машину у низкой каменной стены, от которой до могилы дяди Моники было рукой подать. Глянув на едва различимое в вечерних сумерках кладбище, он беспокойно поежился.

– Эй! – прорычал Шип. – Чего это мы тут забыли? Поехали дальше!

– Одну минутку, Шип, – сказал я. – У меня тут маленькое дельце.

Я выскользнул из-за руля и перемахнул через низкую ограду.

– Мистер Брейсер! – позвал я. – Мистер Брейсер!

Я прислушался, но все звуки заглушил грохот товарняка, дробно перестукивавшего колесами всего в полуквартале от кладбища. Несколько секунд я тщетно вглядывался во тьму, пытаясь различить в ней какое-нибудь движение. И тут я заметил призрачную фигуру, неуверенно двигавшуюся среди надгробий.

– Мистер Брейсер! – снова крикнул я. – Сюда!

Фигура повернула в мою сторону. У меня за спиной сгрудились Шип Хиггинс, Пройдоха Сэмюэлс и трое их призрачных приятелей, тревожно всматриваясь в обступившую нас тьму. И они узнали приближавшийся силуэт даже раньше, чем я убедился в справедливости своих ожиданий.

– Дэн Брейсер! – поперхнувшись, пискнул Шип Хиггинс.

– Это он! – простонал Пройдоха Сэмюэлс.

– Он стал духом! – взвыл Тихоня Пит. – О, нет!

Спотыкаясь, они попятились от стены, пронзительно взвизгивая от ужаса. Призрак Дэна Брейсера, увидев их, пошел быстрее. Не обращая на меня никакого внимания, он бросился к трясущимся видениям своих заклятых врагов.

Хиггинс развернулся и метнулся прочь, не разбирая дороги. За ним сломя голову помчались остальные четверо. Они удалялись в сторону железнодорожной ветки, по которой все еще громыхал товарный состав, но Дэн Брейсер не отставал. Расталкивая друг друга, Шип Хиггинс, Пройдоха Сэмюэлс и Бык Бенни вцепились пальцами в борт проносившейся мимо товарной платформы, а Тихоня Пит и Айк из Толидо лихорадочно пытались ухватиться за поручни следующей.

С трудом забравшись на платформы, они оглянулись. На какое-то мгновенье показалось, что они смогли оторваться от призрака Дэна Брейсера. Но вдруг прозрачная рука их преследователя неимоверно удлинилась, призрачная кисть вцепилась в поручень последней платформы, и через секунду Дэн Брейсер уже прочно стоял на ней обеими ногами. Через мгновение он помчался вперед, ловко перепрыгивая с платформы на платформу, а Шип Хиггинс с дружками бросились от него в сторону локомотива.

Такими я и видел их в последний раз: пять обезумевших от ужаса призрачных фигур спасались бегством от шестой, гнавшейся за ними с неукротимой настойчивостью. А потом они навсегда исчезли из моей жизни в восточном направлении.

Продолжая довольно посмеиваться и поздравлять себя с освобождением от призрака Шипа Хиггинса, я подъехал к дому тетки Моники, уверенный, что не осталось больше никаких препятствий, которые могли бы помешать нашей свадьбе и роскошному медовому месяцу в уютном домике на колесах.

– Мелвин! – строго воскликнула Моника, едва успев открыть мне дверь. – Интересно, что тебя так веселит?

– Твой дядя, – хмыкнул я. – Он…

– Мой дядя?! – с ненавистью выдохнула Моника. – Ты… ты просто чудовище! Ты смеялся, когда дядя умер! Ты смеялся на его похоронах! И до сих пор не можешь успокоиться!

– Нет, Моника! – перебил я ее. – Сейчас я тебе все объясню. Насчет духов, и как я…

Голос ее дрогнул.

– Сначала ты врываешься в дом, смеешься над моим несчастным дядей… Потом смеешься на его похоронах…

– Но Моника! – взмолился я. – Все было совсем не так. Я только что с кладбища, и…

– Ис кладбища ты приехал, не переставая смеяться, – хмуро подытожила она. – Я больше не желаю тебя видеть. Наша помолвка разорвана. А хуже всего то, как ты смеешься. У тебя такой… такой смех, как у привидения! Зловещий. У меня от него мурашки по коже бегут. Не говоря уже обо всем остальном, я бы никогда не смогла выйти за человека, который так смеется. Вот твое кольцо. И прощай.

И она захлопнула дверь у меня перед носом, не дав возразить ни слова. Вот такие дела. Моника – девушка очень решительная, она всегда выполняет то, что говорит. Она даже не дала мне возможности объясниться. Рассказать о Шипе Хиггинсе. И о том, что я просто бессознательно перенял эту манеру смеяться у привидений, общаясь с ними несколько дней подряд. В конце концов, я ведь только что навсегда избавился от них. Впрочем, моей истории Моника поверила бы только в том случае, если бы своими глазами увидела привидение Шипа Хиггинса.

Ха!

Ха-ха!

Ха-ха-ха-ха!

Если вы знаете кого-нибудь, кто хотел бы недорого купить практически новый трейлер, передайте, чтобы связался со мной.

Ф. М. Кроуфорд
Верхнее место

Кто-то попросил принести сигары. Наша беседа продолжалась уже долго, и мы начали понемногу уставать от нее. Табачный дым пропитал тяжелые портьеры, и было совершенно очевидно, что, если в ближайшее время никому не удастся пробудить наш затухающий интерес, встреча быстро подойдет к своему естественному завершению, и все мы, гости нашего уважаемого друга, разойдемся по домам. Никто еще не рассказал чего-либо замечательного; вполне возможно, что и нечего было рассказывать. Джонс в мельчайших подробностях описал нам свои последние охотничьи приключения в Йоркшире. Мистер Томпкинс из Бостона пространно и многословно поведал о тех технических принципах, благодаря четкому и неукоснительному соблюдению которых железнодорожная компания Атчисона, Топики и Санта Фе не только значительно расширила охватываемую ею территорию, но и успешно смогла внушить своим пассажирам уверенность в том, что вышеозначенная корпорация действительно способна осуществлять перевозки людей без вреда для их здоровья и жизни.

Нет нужды вдаваться в подробности. Мы просидели за столом уже несколько часов; всех одолели усталость и скука, но никто не брал на себя смелость откланяться первым.

И вот кто-то попросил принести сигары. Все мы инстинктивно повернулись к говорившему. Брисбейн в свои тридцать пять обладал теми чертами, которые в мужчине обычно принято считать привлекательными. Это был сильный человек. В его сложении, на первый взгляд, не было ничего выдающегося, хотя роста он был выше среднего. В нем было чуть более шести футов, но довольно широкие плечи подчеркивали впечатление скрытой силы. Он отнюдь не был полным, но, с другой стороны, никто не назвал бы его и худым. Его небольшая голова прочно сидела на мускулистой шее, а широкими и жилистыми руками он без труда раскалывал орехи, не прибегая к помощи щипцов. Глядя на него в профиль, нельзя было не отметить поразительную толщину его бицепсов, даже скрываемых одеждой, и необычайно мощную грудь. Он принадлежал к тому типу мужчин, о которых говорят, что внешний вид их обманчив, ибо, несмотря на всю внушительность своей фигуры, в действительности он был гораздо сильнее, чем казался. О чертах его лица я скажу совсем немного. Голова его, как я уже говорил, была небольшой, волосы жидкими, глаза голубыми, нос крупным, подбородок тяжелым и квадратным. Он носил маленькие усики. Все хорошо знали Брисбейна, и, когда он попросил сигару, все повернули к нему головы.

– Это очень индивидуальный вопрос, – произнес Брисбейн.

Все смолкли. Голос у Брисбейна был негромкий, но он обладал удивительной способностью прерывать общую беседу, будто ножом разрезая ее. Все прислушались. Брисбейн, осознавая, что ему удалось целиком завладеть всеобщим вниманием, раскурил сигару с поразительной невозмутимостью.

– Это очень индивидуальный вопрос, – повторил он. – О призраках. Люди обычно спрашивают друг друга, доводилось ли кому-нибудь видеть призраков. Мне вот такая возможность выпала.

– Вздор! Кому, вам? Вы смеетесь над нами, Брисбейн! Человек вашего интеллекта…

Целый хор возбужденных восклицаний был ответом на это необычайное заявление Брисбейна. Все потребовали принести сигары, и Стаббс, дворецкий, вдруг вынырнул из ниоткуда с новой бутылкой сухого шампанского. Положение было спасено – Брисбейн собирался поведать нам свою историю.

– Я считаю себя бывалым мореходом, – сказал Брисбейн, – а поскольку мне довольно часто приходится пересекать Атлантику, то у меня уже выработались определенные предпочтения. Намереваясь переплыть эту лужу в ту или иную сторону, я привык дожидаться рейса какого-либо из своих любимых пароходов. Вам это может показаться предрассудком, но я никогда не обманывался в своих ожиданиях, кроме, разве что, одного раза. Я очень хорошо помню тот случай. Это произошло в июне, когда я отправился через океан на «Камчатке». Это был тогда один из самых любимых моих кораблей. Именно был, потому что таковым он более не является. Теперь я даже представить себе не могу таких обстоятельств, которые вынудили бы меня снова взойти на его борт. Да, я знаю, что вы можете мне возразить. Бегает «Камчатка» необычайно быстро, устойчивость ее не позволяет волнам заливать палубу даже в сильную качку, а ее каюты весьма удобны. У нее много несомненных преимуществ перед другими кораблями, и все же ноги моей на ней больше не будет. Прошу извинить меня за длинное предисловие. Итак, в один не очень прекрасный день ступил я на ее палубу. Подозвал стюарда, красный нос которого и еще более красные щеки не оставляли сомнений в его наклонностях.

«Сто первая каюта, нижнее место», – сказал я ему строгим тоном.

Стюард взял у меня чемодан, пальто и плед. Никогда не забуду, какое при этом у него было выражение лица. Не скажу, что он побледнел. Но, глядя на него, можно было подумать, что он собирается то ли расплакаться, то ли чихнуть, то ли просто бросить мой чемодан и убежать. Последнее предположение тревожило меня более остальных, поскольку в моем багаже лежали две бутылки исключительно редкого старого хереса, презентованные мне в плавание моим добрым другом Сниггинсоном ван Пиккинсом. Однако стюард не оправдал моих дурных предчувствий.

«Чтоб мне провалиться!» – пробормотал он вполголоса и пошел вперед, указывая путь.

Я полагал, что стюард уже слегка навеселе, но ничего не сказал ему и молча пошел следом. Сто первая располагалась по левому борту ближе к корме. Сама каюта не представляла собой чего-либо неординарного. Нижняя полка, как и в большинстве жилых помещений на «Камчатке», была двойной. Свободного места хватало. В углу помещался обычный умывальник с обычными же, крайне неудобными громоздкими полочками, на которых вполне можно было разместить не только зубную щетку, но и зонтик. На непритязательного вида матрасах лежали аккуратно сложенные одеяла, которые наш известный юморист как-то сравнил с застывшими гречневыми лепешками. Что представляли собой полотенца, я даже не берусь описывать. Стеклянные графины были наполнены прозрачной жидкостью, уже начавшей приобретать коричневатый оттенок, а издаваемые ею ароматы, назойливо стремившиеся проникнуть в ноздри, вызывали в памяти тошнотворные ассоциации с машинным маслом. Верхнее место было полуприкрыто занавесями с рисунком, способным вызвать зубную боль. Все эти декорации тускло освещались с трудом проникавшими сквозь иллюминатор лучами июньского солнца. Ух, какой же отвратительной была эта каюта!

Стюард положил мои вещи и посмотрел на меня такими глазами, как будто хотел побыстрее убраться отсюда; возможно, он спешил на поиски новых пассажиров и новых чаевых. Я всегда следую давно заведенной привычке с самого начала добиваться расположения к себе обслуживающего персонала, поэтому я щедро расплатился с ним за работу.

«Всегда к вашим услугам, сэр. Рад буду сделать для вас все, что в моих силах», – пробормотал он, пряча монеты в карман. И тем не менее в голосе его звучали странные интонации, вызвавшие во мне неподдельное удивление. Вероятно, с некоторых пор тарифы возросли, и его не удовлетворили мои чаевые. Однако я был более склонен полагать, что он просто торопится еще раз приложиться к бутылочке. Как выяснилось впоследствии, я был не прав.

В этот день не случилось ничего, достойного особого упоминания. Отчалили мы по расписанию. Как приятно было нестись на всех парах под жаркими лучами солнца и ощущать на лице освежающее дуновение встречных потоков воздуха!

Всем вам известно, что представляет собой первый день морского путешествия. Пассажиры разгуливают по палубе, разглядывают друг друга и иногда встречают знакомых, о присутствии которых на борту они и не подозревали. Все обмениваются предположениями и догадками о том, насколько приемлемым будет питание, но уже после первых двух посещений столовой тема эта теряет свою актуальность. Всех тревожит погода, как известно, переменчивая и способная преподнести любые сюрпризы. За столиками в столовой сначала нет свободных мест, но постепенно желающих подкрепиться становится все меньше и меньше. Пассажиры с внезапно побледневшими лицами вскакивают со своих мест и опрометью мчатся к выходу, доставляя тем самым несказанное удовольствие бывалым путешественникам, которые теперь, в отсутствие своих склонных к морской болезни соседей, чувствуют себя за столами куда более раскованно и свободно.

Каждый переход через Атлантику как две капли воды похож на другой, и мы, вынужденные совершать их многократно, не пытаемся найти в этих путешествиях какой-то прелести новизны. Разумеется, что киты и айсберги представляют собой определенный интерес, но, в конце концов, все киты совершенно одинаковы, а айсберги корабли обычно минуют на довольно значительном расстоянии. Для большинства подобных мне мореплавателей наиболее радостный момент на борту океанского лайнера наступает тогда, когда завершен последний прогулочный круг по палубе, выкурена последняя сигара и можно, раскланявшись со случайными знакомыми, с чистой совестью отправиться восвояси. В первый вечер того путешествия я почувствовал себя весьма утомленным и потому решил отойти ко сну ранее обычного. Оказавшись в своей сто первой каюте, я с немалым удивлением обнаружил, что у меня появился сосед. В углу стоял чемодан, очень похожий на мой, а на верхней койке были аккуратно разложены плед, трость и зонтик. Я надеялся провести это плавание в одиночестве и почувствовал вполне объяснимое разочарование. Впрочем, меня в некоторой степени заинтересовала личность моего попутчика, и я решил по крайней мере взглянуть на него.

Он пришел, когда я еще не успел заснуть. Насколько я смог рассмотреть его, человеком он был очень высоким, очень худым и очень бледным; у него были песочного цвета волосы и бакенбарды и сероватые невыразительные глаза. Во всем его поведении, на мой взгляд, сквозила какая-то нерешительность. Подобные ему личности иногда встречаются на Уолл-Стрит – у них такой вид, будто они не знают, как там оказались и что им там нужно. Он сразу произвел на меня впечатление странного малого. Впрочем, на каждом трансатлантическом лайнере вам обязательно встретятся трое-четверо таких пассажиров. Я решил по возможности не завязывать с ним знакомства и уснул с мыслью, что надо изучить его привычки, чтобы легче было избегать его компании. Если он просыпается рано, я буду вставать позже, если он ложится поздно, я буду отходить ко сну пораньше. Я не испытывал ни малейшего желания узнать его ближе. Стоит с такими людьми дать слабину, и потом от них уже не отвяжешься. Увы! Совершенно напрасно я так долго размышлял о нем и строил планы, ибо после той первой ночи в сто первой каюте я его больше не видел.

Я уже давно крепко спал, когда меня вдруг разбудил неожиданный шум. Судя по звуку, мой сосед по каюте спрыгнул на пол с верхней полки. Я услышал, как он возится с дверной щеколдой, поддавшейся ему практически мгновенно, затем дверь рывком распахнулась, и он со всей скоростью, на какую был способен, помчался по коридору, оставив Дверь открытой. Корабль немного покачивало, и я ожидал, что он споткнется или упадет, однако он бежал так, как будто от этого зависела его жизнь. Дверь раскачивалась на петлях в такт движениям судна, и этот звук действовал мне на нервы. Встав, я закрыл ее и на ощупь в темноте пробрался к своей койке. Я снова заснул, но сколько времени проспал – не имею ни малейшего представления.

Когда я опять проснулся, было все еще темно, но меня поразил неприятный холод, стоявший в каюте, и показалось, что воздух пахнет сыростью. Всем вам знаком этот специфический запах кают, пропитанных самим духом моря. Я как можно плотнее закутался в одеяла и задремал, решив, что утром непременно предъявлю претензии капитану. Засыпая, я слышал, как мой сосед ворочается на верхней полке. Вероятно, он вернулся, когда я спал, подумал я. В какой-то момент, мне показалось, что он застонал, и я не на шутку испугался, что он страдает морской болезнью. Это особенно неприятно, если ваш слабый желудком попутчик располагается сверху. И тем не менее я задремал и проспал до самого утра.

По сравнению с вечерней качка значительно усилилась, и серый свет, проникавший в каюту через иллюминатор, ритмично менял свои оттенки по мере того, как корабль зарывался в мрачную толщу воды или вздымался над волнами, подставляя борта бледному небу. Было очень холодно, что в июне случается крайне редко. Я повернулся к иллюминатору и к удивлению своему обнаружил, что он распахнут настежь и зафиксирован в этом положении с внешней стороны. Я встал и закрыл его. Поворачиваясь, я мельком взглянул на верхнюю полку. Занавеси были задернуты, и я решил, что мой попутчик, очевидно, замерз не менее моего. Мне пришло в голову, что я вполне выспался. В каюте было неуютно, но я, как ни странно это звучит, не почувствовал в воздухе той сырости, что досаждала мне ночью. Мой сосед все еще спал, что предоставляло мне прекрасную возможность избежать встречи с ним, поэтому я поспешно оделся и вышел на палубу. День выдался теплым и облачным. Как оказалось, было уже семь часов, когда я вышел, – значительно позже, чем я предполагал. На палубе мне повстречался судовой врач, вышедший подышать свежим морским воздухом. Это был молодой человек из Западной Ирландии – очень крупный мужчина, уже начинающий полнеть, с черными волосами и синими глазами.

– Прекрасное утро, – заметил я, чтобы завязать беседу.

– Не знаю, не знаю, – проговорил он, разглядывая меня с живым интересом. – Честно признаться, я бы не стал называть это утро прекрасным. Нет, сэр, никак не стал бы.

– Да, пожалуй, вы правы, – согласился я.

– Довольно душно сегодня, – продолжал врач.

– А вот ночью, как мне показалось, было очень холодно, – сказал я. – И, представьте себе, оглядевшись, я обнаружил, что в каюте открыт иллюминатор. А укладываясь спать, я этого не заметил. И еще в каюте было очень сыро.

– Сыро, говорите? – воскликнул он. – А какую, простите, каюту вы занимаете?

– Сто первую.

К моему удивлению врач вздрогнул и еще более пристально посмотрел на меня.

– В чем дело? – спросил я.

– Э… нет, ничего особенного, – ответил он. – Просто три последних рейса все жалуются на эту каюту.

– И я обязательно пожалуюсь, – заявил я. – Не смогли даже проветрить помещение должным образом. Это возмутительно!

– Боюсь, этим проблему не решить, – проговорил врач. – Дело в том, что там… Впрочем, пугать пассажиров не входит в круг моих обязанностей.

– Ну, меня-то этим трудно напугать, – возразил я. – Смею заметить, что я способен выдержать любую сырость. А если вдруг подхвачу простуду, то непременно обращусь к вам, доктор.

Я угостил врача сигарой, которую тот осмотрел с подчеркнутым вниманием.

– Дело не в сырости, – сказал он. – Хотя, если что случится, обещаю поставить вас на ноги в кратчайшие сроки. А скажите, есть ли у вас сосед по каюте?

– Да, какой-то уж очень нервный молодой человек – выскочил из каюты посреди ночи и не закрыл за собой дверь.

И снова врач взглянул на меня с подозрительным любопытством. Пока он раскуривал сигару, лицо его оставалось весьма озабоченным.

– Он вернулся? – спросил врач после продолжительного молчания.

– Да. Я в это время спал, но когда проснулся, слышал, как он ворочается. Потом мне стало холодно, я закутался и опять заснул. А утром обнаружил открытый иллюминатор.

– Послушайте, – тихо проговорил врач. – Меня ни в малейшей степени не трогает эта посудина. Меня ничуть не беспокоит ее репутация. Я вам скажу, что сделал бы на вашем месте. У меня здесь отличная просторная каюта. И я с удовольствием разделю ее с вами, хоть и вижу вас впервые в жизни.

Меня крайне удивило это предложение. Я просто не мог представить себе причин, по которым он проявлял столь живое участие к моей персоне и заботился о моем здоровье. Однако, меня весьма озадачило его отношение к кораблю.

– Вы очень добры, доктор, – сказал я. – Но я считаю, что каюту все же необходимо проветрить или вымыть, и тогда все будет в порядке. А почему, позвольте поинтересоваться, вы так нелестно отзываетесь о нашем судне?

– Наша профессия не позволяет нам быть суеверными, сэр, – ответил врач. – Но море делает людей таковыми. Не хочу пугать вас, как не хочу, чтобы у вас сложилось обо мне предвзятое мнение, но настоятельно рекомендую воспользоваться моим приглашением и перебраться ко мне. Знать, что вы занимаете сто первую каюту, и не предупредить о грозящей вам опасности – это все равно что собственноручно отправить вас за борт, – добавил он.

– Господи всемогущий! О чем вы говорите? – воскликнул я.

– О том, что в последних трех рейсах пассажиры, занимавшие сто первую каюту, неизбежно оказывались за бортом, – хмуро ответил он.

Должен признаться, что его слова были для меня обескураживающими и в высшей степени озадачивающими. Я пристально посмотрел на врача, пытаясь определить, не вздумал ли он разыграть меня, но тот выглядел предельно серьезным. Я тепло поблагодарил его за предложение, но заверил, что намереваюсь стать исключением из правила, в соответствии с которым все, кто занимал именно мою каюту, обязательно оказывались за бортом. Он не стал настаивать, только так же хмуро заметил, что, по его мнению, в самом ближайшем будущем я, возможно, изменю свое решение. Расставшись с врачом, я направился в столовую и позавтракал в обществе совсем незначительного количества пассажиров. Я заметил, что несколько офицеров, завтракавших с нами, выглядели суровее обычного. Насытившись, я решил сходить в каюту за книгой. Занавеси верхней койки по-прежнему были плотно задернуты. Из-за них не доносилось ни звука. Мой сосед, очевидно, все еще спал.

Выйдя на палубу, я встретил стюарда, в чьи обязанности входило прислуживать мне. Он шепнул, что капитан хотел бы сю мной увидеться, и тут же торопливо пошел прочь, как будто всеми силами стремился избежать необходимости отвечать на мои вопросы. Недоуменно пожав плечами, я направился в капитанскую каюту.

– Сэр, – сказал капитан, – я бы хотел просить вас об услуге.

Я ответил, что сделаю все возможное, что будет в моих силах.

– Исчез ваш сосед по каюте, – продолжал капитан. – Насколько мне известно, вчера он ушел с палубы довольно рано. Не заметили ли вы чего-либо необычного в его поведении?

События развивались в полном соответствии с прогнозами врача, высказанными всего полчаса назад, и это не могло не насторожить меня.

– Не хотите ли вы сказать, что он упал за борт? – воскликнул я.

– Боюсь, что это именно так, – ответил капитан.

– Ничего более невероятного мне не приходилось… – начал я.

– Почему? – перебил меня капитан.

– Потому что, получается, он уже четвертый? – спросил я. Отвечая на следующий вопрос капитана, я объяснил, не упоминая судового врача, что до меня дошли некие слухи о мрачной репутации сто первой каюты. Мне показалось, что его весьма расстроила моя осведомленность. Затем я поведал ему о ночных событиях.

– То, что вы рассказали, – ответил он, – почти в точности соответствует тем сведениям, которые я получил от попутчиков двух утонувших пассажиров. Их несчастные соседи по каюте выскакивали из постели и стремглав бежали по коридору. Вахтенные видели, как эти двое выбрасывались за борт. Мы останавливали судно, спускали на воду шлюпки, но так никого и не нашли. Ни один человек, однако, не видел и не слышал пассажира, пропавшего прошлой ночью… если он действительно пропал. Стюард – человек, надо сказать вам, довольно суеверный – заранее ожидал, что должно произойти что-то неладное, и с утра пошел проведать вашего соседа, но его место оказалось пустым, а вся одежда была аккуратно сложена, как он ее и оставил с вечера. Стюард оказался единственным человеком на борту, знающим вашего попутчика в лицо, и потому он отправился повсюду искать его. Однако все его усилия оказались тщетными. Тот исчез! Сэр, я вынужден убедительно просить вас не разглашать кому бы то ни было событий вчерашней ночи. Имя этого судна дорого для меня, и я не хочу, чтобы оно оказалось запятнанным. Ничто не влияет так дурно на репутацию корабля, как истории о случившихся на его борту самоубийствах. Вам же я предлагаю до окончания плавания занять любую из офицерских кают по вашему выбору, включая в их число и мою. Надеюсь, мое предложение скрасит доставленные вам неудобства.