Текст книги "Византийские Отцы V-VIII веков"

Автор книги: Георгий Протоиерей (Флоровский)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Святой Кирилл всегда резко и решительно отвергал аполлинаризм. Против Аполлинария он высказывался и до того, как его стали подозревать и обвинять в аполлинаризме. Уже в толковании на Евангелие Иоанна он подчеркивает «целостность» человечества во Христе и наличность у Него «души разумной», как субъекта скорби и немощей человеческих. И здесь же он отвергает всякое смешение плоти и Божества и всякое претворение плоти в Божественную природу. Соединение Божества и человечества святой Кирилл всегда представляет «неслиянным» и «неизменным» (άσυγχύτως καί άτρέπτως) Слово плоть бысть, – не через преложение или применение, не чрез смешение или слияние сущностей, оύ κατά μετάστασιν ή τρоπήν… В своем знаменитом «втором письме» к Несторию святой Кирилл так исповедует: «Мы не говорим, что естество Слова, изменившись, стало плотью, ни того, что Оно преложилось в целого человека, состоящего из души и тела. Но говорим, что Слово, по ипоcтаcи соединив с Собою тело, одушевленное разумною душою, неизреченно и непостижимо для нашего ума, стало человеком, сделалось сыном человеческим, не волею одною и благоизволением, не восприятием только лица (или «роли»)… Это мы представляем не так, что в сем соединении уничтожилось различие естеств, но Божество и человечество в неизреченном и неизъяснимом соединении пребыли совершенными (т. е. полными), являя нам единого Господа Иисуса Христа и Сына… Таким образом говорим, что Сущий и рожденный от Отца прежде веков по плоти родился и от жены, – не так, что Божественное естество Его приняло начало бытия во Святой Деве, и не так, что Он после рождения от Отца имел нужду родиться от Нее. Ибо безрассудно и легкомысленно было бы говорить, что Тот, который прежде всех веков всегда пребывает со Отцом, еще имел потребность родиться, чтобы начать свое бытие. Так как Он ради нас и ради нашего спасения родился от Жены, соединив по ипоcтаcи (с Собою) естество человеческое, то поэтому и говорится, что Он родился плотью. Это не так, что прежде родился от святой Девы простой человек, а после сошло на Него Слово. Но Оно, соединившись с плотью в самой утробе, родилось по плоти, усвоив себе плоть, с которою родилось. Таковым же мы Его исповедуем и в страдании и в воскресении: не говорим, что Слово Божие по самому естеству подвергалось ударам, язвам гвоздиным и прочим ранам, потому что Божественное естество, как бестелесное, не причастно страданию. Но так как всем этим страданиям подвергалось Его тело, которое есть Его собственное, то мы и говорим, что Слово страдало за нас. Потому что Бесстрастный был в страдающем теле…» Это исповедание по справедливости считают чуть ли не самым замечательным из творений святой Кирилла, по яркости и четкости мысли. Характерно здесь это резкое ударение на «усвоении», на том, что плоть была собственной Слову, и все, что претерпевал и испытывал Христос по человечеству, относится к собственному человеческому естеству Слова. Полнота человечества во Христе ничем не ограничена и не ущерблена. Но это – человечество Слова, а не особое человеческое «лицо». И в этом смысле воплощенное Слово есть «единое с собственною плотью», – «Единый из двух», «из двух сущностей», «из двух различных», «из двух совершенных», – ώς έξ άμφоτέρων τών оύσιών ένα όντα…

Таким утверждением единства святой Кирилл разъясняет и защищает онтологическую действительность или «истинность» Воплощения. И руководится он при этом прежде всего сотериологическими мотивами. Святой Кирилл разъясняет и защищает истину опыта и веры, а не логическую схему, не богословскую теорию. И спорит он не столько против отдельных богословских формул. Напрасно его обвиняли, что он придирается к словам и не хочет понять, что и Несторий, и другие «восточные» мыслили право, но выражали свою веру на другом богословском языке. Он именно утверждал, что они мыслили неправо и во всяком случае неточно, что «восточный» образ представления мешает точному восприятию единства Богочеловеческого лица и жизни. «Восточная» тенденция к «различению» прежде всего казалось ему опасной, и упорство «восточных» только оправдывало его подозрения. Сам он не всегда находил и выбирал ясные и четкие слова, не всегда выражался осторожно и точно. В этом сказывается, что он ведет не столько богословский диспут, сколько прение о вере. Он исходит из созерцания, а не из понятий. В этом его сила. Именно сотериологическими мотивами всецело определяются по своему содержанию и его знаменитые «главы» или анафематизмы. На сотериологической почве ведет он их защищение против «восточных». В этом он верный продолжатель святого Афанасия.

3. В своих сотериологических рассуждениях святой Кирилл чаще всего опирается на два основных текста апостола Павла: Евр. 2:14, – «как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола», и Рим. 8:3, – «Как закон, ослабленный плотию, был бессилен, то Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной в жертву за грех и осудил грех во плоти». Кроме того святой Кирилл часто приводит 2 Кор. 5:15: «А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего». Иначе сказать, для святого Кирилла Спаситель есть прежде всего Первосвященник… Сотериология Кирилла более всего сотериология послания к Евреям. Здесь снова сказывается влияние святого Афанасия. Как и Афанасий, святой Кирилл допускает, что воплощения и жизни среди людей было бы достаточно, если бы Спаситель должен был быть только Учителем, чтобы показать пример. Но надлежало разрушить смерть, – и потому нужна была Крестная жертва и смерть, – смерть ради нас и за нас, и смерть за всех. Сами ангелы освящаются заслугами Воплощенного Слова. Ибо Христос есть источник всякой святости и жизни, великий Ходатай и Посредник, – и Новый Адам, начаток и корен возрожденного человечества, возвращаемого к первозданному состоянию. Искупление скрепляется воскресением, свидетельствующим о Божестве Христа, и утверждающим упование нашего воскресения. Воплощением начинается историческое Домостроительство, во исполнение пророчеств и судеб Божиих. Но оно исполняется в смерти. И святой Кирилл подчеркивает, что смерть Христа является искуплением именно потому, что это смерть Богочеловека или, как он выражается, «смерть Бога по плоти». Только Воплощенное Слово могло быть действительным «святителем и посланником нашего исповедания» (срв. Евр. 3:1 [1]). «Сын Божий, благоволив низойти до истощания, приемлет от Отца призвание к священству, которое подобает собственно не Божеской природе, но человеческой, по которой Он, уподобившись нам, испытывает все ей свойственное, не претерпевая ничего по Божеству, но усвояя все совершенное человечеством по домостроительству». Священнодействует Слово «по воспринятому человеческому естеству», – и не само Слово «поставлено на священнодействие и в меры человеческие прежде вочеловечения», – но священнодействует именно Слово… «Если кто говорит, что святителем и посланником нашим был не Сам Бог Слово, когда воплотилось и стало подобным нам человеком, но как бы некий отличный от него человек от жены, или кто говорит, что Он принес себя в приношение и за Самого Себя, а не за нас только одних, – ведь не зная греха, Он не имел нужды в приношении, – анафема». Этот Х-ый из анафематизмов Кирилла образует один из фокусов его антинесторианской полемики. С ним связан анафематизм ХII-ый: «Кто не исповедует, что Бог Слово пострадал плотию, был распят по плоти, плотию вкусил смерть и стал перворожденным из мертвых, так как Он есть Жизнь и Животворящий, как Бог, – анафема». Острие этих отрицаний обращено против мысли о человеческом священнодействии и жертве. Смерть человека не может быть достаточна и человеческое жертвоприношение не имеет искупительной силы, – вот что стремится сказать святой Кирилл. Спасение не от людей, не от дел человеческих, но только от Бога. В этом основание кенозиса, снисхождения и уничижения Слова. И вместе с тем должно было совершиться очищение человеческого естества чрез жертвоприношение… «Страдание должно было принести спасение миру, – говорит святой Кирилл, – но Слово, рожденное от Отца, не могло пострадать в собственном естестве – и вот совершает дело спасения с великим искусством, усваивает тело, способное страдать, почему и называется Пострадавшим плотию, подверженной страданию, пребывая по Божеству вне страдания…» Ведь Спасителем Писание называет Того же, Кто создал все, – чрез Него все примирено со Отцом и «умиротворено кровию Креста Его…» «В чью смерть мы крестились? В чье воскресение и верою сооправдываемся?» – спрашивает святой Кирилл. «Ужели мы крестились в смерть обыкновенного человека? И чрез веру в него получаем оправдание?…» И отвечает: конечно, нет, – «но провозглашаем смерть Бога воплотившегося…» Это значит: в спасительной страсти, смерти и жертве открывается для нас снисхождение Бога, а не героизм или самовозвышение человека. Это снисхождение или «кенозис» состоит, конечно, не в том, что Божество умаляется и подпадает страданию, – такой кенотизм святой Кирилл решительно отвергает, и «восточные» напрасно подозревали и упрекали его в перенесении страданий на Божество. Напротив, он всегда подчеркивает, что страдание относится к плоти, – только плоть страдательна и удобострастна; и, стало быть, только страдания «по плоти» могут быть «действительны». Но при этом, святой Кирилл утверждает нераздельность (конечно, не неразличимость) «плоти» от Божества. Страдания совершались по человечеству и в человеческом естестве, но это не были страдания «человека», самостоятельной человеческой личности. Во всех своих анафематизмах святой Кирилл говорит именно об этом. С особенной резкостью в IV-ом анафематизме: «Кто распределяет евангельские и апостольские речения, сказанные о Христе Им Самим или святыми, между двумя лицами или ипостасями, и одни из них относит к человеку, мыслимому отдельно от Слова Бога Отца, а другие, как богоприличные, к одному Слову Бога Отца, – анафема». Прежде всего такое разделение отрицает реальность уничижения или истощания, – «ибо где же Слово умалило себя, если стыдится мер человеческих». Снова, это не означает перенесения сказуемого о человечестве на Божество, не означает смешения естеств, – но «и те и другие слова относятся к одному Иисусу Христу…» Ибо, замечает святой Кирилл, «знаем, что Слово Бога Отца не бесплотно после неизреченного соединения…» И о Слове Воплощенном не следует говорить так, как о Слове до воплощения, хотя воплощением и не прелагается, не пременяется Божество Слова. По воплощении, говорит Карилл, «все принадлежит Ему, и Божественное, и человеческое…» И вместе с тем, «величие славы» не умаляется «мерою истощания…» Иначе сказать, различие природ не означает разделения «лиц» или «ипостасей», – об Одном нераздельно сказуется неслитно-двоякое, но именно об Одном и том же. «Не устраняем различия речений, – говорит святой Кирилл, – но не распределяет их между двумя лицами…» Единый Христос есть Воплощенное Слово, а не «человек богоносный» (анафем. V); «Единый со своею плотию», т. е. вместе и Бог и человек (анафем. II); – и это есть «существенное» или естественное единство», ένωσις φυσική, а не только связь по чести, власти и силе (анафем. III). «Мы говорим, – объяснял святой Кирилл, – что не должно называть Христа Богоносным человеком, чтобы не представлять его, как одного из святых, но Богом истинным, воплотившимся и вочеловечившимся Словом Божиим… Слово плоть бысть… И коль скоро стало плотию, т. е. человеком, то не есть Богоносный человек, но Бог, по своему изволению предающий Себя истощанию и принимающий в собственность плоть, воспринятую от жены…» Потому собственно и Христом, т. е. Помазанником, именуется само Слово в меру и в силу Его соединения с помазанным человечеством, – а не кто иной… Прославляя свое человечество, Слово прославляет Себя, а не другого. Эту мысль святой Кирилл резко выражает в двух анафематизмах: «Кто говорит, что Слово Бога Отца есть Бог или Господь Христа, а не исповедует Того же Богом вместе и человеком, поскольку Слово плоть бысть по Писаниям, – анафема…» (VI). «Кто говорит, что Иисус, как человек, был орудием Бога Слова, и окружен славою Единородного, как отличный от Него, – анафема» (VII). И еще усиливает эту мысль в IХ-ом анафематизме: «Кто говорит, что единый Господь Иисус Христос прославлен Духом, как бы пользуясь чуждою Ему силою, и от Него получил власть побеждать нечистых духов и совершать в людях Божественные знамения, а не почитает Духа, Которым Он совершал чудеса, Ему собственным, – анафема…» Ударение здесь на противоположении: «чужой» и «собственный». Для людей Дух есть «чужой», приходящий к нам от Бога. О Христе этого никак нельзя сказать, – «ибо Дух Святый собствен Ему (т. е. Богу Слову), так же, как и Богу Отцу», – по причине тожества существа. И Слово действует чрез Духа, как и Отец… Он Сам совершает Божественные знамения Духом, как собственник, а не так, что сила Святого Духа действует в Нем, как высшее Его… В этом решительное отличие Христа от святых людей… Отсюда святой Кирилл делает выводы. Во-первых, – надлежит исповедывать Пресвятую Деву Богородицей (анафем. I), потому что Она родила воплощающееся Слово во плоти, родила «не к началу бытия, но к тому, чтобы Он, соделавшись подобным нам, избавил нас от смерти и тления». И от Девы рождается Слово, а не кто иной, – «не чрез изменение существа, а чрез соединение с видимою плотию…» Во-вторых, не подобает говорить о со-поклонении человечеству во Христе, но нужно говорить о «едином поклонении» Воплотившемуся Слову (анафем. VIII). И, в-третьих, плоть Христа была плотию животворящею (анафем. XI). Это относится и ко святой Евхаристии, где мы прославляем плоть и кровь не обыкновенного, подобного нам человека, но собственное тело и кровь Слова, Животворящего все… Этим не ослабляется единосущие плоти Христовой и нашей, – но, так как Слово есть Жизнь по природе, то делает животворящею и свою собственную плоть… Чрез соединение и усвоение со Словом тело становится «телом жизни…» И в этом смысле, – необыкновенным… При этом разумеется «плоть одушевленная и разумная». В этом весь смысл Евхаристического общения, в котором мы соединяемся с Богом Словом, ставшим ради нас и действовавшим, как Сын человеческий.

Чрез все анафематизмы святого Кирилла проходит единая и живая догматическая нить: он исповедует единого Христа, единство Лика, единство жизни.

4. Терминология святого Кирилла не отличалась четкостью и однообразием. Нередко он был готов говорить чужим языком. Для него слова всегда только средства. И от своих слушателей и читателей он требует и ожидает, что через слова и сквозь слова они взойдут к созерцанию. Это не значит, что он смешивает понятия, что двоится или колеблется его мысль. Напротив, в своем исповедании святого Кирилл всегда тверд, прям и даже почти что упрям. С этим связано у него известное многословие, излишество в терминологии. Он накапливает синонимы, приводит слишком много образов и подобий. Ни в коем случае не следует слишком систематизировать и стилизовать его богословский язык. В христологическом словоупотреблении святой Кирилл обычно не различает терминов: φύσις, ύπόστασις, πρόσωπоν, и употребляет их одно подле другого или одно вместе с другим, как очевидные синонимы. Все эти термина у святого Кирилла обозначают одно: конкретную индивидуальность, живое и конкретное единство, «личность». Это не мешает ему в отдельных случаях употреблять их в ином смысле, говорить о «природе человека» во Христе, отличать «ипостась» от «лица» и употреблять термин «ипостась» в прямом и широком нетерминологическом смысле. В таком широком смысле он употребляет его в известном и пререкаемом выражении анафематизмов: ένωσις καθ' ύπόστασιν. И при том для обозначения того же факта, который он определяет, как «естественное единство», и к которому относит мнимо-афанасиеву апполинариеву формулу: μία φύσις τоύ θεоϋ Λόγоυ σεσαρκωμένη. Святой Кирилл часто не замечает, что слова его звучат сильнее, говорят большее, чем он хочет сказать. И в этом отношении он действительно давал повод к неточному и неверному, к «монофизитскому» толкованию. «Природное» или «ипостасное» единство для него значит только «всецелое соединение» и «истинное единство», в противовес только нравственному или мыслимому «относительному соприкосновению» (συνάφεια σχετική) Нестория и других «восточных». В этом смысле сам Кирилл в ответ Феодориту объяснял выражение: καθ' ύπόστασιν, – оно означает «не иное что, как, что естество или ипостась Слова (что означает самое Слово) по истине (действительно, κατ' άληθείαν) соединилось с естеством человеческим без всякого превращения или изменения,… и мыслится и есть единый Христос, Бог и человек», – «Сам Сын Единородный чрез восприятие плоти… стал истинным человеком, так что пребывает и истинным Богом…» «Естественное соединение» есть единство «истинное», т. е. не смешивающее и не сливающее естества так, чтобы им нужно было «существовать иначе, чем вне соединения». Основная задача для святого Кирилла всегда в том, чтобы исключить всякое обособление человечества во Христе в какое-нибудь самостоятельное существование. Он стремится утвердить истину единства, в его устах μία φύσις означает единство Богочеловеческого бытия или Богочеловеческой жизни. В полноте своей это единство и образ соединения недоведомы и неизреченны. Его можно только отчасти определить. Первое, что нужно здесь подчеркнуть, это – что соединение начинается от самого зачатия Пресвятой Девой. Не был сперва зачат человек и на Него низошло Слово. Но зачата была плоть нисшедшего Слова, с которой Оно соединено, и которая ни малейшего мгновения не существовала сама по себе (ίδικώς). Это соединение не есть сочетание двух предсуществующих, – это было «восприятием» в собственность и единство со Словом вновь возникающего человеческого «качества» (πоιότης φυσική), – только логически можно воображать человечество Христа до соединения. И вместе с тем единство Христа не есть в понимании святого Кирилла следствие Воплощения или соединения. Воплощение есть восприятие. И святой Кирилл стремится разъяснить, что восприятие человечества не нарушает единства ипостаси Воплощающегося Слова. Неизменной и единой остается ипостась или лицо Слова в воплощении (Λόγоς ένσαρκоς), как и вне воплощения (Λόγоς άσαρκоς). В этом смысле соединение «ипостасно», ибо в вечную ипостась Слова восприемлется человечество. Соединение – «естественно», ибо человечество неизреченно связуется с самою природой и лицом Слова. Говоря об едином «естестве» Воплотившегося Слова, святой Кирилл нисколько не умаляет полноты человечества. Он отрицает только «самостоятельность» или независимость человечества. Человеческая природа в Христе не есть нечто «о Себе» (καθ' έαυτήν). Но Воспринятое Словом человечество есть полное человечество, и во Христе различимы два «естественных качества» или «два совершенных» (т. е. полных бытия), каждое «в своем естественном свойстве» (ό τоϋ πώς είναι λόγоς) Полнота человечества не ущербляется соединением, не поглощается Божеством, или вообще не происходит никакого изменения. Христос обладает в своем единстве двояким единосущием, – Он единосущен и матери и Отцу… Правда, святой Кирилл в общем избегает говорить о человечестве во Христе, как о природе, или о двух природах, и предпочитает говорить о «свойствах природы». Но только потому, что φύσις он понимает в данном случае как ύπόστασις (т. е., как самодостаточную индивидуальность), а не потому, что он как-либо умаляет или ограничивает самое человеческое естество. Поэтому он без колебания мог подписать формулу соединения, где говорилось о «двух природах», так как по связи текста здесь исключалось недопустимое понимание этого выражения. Поэтому он мог в других случаях говорить о соединении «двух природ…» Различие «природ» (ίδιότης ή κατά φύσιν) для святого Кирилла всегда оставалось очень резким, и потому он и подчеркивал, что соединение чудно и непостижимо. И как недоведомая тайна Божественного нисхождения к людям, оно явлено в историческом лице Христа, запечатленном в Евангелии. Святой Кирилл четко разграничивает понятия «различения» и «разделения». Не надлежит разделять двоякое во Христе, но только различать, то есть, различать мысленно или логически (εν θεωρία, εν ψίλαις καί μόναίς έννоιαις). Ибо единство «разнородного» во Христе нерасторжимо и неразложимо, ένωσις άναγκαιοτάτη… «Посему, – объяснял святой Кирилл, – если после неизреченного соединения назовешь Еммануила Богом, мы будем разуметь Слово Бога Отца, воплотившееся и вочеловечившееся. Если назовешь и человеком, тем не менее разумеем Его же, домостроительственно вместившегося в мере человечества. Говорим, что Неприкосновенный стал осязаемым, Невидимый – видимым, ибо не было чуждо Ему соединенное с Ним тело, которое называем осязаемым и видимым…» Святой Кирилл всячески подчеркивает единство Христа, как действующего лица в Евангелии: к одному лицу (т. е. субъекту) должно относить и то, что говорится по Божеству, и то, что говорится по человечеству, – к единой ипостаси Воплотившегося Слова. Даже страдание святой Кирилл относить к Слову, – конечно, с пояснением, что это отнесение определяется соединением: не само Слово страждет, но плот; однако, собственная плоть Слова, – никакого «феопасхитства» у святого Кирилла не было.

Богословская мысль святого Кирилла всегда совершенно ясна. Но он не мог найти для нее законченного выражения. В этом основная причина долгих споров и недоразумений с Востоком. Формула единения составлена в «антиохийских» выражениях, в нее не вошли любимые выражения святого Кирилла. Вместо «единой природы» здесь говорится о «едином лице» из двух и в двух природах… И вместе с тем, дальнейшее развитие православной христологии совершалось в духе и в стиле святого Кирилла, несмотря на то, что приходилось теперь не столько защищать истину единства, сколько разъяснять его неслиянность, раскрывает как бы его меры и пределы. Однако, уже отцы Халкидонского собора утверждали с ударением, что содержат «веру Кирилла». И тоже самое повторялось и позже. Этому не мешало, скорее содействовало и то, что подлинные монофизиты настойчиво оспаривали у православных право на Кириллово наследие и преемство. Формулы Кирилла были оставлены, но его сила была не в формулах, а в его живом созерцании, которое раскрывалось у него в целостную христологическую систему. Святой Кирилл был творческим богословом большого стиля, последним из великих александрийцев.