Текст книги "У юнги тоже сердце моряка"

Автор книги: Георгий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Георгий Владимирович Соколов
У юнги тоже сердце моряка

СЛОВО К ЮНОМУ ЧИТАТЕЛЮ

Ясные сентябрьские дни 1974 года. Мы стоим на набережной в городе-герое Новороссийске около памятника Неизвестному матросу. Перед нами мирная Цемесская бухта. Вот красавец теплоход вышел из ворот мола и взял курс на Ялту. Мы молча провожаем его взглядом.

Мы – это участники боёв за Новороссийск. Сколько воспоминаний связано у каждого из нас с Цемесской бухтой! Никогда не забыть, как там, за мысом Любви, в феврале 1943 года мы, десантники, прыгали с катеров в ледяную воду. А на берегу сразу же завязывали бой с фашистами.

В боевой жизни у каждого фронтовика есть особенно памятные события. У одних это бои за Севастополь, у других – битва на Волге, на Курской дуге. Ну, а для тех, кто в февральские ночи 1943 года высаживался на мыс Мысхако, юго-западнее Новороссийска, кто в сентябре освобождал город, особенно памятны бои на «Малой земле» – небольшом плацдарме в тылу у фашистов.

Многое я видел, многое испытал в годы Великой Отечественной войны, пройдя боевой путь от гор Кавказа до Берлина. Но, как для всех малоземельцев, всего памятней мне десант на мыс Мысхако.

Да, многое вспомнилось нам в тот сентябрьский день 1974 года, когда Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, один из главных организаторов и активных участников битвы за Кавказ, вручил орден Ленина и медаль «Золотая Звезда» городу-герою.

Со всего Советского Союза съехались на торжество ветераны этих боёв. Сердечно, взволнованно встретили они Леонида Ильича Брежнева – начальника Политотдела доблестной 18-й десантной армии в годы Великой Отечественной войны. С гордостью говорили мы о том, что он был в рядах воинов, сражавшихся за «Малую землю», за Новороссийск. Вспоминали, как в разгар боёв начальник политотдела армии бывал на переднем крае, вручал партийные билеты, боевые награды малоземельцам.

На торжественном заседании все мы, ветераны боёв за Новороссийск, с особым волнением слушали слова Леонида Ильича Брежнева: «В боях за Новороссийск немеркнущей славой покрыли себя герои легендарной «Малой земли»… 225 дней продолжались кровопролитные бои на этом плацдарме площадью менее 30 квадратных километров. Позади нас было Чёрное море, а впереди враг… «Малая земля» приковала к себе крупные силы врага, она держала его в постоянном напряжении и в последующем сыграла важную роль в полном разгроме находившейся здесь группировки войск противника… В те памятные дни все наши мысли и чувства были обращены к Родине, к нашей великой партии. Сотни и тысячи малоземельцев стали коммунистами».

«И сегодня как живые встают перед глазами защитники Новороссийска. Трудно перечислить имена всех героев-солдат и матросов, офицеров, генералов и адмиралов, потому что подвиг здесь был нормой жизни, нормой повседневного поведения».

Да, в дни боёв на мысе Мысхако простреливался каждый метр земли, трава на ней не росла. Ведь только за несколько дней и ночей апрельских боёв 1943 года гитлеровцы сбросили на «Малую землю» свыше 17 000 бомб, 100 000 снарядов и мин… Но даже тогда, как сказал товарищ Брежнев на торжественном заседании: «Мы мечтали о том, как советский народ восстановит разрушенное и двинется дальше по пути строительства счастливой социалистической жизни… Мы представляли себе светлые, красивые города, шумные школы, новые прекрасные заводы, плодородные поля и цветущие сады. Но я думаю, что даже самые смелые наши мечты того времени не могут сравниться с реальностью наших дней. Жизнь намного их превзошла».

И в этом мы ещё и ещё раз убедились, снова попав на «Малую землю». Теперь это цветущий уголок Черноморского побережья. Да, самоотверженная любовь к Родине помогла советским людям оживить землю.

После войны на плантациях совхоза, названного «Малая земля», пришлось засыпать с десяток тысяч воронок от бомб и снарядов, сотни метров траншей, обезвредить около шестидесяти тысяч мин. И сейчас только опытный взгляд бывших малоземельцев заметит иногда на каменистой почве осколки бомб, а кое-где – полуразрушенные блиндажи.

Сколько трогательных встреч, сколько воспоминаний! Мы находим памятные места, вспоминаем погибших боевых товарищей и не раз смахиваем с глаз слёзы. Такие чувства испытывает каждый фронтовик, приехавший на места боёв.

Слышатся негромкие голоса:

– Здесь был штаб нашего отряда.

– Вон там был ранен майор Куников…

– Наш санбат располагался в этой балке. Как-то бомба упала, когда шла операция…

– А вон там, у совхозного посёлка, погиб юнга Витя Чаленко… …Мы у памятника погибшим десантникам. На постаменте – солдат с автоматом, а рядом – коленопреклонённая девушка. С волнением читаем:

«На этих рубежах 4 февраля 1943 года высадился десант моряков Черноморского флота и воинов Северокавказского фронта. 225 дней в ожесточённых боях героические советские моряки и солдаты отстаивали плацдарм, названный десантниками «Малая земля». Отсюда начался решающий штурм позиций гитлеровских захватчиков, завершившийся 16 сентября 1943 года освобождением города.

Слава воинам-освободителям Новороссийска».

На площади Героев мы возложили венки на братскую могилу, к подножиям памятников Героев Советского Союза Цезаря Куникова и Николая Сипягина. И долго стояли склонив головы.

Каждый год поздним вечером – 4 февраля, в день высадки десанта моряков под командованием Куникова на «Малую землю», к памятнику Неизвестному матросу стекаются колонны молодёжи с зажжёнными факелами. Около памятника начинается митинг. После митинга к подножию памятника люди возлагают цветы. А потом от берега отходит катер и с него на воду спускают бескозырку. На берегу становится тихо. Бескозырка плывёт, волны уносят её всё дальше и дальше. Лучи прожекторов словно сопровождают её. Вскоре бескозырка исчезнет из виду.

Эта бескозырка – символ матросской отваги, преданности Родине. Сколько их, бесстрашных ребят в бушлатах и бескозырках, пало смертью храбрых здесь, у берегов Новороссийска…

О них, о героях-малоземельцах, я и рассказываю в этой книжке. Нет в ней вымышленных персонажей, придуманных боевых эпизодов. Всё так было.

Хотелось бы подробнее рассказать о каждом участнике битвы за Новороссийск – ведь о боевых делах каждого можно было бы написать целую книгу. Но в небольшой книжке многих пришлось назвать только по фамилии. Это – непридуманные рассказы о тех, кто готов был отдать и отдал жизнь за свободу и независимость нашей Родины.

Автор

ДЕСАНТ
В боевой готовности

Каждую ночь «морские охотники» выходили из Геленджика в дозоры к мысу Дооб, к Мысхако, в район Цемесской бухты. До рассвета подкарауливали вражеские катера и подводные лодки. Но фашисты не появлялись. Ещё в октябре прошлого года советские моряки и артиллеристы береговой охраны отучили их заходить в Цемесскую бухту.

Дозорная служба порядком надоела катерникам, хоть все и понимали, что ходить в дозоры необходимо. Но хотелось скорее вступить в бой, скорее выбить врага из Новороссийска.

Командир «морского охотника» старший лейтенант Иван Дубровин, как все катерники, привык ночью бодрствовать, а днём спать. Правда, выспаться не всегда удавалось.

Часто налетали самолёты противника. Начиналась пальба из зенитных пушек, из пулемётов. Было не до сна.

Не удалось старшему лейтенанту выспаться и в тот ненастный февральский день 1943 года – день, который запомнился ему навсегда. Только он заснул, как начался вражеский налёт. Воздушного врага быстро отогнали. Когда Дубровин выскочил из каюты, стрельба неожиданно закончилась. Но тут его срочно вызвали к командиру Новороссийской военно-морской базы. Пока, до освобождения Новороссийска, она находилась здесь, в Геленджике.

Старший лейтенант поспешно сошёл с катера, на ходу надевая чёрный дождевик. И вот он уже быстро шагает в штаб базы.

Он сразу заметил, что в порту сегодня оживлённее, чем обычно, много офицеров в пехотной форме.

«Ночью наверняка что-то произойдёт», – подумал старший лейтенант с невольным волнением.

В просторном кабинете командира базы контр-адмирала Холостякова было тесно – столько там собралось офицеров. Дубровин шёпотом спросил одного из командиров «морских охотников»:

– Как думаешь – сегодня начнётся?

– Возможно!

В простенке между окнами висела карта кавказского побережья Чёрного моря. Около неё стояли офицеры и оживлённо разговаривали. Все они были знакомы Дубровину. Он смотрел то на одного, то на другого. Какие все разные! И по внешности, и по характеру.

Да, разные. Но есть у них и общее: все они настоящие советские моряки, честные, храбрые, готовые на жертву во имя победы, ради товарища.

В кабинет вошёл контр-адмирал Холостяков. Ему сорок лет, но выглядит он гораздо моложе. Невысок, строен, по-юношески порывист, быстр в движениях. Но сейчас адмирал вошёл в комнату степенным шагом, ни на кого не глядя. На его энергичном лице резко обозначились морщины. Он подошёл к письменному столу, поднял голову и обвёл всех внимательным взглядом.

– Вы, конечно, догадываетесь, зачем я созвал вас,– начал он, с расстановкой произнося слова. – Настало время и нам переходить от обороны к наступлению.

Сегодня получен приказ.

Стало очень тихо, все затаили дыхание. А немного погодя раздались возгласы, шум отодвигаемых стульев. Кто-то крикнул:

– Наконец-то!

Контр-адмирал указал на карте мыс Мысхако и посёлок Южная Озерейка. Здесь по разработанному плану высадятся морские десанты. Будут созданы плацдармы для наступления на Новороссийск. Командир базы не скрывал трудностей, с которыми придётся встретиться десантникам.

– Посадка войск на корабли будет происходить в Геленджике и на девятом километре, за Кабардинкой, – говорил контр-адмирал. – До Южной Озерейки придётся преодолеть путь более двадцати миль. А почти на всём пути море засорено минами всех видов. Будет нелегко. Но мы, моряки, должны воевать по-гвардейски, воевать умело, мастерски бить врага из любого орудия, любыми средствами! А теперь прошу командиров дивизионов и артиллеристов доложить о боевой готовности.

Все молчали. Да, сложное, нелёгкое дело предстоящий десант.

Ведь в десантной операции примут участие не только торпедные катера и «морские охотники», но почти весь Черноморский флот – линкоры, крейсеры, эсминцы, канонерские лодки. У десантников, которые будут высаживаться в Южной Озерейке, – танки, артиллерия. Поддерживать десант вместе с корабельной артиллерией будет и береговая артиллерия.

Молчание нарушил командир дивизиона «морских охотников» капитан-лейтенант Николай Сипягин. Он сказал коротко и чётко:

– Все корабли дивизиона готовы к выполнению боевого задания. Свой долг перед Родиной выполним!

Контр-адмирал улыбнулся, и его суровое лицо сразу преобразилось, стало добродушным.

– Доклад ясен. Послушаем, что скажут артиллеристы.

Готовность кораблей он проверил ещё вчера, поэтому не стал требовать от Сипягина подробного сообщения. Зато артиллеристов адмирал выспрашивал не менее получаса. Ведь судьба десанта во многом зависела от артиллерийской поддержки. …На палубе корабля Дубровин сразу окунулся в повседневные заботы. Проверил, как делал обычно, весь катер, все отсеки, посмотрел, всё ли лежит на месте. И много раз спрашивал себя: готов ли он сам и команда «морского охотника» к высадке десанта?

Да, как будто подготовились. В свободное от дозоров время вся команда катера проводила тренировочные занятия с морскими пехотинцами. Экипаж научился быстро принимать людей на борт, скрытно подходить к берегу и высаживать десантников.

Дубровин проверил у всех матросов и старшин знание материальной части и умение пользоваться ею в бою.

На общекорабельных учениях экипаж катера показал отличные результаты. Уж на что командир дивизиона капитан-лейтенант Сипягин требователен – и то остался доволен слаженной работой команды!

Дубровин закончил осмотр и поднялся на мостик. По небу неслись чёрные взлохмаченные облака, дождь прошёл, но дул холодный ветер. Вахтенные матросы поёживались в коротких бушлатах и дождевиках.

Поодаль от всех сидел, опустив голову, рулевой Никита Сухов. К Дубровину он попал совсем недавно: катер, на котором он служил прежде, подорвался на мине.

Был Никита замкнут и неразговорчив, ни с кем не дружил, и это удивляло общительных матросов. Ведь для них дружба и морское братство священны.

Командира тоже удивляло и даже настораживало такое поведение нового рулевого. Правда, матрос он был исполнительный, старательный.

Но как он будет вести себя во время боя?

Командир подозвал его, спросил:

– Как рулевое управление?

– В полной боевой готовности, – быстро доложил рулевой, встав по стойке «смирно».

Помолчав, Дубровин сказал:

– На горячее дело идём, товарищ Сухов. И люди, и механизмы должны работать безотказно… – И, набивая трубку табаком, спросил: – Почему у вас нет друзей?

– Ещё не успел… – хмурясь, ответил Сухов.

– Тяжело без друзей… Мысли разные в голову лезут, а поделиться не с кем.

– Это так, – согласился Сухов, и голос у него чуть дрогнул. – Характер у меня такой стал, товарищ лейтенант. Ведь я родом из Новороссийска, и мои…

Он хотел сказать о том, что его мать и жена убиты вражеской бомбой, что о судьбе двухлетнего сынишки он ничего не знает и что ему трудно говорить об этом. Но тут с пирса раздался голос командира дивизиона:

– Командиры катеров, построить команды!

Дубровин подозвал боцмана и приказал выстроить команду на палубе.

Майор Куников

На берегу, около штаба отряда, в это время уже стояли в строю двести семьдесят два моряка – сильные, смелые люди, испытанные в боях за Одессу и Севастополь, под Ростовом и в предгорьях Кавказа.

Перед строем – коренастый офицер в стёганке, с биноклем на шее и потёртой полевой сумкой через плечо. У него строгие черты лица и чёрные добрые глаза. Это командир морской пехоты майор Цезарь Куников.

Он прославился в боях в приазовских плавнях под Ростовом. Батальон морской пехоты, которым командовал Куников, противостоял тогда целой немецкой дивизии.

Несколько месяцев назад было решено создать десантный отряд при Новороссийской морской базе. И майора Куникова назначили командиром отряда самых храбрых моряков. К нему приходило немало добровольцев, с каждым он подолгу беседовал, о каждом наводил справки. Много труда потратил неутомимый майор, создавая этот отряд. Он воспитывал в каждом качества, необходимые десантнику. И вот отряд готов к выполнению боевой задачи. Сейчас будет последняя проверка.

Десантники не сводят глаз с командира. Их всегда поражала его энергия, умение быть хладнокровным в любой обстановке. Рядом с Куниковым стояли его заместитель по политической части старший лейтенант Николай Старши-нов и начальник штаба Фёдор Катанов. Оба боевые офицеры, испытанные воины.

Куников обратился к десантникам с короткой горячей речью:

– Тут есть люди, которые уже воевали со мной. В прошлом году моряки обороняли Новороссийск. Дрались четверо суток. Позади была Цемесская бухта, а впереди горели фашистские танки. Силы были неравные…

Куников замолчал и низко склонил голову в память о героях-моряках, павших в том бою смертью храбрых. Строй стоял неподвижно. После недолгого молчания Куников вскинул голову и продолжал:

– И всё же кусочек земли, который обороняли моряки, так и не достался врагу.

Ночью, по приказу командования, за нами пришли катера. Моряки оставили город последними. На большом деревянном ящике написали: «Мы ещё вернёмся!

Черноморцы». И вот мы возвращаемся, полные сил, полные ненависти к фашистским захватчикам… Каждый из вас знает, что нас ждёт. Холод, ледяная вода, вражеский огонь. Будет очень тяжело. Одним словом, идём на смерть. На каждого придётся по десятку гитлеровцев. У них – пушки и танки. А у нас, десантников, только автоматы, гранаты и противотанковые ружья.

Помолчав, он закончил так:

– Не передумал ли кто-нибудь из вас служить в отряде? Отказаться не поздно. Ведь не каждому под силу вынести то, что мы должны вынести. Прошу выйти вперёд того, кто передумал, кто хочет вернуться в свою часть и по-прежнему воевать в ней.

Строй не шелохнулся.

«Кто же выйдет на позор, даже если бы и хотел вернуться в часть?»-подумал Куников. Он повернулся к начальнику штаба и сказал громко, чтобы все слышали:

– Распустите отряд, а через пять минут постройте снова. Тот, кто не хочет оставаться в отряде, пусть не становится в строй, а зайдёт в штаб за документами.

И майор вошёл в здание, где находился штаб отряда. Через пять минут он вернулся.

– Посчитайте людей, – спокойно сказал он начальнику штаба.

– Двести семьдесят один, – доложил Катанов.

– Так. Ясно, – проговорил Куников. – Того отправьте в его часть.

Легко можно угадать, о чём подумали десантники и катерники, услышав рапорт начальника штаба: «Оказывается, был среди нас и трус. Хорошо, что отсеялся.

Теперь каждый из нас уверен в товарище, как в самом себе».

– Претензии, недовольство чем-нибудь есть? – спросил матросов Куников.

Все молчали. Но вот кто-то из десантников поднял руку.

– Разрешите, товарищ; майор? Вот в чём дело. Хозяйственники выдали нам столько сухарей, консервов и прочей еды, что впору для трюма хорошего парохода. А я так думаю: поменьше бы нам съестного брать, а побольше гранат, патронов. Боевым опытом проверено: будет чем – харч добудем. Так что разрешите нам боевой паёк увеличить, а продовольственный сократить.

– Мысль дельная. Что скажете, товарищи матросы?

Со всех сторон раздались одобрительные возгласы.

– Примем предложение нашего товарища?

– Примем! – дружно ответил строй.

– Ну, а теперь давайте проверим всё снаряжение, – сказал Куников, …Проверка закончена. И новый приказ начальнику штаба – отвести отряд на собрание в клуб бывшего дома отдыха, Пришли туда не только десантники, но и катерники. Среди них был и Дубровин.

На трибуну поднялся замполит майора Куникова, старший лейтенант Старшинов. Вот что он сказал:

– Сегодня мы вступим в тяжёлый бой с фашистскими захватчиками. Вступим с мыслью о победе, с мыслью о Родине. Дадим же перед боем клятву! – И он стал читать звучным, громким голосом: – «Идя в бой, мы даём клятву Родине в том, что будем действовать стремительно и смело, не щадя своей жизни ради победы над врагом.

Волю свою, силы свои и кровь свою, капля за каплей, мы отдадим за счастье нашего народа, за тебя, горячо любимая Родина… Нашим законом есть и будет движение только вперёд!»

Куников видел, с каким воодушевлением слушают воины, как блестят их глаза. Он знал клятву наизусть, и всё же с волнением вслушивался в каждое слово.

Вспоминалась ему Москва, где он жил и работал до войны, далёкая, но всегда близкая его сердцу Москва…

Между тем замполит закончил чтение, и в зале стало шумно. Раздались аплодисменты. Когда всё стихло, Старшинов сказал:

– Долг каждого из нас подписать клятву.

Первым поставил подпись Куников. Один за другим наклонялись над столом моряки, расписывались и отходили в торжественном молчании.

«Морской охотник»

В полночь десантные корабли вышли в море. По-прежнему моросил дождь.

Основной десант проследовал к Южной Озерейке. А катера Сипягина, на борту которых находились бойцы отряда Куникова, скрытно подошли к мысу Мысхако.

Корабли заглушили моторы.

Дубровин стоял на мостике, В темноте берег Цемесской бухты еле угадывался. На мысе Мысхако изредка вспыхивали ракеты, и тогда вырисовывался силуэт горы Колдун, Рядом с Дубровиным стоял командир группы десантников. Он натянул намокшую плащ-палатку не только на плечи, но и на голову и был похож на тёмную глыбу.

– Пока довезут нас до места, можно, пожалуй, и отдохнуть минут двадцать, – зевнув, сказал он.

Дубровин проводил его в свою каюту.

Командир группы десантников снял плащ-палатку и сел на кровать.

– Когда-то ещё доведётся на кровати посидеть!..

Рядом на столике лежал лист бумаги. Синим карандашом было написано: «Если вы встретите слабейшее судно – нападайте, если равное себе – нападайте и если сильнее себя – тоже нападайте…»

– Здорово сказано! – воскликнул командир десантников. – Чьи слова?

– Адмирала Макарова.

– Запишу обязательно. – Он вынул блокнот и добавил: – Жаль, я этого раньше не знал! Вот что значит недостаток военного образования.

Дубровин оставил его и поднялся наверх. Холодный ветер пронизывал насквозь.

Командир катера прошёлся по палубе, приглядываясь к людям. Десантники сидели, тесно прижавшись друг к другу. Дождь струйками стекал с плащ-палаток на палубу.

Дубровин заметил среди моряков неутомимого парторга корабля механика Давыдова.

Он гордился парторгом и называл его «мой комиссар». Командир подошёл поближе к десантникам и услышал голос Давыдова. Вот о чём говорил парторг:

– Хорошее сообщение мы получили перед высадкой. Второго февраля закончен разгром и уничтожение группировки противника под Сталинградом. Теперь, товарищи, дело за нами. Нас ждёт Севастополь… Помните о Севастополе, когда бой начнёте…

– Ты о нас не беспокойся, – сказал кто-то из десантников. – Мы маршрут до самого Берлина знаем.

Дубровин прошёл дальше. Около носового орудия комендор Терещенко пританцовывал, чтобы согреться, и рассказывал что-то смешное двум десантникам.

Дубровин посмотрел на светящийся циферблат часов: осталось семь минут.

Последние минуты перед высадкой десанта особенно томительны. Тревожно сжимаются сердца даже у самых храбрых людей.

Над морем нависла напряжённая тишина. Разговоры затихли. Было слышно только, как на ветру полощется невидимый вымпел, поднятый на мачте, да бьются о борт волны.

Дубровин поднялся на мостик, приказал всем занять боевые посты. На палубе показался командир группы десантников. Он дал команду:

– Ребята, быть наготове!

– Сейчас начнётся, – тихо сказал Дубровин.

И вдруг вся бухта осветилась. Над морем и горами загрохотало. Гул артиллерийской канонады всё нарастал. Вспышки снарядов освещали море и берег Мысхако.

И тут где-то впереди раздался оглушительный скрежет, взметнулись огненные полосы. Сначала все даже оторопели, но сразу поняли:

– Да это же из «катюш» наши палят!

С флагманского корабля передали сигнал: идти к берегу.

– Полный вперёд! – скомандовал Дубровин.

Взревели моторы, и катер рванулся, вспенивая воду.

Корабли летели к огневому валу. Сейчас всё решали минуты, даже секунды. Через десять минут артиллерия перенесёт огонь дальше от берега метров на триста, к этому времени десантники уже должны быть на суше.

Дубровин понимал, что из-за малейшей задержки всё может пойти по-иному. И все его мысли сосредоточились на главном – на предстоящем бое.

Катер подлетел к береговой черте на полном ходу. К самому берегу пристать не удалось из-за мелководья.

Десантники наготове стояли у бортов.

– До скорого свидания! – крикнул командир группы Дубровину.

Десантники спрыгивали в воду. Дубровин видел, как их командир, держась за пеньковый трос, спустился с левого борта, окунулся по пояс в воду. И вот он уже бежит по берегу впереди всех, в правой руке у него автомат, а в левой граната. …Ракеты осветили берег. Вражеские прожекторы, словно гигантские огненные мечи, разрезали темноту. Засвистели мины, разрывы вспыхивали на воде, вздымая волны.

Десятки светящихся трасс – синих, красных, белых – потянулись к кораблям. По десантникам, бежавшим к берегу, в упор открыл огонь вражеский пулемёт. Несколько человек упали.

– Комендоры! Подавить! – в ярости крикнул Дубровин: он готов был сам броситься к орудию.

Комендор Терещенко уже стрелял по огневой точке. После четвёртого снаряда вражеский пулемёт замолк.

Когда все десантники выбрались на берег, Дубровин распорядился дать задний ход.

Катер стал разворачиваться. Два снаряда разорвались около кормы. Комендоры не прекращали стрельбу по огневым точкам врага.

К Дубровину подбежал механик.

– Один мотор вышел из строя, – доложил он.

– А второй?

– В порядке.

– Добро. Отходим.

Слева прошёл катер старшего лейтенанта Крутеня. Дубровин знал, что на этом катере находился Куников и его штаб. «Значит, Куников уже на берегу, вот хорошо!» – подумал Дубровин.

Корабль благополучно вышел из зоны обстрела. Командир спустился в моторное отделение.

– Повреждение серьёзное? – спросил он механика.

– Ремонт понадобится.

– А ещё один рейс выдержим?

– Безусловно.

Дубровин ощущал прилив необычайной энергии. Всё идёт отлично! До рассвета он сумеет перебросить ещё одну группу десантников.,

«Морской охотник» Дубровина ошвартовался у причала Кабардинки, поблизости от катера Крутеня.

– Как успехи? – крикнул Крутень Дубровину.

– Отличные. А у тебя?

– Тоже. Куникова и его штаб высадил.

На катера стали грузиться новые отряды десантников.

Предстояло перебросить ещё три боевые группы. В каждой насчитывалось по сто пятьдесят человек, командовали ими опытные морские офицеры. Все они должны были влиться в отряд Куникова. Катер Дубровина принял на борт десантников и направился к берегу Мысхако.

Издали было видно, что там, в Станичке – рыбачьем посёлке на окраине города, – идёт горячий бой. Взлетали разноцветные ракеты, рвались мины, снаряды. Все места высадки противник ожесточённо обстреливал и освещал прожекторами. «Надо взять чуть левее», – решил Дубровин и скомандовал:

– Лево руля… Ну, товарищ Сухов, сейчас многое будет зависеть от твоего мастерства.

Ослепительный луч прожектора осветил катер. Ловким манёвром рулевой вывел корабль из полосы света, а боцман Коноплёв открыл по прожектору огонь из крупнокалиберного пулемёта. Прожектор потух.

– Что и следовало доказать! – пробасил боцман и даже притопнул ногой.

Рулевой увидел «окно» в сплошной завесе от разрывов и направил туда катер.

Десантники, держась за пеньковые тросы, молча спускались в студёную воду с обоих бортов. Только раз кто-то крикнул:

– Ух ты, как жжёт!..

До Дубровина донеслись выстрелы из автоматов. Снова луч прожектора осветил катер. Комендоры открыли по прожектору огонь. Враг начал пушечный обстрел, снаряды рвались всё ближе и ближе.

Комендор Терещенко по вспышкам заметил вражескую пушку – она прямой наводкой вела огонь по катеру. Комендор стрелял по этой пушке до тех пор, пока не заставил её замолчать. Комендора ранило в ногу, но стрельбу он не прекращал. Но вот разорвался снаряд, и Терещенко отбросило к мостику. Сжав зубы, он пополз к своему орудию. С трудом поднялся, хотел выстрелить. Орудие молчало. Что случилось?

– Почему не стреляете, Терещенко? – крикнул Дубровин, видя, что комендор стоит, склонившись над пушкой.

Терещенко, не сказав командиру, что ранен, ответил:

– Осколок повредил орудие. Сейчас исправлю.

Он с трудом преодолевал слабость. Было бы орудие исправно, он бы доверил его матросу Зинину. Но сейчас необходимо устранить повреждение, а матрос Зинин не сможет этого сделать. «Только бы хватило сил», – думал Терещенко. И сил хватило – он исправил орудие.

Вражеский снаряд разорвался около кормы. Упал комендор кормовой пушки Морозов.

Второй снаряд разбил радиорубку. Радист выполз оттуда и бросился к мостику.

– Рубку разбило. Связь потеряна! – доложил он.

– Становитесь к кормовой пушке, – распорядился Дубровин.

Радист подбежал к пушке и стал наводить её на цель.

Парторг Давыдов высунулся из люка и крикнул Дубровину:

– Пробит борт! Вода поступает в моторное отделение!

– Большая пробоина?

– Порядочная.

– Попытайтесь заделать.

– Есть заделать!

Давыдов и командир отделения мотористов начали заделывать пробоину. Работали в помещении, насыщенном отработанными газами. Задыхались, падали, но снова поднимались и продолжали работу.

– Будем считать это партийным поручением, – тяжело дыша и кашляя, проговорил Давыдов. – Выполним его – корабль спасём… От нас зависит судьба людей.

Катер маневрировал около берега, поддерживая десантников огнём своих пушек и пулемётов.

От взрывов поднимались фонтаны. «Пора поворачивать», – подумал Дубровин и подозвал матроса:

– Узнайте, заделана ли…

Он не успел договорить, как около правого борта разорвался снаряд. Дубровин почувствовал острую боль в плече и боку. Он схватился за поручни мостика, подумав: «Не вовремя ранило». Его пальцы разжались, и он бы упал, но его подхватил боцман.

– Выводи корабль! – крикнул боцман рулевому, держа на руках командира.

– Рулевое управление не действует!

– Исправить!

Боцман отнёс командира в каюту, осторожно раздел, перебинтовал, Дубровин открыл глаза.

– Командуй, боцман, – прошептал он. – Спасай корабль…

Он хотел ещё что-то сказать, но снова потерял сознание.

Боцман подозвал матроса, поручил ему быть при командире, а сам побежал наверх.

– Что с командиром? – тревожно спросил комендор Терещенко.

– Жив, – глухо ответил боцман. – Но раны тяжёлые. Сознания лишился.

Он поднялся на мостик, сжал свои могучие кулаки и погрозил в сторону противника:

– Ужо мы тебе за всё отплатим…

На берегу разорвался снаряд, корабль осветило, и боцман заметил, что лицо рулевого сморщилось, словно от боли.

– Ты ранен? – крикнул боцман, – Нет? Вот и хорошо… Не унывай, не пропадём!

– Командира жаль. Не сумел я заслонить его…

Боцман ответил:

– Вот ты какой… Говори, как там рулевое управление?

– Я уже всё исправил.

«Может, команде на берег сойти? И раненых вынести?» – подумал боцман, но тут же отогнал эту мысль. Ведь на рассвете гитлеровцы сожгут покинутый корабль. Нет, настоящий моряк борется до конца за жизнь корабля.

– Разворачивай и выходи из зоны обстрела! – приказал боцман рулевому.

– Моторы работают с перебоями, в пробоины поступает вода, – сообщил рулевой. – Может, у берега курсировать, пока пластыри прикладывают?

– Выполняй моё приказание, Сухов.

– Есть!..

И вдруг заглох мотор. Боцман бросился к мотористам.

– В чём дело?

– Осколок… Попытаемся завести. Но вряд ли удастся, – сказал моторист и провёл рукой по лицу, растирая масло и кровь.

Боцман шагал по палубе, раздумывая, как быть. «Надо с парторгом посоветоваться», – решил он и открыл люк от помещения, где работали механик и командир отделения мотористов. Его обдало тяжёлым запахом отработанных газов.

Боцман крикнул:

– Давыдов! Выйди-ка на минутку!

Никто не откликнулся. «Уж не задохнулись ли они там?» -с тревогой подумал боцман и быстро вошёл в помещение.Борт был заделан, вода чуть просачивалась. А на полу без сознания лежали парторг и моторист. Боцман наклонился над ними, крикнул:

– Братки! Братки! Да что с вами, друзья? Сейчас вынесем вас отсюда!..

Боцман позвал матроса, и они вдвоём вынесли на палубу парторга и моториста.

Катер беспомощно качался на волнах. Взрывы вражеских мин и снарядов не утихали.

«Видно, придётся покинуть катер», – подумал боцман. Он спустился в каюту командира. За ним вошёл радист с электрическим фонариком. Он тревожно спросил:

– Жив?

– Пульс бьётся, – ответил боцман, держа руку командира.

Оба моряка понимали, как трудно будет раненым, если придётся переносить их на берег. Ведь там – враг. Конечно, команда пойдёт на прорыв, чтобы пробиться к отряду Куникова. Ради жизни товарищей, ради жизни командира, советские моряки готовы отдать свою жизнь.