Текст книги "Встреча через века"

Автор книги: Георгий Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– По твоему описанию. – сказал Волгин, – эти существа довольно несимпатичны. Как они вас встретили?

– Очень хорошо. Мы приглашали их к нам, но желающих не нашлось. Объяснялись мы с ними мимикой и жестами. Пробыли мы там недолго.

– Почему вы не фотографировали Грезу?

– Как? – удивилась Мельникова. – Ты не видел нашего кинофильма?

– Нет. Надо будет посмотреть. Откуда это название – Греза?

– Так назвал эту планету Котов. Их названия мы так и не узнали.

– Никогда бы не подумал, что Константин способен быть поэтом. Судя по тому, что ты рассказала, это название неудачное.

– Я говорила о людях, а не о самой планете. Посмотрим фильм, и ты поймешь. Греза чарующе прекрасна. Никогда и нигде я не видела такой красивой природы. Какое богатство красок и оттенков! Растительность зеленая и голубая, небо синее-синее, моря, озера, реки – как жидкий изумруд. Воздух поразительно чист. Высокие горные хребты с белыми снежными вершинами. Масса животных и очень красивых птиц всех цветов радуги. А ночью все заливает свет трех лун, создающих причудливое переплетение теней. Две из них желтые, как наша, а третья, самая большая, красная, вернее, темно-оранжевая. Когда они светят все три сразу, создается фантастическая картина. Ты сам увидишь ее и полюбишь Грезу. Ее нельзя не полюбить. А к внешнему виду людей скоро привыкаешь.

– Нет, Мария! – сказал Волгин. – Я не полечу не Грезу. Я вообще никуда больше не полечу. Я умру на Земле. А ты лети! Соединись со своими друзьями, которые тебе ближе, чем я. Ты осталась ради меня. Не спорь, я знаю, что это так. И ты была права, мне было бы очень тяжело проснуться и не увидеть никого из вас. До последнего вздоха я не забуду этого.

– Я и не спорю, – ответила Мельникова. – Но я осталась потому, что похожа на твою Ирину.

– Ира умерла.

– Но не в твоем сердце, Дима?

Волгин ничего не ответил,

Мельникова внимательно посмотрела на него. Нет, она не хотела говорить об этом, она надеялась, что он сам поймет. Но вот уже второй раз Волгин пытается возобновить этот разговор. Ничего не поделаешь!

– Дмитрий! – сказала она решительно. – Давай покончим с этим. Договорим до конца. Ты думаешь, что любишь меня, что я тебе нужна. Но ты ошибаешься. Ты любишь свою жену. Если бы я не была на нее так похожа, ты не обратил бы на меня внимания и относился ко мне так, как относишься к Ксении. Ты хороший, прямой, честный человек, с сильной волей. Будь же искренен до конца.

Волгин почувствовал себя пристыженным. Она была права. Он крепко сжал ее руки.

– Но ты будешь со мной до отлета на Грезу?

– Конечно, Дима! Но я уверена, что ты передумаешь и полетишь тоже. Разве ты не хочешь увидеть Игоря и других? Там, на Грезе, у нас будет много работы. Мы передадим все свои знания ее обитателям.

– Мы? – насмешливо спросил Волгин. – Ты в этом уверена? Ах, Маша, Маша! Я больше чем уверен, мы и там окажемся отсталыми людьми. Ты говоришь, увидеть Игоря и остальных. Да, я хочу их увидеть, мне тяжело расстаться с тобой. Но и на Земле есть люди, которые стали мне родными: Люций, его отец. Мэри, Владилен. Это мои друзья. Я полюбил их, и они меня очень любят. С ними я не так чувствую свою беспомощность, меньше ощущаю свою никчемность. А потом, родина есть родина...

– Пожалуй, ты прав, – задумчиво сказала Мельникова. – Мы ушли в будущее добровольно. Мы были подготовлены к этому. А тебе выпала тяжелая судьба, и ты, конечно, прав. Оставайся на Земле. У тебя хватит воли и мужества вытерпеть все до конца. Если бы они знали, воскликнула Мельникова, и Волгин понял, что она говорит о своих товарищах. улетевших на Грезу. – они никогда не покинули бы тебя!

Но они были так уверены, что ты с радостью присоединишься к ним.

– Я понял и не осуждаю их, – сказал Волгин. – В конце концов они поступили разумно. Я даже советую, – прибавил он с обычной, чуть насмешливой улыбкой, – не останавливаться на этом. Возвращайтесь с Грезы обратно на Землю, посмотрите, что стало с нею, и снова отправляйтесь в полет. Так вы увидите историю Земли на протяжении сотен веков. Это ведь очень интересно. И скучать вам не придется.

– Но и ты мог бы поступить так же.

– Нет, я не рожден космонавтом. На один день я отправился если не в космос, то в преддверие его, и с меня достаточно этого. Судьба Керри, Чарли, Владимира навсегда отвратила меня от космических путешествий. Я земной человек, Мария, и всегда буду таким. Не всем доступна радость исследователя. Я решил поступить самым простым рабочим на какой-нибудь завод. Найдется же у них неквалифицированная работа. И буду учиться с самого начала. Люций говорил, что я проживу еще сто лет или немного меньше. Времени достаточно,

Волгин говорил с горечью. Это не ускользнуло от Мельниковой. Она жалела его от всего сердца, но чем могла помочь ему?

– Человек обладает замечательным свойством привыкать к обстановке, – сказала она только для того, чтобы что-нибудь сказать. – Ты привыкнешь, и жизнь покажется тебе не такой уж мрачной.

– Конечно! – ответил Волгин обычным тоном. – Я сегодня просто в плохом настроении. Идем! Пора завтракать.

После своего пробуждения Волгин уже месяц жил на Кипре. И все, кто был с ним, также не покидали острова. Иэйа должен был скоро улететь на Цереру, где его ожидал присланный за ним космолет. Никто не хотел расстаться с фаэтонцем раньше времени.

Иэйю полюбили все. Да и нельзя было не полюбить этого мудрого, доброго, полного влекущего обаяния человека. И Волгин, несмотря на весь свой пессимизм и скептическое отношение к факту своего выздоровления, все же был благодарен фаэтонскому ученому за спасение своей жизни.

Иэйа ежедневно тщательно исследовал Волгина, но никому ничего не сообщал о своих выводах. И его никто ни о чем не спрашивал: если будет нужно, он сам скажет.

До отлета ракетоплана на Цереру остался один день.

И в то самое время, когда Волгин разговаривал с Мельниковой, решившейся наконец рассказать ему об отлете своих товарищей на Грезу, в доме, где все четыре года жил Иэйа, шел другой разговор, непосредственно касающийся Волгина.

Сидя на низком "диване", Ио, Люций, еще два врача и Мэри с ужасом слушали, что говорил им фаэтонский ученый.

Казавшийся бесстрастным голос Иэйи произносил слова, от которых холодный пот выступал на лицах слушателей.

Это было так неожиданно и так непереносимо страшно...

– Действие "Черного блеска", – говорил Иэйа, – в общем аналогично действию других радиоактивных веществ. Но оно имеет свои особенности. Лучевое влияние на человеческий и всякий живой организм нам совершенно ясно. Летаргия, вызываемая "Черным блеском", не может принести вреда человеку. Она только выключает его из жизни на тот или иной срок. А затем человек пробуждается вполне здоровым, даже еще более здоровым. И вы видели на примере Волгина, что наш вывод был правильным. Любой другой человек на его месте продолжал бы жить, как будто никакого перерыва и не было. Но мы не учли, и я только теперь понял это, что Волгин не обычный человек. Он был мертв почти две тысячи лет по вашему счету. Затем его воскресили. Это не могло не сказаться на самом веществе его нервных волокон, особенно на веществе спинного мозга. Не понимаю, как мы могли забыть об этом. Он проснулся внешне здоровым, но только внешне. Я тридцать дней слежу за ним. Мне сразу не понравились некоторые симптомы, которые я обнаружил в его нервной системе. Они незаметны, только наши приборы фиксируют их. Идет непрерывный и грозный процесс. И против него не существует никаких средств. Может быть, их найдут в будущем. Волгин обречен, и его нельзя спасти.

– Значит, смерть?

– К сожалению, хуже. Но, может быть, он сам, когда вы сообщите ему всю правду, предпочтет смерть.

– Что его ждет?

– Полным паралич. Он сможет прожить несколько лет, но только в совершенно неподвижном состоянии. Я не знаю, каковы моральные нормы, которых придерживаются люди Земли в таких случаях. У нас избавляют человека от ненужных страданий. Как поступить, дело ваше.

– Когда это должно случиться?

– Не могу ответить точно. Частичный паралич, думаю, начнется не позднее, чем через два месяца. Когда наступит полная неподвижность, я не знаю.

Молчание нарушил один из двух врачей, присутствовавших при разговоре:

– Значит, по-вашему, ничего нельзя сделать?

– Вы не знаете его причин, как не знаем этого и мы, это не обычный паралич. Он вызван "Черным блеском" и особенностями организма Волгина. Я знаю уровень вашей медицинской науки. С любым видом паралича вы справились бы. Но не с этим. По-моему, сделать ничего нельзя.

3

Волгин вернулся на Ривьеру, в дом Мунция. С ним были Мария, Владилен и Мэри.

Волгин чувствовал себя прекрасно. Прогрессирующий процесс, обнаруженный Иэйа, еще никак не проявлял себя.

Волгин был весел, часами играл с маленьким Дмитрием, и казалось, что его покинули все мрачные мысли о будущем.

Он привязался к своему тезке, и тот платил ему такой же привязанностью. Двухлетний ребенок уже свободно владел речью, его начали обучать чтению, письму, арифметике. И Волгин мог непосредственно наблюдать, с какой легкостью и быстротой современные дети постигали все то, что дети его времени узнавали к восьми, девяти годам.

Волгин снова вернулся к мысли совершить наконец поездку по Земле, которая откладывалась уже столько раз, и при активном участии своего друга с увлечением разрабатывал маршрут.

– А меня ты возьмешь с собой? – спрашивал Дмитрий.

Волгин вопросительно смотрел на Мэри, которая, едва сдерживая слезы, утвердительно кивала головой. Она хорошо знала, что все эти планы несбыточны, что Волгина нельзя никуда отпускать. Если он будет настаивать на отъезде, придется искать предлог, чтобы задержать его. Дом Мунция должен был стать последним местом пребывания Волгина на Земле. Отсюда он вернется в павильон острова Кипр или... Но даже про себя Мэри не решалась докончить фразу.

Она жила в напряженном состоянии постоянного ожидания. Каждое утро при встрече с Волгиным она боялась заметить признаки, о которых говорил Иэйа. Но дни шли, а грозные симптомы не обнаруживались.

И все же Мэри знала, что фаэтонский ученый не мог ошибиться.

И те, кто был посвящен а тайну, так же не сомневались в правильности диагноза. В Верховном Совете науки шли горячие споры.

Мысль, что можно попытаться найти средство излечения в процессе самой болезни, сразу была отвергнута. Против нее категорически выступал Люций. Он заявил, что считает совершенно невозможным подвергать Волгина такому жестокому испытанию. И за исключением немногих все согласились с ним.

Для членов Совета вопрос состоял в том, стоит ли говорить Волгину о грозящей ему участи или нет, предоставить ему самому решить свою судьбу или распорядиться ею без его ведома.

Ученые были поставлены в трудное положение. Пациент в настоящее время совершенно здоров и не помышляет о смерти. Нависшая над ним опасность была единственной в своем роде и не угрожала больше никому. Да и сам пациент был человеком, находящимся на особом положении.

Естественно, что решающее слово принадлежало Люцию. Остальные высказывали только свое мнение.

Вся эта дискуссия терзала сердце Люция нестерпимой мукой. Он не сомневался ни одной минуты, что Волгина ожидает смерть. Памятные слова Волгина, сказанные в ответ на поздравление Ио, продолжали звучать в ушах Люция, тот тон, которым это было сказано, не оставлял надежды. "Не с чем", – ответил Волгин. Люций понял тогда, что Ксения была права.

Кто знает, может быть, этот неожиданный конец – благодеяние для Дмитрия Волгина!

Люций жестоко раскаивался в том, что воскресил Волгина. "Великий" опыт казался ему теперь преступлением. Он не мог больше продолжать эту дискуссию и решил положить ей конец. Пусть неизбежное случится...

Он выступил и сказал:

– Для меня нет сомнения, чем все это кончится. Я знаю Дмитрия. Это человек с сильным характером. Я сегодня же сам сообщу ему все. И если мои опасения оправдаются... доверяете ли вы мне исполнить приговор?

– Верховный Совет науки поручает вам исполнить желание Дмитрия Волгина, – сказал председатель.

Но сказать "сообщу ему" было легче, чем выполнить это. Три дня Люций не мог решиться вылететь на берег Средиземного моря к своему сыну. Его не торопили, хорошо понимая, какую тяжелую задачу он взял на себя.

Но Люций так и не решился на разговор с Дмитрием с глазу на глаз, он в конце концов попросил Ио присутствовать при этом. Люций вызвал Волгина по телеофу.

Ничего не подозревая, Волгин подошел к креслу телеофа. Он привычно произвел вызов. Когда вспыхнула зеленая точка, нажал на нее.

Появление Ио он встретил с радостной улыбкой, но, посмотрев на Люция, испугался:

– Отец! Ты болен?

Люций отрицательно покачал головой.

– Я здоров, – сказал он, – насколько это возможно. Я должен поговорить с тобой, Дмитрий. Я считаю, что с тобой не нужны подготовительные разговоры. Думаю, что не ошибаюсь. Скажи мне, ты не тяготишься жизнью?

Волгина удивил вопрос, особенно тон, которым он был задан. Люций говорил каким-то деревянным голосом, точно повторял вызубренный урок. Ио с хмурым лицом смотрел мимо Волгина.

– Почему ты меня спрашиваешь об этом? Если ты хочешь сообщить мне что-то серьезное, говори прямо.

– Нет, я не могу! – воскликнул Люций. – Говорите вы, Ио.

И Волгин узнал обо всем.

В первый момент он обрадовался, почувствовал облегчение. Но вдруг ощутил, что его охватывает чувство досады. Не страха, а именно досады на то, что эти люди, обладающие огромными знаниями, имеющие в своем распоряжении могучие достижения науки и техники, так легко, как ему показалось, смиряются с угрожающей ему смертью.

– Я благодарен вам, Дмитрий, – говорил Ио, – за то, что вы с такой твердостью слушаете меня. Теперь вам ясно положение. Мы не можем спасти вас. Мы бессильны. Если же вы хотите жить, то неподвижность вашего тела не причинит вам страданий. Мы всегда будем находиться с вами, развлекать вас, заботиться о вас. Вы сможете прожить еще несколько лет;

– А если я не хочу этого?

– Тогда мы поможем вам умереть, – дрогнувшим голосом ответил Ио.

Все это время, пока Ио говорил, Люций сидел, опустив голову. При последних словах он поднял ее. Крупные слезы текли по его лицу.

– Живи, Дмитрий, – сказал он, – хотя бы ради нас. Волгину стало мучительно жаль его. Он понял теперь, почему отец так изменился.

– А если анабиосон? – спросил он. – Пока я буду спать, вы будете работать и найдете средство вылечить меня.

– Мы думали об этом, – сказал Ио. – Анабиосон только ускорит неизбежный конец. Ты должен выбирать – или немедленная смерть, или несколько лет жизни...

– В параличе?

– Да, в параличе.

Волгин задумался. Он с удивлением заметил, что не ощущает больше волнения, что его мысли текут ясно и спокойно.

Он вспомнил о Мельниковой. Она улетает на Грезу через два года. И все это время она будет с ним. Он будет видеть ее, говорить с нею...

Но это значит согласиться на положение живого трупа. С другой стороны, у него есть выход: если ему будет очень тяжело, он потребует прекратить эти мучения, его умертвят.

И вдруг Волгин вздрогнул от пришедшей в голову мысли. Нет, это немыслимо, невозможно!. А почему? Ведь стало же возможным в тридцать девятом веке то, что казалось немыслимым в двадцатом. Если сделать так, всем будет легче – Люцию, Ио, Марии... Особенно Марии!

Неестественное спокойствие покинуло его, сменившись жаждой жизни, движений, чувств, мыслей. Сердце забилось сильнее в тревожном ожидании.

Волгин поднял голову и пристально посмотрел на Люция.

– Отец! – сказал он. – Каждому человеку свойственно бороться за свою жизнь. Я хочу знать, есть ли хоть какая-нибудь надежда найти средство лечения моей болезни за время, остающееся в моем распоряжении?

– Нельзя обманывать тебя, Дмитрий, – сказал Ио. – Современная наука не может найти это средство.

– Значит ли это, что болезнь вообще неизлечима?

– Таких нет и не может быть. То, что невозможно сейчас, возможно в будущем. Для данного случая, в отдаленном будущем.

– Такого ответа я и ждал. Сделаете ли вы то, о чем я попрошу вас?

– Мы сделаем для тебя все.

– Тогда я скажу вам мое решение. Я хочу жить. Ваша наука не может дать мне такую возможность, не может вылечить меня. Предоставим это другой науке.

– Ты говоришь о фаэтонцах? Но я сказал уже...

– Нет, – перебил Волгин, – я думаю не о фаэтонцах. Люций задрожал: он понял!

– Объясни, – попросил Ио.

– Все просто. Я уже был болен неизлечимой болезнью, и наука моего времени не могла спасти меня. Но ваша наука вернула мне жизнь. Повторим опыт. Я понимаю, опасно, рискованно. Вторично может не выйти. Но ведь я все равно обречен на скорую смерть. Я ничего не теряю. Сейчас, когда я еще здоров, заморозьте меня. А через тысячу лет ученые пусть попытаются снова воскресить меня. Удастся – хорошо. Не удастся, – повторяю, мне терять нечего.

– Это твое окончательное решение? – спросил Люций.

– Да, окончательное. Если нельзя этого сделать, я умру немедленно.

– Дмитрий, – сказал Ио, – ничего невозможного в этом нет. Мне представляется это лучшим выходом. Но подумал ли ты, что будешь делать через тысячу лет? Ведь даже у нас тебе трудно.

– Я буду не один. Космонавты с "Ленина" в таком же положении. А может быть... – Волгин наклонился вперед, – может быть, и ты, отец...

– Да, ты прав, – взволнованно сказал Люций. – Я тебя не покину. Иди, Дмитрий! Иди в будущее. Я уверен, все будет хорошо. И мы с тобой снова встретимся.

4

Все человечество Земли и Фаэтона уже знало о принятом решении. Перед отлетом на Кипр Волгин выступил перед аппаратом всемирной телеофсвязи.

– Я передам вашим потомкам, – сказал он, – привет от моего и вашего века. Будьте счастливы в жизни и труде! Прощайте!

– Для тебя, – говорил он Марии, – все эти века пройдут как несколько коротких лет. И я увижу тебя, как только открою глаза. Обещаешь мне это?

– Конечно, Дима! Мы все встретим тебя.

Перелет на Кипр совершился, как всегда, за очень короткое время.

На острове с нетерпением ожидали Волгина. Все было готово.

Как только арелет опустился на Землю, Волгин обнял всех, кто был с ним. И, не оборачиваясь, быстро направился к зданию, на которое ему указали.

Лифт опустился на сто метров в глубь Земли. Металлические стены подземной комнаты, массивные аппараты, окружавшие со всех сторон прозрачный саркофаг, люди, одетые в белое, – все это прошло мимо сознания. Волгин автоматически исполнял то, что ему говорили.

Подошел Ио.

– Ты готов, Дмитрий? – спросил он.

– Да.

Еще немного, несколько мгновений – и конец. Проснется ли он когда-нибудь?

Что-то вроде страха шевельнулось в душе Волгина.

– Не волнуйся, – сказал Ио. – Все будет хорошо. Тысяча лет пройдет для тебя, как миг. Закрой глаза!

– Зачем? – с трудом шевеля губами, ответил Волгин. – Они сами закроются, когда я засну.

Лицо наклонившегося над ним Ио затуманилось, расплылось, потом исчезло...

Глаза Волгина закрылись.

Ио отступил на шаг и поднял руку.

Опустилась прозрачная крышка.

– Газ!

Голубоватый туман заискрился, наполняя внутренность саркофага. Ио напряженно следил за Волгиным. Прошла минута, другая... Туман густел это начал замерзать воздух.

– Прекратить подачу! Всем покинуть помещение!

В плотном голубом сумраке уже плохо различалась неподвижная фигура человека.

Ио быстро вышел.

Герметически закрылась металлическая дверь. Нажата кнопка, включающая в действие аппараты – внимательные, умные, точные. Они будут следить за всем, поддерживать нужный режим все время, пока люди, еще не родившиеся на Земле, не остановят их.

Дмитрий Волгин снова ушел из жизни.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Люди двадцать первого века Новой эры... Но, может быть, она называлась уже иначе, "новейшей", или совсем не имела названия. Может быть, перестали делить время на столетия? Люди пять тысяч двадцатого года знали все, что касалось процессов жизни и смерти. В этой области для них не осталось тайн.

Они были прекрасны, эти люди, физически и морально. Они были мудры, хотя внешне мало отличались от тех, среди которых прожил свою короткую, вторую жизнь Дмитрий Волгин.

Они не могли допустить ошибки, сделанной тысячу сто шестьдесят лет тому назад Люцием и Ио. И если бы они не могли дать Волгину полноценную жизнь, во всем равную их собственной, они не воскресили бы его.

Мозг человека таит в себе неограниченные возможности. Они знали это и имели в своем распоряжении средства вызывать к деятельности, "пробуждать" дремлющие центры человеческого сознания.

Они могли дать мозгу ускоренное развитие, могли создать человека, не только подобного им самим в умственном отношении, но и человека с умом будущего. Но не считали нужным это делать. Каждому времени свое сознание.

Пробуждая Дмитрия Волгина, они знали, что очень скоро он станет таким же, какими были они. Меры были приняты заранее. Он сам ничего не заметит.

Сколько он сможет прожить? Такого вопроса не возникало. Люди жили столько, сколько они хотели. Так же будет и с Люцием и с экипажами космолетов, вернувшихся с Грезы. Со всеми, кто явился в пять тысяч двадцатый год из прошлого. Со всеми, кто собрался, чтобы приветствовать дважды умершего и дважды воскрешенного человека.

Ленинград. 1951-1961 годы.