Текст книги "Киевская Русь"

Автор книги: Георгий Вернадский

Соавторы: Михаил Карпович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

6. Гражданский законодатель: Владимир Мономах

Смерть Святополка 16 апреля 1113 г. освободила силы оппозиции. Последовавший яростный взрыв М. Н. Покровский окрестил «социальной революцией»; из-за полного отрицания взглядов Покровского в современной советской историографии, однако, киевские события 1113 г. теперь называют просто «мятежами». Но как бы мы их не назвали, это был серьезный политический и социальный кризис.

17 апреля в Киеве собралось чрезвычайное городское вече. В обычных условиях подобное собрание после смерти князя было бы созвано митрополитом и боярами, но их санкция на это вече нигде в летописях не упоминается. Вероятно оно было собранием только демократических элементов, и его дух был революционным. Вече решило призвать Владимира Мономаха, князя Переяславского, взойти на Киевский престол. Как записано в Ипатьевской летописи: «Получив это известие, Владимир заплакал и отказался, горюя о брате [двоюродном брате]».164  164. Cross, с. 319.


[Закрыть]

Мотивы отказа понятны. Прежде всего, он, безусловно, не хотел принять Киевский стол из рук только демократической части населения, потому что это подразумевало бы репрессивные меры против бояр покойного Святополка. Более того, от Владимира ждали бы официального отречения от политики покойного двоюродного брата, с которым он поддерживал дружественные отношения. Наконец, он колебался вступать на Киевский стол без согласия на то собрания всех князей, так как в противном случае он мог столкнуться с упорным сопротивлением со стороны князей старших ветвей – и братьев Святополка, и Святославичей.

Каковы бы ни были его мотивы, он отказался идти в Киев. Тогда начались мятежи. «Киевляне разгромили двор тысяцкого Путяты, погромили евреев».165  165. Там же.


[Закрыть] Поскольку беспорядки становились все более опасными, церковные чины и представители высших классов заволновались и, хотя прежде они, казалось, не одобряли решения вече призвать Владимира, теперь отправляли ему панические послания, умоляя спасти порядок в государстве.

«Приди, О Князь! в Киев; если не придешь, то знай, что много случится зла. Они пограбят не только двор Путяты, соцких или евреев, но нападут и на твою невестку [вдову Святополка], бояр и монастыри, а если они пограбят монастыри, то ты будешь в ответе».166  166. Там же.


[Закрыть]

Теперь, когда аристократическая часть общества повторила демократическую, призывая его на великокняжеский стол, стало ясно, что только посредничество Владимира может предотвратить социальную революцию. Он не уклонился от ответственности и пошел в Киев, где, по словам летописца, «его встретили с большой честью митрополит Никифор, епископы и все жители. Так он принял, стол отца своего и своих дедов, и все люди радовались, и мятеж утих».167  167. Cross, с. 320.


[Закрыть]

Анализируя эти апрельские события, мы должны различать непосредственные действия киевских «революционеров» и их общую программу. Первые акции были направлены против представителей администрации Святополка (тысяцкого и сотских) и его финансовых советников (евреев). Разграбление домов высоких должностных лиц и ростовщиков было, несомненно, спонтанным действием взбунтовавшейся толпы. Ясно, однако, что их руководители вынашивали более радикальные планы – конфискацию имущества высших классов в целом, то есть бояр, купцов и монастырей. Между прочим отметим, что не нужно думать, будто движение было антисемитским. Общего еврейского погрома не произошло. Состоятельные еврейские купцы пострадали за свою связь со спекуляциями Святополка, особенно с его ненавистной монополией на соль.

Первым шагом Владимира была замена киевского тысяцкого на человека, которому он доверял. Затем он собрал совещание высших официальных лиц для изменения законодательства относительно займов и наемного труда. Кроме нового киевского тысяцкого в совещании участвовали тысяцкие из Белгорода и Переяславля, два других дружинника Владимира и дружинник князя Олега Черниговского. Присутствие последнего свидетельствует о том, что Олег признал Владимира Великим князем Киевским. Принять личное участие в совещании, проводимом в интересах низших слоев, было, однако, выше сил Олега, и он послал вместо себя дружинника.

Совещание постановило прекратить злоупотребления краткосрочными ссудами и ограничить проценты по долгосрочным кредитам. Кроме того, была несколько ограничена власть хозяина над наемными рабочими и запрещено обращать их в рабство. Для легализации продажи себя в рабство обнищавшим человеком теперь требовались определенные формальности как гарантия против мошенничества.

Эти меры вряд ли могли удовлетворить радикальное крыло оппозиции. Однако они оказались достаточными, чтобы восстановить общественное доверие к княжеской власти.

Нужно иметь в виду, что поддержка Владимиром низших классов была не только результатом его просвещенного государственного ума, но и свидетельством его глубоко христианской души. Гражданское законодательство являлось для него продолжением христианского милосердия. В своем знаменитом «Поучении» он наставляет сыновей: «Подавайте сироте, защищайте вдовицу, не давайте сильным губить человека». Собственную политику он описывает в том же духе: "Я не давал в обиду сильным и бедного смерда и убогую вдовицу".168  168. Cross, с. 305, 309.


[Закрыть]

«Поучение» Владимира (наставление своим сыновьям) является не только ценнейшим произведением древнерусской литературы, но и общественным документом большой значимости.169  169. О поучении Владимира Мономаха см. Гл. IX.


[Закрыть] Оно раскрывает древнерусского князя с наилучшей стороны. Два столпа христианства для Владимира – страх Божий и любовь к ближнему, главным проявлением которой является сострадание.

Будучи глубоко ответственным человеком, он подчеркивает сколь важно для князя уметь держать слово. «Если же. вам придется крест целовать, чтобы подтвердить клятву братии или какому другому человеку, сначала проверьте сердце свое, сможете ли сдержать слово, а потом целуйте, а дав клятву, соблюдайте ее, чтобы не погубить души своей нарушением»170  170. Cross, с. 305.


[Закрыть] Из летописей явствует, что Владимир действительно следовал этому правилу в отношениях с другими русскими князьями.

Истинный христианин, Владимир, однако, не был аскетом. Он восхищался природой и любил жизнь во всех ее проявлениях. Труд, а не аскетическое уединение – его совет сыновьям. В краткой автобиографии, которая составляет важную часть «Поучения», он рассказывает о своих главных военных кампаниях и охотах. Он не похваляется собственными военными победами, в его повествовании нет и тени тщеславия. Феодальный дух княжеской славы абсолютно не свойственен ему. Все, что он говорит о походе на половцев в 1111 г., следующее лаконичное замечание: «Со Святополком и Давыдом за Дон ходили, и Бог нам помог».171  171. Там же, с. 308.


[Закрыть] Поскольку он больше рассказывает о своих достижениях в охоте, война и охота составляют для него часть княжеских трудов. Он говорит больше о трудах, чем о подвигах, что прекрасно согласуется с его любимым изречением «Лень – мать всех пороков».

Владимир придает большое значение просвещению и учебе: «Что знаете полезного, не забывайте, a чего не знаете, тому учитесь – как отец мой, хоть и оставался дома в своей стране, выучил пять [иностранных] языков»172  172. Там же, с. 305.


[Закрыть] Владимир сам был хорошо образован и увлекался чтением. Как у многих его современников, его любимыми религиозными книгами были Псалтырь и Ветхий Завет.

Владимир был сыном Всеволода от первой жены, греческой принцессы, вероятно из семьи Мономахов, откуда и его фамилия. Семейные связи, несомненно, отразились в его дружественном расположении к Византии. Кроме прочего, это расположение проявлялось в поддержке грекофильских тенденций в русской Церкви, за что его порицают некоторые современные русские историки националистического духа.

7. Первые два Мономашича (1125-1139 гг.)

Популярность Владимира Мономаха подтверждается фактом, что после его смерти (1125 г.) его старший сын Мстислав сел на Киевский стол без сопротивления как со стороны киевлян, так и со стороны других князей. Даже Ольговичи Черниговские не возражали, по крайней мере открыто.

Мстислав I (1125-1132 гг.) оказался таким же решительным и честным правителем, как и его отец. Он был сыном Владимира от первой жены, английской принцессы Гиты, дочери Гарольда II. Нордические связи Мстислава еще больше укрепились после его женитьбы на шведской принцессе Христине, дочери короля Инга Стейнкельса. В скандинавских источниках Мстислава называют Гаральдом. При жизни отца он сначала княжил в Новгороде, затем был титулованным князем Белгорода. Покидая Новгород, Мстислав оставил там сына Всеволода, которого новгородцы с радостью признали своим князем (1117 г.). Таким образом он на самом деле не порывал связи с этой северной метрополией и знаменательно, что после смерти своей первой жены он женился на дочери новгородского посадника (1122 г.).

Популярность Мстислава в Новгороде очень помогла ему, когда он стал княжить в Киеве. Будучи Великим князем, он сумел установить контроль над всем родом Мономашичей. Его братья управляли следующими городами: Ярополк – Переяславлем, Вячеслав – Туровом, Юрий – Суздалем и Андрей – Волынью. Мстислав также вступал в дела Галиции, где правили Ростиславичи, и Чернигова, удела Ольговичей. В обоих княжествах происходила борьба между старшими и младшими князьями семьи. Мстислав и в том и в другом случае поддерживал старшего. Однако и там и тут победил младший. Энергичный Всеволод, сын Олега, захватил Чернигов в 1127 г., а ловкий Владимирко, сын Володаря, был признан князем Перемышля (в то время Галицкая столица) примерно в 1130 г. Но, пытаясь противостоять попыткам Мстислава вмешиваться в семейные дела, и Ольговичи, и Ростиславичи вынуждены были признать его как Великого князя.

Ближайшим соратником Мстислава был его брат Ярополк, князь Переяславский. Вместе они определили курс внешней политики Руси, нацеленный на охрану торгового пути из Балтики в Азовский регион. Ярополк, блестящий воин, взял на себя задачу очистить путь к низовьям Дона. Его первый поход против половцев состоялся в 1116 г. Он захватил много пленных, среди них была осетинская княжна, на которой он женился. Десять лет спустя Ярополк нанес еще одно сокрушительное поражение половцам. Однако постоянного контроля над Азовским регионом ему установить не удалось.

Внимание Мстислава было направлено на Балтийский регион. Чтобы исключить любые помехи своей власти со стороны князей Полоцких, он захватил их земли, а всех членов семьи выслал в Константинополь (1130 г.). Он также провел успешную войну против литовцев (1131 г.). В это время его сын Всеволод установил свою власть над финскими племенами в восточной Эстонии.

После смерти Мстислава киевляне предложили его брату Ярополку занять стол. В качестве князя Киевского он известен как Ярополк II (1132-1139 гг.). Он пытался продолжать политику Мстислава, но оказался менее удачливым; единственное достижение во внешней политике – дальнейший успех в Эстонии его племянника Всеволода, который отвоевал Юрьев в 1131 г.

Главной причиной трудностей Ярополка была его неспособность контролировать собственный род, всех Мономашичей. Один из его братьев, Юрий Суздальский, восстал против него и вторгся в Переяславские земли. Несмотря на то, что Ярополк был в состоянии отстоять их, Ольговичи Черниговские, не теряя времени, воспользовались внутренним раздором в роде Мономашичей. Князь Всеволод Черниговский, который молчал во время правления Мстислава, теперь предъявил претензии на некоторые пограничные земли между Черниговским и Переяславским княжествами. Не надеясь на собственные силы, он вошел в альянс с половцами, которые, конечно, были рады возможности совершить набег на Русь еще раз. Ярополк поспешил заключить мир с Юрием, но было уже слишком поздно. Побежденный Всеволодом и его половецкими союзниками, он вынужден был удовлетворить притязания Всеволода.

Как только Переяславская проблема была решена, начался новый кризис в Новгороде. В 1136 г. народ восстал против князя Всеволода Мстиславича, его посадили под арест в епископском дворце и затем выслали. По этому поводу новгородское вече приняло решение, закрепляющее право владения земельными наделами в Новгороде только за новгородцами. Кроме этого требовалось специальное одобрение веча на любое предоставление в Новгороде государственной земли. Новый закон был, возможно, восстановлением старой традиции; он, прежде всего, был направлен против князя и его дружинников, и можно предположить, что причиной его принятия явилось какое-либо злоупотребление со стороны Всеволода. Последний, несомненно, признал его законность, поскольку в 1137 г. Всеволода опять пригласили княжить в Новгороде. Он, однако, умер до того, как смог принять это предложение.

После смерти Всеволода новгородцы признали своим князем кандидата, рекомендованного Юрием Суздальским. За что последний оказал Ярополку активную поддержку в его борьбе против Всеволода Черниговского, который использовал события в Новгороде для предъявления новых претензий, но, не получив на этот раз значительной помощи от половцев, вынужден был просить мира (1139 г.). В том же году Ярополк II умер. Хотя он и смог удержать Киевский стол до своей смерти, за время его правления и главенство Киева, и единство Руси были серьезно поколеблены, почти до полного разрушения.

Глава V. Экономические основы Киевской Руси

1. Предварительные замечания

В трех предыдущих главах я описал основные тенденции политического развития Руси с конца девятого столетия до первой трети двенадцатого века. В Главе VIII я продолжу свое описание до монгольского нашествия в 1237 г., но сейчас нам необходимо прерваться, чтобы проанализировать основы экономики Руси, а также ее социальную и политическую организацию в киевский период.

В современной русской историографии существуют две точки зрения на то, что являлось главным фактором экономического развития Киевской Руси: «традиционная» и «революционная». Согласно первой, выдающимся представителем которой является В. О. Ключевский, внешняя торговля должна рассматриваться и как основа ранней русской экономики, и как важнейший фактор развития Киевского государства. Согласно второй (ее наиболее известный представитель Б. Д. Греков) в киевский период, так же как и позднее в московский, сельское хозяйство, а не торговля, было фундаментом государства и общества.

Ключевский в развитии своей теории дошел до полного отрицания важности сельского хозяйства в экономической жизни Киевской Руси. Греков не мог совершенно отрицать роль внешней торговли в киевский период: эта роль слишком очевидна. Однако он пытается свести к минимуму ее значение и подвергает сомнению ее активность.

Ключевский говорит:

"История нашего общества изменилась бы существенно, если бы в продолжение восьми-девяти столетий наше народное хозяйство не было историческим противоречием природе страны. В одиннадцатом веке масса русского населения сосредотачивалась в черноземном среднем Поднепровье, а к половине пятнадцатого века передвинулось в область верхнего Поволжья. Казалось бы, в первом краю основанием народного хозяйства должно было стать земледелие, a во втором должны были получить преобладание внешняя торговля, лесные и другие промыслы. Но внешние обстоятельства сложились так, что пока Русь сидела на днепровском черноземе, она преимущественно торговала продуктами лесных и других промыслов и принялась усиленно пахать, когда пересела на верхневолжский суглинок. "173  173. В. О. Ключевский, «Боярская Дума древней Руси», с. 13.


[Закрыть]

А Греков говорит:

"Мне кажется, что в наших источниках нет свидетельств подтверждающих, основные положения Ключевского, Рожкова и их последователей. В Киевской, Новгородской и Суздальской Руси земледелие было основным занятием народа. "174  174. Б.Д. Греков, «Киевская Русь», с.35.


[Закрыть]

Чью сторону примем мы в этом споре?

Прежде всего, необходимо сказать, что основная идея Ключевского о практически полной миграции населения из района среднего Днепра на верхнюю Волгу, которая, якобы, произошла в период между одиннадцатым и пятнадцатым веками и способствовала расцвету Московской Руси, совершенно неприемлема.

Мы знаем, что славяне появились на севере России за столетия до образования Киевского государства, что они пришли на новгородские земли еще в начале четвертого века, что верхний Волго-Окский район был заселен ими из Смоленска и Новгорода, а не из Киева и не позже седьмого века. Мы также знаем, что, согласно археологическим свидетельствам, не только славяне, но и литовцы и финны занимались сельским хозяйством на севере задолго до одиннадцатого столетия, уже не говоря о пятнадцатом.

В своем блестящем исследовании, которое я не мог в полной мере использовать при работе над своей книгой «Древняя Русь», П. Н. Третьяков убедительно показал, что жители верхней Волги, которых он считает протославянами, были знакомы с сельским хозяйством, по крайней мере с третьего века, и что в седьмом столетии население этих районов, в то время, несомненно, славяне, перешли от примитивных методов (подсечного земледелия) к регулярной вспашке земли.175  175. П.Н. Третьяков «К истории племен верхнего Поволжья», МИАС, V (1941)


[Закрыть]

Таким образом, даже в Северной и Центральной Руси сельское хозяйство играло важную роль в экономической жизни народа задолго до одиннадцатого века. И еще более важную, конечно, на Украине.

Известно, что уже в раннюю скифскую эпоху некоторые племена, подвластные скифским царям, например «скифские крестьяне» и «скифские землепашцы», выращивали разнообразные зерновые. Согласно Византийским источникам, анты в шестом веке возделывали землю и хранили зерно в своих поселениях. По восточным источникам славяне в восьмом веке снабжали зерном хазар и мадьяр. Известно из русской «Повести временных лет», что одно из восточных славянских племен, вятичи, платили дань хазарам по одной монете с сохи, следовательно, соха была их главным средством к существованию.

В письменных источниках киевского периода встречается масса упоминаний о земледелии и зерновых. Все эти свидетельства убедительно подтверждаются данными археологии.176  176. См. Греков, цит. раб., с. 26-31.


[Закрыть] Таким образом, не может быть никаких сомнений в том, что сельское хозяйство было одним из главных элементов русской национальной экономики киевского периода. «Исторический парадокс», о котором говорит Ключевский, был только плодом его воображения.

Однако из признания значения сельского хозяйства для Киевской Руси не следует, что мы должны отрицать роль внешней торговли или преуменьшать ее, как это делает Греков. Как и в случае с сельским хозяйством, существует достаточно доказательств, подтверждающих активность торговли в экономике Западной Евразии с незапамятных времен. Больше того, внешняя торговля была, несомненно, основным фактором формирования политики всех империй в Понтийских степях, от скифов до хазар.

Особенно важно для обсуждаемого вопроса, что к моменту образования Киевского государства, торговля зерном не играла значительной роли – если вообще имела значение – в русской внешней торговле. Большую часть ее объема составляли продукты охоты и лесных промыслов: пушнина, воск и мед. Даже Греков не в состоянии отрицать этого. Хотя мы и не можем разделить взглядов Ключевского на сельское хозяйство, мы, тем не менее, должны последовать за ним в утверждении важности неземледельческих продуктов во внешней торговле Киевской Руси, по крайней мере, в десятом веке.

Это очень важный момент, принимая во внимание, что сторонники взглядов Грекова используют данные по сельскому хозяйству при интерпретации социологических основ Киевской Руси. Поскольку сельское хозяйство являлось основой феодализма в Западной Европе, утверждается, что его развитие в Киевской Руси неопровержимо доказывает полнуюфеодализацию страны в этот период. Признание же первостепенного значения внешней торговли, с точки зрения Грекова и его школы, поставило бы под угрозу всю схему.

В общем можно сказать, что на своей начальной стадии европейский феодализм базировался на закрытой экономике, а любое сколько-нибудь заметное расширение внешней торговли, напротив, предполагает значительное развитие монетарной экономики. Именно в этом кроется потенциальное противоречие и новая проблема. Мы вернемся к этому вопросу в Главе VI, а теперь обратимся к обзору данных по различным аспектам Киевской экономики.

2. Природные ресурсы и население

Русская экспансия в семнадцатом, восемнадцатом и девятнадцатом веках обеспечила народы России – теперь Советского Союза – колоссальной территорией, богатой месторождениями полезных ископаемых и природными ресурсами разного рода. Страна полностью обеспечена всеми видами сырья.

В киевский период русские занимали только западную часть современного СССР, да и то не всю, так как средний и нижний бассейны реки Волга, а также южные степи принадлежали тюркским племенам. Юг – Украина и Донецкий бассейн (Донбасс) – является сегодня одним из двух основных металлургических и горнодобывающих центров той части страны, которая известна как Европейская часть Советского Союза; второй – Уральский регион. В киевский период небольшие группы русских первопроходцев побывали только в самой северной части Урала, а от южных районов, как я уже отметил, русские были отрезаны. Таким образом, они были лишены самых богатых рудных областей. Следует добавить, что в любом случае они вряд ли смогли бы использовать глубоко залегающие ресурсы, так как не были достаточно хорошо знакомы с технологиями горнодобычи.

Однако даже в киевский период русские не были полностью лишены сырьевой базы. На их территории находились обширные районы, богатые залегающими близко к поверхности месторождениями железной руды, преимущественно в болотах и по берегам озер. Такие болотные руды встречались и в Западной Руси (Волынь), и на севере. При археологических раскопках славянских поселений, датируемых даже ранним киевским периодом, были обнаружены доказательства добычи и выплавки железа. На севере, в районе Уcтюжны, болотные руды использовались жившими в округе крестьянами вплоть до девятнадцатого века.177  177. См. Н.Я. Аристов, «Промышленность древней Руси», стр. 111-112; М.Д. Хмырев «Металлы, металлические изделия и минералы в древней России», (С.-Петербург, 1875), стр. 18-33, 51-52, 63; М.В. Довнар-Запольский, «История русского народного хозяйства», I, стр. 248-249; С.Г. Струмилии, «Черная металлургия в России и СССР» (Москва, 1935), стр.113-114; Г. Вернадский, «Iron Mining and Iron Industries in Medieval Russia», Études dédiées à la mémoire d'André Andreadés (Athens, 1939), стр. 361-366.


[Закрыть]

Однако главными природными богатствами Киевской Руси были не ее руды, а ее леса, пахотные земли, и полные рыбы реки и озера. И, конечно, ее бесценным капиталом были сами люди; крепкий и здоровый народ.

Не существует статистической информации о населении Киевской Руси. Только рассматривая население соседних стран и анализируя данные по населению России в более поздние периоды, мы можем рискнуть предложить гипотетическую оценку населения Руси в киевский период. За отправную точку примем доступные данные о населении Ближнего Востока и Западной и Южной Европы в период поздней античности и средневековья. Население Римской империи (когда ее территория была наибольшей) составляло приблизительно восемь миллионов человек. В границах Византийской империи во времена Юстиниана I, в шестом веке, проживало не менее двадцати пяти миллионов человек. Население Оттоманской империи в шестнадцатом веке было не меньше пятнадцати миллионов человек.

В Западной Европе население Англии в первой половине четырнадцатого века – то есть до эпидемии «Черной Смерти» – составляло от четырех до пяти миллионов человек. Во Франции и Западной Германии, империи Каролингов, в конце восьмого – начале девятого века насчитывалось около восьми миллионов жителей.

В первой половине четырнадцатого века население Франции приблизилось к двадцати миллионам.

Оценки для Германии возрастают от трех миллионов человек в десятом столетии до шести миллионов в одиннадцатом. В одиннадцатом веке, согласно Кётшке, оно достигло величины от семи до восьми миллионов; в первой половине четырнадцатого века, согласно Шмоллер, было около двенадцати миллионов. Население Венгрии в конце пятнадцатого века равнялось приблизительно четырем миллионам человек.178  178. О Германии см. П.А. Сорокин, Social and Cultural Dynamics (New York, American Book Company, 1937), III, стр. 343-344. О Венгрии см. S. Szabo, Ungarisches Volk (Budapest and Leipzig, 1944), стр. 50-53.


[Закрыть]

Вернемся теперь к России. В «Энциклопедическом словаре», изданном Брокгаузом и Ефроном, население России в конце пятнадцатого века оценивается в 2, 1 миллиона.179  179. ЭС, XL (1897), 631.


[Закрыть] М. В. Довнар-Запольский говорит о двух миллионах к середине шестнадцатого века.180  180. Довнар-Запольский, стр. 57-58.


[Закрыть] Эти цифры не более чем приблизительные подсчеты и, несомненно, являются результатом какого-то недоразумения. Значительно более убедительны вычисления П. Н. Милюкова.181  181. П.Н. Милюков, «Очерки но истории русской культуры», I (7-е издание, Москва, 1918), стр. 27-28.


[Закрыть] Он начинает свои доказательства с цифры в тринадцать миллионов для населения Российской империи в год смерти Петра Великого. Она основана на переписи населения и поэтому достаточно надежна, хотя мы и можем предположить, что какое-то количество жителей смогло тогда уклониться от переписи, чтобы избежать уплаты налогов, поскольку цель переписи состояла именно в создании национального списка налогоплательщиков. Более того, постоянные войны времен правления Петра приводили к тяжелым потерям и должны были уменьшить население. Поэтому Милюков утверждает, что население России в конце семнадцатого века должно было быть значительно большим, чем в 1725 г. Он предлагает цифру в шестнадцать миллионов в 1676 г. и пятнадцать миллионов в конце шестнадцатого века.

П. П. Смирнов считает его оценки завышенными.182  182. П.П. Смирнов, «Движение населения Московского государства», Русская история, М.В. Довиар-Запольский, ред.II, стр.67-69.


[Закрыть] С другой стороны, мы должны иметь в виду, что цифры Милюкова относятся только к Московскому царству. Согласно польским историкам украинское и белорусское население Польши и Литвы в шестнадцатом веке составляло приблизительно два с половиной миллиона.183  183. J. Rutkowski, Histoire économique de la Pologne (Paris, 1927), p. 90.


[Закрыть] Таким образом, даже если мы значительно сократим цифру Милюкова для последней части столетия, нельзя оценить общее население России того периода менее чем в двенадцать миллионов, что, видимо, будет скорее заниженной оценкой. Вследствие постоянных войн и набегов татар между концом пятнадцатого и концом шестнадцатого столетий вряд ли был сколько-нибудь заметный рост населения. Следовательно, на конец пятнадцатого века мы можем предположить цифру в десять миллионов человек или, в крайнем случае, девять, но никак не меньше.

В середине четырнадцатого века Россия, вместе со всей Европой, пережила эпидемию чумы. В середине тринадцатого века она была опустошена монголами. Следовательно, перед монгольским нашествием – то есть в начале тринадцатого века – население не могло быть значительно меньшим, чем в конце пятнадцатого столетия. Таким образом, цифра семь-восемь миллионов для двенадцатого столетия была бы довольно заниженной оценкой.184  184. Г. Вернадский Звенья русской культуры, I, стр. 25-30. А.И.Яковлев, используя другой метод подсчета, пришел к аналогичным заключениям; см. его книгу Холопство и холопы в Московском государстве, I, (М.-Л., 1943), стр. 298.


[Закрыть]

Любая попытка подсчитать пропорцию городского населения в Киевской Руси должна быть только гипотетической. В источниках того периода упоминается около трехсот городов. Большинство из них, безусловно, были маленькими поселениями, но среди них были и большие города, если судить по стандартам того времени. Совокупное население трех крупнейших городов – Киева, Новгорода и Смоленска – составляло, видимо, не менее четырехсот тысяч человек. В целом городское население Руси в конце двенадцатого в начале тринадцатого веков едва ли было меньше миллиона. Если мы примем цифру в 7 500 000 для всего населения, то городское население составит тринадцать процентов от общего количества, что значительно выше аналогичной доли в московский период и соответствует ситуации в конце девятнадцатого века.