Текст книги "220 дней на звездолете (изд.1955)"

Автор книги: Георгий Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

На Марсе

27 декабря 19.. года.

Марс!..

Каким далеким и недостижимым казался он там, на Земле!

И вот мы на Марсе!

Марс!..

Хочется без конца повторять это слово!

За окнами корабля раскинулась ночь. Первая ночь для нас за шесть месяцев!

Солнца не видно. Оно зашло за линию горизонта совершенно так же, как это происходит на Земле.

Заход солнца!..

Такое простое, такое знакомое явление показалось нам необычайным и полным таинственного смысла. Небольшое и холодное, в сравнении с нашим, «земным» Солнцем, оно бросило последние лучи на неподвижный звездолет и скрылось… Алмазная россыпь звезд в привычных сочетаниях знакомых с детства созвездий покрыла не по-земному темное небо… Песчаная пустыня, заросли голубовато-серых растений и неподвижные воды озера, на берегу которого опустился корабль, погрузились во мрак.

Завтра, с восходом солнца, мы выйдем из звездолета.

Завтра!

Камов приказал нам отдыхать. Арсен Георгиевич спит в гамаке, подвешенном между окном и дверью. Я сижу на своей постели. Сна нет! Возбужденные нервы надо чем-то успокоить.

Дневник – старое, испытанное средство.

Опишу прибытие на Марс…

Наш замечательный звездолет явился в ту точку пространства, где была назначена встреча в точно рассчитанное время.

Приближаясь, мы видели Марс почти прямо впереди себя, ярко освещенный солнцем, и могли день за днем наблюдать его постепенное увеличение. Планета не имела оранжево-красного цвета, какой я привык видеть ее с Земли. Из окон корабля она выглядела оранжево-желтой.

Сначала я предполагал, что причиной этого является скорость нашего корабля, но Пайчадзе объяснил мне, что эта скорость недостаточна, чтобы вызвать заметное укорочение световых волн, даже идущих к нам навстречу.

– Чтобы красный цвет мог показаться желтым, – сказал он, – скорость корабля должна быть в пятьсот раз больше. Тогда длина волны красного цвета укоротится и станет длиной волны желтого; вызовет в глазу соответствующее восприятие. Это может случиться с одиночной спектральной линией, а Марс дает непрерывный спектр.

– Но почему же его цвет так изменился? – спросил я.

– Этот вопрос стоит и передо мной, – ответил – он, Вероятно, потому, что нет атмосферы за окнами корабля. Когда я найду объяснение, – сообщу его вам.

Мы находились в обсерватории вдвоем. Камов и Белопольский отдыхали.

Я пристально вглядывался в маленький, но уже отчетливо очерченный диск планеты.

Крохотный шарик, как мне казалось, заметно для глаз приближался. Что ждет нас там, у конечной цели нашего долгого пути?..

– Как вы думаете, – спросил я, – есть на Марсе разумные существа?

– На такой вопрос можно ответить только одно: наука не занимается гаданием. Никаких признаков разумных существ не замечено.

– А как же каналы?

Он пожал плечами.

– Скиапарелли, открывший на Марсе тонкие прямые линии, назвал их «каналы». По-итальянски это значит: «пролив», не обязательно имеющий искусственное происхождение. Отсюда это недоразумение. Тонкие прямые линии видны с Земли. Мы их фотографируем. Нет оснований считать, что это результат сознательной деятельности. Сейчас, близко от Марса, я этих каналов совсем не вижу.

– Как так?

– Очень просто. Сначала они были видны в телескоп корабля всё ясней и отчетливей. А когда мы приблизились, тонкие линии начали расплываться, стали тускнеть. Потом они совсем исчезли.

– Выходит, что они только обман зрения?

– Скорей не зрения, а расстояния. Но должна быть причина такой иллюзии. Противники Скиапарелли и Лоуелла считали, что каналы – обман зрения, вызванный расстоянием. Возможно, они были правы.

Мне показалось, что Арсену Георгиевичу неприятна эта тема, и я перевел разговор на другое. Может быть, удастся разрешить загадку, когда мы будем на Марсе…

Спуск ничем не отличался от такого же спуска на Венеру. Только не было облаков, которые тогда закрывали от нас поверхность планеты. Атмосфера Марса была чиста и прозрачна.

Так же, как и сто четыре дня тому назад, были включены двигатели для торможения. Экипаж находился, на своих местах – Пайчадзе и Белопольский у приборов, я у своего окна, Камов за пультом.

Марс быстро увеличивался, и казалось, что он стремительно надвигается на корабль. Шаровая поверхность планеты постепенно исчезала из глаз и превращалась в вогнутую, как гигантская чаша… По мере приближения края этой чаши опускались, раздвигаясь всё шире и шире, и, когда корабль был на высоте тысячи километров, скрылись за линией далекого горизонта.

Мы находились над бесконечной равниной. Нигде не замечалось никаких возвышенностей. Ровная желтовато-бурая поверхность с редкими темными пятнами.

– Пустыня! – сказал Камов.

Я испытывал неприятное чувство разочарования.

Почему?.. Чего я ожидал?..

Выводы современной науки не оставляли места иллюзиям. Я это знал… И всё же был глубоко разочарован.

Странно устроен человек! Во всех уголках вселенной ему хочется поселить разумные существа, похожие на него самого…

Потерпев неудачу с Венерой, я перенес свои ожидания на Марс. Населенность планеты казалась мне несомненной. В памяти вставали все существа – от уродливых пауков Уэллса до высоко развитых обитателей Марса Алексея Толстого, – все образы, которыми населило эту загадочную «красную планету» воображение многочисленных авторов фантастических романов.

И вот корабль, расправив широкие крылья, летит над мертвой унылой пустыней…

Какой контраст с Венерой!

Там, на «сестре Земли», несутся высокие валы океана. Грозовые тучи обрушиваются вниз могучими потоками ливней. Ослепительные молнии бороздят небо. Гигантские леса, высокие горы и жизнь… жизнь… еще бессознательная, слепая, но с юной силой пробивающая себе путь в будущее. А здесь?..

Корабль опустился на высоту одного километра, и в бинокль хорошо были видны все подробности. Песок… песок… и изредка голубовато-серые пятна каких-то растений.

Мы летели в сторону, обратную вращению планеты, то есть на запад, со скоростью шестисот километров в час. Характер местности постепенно менялся. Всё чаще появлялись обширные пятна растительности. Почва постепенно опускалась, и вскоре мы оказались на высоте около трех километров.

Песчаная пустыня исчезла. Под нами был сплошной ковер неведомых растений. Ни одного дерева, ни одного крупного куста.

Неожиданно блеснуло небольшое озеро. Потом они стали попадаться всё чаще. Неужели мы летим к морю?.. Но, нет! Через два часа снова начался подъем почвы, и мы опять увидели уже знакомую песчаную пустыню.

– Сергей Александрович! – сказал Белопольский. – По-моему, надо вернуться и опустить корабль где-нибудь в районе озер.

– Посмотрим, что будет дальше. Мы видели только незначительную часть местности. Такие впадины должны еще встретиться.

Слова нашего капитана оправдались только через четыре часа. Всё это время мы видели одну и ту же картину – бесконечную унылую пустыню. По-видимому, на Марсе совершенно не было ни гор, ни даже холмов. Виденная нами впадина имела настолько незначительную глубину при ширине более тысячи километров, что никак не могла изменить впечатление, что поверхность планеты гладкая, как биллиардный шар. Возможно, что в давно прошедшие времена на Марсе были горы, но неустанная работа ветров и дождей, которые тоже могли быть, когда-то сгладила и выровняла их так, что к настоящему времени не осталось ни малейшего следа былых возвышенностей.

Солнце медленно опускалось к горизонту. Скоро наступит ночь. Первая ночь для нас за шесть месяцев. Ночь на чужой планете…

Чужой?!. Но кому же принадлежит она?..

Ни малейших признаков живых существ мы не видели.

Но, может быть, там, где низко по «земле» стелются еще незнакомые нам растения, таится от наших глаз жизнь обитателей Марса. Это мы узнаем, когда корабль будет на поверхности.

– Мы должны опуститься до наступления ночи, – сказал Камов.

На исходе седьмого часа полета появились признаки близости новой впадины. Всё больше и больше попадалось растительных оазисов на желто-буром фоне пустыни. Потом местность стала понижаться, появились озера.

Солнце стояло уже совсем низко над горизонтом, когда Камов принял решение прекратить полет.

Скорость стала замедляться. Корабль описывал широкие круги над выбранным местом, постепенно опускаясь всё ниже и ниже. Гул двигателей становился всё тише. Почувствовалось содрогание корпуса.

Наступила решительная и самая опасная минута полета. Звездолет весом в десятки тонн, на малой скорости, с трудом держался в разреженной атмосфере Марса. Каждую секунду он мог рухнуть вниз.

Камов не отрывал глаз от перископа. Его руки уверенно оперировали рукоятками и кнопками пульта.

Вот мы уже в пятидесяти метрах от поверхности.

Внезапно скорость увеличилась. Притяжение планеты преодолело инерцию полета. Планируя на крыльях, корабль плавно пошел вниз. Двигатели прекратили работу.

Раздался скрежещущий звук.

За стеклами окон заклубились тучи песчаной пыли, и космический корабль, пролетевший более четырехсот сорока миллионов километров межпланетного пространства, остановился.

Мы достигли цели. Мы на Марсе!..

В едином порыве мы все бросились друг к другу и горячо обнялись.

– Сергей Александрович! – спросил Пайчадзе. – Когда вы думаете выйти из звездолета?

– Только с наступлением утра, – ответил Камов.

– На какой широте мы находимся?

– Примерно на экваторе.

Значит, ночь продлится целых двенадцать часов. 66
  Сутки Марса только на тридцать семь с половиной минут длиннее, чем на Земле.


[Закрыть]

Как ни трудно было ожидать так долго, но никому из нас не пришло в голову спорить с нашим командиром. Все понимали, что им руководит чувство ответственности за нас и за судьбу всей экспедиции. Кто знает, что ожидает нас за стенками корабля, на чужой земле? Быть может, под низкими растениями ползают неведомые звери – ящеры или другие неизвестные на нашей планете пресмыкающиеся. Выходить из корабля в темную, таящую опасности ночь было неразумно.

А она уже наступила. Быстро, как бывает в тропиках, день сменился ночью.

– Доказательство, что мы действительно находимся недалеко от экватора, – сказал Пайчадзе.

– Лучше всего, – сказал Камов, – разойтись по каютам и отдохнуть до утра. Завтра предстоит нелегкий труд. Правда, сила тяжести на Марсе меньше, чем на Земле, физическая работа будет легче, но мы все успели уже отвыкнуть от нее.

Я направился за Пайчадзе в нашу каюту. Движения были легки, и во всех членах тела чувствовалась какая-то необычайная сила. Причиной этой иллюзии было слабое притяжение Марса. Передвигаться по кораблю было очень неудобно. Его переходы и небольшие круглые люки-двери не были приспособлены для «весомых» условий.

В каюте только шкаф занимал, относительно нас, естественное, «земное» положение. Глядя на стол, прикрепленный ножками к боковой стене, трудно было поверить, что совсем недавно я сидел за ним с полным комфортом. Наши постели-сетки, в которых было так удобно и мягко спать, висели по сторонам окна, недосягаемые и бесполезные для нас, ставшие такими тяжелыми и неповоротливыми. Вместо них в каюте висели два гамака, в которые мы забрались не без труда, посмеиваясь друг над другом.

Арсен Георгиевич решительно отказался от разговора и, улегшись поудобнее, тотчас же закрыл глаза.

Сейчас он крепко спит, а я кончаю свою запись. Она получилась очень короткой, но всё основное записано.

Завтра примемся за работу. Программа составлена еще на Земле и имеет три варианта, в зависимости от того, что мы найдем на этой планете. Боюсь, что придется сократить даже самый последний вариант, рассчитанный на тот случай, если Марс окажется совершенно необитаемым. Судя по тому, что мы видели из окон корабля, планета – сплошная пустыня. Собрать образцы растений недолго. Завтрашний день будет посвящен подготовке, а затем мы совершим четыре экскурсии с целью исследования местности в радиусе ста километров от стоянки звездолета. Первую совершат Камов и Пайчадзе, а следующие – Белопольский и я. Такой порядок был установлен потому, что на корабле всегда должен оставаться Камов или Белопольский, а также кто-нибудь из наших астрономов, на случай, если участники экскурсии погибнут. Корабль при всех обстоятельствах должен вернуться на Землю.

Это наш долг перед наукой!

Две трети нашего пути прошли благополучно. Будем надеяться, что и последняя треть пройдет так же!

Во мраке ночи

10 июля 19.. года звездолет Чарльза Хепгуда, готовый к старту, стоял на специально построенной для него площадке в центре обширного поля, выбранного Хепгудом для ракетодрома.

В последние дни перед стартом американская печать подняла большой шум вокруг полета на Марс. Хепгуд с трудом спасался от бесчисленных корреспондентов.

Бейсон в своих многочисленных статьях, посвященных полету, всю честь предоставлял одному Хепгуду, и честолюбивый конструктор испытывал к нему за это большую симпатию. Он только посмеивался над Ральфом, который с присущим ему апломбом не стеснялся писать о науке звездоплавания, пичкая читателей таким вздором, что Хепгуд с недоумением пожимал плечами, не понимая, как могли редакторы пропускать такую чушь.

– Наш полет сейчас в моде, – говорил Бейсон в ответ на насмешки инженера. – Почему вы сами не пишете? Публика хочет читать о звездоплавании.

– У меня нет времени, – отвечал Хепгуд.

Он с головой ушел в подготовку рейса. Чем ближе был назначенный день, тем сильнее захватывала его чисто спортивная «предстартовая лихорадка».

10 июля огромные толпы народа плотной стеной окружили поле с самого утра. Местность вокруг ракетодрома была слабо заселена, и подавляющую часть этой толпы составляли те, кто приехал из различных городов страны, не исключая даже Нью-Йорка и Вашингтона, чтобы присутствовать при старте звездолета.

Во многих местах реяли американские флаги, привезенные патриотически настроенными зрителями. Конная полиция следила за порядком, не подпуская любопытных близко к кораблю.

Старт был назначен на восемь часов утра.

Спортивные комиссары, специально приглашенные Бейсоном, в последний раз осмотрели печати, наложенные на приборы пульта управления, и, простившись с обоими звездоплавателями, покинули корабль.

Хепгуд и Бейсон остались одни. Оба были одеты в резиновые костюмы, так как предстояло погрузиться в воду, чтобы ослабить вредное влияние на организм пятикратного увеличения тяжести при взлете, ускорение которого должно было составить пятьдесят метров в секунду.

Хепгуд наглухо закрыл входные двери. Они находились в единственной тесной каюте, загроможденной ящиками с провизией, баллонами, резервуарами жидкого кислорода и прочим имуществом экспедиции. Свободного места почти не оставалось.

Хепгуд посмотрел на часы.

– Ложитесь! – сказал он.

Бейсон нерешительно поднес к голове резиновую маску, продолжая со страхом смотреть на длинный алюминиевый ящик, неприятно похожий на гроб.

– Но если с вами что-нибудь случится, – сказал он, – как я вылезу оттуда?

– Если со мной что-нибудь случится, то вам и незачем будет вылезать из ящика, – ответил Хепгуд. – Не всё ли равно, как умереть? Без меня вы всё равно погибнете, так как управлять звездолетом не умеете.

Бейсон тяжело вздохнул и покорно надел маску. Всеми силами стараясь побороть страх, он с помощью Хепгуда влез в ящик. Он слышал, как Хепгуд соединил шланги подачи воздуха, завинтил крышку ящика, почувствовал, как вода наполнила его «гроб».

Итак, он замурован и не сможет сам выбраться отсюда. Воздуху, как он знал, хватит на сорок минут, и если его не вытащат к этому сроку, то он неизбежно задохнется.

А мало ли что может случиться с Хепгудом! Вдруг он потеряет сознание или просто забудет о нем…

Бейсон мысленно осыпал самого себя отборной бранью. Зачем он ввязался в этот полет? Правда, космический рейс сулит ему крупные деньги, но сейчас он с радостью отказался бы от них, только бы выйти из проклятой ракеты, не находиться в таком беспомощном положении, в полной власти Хепгуда.

А вдруг этот человек намеренно захочет погубить его? Так легко, по возвращении на Землю, придумать какую-нибудь историю, чтобы объяснить причину его смерти. Кто сможет проверить? И вся честь полета, все выгоды достанутся на долю одного Хепгуда. Как он раньше не подумал об этом? Конечно, именно так и случится! Почему Хепгуд не стучит в крышку ящика, чтобы узнать, всё ли в порядке, как они об этом договорились? Стоит закрыть кран воздухопровода – и всё сразу закончится…

Вот уже дышать становится всё труднее…

Бейсон услышал три четких удара по крышке ящика..

Условный стук!.. Нет, воздух хорошо проходит… Дышать легко…

Стук повторился. Бейсон поднял руку и ответил тремя ударами.

Убедившись, что его спутник чувствует себя хорошо, Хепгуд проверил, плотно ли закрыта крышка, и отошел от ящика.

Посмотрев в окно, он увидел, что по огромному полю ракетодрома бегали корреспонденты с киноаппаратами и фотокамерами, стремясь остаться как можно ближе к звездолету. Конные полицейские гонялись за ними, тщетно пытаясь оттеснить их за установленную километровую зону.

Хепгуд посмотрел на часы и выругался. До момента старта оставалось меньше десяти минут.

Неужели эти люди не понимают, какой опасности они подвергаются, находясь так близко к ракете?! Что ж, пусть пеняют на себя! Звездолет не задержится из-за них.

Он стал поспешно готовиться к старту: еще раз проверил исправность шлангов, подающих воздух в ящик, где лежал Бейсон, и в его собственный, стоявший рядом; осмотрел провода, с помощью которых пустит в ход атомно-реактивный двигатель.

Убедившись, что всё в порядке, надел маску и соединил ее с резиновым костюмом, плотно затянув герметический воротник. Потом он влез в ящик и соединил шланги воздухоподачи. Завинтив изнутри крышку, впустил воду.

Всё было готово к отлету.

Сквозь очки маски он видел светящийся циферблат часов на своей руке. Оставалось еще две минуты.

Хепгуд был совершенно спокоен. Хотя он хорошо знал, что созданный им звездолет далек от совершенства, он не боялся тех опасностей, которые грозили при старте. Он просто не хотел о них думать. Цель, которой он посвятил свою жизнь, была достигнута. Он отправлялся в межпланетный полет. Всё остальное исчезло из его сознания. Если произойдет катастрофа, он не хотел остаться живым. Победа или смерть! Третьего исхода для него не было.

Осталась одна минута…

Он вспомнил о Камове. Его соперник летит сейчас далеко от Земли, не подозревая, что звездолет Хепгуда ринется за ним, что этот звездолет будет на Марсе раньше его…

Мысли Хепгуда прервала секундная стрелка.

Пора!

Он злорадно подумал о тех беспечных корреспондентах, которые, не слушая никаких предупреждений, в погоне за сенсационными снимками, находятся где-нибудь в ближайшем соседстве со звездолетом, и твердой рукой нажал кнопку.

* * *

Мучительно медленно тянулось время… Сто семьдесят дней пути, дней, ничем не отличающихся друг от друга, полных томящего безделия, шли один за другим с одуряющей монотонностью.

Сознание необычайности положения, отсутствие веса, грандиозная картина вселенной, развернувшаяся за окнами ракеты, быстро утратили остроту новизны.

Делать было абсолютно нечего.

Ракета летела по извечным законам небесной механики и должна домчать их до цели, если не произойдет встреча с каким-нибудь небесным телом, которое он не успеет заметить. Впрочем, Хепгуд не верил, что такая встреча может произойти.

Отношения с Ральфом Бейсоном резко и непоправимо испортились. Причиной было то, что журналист всё время тянул виски и был непрерывно пьян.

Когда обсуждался вопрос о продуктах питания, Бейсон согласился с Хепгудом в том, что спиртные напитки не следует брать с собой, но на второй день пути неожиданно сказал:

– Скука смертельная! Давайте выпьем, Чарльз!

– Что вы имеете в виду? – спросил насторожившийся Хепгуд.

Он не мог понять, откуда у Бейсона могут быть спиртные напитки. Весь груз звездолета был им самим тщательно проверен перед стартом.

«Если он тайно от меня пронес две или три бутылки, то это еще не большая беда», – подумал он.

Но дело оказалось гораздо хуже.

С величайшим негодованием Хепгуд узнал, что Бейсон, тайно сговорившись с поставщиком, погрузил на звездолет один резервуар не с жидким кислородом, а с виски.

– Идиот! – кричал, не помня себя от гнева, Хепгуд. – Чем вы думаете дышать в конце пути? Вашим проклятым спиртом?

Поступок Бейсона грозил самыми тяжелыми последствиями. На корабле было двенадцать резервуаров с кислородом. Потеря одного из них ставила экспедицию под угрозу гибели.

– Вы сами говорили, – невозмутимо сказал Бейсон, не обращая внимания на ругательства своего спутника, – что воздуха хватит нам на весь путь, включая возвращение на Землю. К чему такой запас! Мы наполним наши резервуары на Марсе.

– Чем?!

– Как чем? Воздухом Марса, разумеется. У нас же есть насос.

Несколько секунд Хепгуд смотрел на Бейсона, не в силах произнести ни одного слова.

– Откуда вам известно, – сказал он, наконец, – что воздух Марса пригоден для дыхания? Неужели вы не знаете, что наши резервуары наполнены не воздухом, а жидким кислородом? У нас нет никакой возможности выделить кислород из атмосферы Марса.

– Что же теперь делать? – спросил растерявшийся Бейсон. – Я не думал, что дело обстоит так. Вернемся на Землю.

– Я не могу вернуться. Вот вам мое решение, как командира звездолета: за свое преступление вы заплатите жизнью. Если кислорода не хватит, я выброшу вас из ракеты.

– Надо меньше дышать! – пробормотал испуганный журналист. – Давайте экономить кислород.

– Можете хоть совсем не дышать, – ответил Хепгуд, сумевший уже успокоиться. – Это меня не касается.

Он отвернулся от Бейсона и стал смотреть в узкое окно.

С этого дня журналист стал пить не переставая. Тело пьяного звездоплавателя металось в тесном помещении, отравляя воздух тяжелым запахом спиртного перегара.

Хепгуд думал сначала уничтожить виски, но после зрелого обдумывания предоставил Бейсону пить сколько ему вздумается. Он решил, что если угроза недостачи кислорода станет реальной, то он оставит своего спутника на Марсе, так как понимал, что осуществить свою угрозу – выбросить его из звездолета на обратном пути – вряд ли сможет. Журналист был моложе и сильнее его. Они погибнут оба.

Приняв это решение, Хепгуд терпеливо переносил пьянство Ральфа. Он убедился, что в резервуаре находилось не меньше двухсот литров крепкого виски. Этого количества вполне хватит Бейсону на все пять месяцев. А если он умрет от такого продолжительного пьянства, то тем лучше. Это было бы наилучшим исходом. Вернувшись на Землю, Хепгуд возбудит уголовное дело против поставщика, заменившего кислород спиртом.

Какая преступная глупость! Лучше было заменить ящик с консервами. Они отделались бы только тем, что поголодали бы немного, а теперь Хепгуд был вынужден убить своего спутника. Всё же он стал как можно реже и скупее обновлять воздух внутри звездолёта. Небольшое количество кислорода было взято сверх нормы, и Хепгуд обманывал себя мыслью, что его, может быть, хватит и ему не придется привести в исполнение свое намерение. Но в глубине души он знал, что надежды нет.

Когда до Марса осталось десять дней пути, Хепгуд категорически потребовал, чтобы Бейсон прекратил пить.

– Посадка опасна, – сказал он. – Мне может понадобиться ваша помощь, а для этого нужно, чтобы ваша голова работала нормально.

К его удивлению, журналист беспрекословно повиновался.

Осунувшийся, похудевший, с лицом землистого цвета, заросшим бородой, он производил впечатление старика. Непрерывное пьянство, отсутствие свежего воздуха и какой бы то ни было физической работы подорвало его силы.

Хепгуд чувствовал себя не лучше. Несмотря на то, что он ежедневно в определенные часы делал гимнастику, аккуратно брился и соблюдал строгий режим питания, всё же он очень ослабел. Причиной был неспокойный и нервный сон. Присутствие Бейсона, который в минуты протрезвления угрюмо молчал и следил за каждым его движением взглядом, полным ненависти, а напившись, осыпал его ругательствами и угрозами, вконец истрепало его нервы.

Опасаясь, чтобы пьяный спутник в припадке буйства не убил его, Хепгуд спрятал всё, что могло служить оружием, а сам ни на секунду не расставался с револьвером. Много раз у него являлось сильное искушение пристрелить Бейсона и тем окончить свои мучения, но у него не хватало сил поднять руку на безоружного человека. «Я сделаю это перед отлетом с Марса», – решил он.

– Не думайте, – сказал ему как-то Бейсон, – что вам удастся убить меня и вернуться на Землю одному. Если я должен погибнуть, то и вы погибнете вместе со мной.

– Не говорите глупости! – ответил Хепгуд, решивший прибегнуть к хитрости. – Я, сколько мог, экономил кислород и думаю, что его всё-таки хватит на нас двоих.

Ему показалось, что Бейсон поверил его словам, но это было не так. Журналист прекрасно сознавал свое положение и видел, что Хепгуд обманывает его.

«Если бы он хотел убить меня до того, как мы достигнем цели, – думал Ральф, – то мог бы сделать это десятки раз. Очевидно, он хочет покончить со мной на Марсе. Значит, нужно прекратить пить и быть в готовности отразить нападение. Или мы вернемся на Землю оба или оба же не вернемся. Я не позволю ему принести меня в жертву».

Он знал, что Хепгуд вооружен револьвером, но это обстоятельство его не смущало. Во внутреннем кармане комбинезона Бейсон прятал маленький браунинг, о присутствии которого Хепгуд и не подозревал.

«Он думает, что я безоружен. Тем лучше! На моей стороне преимущество внезапного нападения. Под угрозой оружия я заставлю его вылететь обратно на Землю, свяжу и оставлю связанным до конца пути. А когда ракета будет у самой Земли, он получит свободу и произведет спуск. Нападать на меня ему уже не будет смысла. А если кислорода всё-таки не хватит, то мы погибнем вместе».

Так думал Бейсон, и это решение было причиной того, что он действительно перестал пить. В оставшиеся до прибытия на Марс дни он энергично старался привести себя в нормальное состояние.

Хепгуд с беспокойством следил за ним. Он видел, что молодой и здоровый организм Бейсона быстро восстанавливал силы. «Сумею ли я справиться с ним? – думал он. – Ральф гораздо сильнее меня. Если я не убью его первым же выстрелом, он легко обезоружит меня».

Если бы Хепгуд знал, что Бейсон вооружен, то понял бы, что его планы обречены на провал, но он не знал этого и надеялся, что револьвер делает его хозяином положения.

Наступил последний день полета. Ракета приближалась к цели. Хепгуд объяснил Бейсону, что он должен делать при спуске.

– Когда торможение прекратится, вы по моей команде откроете парашют.

– Хорошо! – ответил Бейсон. – Но как вы будете тормозить ракету?

Задавая этот вопрос, он сильно волновался. Тревожная мысль, что придется опять ложиться в ящик с водой и тем самым оказаться в полной власти Хепгуда, давно уже беспокоила его. Бейсон не сомневался, что его спутник воспользуется этим и не выпустит его из алюминиевого гроба. Но Хепгуд и не думал об этом.

– Так как у нас один двигатель, – сказал он, – мы не имеем возможности произвести торможение с его помощью. Придется тормозить ракету трением об атмосферу планеты. Если мои расчеты правильны, а я в них не сомневаюсь, то это займет двенадцать часов и потребует от меня огромных усилий.

Бейсон облегченно вздохнул. Самая страшная опасность миновала, а за дальнейшее он не особенно опасался, уверенный, что в открытой борьбе их шансы одинаковы.

Ракета пролетела мимо Марса, слегка коснувшись его атмосферы, точно в два часа 28 декабря, как это и было рассчитано Хепгудом, и, описав полукруг, снова миновала планету, но уже с другой стороны. Заход за заходом, по сильно вытянутой спирали, каждый раз погружаясь в атмосферу всё глубже и глубже, делал Хепгуд, гася трением космическую скорость своего звездолета. Последние круги ракета уже и не вылетала из газовой оболочки Марса. Когда скорость упала до тысячи километров в минуту, Хепгуд решил прекратить полет. Нагревшийся корпус поднял температуру внутри корабля до пятидесяти градусов, и оба звездоплавателя чувствовали, что больше выносить такой жар они не в состоянии. Опасаясь, что он может потерять сознание и этим погубить их обоих, Хепгуд направил ракету к поверхности планеты, до которой было около пяти километров. Он рассчитывал успеть совершить посадку до захода солнца, которое в этот момент находилось уже низко над горизонтом.

– Парашют! – крикнул он Бейсону.

Наступила решающая минута. Выдержит ли парашют?

Хепгуд почувствовал резкий толчок. Над ракетой раскрылся гигантский шелковый зонт. Скорость сразу уменьшилась. Парашют выдержал.

Обливаясь потом, до боли стиснув зубы, Хепгуд с огромным напряжением удерживал звездолет от вертикального снижения, используя всё свое искусство пилотирования.

Когда до «земли» оставалось не более полукилометра, внезапно наступила темнота. Солнце исчезло за линией горизонта, и по быстроте, с которой настала ночь, Хепгуд понял, что они находятся на марсианских «тропиках».

Приходилось садиться вслепую. Угрожала опасность угодить в одно из озер, о глубине которых Хепгуд не имел никакого представления. Но выбора не было. Ракета быстро опускалась… Сильный удар… звон разбившегося прибора на щитке управления… испуганный крик Бейсона… и звездолет остановился. Они были на Марсе.

Хепгуд инстинктивно посмотрел на часы. Тринадцать часов тридцать четыре минуты. Он повернулся к Бейсону.

– Запишите! – сказал он хриплым от волнения голосом. – В тринадцать часов тридцать четыре минуты по вашингтонскому времени 77
  Читателю не следует забывать, что вашингтонское время отличается от московского на семь часов. 13 часов в Вашингтоне соответствуют 20 часам в Москве.


[Закрыть]двадцать восьмого декабря тысяча девятьсот… года американский звездолет конструкции Чарльза Альджернона Хепгуда, под его управлением, достиг планеты Марс.

– С экипажем, состоящим из означенного Чарльза Хепгуда и корреспондента газеты «Нью-Йорк Таймс» Ральфа Бейсона, – подхватил журналист. – Но это еще пол победы. Надо выйти из ракеты и ступить ногой на почву планеты, чтобы закрепить за нами первенство. Русский звездолет может явиться в любую минуту.

– Если он уже не явился, – прошептал Хепгуд, но так, чтобы Бейсон не мог его слышать.

– Скорее, Чарльз!

Журналист с лихорадочной быстротой доставал фотоаппарат.

Хепгуд знал, что он хочет делать. Они с возможной быстротой сняли со щита часы. Они были запечатаны на Земле специальной комиссией. Циферблат, который показывал не только время, но и числа месяца, было необходимо сфотографировать вне звездолета, чтобы привезти с собой бесспорное доказательство времени прибытия ракеты на Марс. Фотоаппарат тоже был опечатан.

Захватив с собой кислородные маски, часы, фотоаппарат и мощную магниевую лампу, оба пролезли в узкую выходную камеру звездолета.

Когда внутренняя дверь была герметически закрыта, Хепгуд сказал:

– Выходить из ракеты на незнакомую почву, в полной темноте, очень неблагоразумно.