Текст книги "ЧК за работой"

Автор книги: Георгий Агабеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Георгий Сергеевич Агабеков
ЧК за работой

ПРЕДИСЛОВИЕ К НАСТОЯЩЕМУ ИЗДАНИЮ

Долгие годы имя автора этой книги находилось под запретом, лишь немногие специалисты знали о ее существовании и буквально единицы из них могли получить издание в специальных хранилищах двух – трех библиотек страны.

Георгий Агабеков – уникальный исторический персонаж, чья жизнь напоминает остросюжетный авантюрный роман, был первым крупным разведчиком-чекистом, который порвал со сталинским режимом и выступил на Западе с разоблачением деятельности ОГПУ. Его воспоминания представляют собой свидетельство человека, на протяжении десяти лет работавшего в "органах" в тот период, когда они окончательно сформировались как специальная система обеспечения государственной безопасности, разведки и контрразведки.

Служба Агабекова в органах ВЧК началась в 1920 г., когда ему было 24 года. О его ранней молодости нам почти ничего не известно. Сам он упоминает только о том, что окончил гимназию и служил во время гражданской войны в Красной Армии. Тогда же вступил в коммунистическую партию, был командиром батальона войск Внутренней службы, дислоцированного в Екатеринбурге. По решению губернского комитета партии направлен для работы в местную ЧК, где занимал должность помощника уполномоченного по борьбе с контрреволюцией и ведал секретной агентурой. Агабеков владел несколькими восточными языками и, видимо, потому его очень скоро перевели на работу в Среднюю Азию. Официально он был назначен начальником разведки штаба армии Бухарской народной республики, а на самом деле являлся начальником нелегальной агентуры Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности в Бухаре. Агабекову удалось завербовать одного из главных агентов секретной разведки Совета народных назиров – правительства республики. Этим агентом была молодая женщина, невеста начальника разведки Софья

Кацман. Сначала подкупив ее, а затем используя шантаж, Агабекову удалось получить важнейшую информацию о готовившемся в Бухаре антисоветском выступлении, организаторами которого были сами члены правительства. Эта операция сыграла не последнюю роль в ликвидации суверенной Бухарской народной республики.

Позднее Агабеков занимал должность начальника отделения по борьбе со шпионажем и контрабандой Государственного политического управления в Ташкенте и одновременно был секретарем бюро партячеек ГПУ и членом партийного комитета. Агабеков принял непосредственное участие в ликвидации известного политического авантюриста, одного из вождей басмачества в Средней Азии, бывшего турецкого военного министра Энвер-паши. В 1918 г. после падения военного режима Энвер-паша уехал в Европу, а в 1920 г. появился в Москве, где объявил себя сторонником социальной революции, заинтересовав большевистское руководство планами создания широкомасштабного мусульманского движения для борьбы против Великобритании. Осенью 1921 г. паша был назначен правительством Бухарской народной республики инструктором по формированию частей Красной Армии, но уже в конце года вступил в контакт с эмиром бухарским Сеид Алим-ханом и объявил себя "главнокомандующим вооруженными силами ислама и наместником эмира". С этого момента Энвер-паша вел открытые военные действия против советских частей, вскоре занял почти всю территорию Восточной Бухары и захватил Душанбе. Пользуясь непререкаемым авторитетом среди мусульман и имея большой военной опыт, паша представлял особую опасность для советской власти в Туркестане. ЧК совместно с Разведывательным управлением Туркфронта и армейскими подразделениями буквально охотились за Энвер-пашой, но повсеместная поддержка населением басмачей весьма осложняла эту задачу. Внешне вполне мирные и лояльные к советской власти декхане и торговцы при появлении отрядов басмачей почти поголовно с оружием в руках были готовы следовать за ними, беспрекословно выполняя распоряжения "борцов за веру". Добиться от местного населения сведений о местоприбывании Энвер-паши было почти невозможно – люди частью искренне верили в "дело ислама", частью были запуганы угрозами кровавой расправы со стороны повстанцев. Для поимки паши был избран единственно верный путь – внедрение агентов ЧК в среду местных обывателей и закамуфлированный подкуп людей, имеющих нужную чекистам информацию. Агабеков вместе с сотрудником военной разведки под видом мелких торговцев сумели проникнуть в район дислокации отряда Энвер-паши и, выследив его, вызвали войска. 4 августа 1921 г. в стычке с отрядом 8*й кавалерийской бригады Энвер-паша был убит.

Работая в Средней Азии, Агабеков непосредственно столкнулся с деятельностью разведки и, успешно проявив себя в этой области,– при его участии были похищены афганские дипломатические шифры – скоро был назначен в состав советского посольства в Кабуле. Его официальным дипломатическим прикрытием был незначительный пост помощника заведующего бюро печати. На самом деле он под кличкой "Петр" возглавил секретную советскую агентуру ОГПУ в Афганистане.

Дальнейшая карьера Агабекова складывалась вполне благополучно, он провел несколько удачных операций в Афганистане и Персии, а в 1928 г. занял должность начальника восточного сектора иностранного отдела ОГПУ. Это был весьма высокий ранг в иерархии органов, назначение свидетельствовало о полном доверии Агабекову со стороны высшего партийного руководства.

Для современного советского читателя необходимо сказать несколько слов об организации службы государственной безопасности, действовавшей в стране в конце 20-х – начале 30-х годов, куда входила разведка, работе которой Агабеков в основном посвятил свои мемуары.

Объединенное государственное политическое управление при Совете Народных Комиссаров СССР было создано по решению Президиума Центрального Исполнительного Комитета СССР в ноябре 1923 г. Формально ОГПУ подчинено было только СНК СССР. Однако на практике эти два учреждения вообще не имели точек соприкосновения, как инструмент обеспечения госбезопасности ОГПУ целиком и полностью находилось в ведении руководящего органа партии – Политбюро Центрального Комитета. При Ф. Э. Дзержинском, вплоть до его смерти 20 июля 1926 г., мнение председателя ОГПУ, как кандидата в члены Политбюро и одного из признанных лидеров партии, имело самостоятельное значение и могло влиять на решения о проведении тех или иных операций внутри страны и за границей. Сменивший его В. Р. Менжинский не пользовался таким авторитетом, и при нем каждая операция ОГПУ, имевшая какое-либо политическое значение, санкционировалась и затем детально контролировалась Политбюро и лично И. В. Сталиным. Пожалуй, это был период максимального ограничения самостоятельности органов государственной безопасности. Позднее, при Г. Г. Ягоде, Н. И. Ежове и особенно Л. П. Берии, органы в своей повседневной оперативной работе получили некоторую независимость, притом, впрочем, что Сталин всегда лично определял общее направление деятельности госбезопасности в СССР и за рубежом.

Во главе всего учреждения стоял председатель ОГПУ, действовала коллегия, куда входили два его заместителя и начальники важнейших структурных подразделений. Помимо других функций коллегия ОГПУ имела права высшей судебной инстанции относительно всех сотрудников этого ведомства.

В конце 20-х годов управление, размещавшееся в Москве на Лубянке, составляло девять отделов: контрразведывательный, иностранный, секретный, особый, специальный, информационный, оперативный, восточный и отдел пограничной охраны. Кроме того, существовали два управления на правах отделов – экономическое и административно-организационное. В аппарат входили также вспомогательные части: комендатура, внутренняя тюрьма, фельдъегерский корпус, типография и др. В штате центрального аппарата, по словам Агабекова, состояло всего около двух с половиной тысяч человек, а агентура только по Москве превышала десять тысяч осведомителей.

Организация госбезопасности на местах повторяла структуру московского управления в уменьшенном масштабе. В республиках и центрах крупных регионов ОГПУ имело свои полномочные представительства, построенные по такому же принципу, с той лишь разницей, что здесь действовали отделения – филиалы московских отделов. Губернские, окружные и уездные органы ОГПУ подчинялись республиканским и территориальным представительствам.

Пост председателя ОГПУ с 1926 по 1934 г. занимал старый большевик, член партии с 1902 г. В. Р. Менжинский, работавший в органах с сентября 1919 г. Его первым заместителем был печально знаменитый Г. Г. Ягода, член РСДРП с 1907 г., впоследствии возглавивший Наркомат внутренних дел СССР. Из-за частых болезней Менжинского Ягода фактически руководил всей работой управления внутри страны. Вторым заместителем председателя ОГПУ являлся долгое время М. А. Трилиссер, тоже старый большевик, член партии с 1901 г. В конце 20-х годов он был смещен в результате интриги Ягоды, который видел в нем соперника, и заменен С. А. Мессингом, занимавшим до того должность уполномоченного ОГПУ по Ленинграду.

Контрразведывательный отдел вел борьбу с иностранным шпионажем внутри СССР, в частности, в сферу его деятельности входило наблюдение за всеми иностранцами, дипломатическими миссиями и коммерческими представительствами, а также перлюстрация корреспонденции, поступавшей в страну из-за рубежа.

В ведение секретного отдела входили антикоммунистические организации и политические партии. Его шестое отделение осуществляло надзор за духовенством и вербовку агентуры в этой среде.

Особый отдел наблюдал за политическими настроениями личного состава вооруженных сил, курировал снабжение армии, охрану военных объектов и т. п.

[1] См.: Агабеков Г. ГПУ. Записки чекиста. Берлин, 1930. С. 9, 18.

Специальный отдел обеспечивал охрану государственных тайн, осуществлял надзор за порядком хранения секретных документов и, что самое важное, ведал шифровальным делом. Он занимался перехватом иностранных шифров, расшифровкой корреспонденции и составлял шифры для всех советских учреждений как внутри, так и вне страны. Кроме того, отдел инспектировал тюрьмы и другие места заключения. Здесь же было сосредоточено изготовление необходимых для нужд разведки фальшивых документов. Ввиду особого значения специального отдела, а также в связи с тем, что его начальник Г. И. Бокий (член партии с 1900 г.) пользовался большим влиянием в руководстве партии, он фактически не подчинялся ни Менжинскому, ни Ягоде, а находился в ведении ЦК.

Отдел пограничной охраны управлял частями особого назначения ОГПУ, предназначенными для карательных функций, и пограничными войсками.

Оперативный отдел ведал организацией наружного наблюдения, причем его персонал (по дореволюционной терминологии – филеры) обслуживал все остальные отделы. Ему была подчинена также комендантская часть, в круг задач которой входило производство арестов, обысков и приведение в исполнение смертных приговоров.

Информационный отдел осуществлял секретный надзор за настроениями населения через сеть осведомителей из числа советских граждан. Здесь же были сосредоточены политическая цензура и перлюстрация корреспонденции, обращающейся внутри СССР.

Экономическое управление занималось борьбой с промышленным шпионажем, финансовыми и хозяйственными преступлениями.

Восточный отдел, в отличие от прочих, функциональных, можно было бы назвать национально-территориальным; в сферу его деятельности входил контроль за обеспечением государственной безопасности в азиатских республиках СССР и среди мусульманских национальных меньшинств.

Особое место занимал иностранный отдел во главе со вторым заместителем председателя ОГПУ и выделенный из общей структуры управления. Несколько лет во главе его стоял Трилиссер, с которым Агабеков работал в непосредственном контакте. Отдел фактически руководил всей разведкой за рубежом. Конкретно это означало, что его сотрудники, добывая секретную информацию, доставляли материал для анализа политического, экономического и отчасти военного положения иностранных государств. Главным потребителем информации отдела были всесильное Политбюро ЦК и лично Сталин. На базе сведений, доставленных разведкой, в значительной степени основывались внешнеполитические стратегия и тактика советского режима. Заметим, что специально военной разведкой в тот период ведало Разведывательное управление штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Его штатный аппарат за границей составляли военные атташе посольств, а нелегальная агентура вербовалась независимо от ОГПУ.

В иностранный отдел входили несколько секторов, работа которых была связана с различными регионами мира. Выполняя свои задачи, они действовали в двух направлениях. Во-первых, в каждом советском представительстве за границей был специальный сотрудник – резидент ОГПУ. Занимая официальный дипломатический пост, он в то же время руководил секретной агентурой. Как правило, резидентам предоставлялись должности вторых секретарей или атташе полпредств СССР. Однако в зависимости от ситуации резидент мог формально числиться в любом советском торговом или культурном учреждении. Их связь с Москвой осуществлялась через дипломатических курьеров Наркомата иностранных дел. Для этого резидент передавал запечатанный конверт с информацией полпреду, а тот, не знакомясь с текстом, отправлял его в конверте дипломатической почты. Адресована эта корреспонденция была "Историко-научному обществу" в Москве – этот наивный шифр означал заглавные буквы настоящего адресата – иностранного отдела ОГПУ на Лубянской площади.

Помимо резидентов, имевших дипломатический статус (они иногда даже работали под своими фамилиями), за границей действовала строго законспирированная секретная резидентура. Эти разведчики внешне никак не были связаны с СССР, в их задачу, в первую очередь, входила полная натурализация в стране. Они жили либо по фальшивым, либо по подложным документам других лиц и не поддерживали никаких явных контактов с советскими представительствами. Все связи с руководством иностранного отдела ОГПУ осуществлялись, как правило, по конспиративным каналам. В частности, для организации связи с резидентом в Стамбуле на советских торговых судах, курсировавших между Одессой и турецкой столицей, действовал специальный разъездной агент, который под видом члена экипажа, находясь в городе, получал донесения советских разведчиков и передавал их в Москву. Аналогичная система существовала в других крупных портовых городах. Позднее эти каналы частично сменила радиосвязь. В некоторых случаях натурализовавшиеся резиденты пользовались и дипломатической почтой.

Основным методом работы секретных резидентов была вербовка людей, имевших доступ к секретной информации. Особое внимание чекистов при этом привлекали западные дипломатические миссии, и наибольших успехов ОГПУ достигло именно в перлюстрации дипломатической почты.

Агабеков подробно описал технику такой работы, практиковавшуюся в Иране, когда давал показания представителям западных спецслужб. Глава бельгийской разведки барон Ферхюльст сначала не поверил, что вся бельгийская дипломатическая почта в Персии перлюстрировалась ГПУ. По свидетельству барона, Агабеков в ответ на это предложил провести эксперимент. Ему был дан запечатанный и прошитый конверт, он вышел в соседнюю комнату и через полчаса вернул его в целости и сохранности, при этом сообщив точное содержание бывшего в пакете документа. Ферхюльст был буквально "покорен" высоким профессионализмом работы бывшего советского резидента2. Для Интеллидженс сервис также было полной неожиданностью, что с 1926 г. советская разведка имела в своем распоряжении копии почти всех сообщений из Англии, адресованных в Тегеран и даже в Индию. Всего люди Агабекова, работавшие в Мешхеде, вскрывали ежемесячно свыше пятисот секретных дипломатических писем. Для англичан и бельгийцев это была весьма малоприятная новость, тем более, что им было вполне ясно – аналогичные службы ОГПУ успешно действовали в большинстве советских полпредств по всему миру. Советская разведка, видимо, затрачивала на подобные операции небольшие деньги. Во всяком случае, в Мешхеде за каждое переданное ОГПУ английское или персидское письмо местные почтовые чиновники получали всего два доллара, а за любое другое – один доллар. После того, как Агабеков раскрыл эту систему, англичане и их бельгийские коллеги смогли принять меры для прекращения систематической перлюстрации дипломатической почты.

Работа агентов, завербованных сотрудниками иностранного отдела, оплачивалась из специальных фондов ОГПУ. Бюджет отдела был строго засекречен и ежегодно утверждался в обход общепринятого порядка. Предполагаемая смета не поступала в Народный комиссариат финансов СССР, а направлялась непосредственно в Политбюро Центрального Комитета партии. В 1929– 1930 гг. бюджет иностранного отдела составлял, к примеру, один миллион пятьсот тысяч долларов. Большая часть этих денег шла на оплату деятельности секретных резидентов. Каждый из них ежегодно отчитывался об истраченных суммах, прилагая расписки своих платных агентов. Именно таким резидентом в Стамбуле и был автор воспоминаний к концу своей работы в разведке.

Назначение Агабекова в Стамбул было связано с тем, что бывшего резидента Я. Г. Блюмкина, знаменитого участием в убийстве германского посла графа Мирбаха в 1918 г., отозвали в Москву. Сеть агентов ОГПУ на Ближнем Востоке осталась без руководителя. По указанию начальника иностранного отдела М. А. Трилиссера новый резидент должен был обратить особое внимание на палестинские события. Политическое руководство СССР намеревалось использовать столкновения между евреями и арабами в своих интересах. В зависимости от того, чью сторону в конфликте приняло бы британское правительство, Сталин планировал организовать поддержку другой стороны и тем самым закрепить свои позиции в стратегически важной Палестине на случай войны.

[2] См.: Б а ж а и о в Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М., Инфодизайн, 1990. С. 269.

Агабеков прибыл в Турцию по подложным документам под именем персидского коммерсанта Нерсеса Овсепьяна и успешно натурализовался, используя в основном связи с армянскими купцами. Вообще в Стамбуле и его легальная, торговая, деятельность и работа конспиративная, разведывательная, были в значительной мере основаны на широких контактах с членами армянской колонии. Традиции взаимной поддержки и помощи землякам создали благоприятную почву для активной шпионской работы, получения разнообразной информации и вербовки агентов.

Состоятельный владелец экспортно-импортной конторы с обширными знакомствами, щедрый на угощения и обаятельный Нерсес Овсепьян налаживал работу своего предприятия, вел переписку с различными торговыми фирмами Европы и изучал местный турецкий рынок. А секретный резидент Георгий Агабеков не менее успешно работал над организацией нелегальной агентуры, создал на конспиративной квартире подпольную фотолабораторию, планировал наладить прямую радиосвязь с Москвой, завербовал несколько новых агентов среди стамбульских армян, не раскрывая при этом своей связи с советской разведкой. Казалось бы все шло вполне благополучно, но 19 июня 1930 г., получив предварительно французскую въездную визу, Агабеков покинул Турцию и бежал, окончательно порвав с ОГПУ. Этот поступок имел несколько причин. Сам Агабеков писал, что такой шаг был вызван, в первую очередь, политическими соображениями. По его словам, ему еще в Москве постепенно становился ясным агрессивный характер сталинской внешней политики, грубая политическая демагогия и подтасовка фактов во внутрипартийной борьбе, в частности, в борьбе сталинистов с Троцким, полная противоположность официальной коммунистической идеологии и реальной жизни.

Агабеков утверждал, что каждый руководитель-коммунист и, в первую очередь, такие чекисты, как Ягода, Петере, чины ОГПУ поменьше, дипломаты – все с кем он сталкивался – стремились к личному благополучию, роскоши, обогащению и, главное, упрочению личной бесконтрольной власти, лишь прикрываясь партийными лозунгами, которые превратились в официальную догму. Голод в России и насильственные методы Центрального Комитета партии по осуществлению программы первой пятилетки, как подчеркивает автор мемуаров, стали для него главным фактором, определившим решение порвать с советской системой.

Возможно политические мотивы для Агабекова играли определенную роль. Во всяком случае, он утверждал, что в начале своей чекистской карьеры был преданным, вполне ортодоксальным и искренним коммунистом. У нас нет формальных оснований не верить в это. За десять лет работы в ВЧК – ОГПУ он увидел подлинное лицо режима, который постепенно формировался в стране и вскоре получил логическое завершение в сталинском тоталитарном государстве. Так или иначе оценки Агабекова безнравственной атмосферы, лжи, жестокости и стяжательства, царивших в среде "власть имущих", не могли появиться из ничего – он многое знал, многое должен был обдумать и постепенно переоценить. Его саркастические характеристики коллег, безусловно, вполне откровенны. Явно антисоветская и антикоммунистическая направленность мемуаров Агабекова не могла быть только результатом смены конъюнктуры, желанием показаться на Западе идейным врагом советской власти. В их основе, видимо, заложена личная позиция автора. В то же время сам материал воспоминаний дает основание сомневаться в полной искренности и нравственных принципах бывшего чекиста. Достаточно упомянуть описанную им в третьей главе мемуаров первую самостоятельную операцию в качестве сотрудника ЧК – "Агентурное дело "Люся". Без особых сомнений Агабеков буквально отправил на расстрел (вспомним, что речь идет о 1920 г.) близкую ему молодую женщину, хотя какой-нибудь серьезной опасности для "дела революции" она не представляла.

Конечно, немаловажную роль в бегстве Агабекова сыграл личный мотив. Автор интереснейшей монографии "81огту-ре(ге1'5" ("Буревестники"), в русском переводе названной "Судьба советских перебежчиков"3, Гордон Брук-Шеперд вообще считает его единственным. Однако внимательно и беспристрастно оценивая личность Агабекова, с ним нельзя согласиться. Любовная история Агабекова в двух словах такова. Намереваясь усовершенствовать свой английский язык, он стал брать уроки у младшей дочери английского чиновника, служившего в стамбульской конторе британского пароходства – двадцатилетней Изабел Стритер. Между учеником, которому было тогда 34 года, и его молодой учительницей возник роман. Семейство Стритеров было категорически против этой связи. В январе 1930 г. Агабеков раскрыл возлюбленной свою настоящую профессию, но она, несмотря на это, не отвергла его, и они решили во что бы то ни стало соединить свои судьбы. Тогда же Агабеков впервые попытался наладить контакт с британской секретной службой, но только три месяца спустя Интеллидженс сервис проявила к нему интерес.

[3] Брук-Шеперд Г. Судьба советских перебежчиков//Иностранная литература. 1990. No 6– 8.

Тем временем семья Стритеров, чтобы прекратить всякие отношения дочери с Агабековым, отправила ее к сестре в Париж. Туда же 26 июня 1930 г., спустя четыре дня после нее, прибыл теперь уже бывший резидент ОГПУ. Решительный шаг был сделан. Поначалу Агабекову не удалось наладить плодотворные связи с западными разведками. В августе 1930 г. французские власти выслали его в Бельгию, под фамилией Арутюнов он поселился в Брюсселе. Очевидно причиной высылки послужила антисоветская статья Агабекова в издававшейся П. Н. Милюковым газете "Последние новости". Французы, вероятно, не хотели дипломатических осложнений с СССР. Брук-Шеперд считает, что Агабекова выслали, в основном, из-за Стритеров, так как мать Изабел обратилась к английскому консулу в Париже с просьбой помочь оградить ее дочь от настойчивого поклонника. Впрочем, вряд ли это произошло бы в том случае, если бы бывшим чекистом заинтересовалась французская контрразведка. В Брюсселе, наконец, наладился контакт с англичанами. Он сумел доказать, что его информация представляет серьезный интерес. Основным условием сотрудничества Агабеков назвал содействие английских властей его женитьбе на Изабел и в этот раз отказался от денежного вознаграждения. Английская секретная служба выполнила условие Агабекова, но встретиться влюбленные смогли только в ноябре 1930 г. К этому времени Изабел уже достигла официального совершеннолетия и при содействии британского консула в Стамбуле получила паспорт. Вскоре после приезда Изабел состоялась свадьба.

Помимо романтических мотивов и соображений политического характера разрыв Агабекова с ОГПУ имел, на наш взгляд, и вполне рациональную подоплеку. В аппарате ОГПУ, в этот период происходили серьезные изменения. Смещены были Трилиссер и еще несколько видных чекистов. Агабеков чувствовал угрозу вызова в Москву и опалы. Бажанов, бывший секретарь Сталина, бежавший из СССР 1 января 1928 г. и встречавшийся с Агабековым вскоре после приезда того в Париж, писал об этом вполне определенно. По его словам, стамбульский резидент сильно подозревал, "что если его отзовут в Москву, то это для того, чтобы его расстрелять"4. Кроме того, Агабеков получил от своих армянских друзей сведения о том, что турецкая тайная полиция негласно наводила о нем справки. Видимо, все это сыграло не последнюю роль в принятии решения о бегстве.

В предисловии к своей книге Агабеков говорил, что его "основной задачей являлось разрушить, дезорганизовать весь налаженный десятилетием секретный аппарат ГПУ за границей". Безусловно, при этом он несколько преувеличивал свои возможности, так как не мог обладать всей исчерпывающей информацией о советской заграничной агентуре. Он утверждал, что достиг поставленной цели, но это справедливо лишь отчасти. Парализовать деятельность всей разведки один человек, какими бы сведениями он не владел, конечно, не мог. Тем не менее информация, переданная Агабековым британской, бельгийской, румынской и другим разведывательным службам, нанесла весьма ощутимый урон работе ОГПУ.

[4] Бажанов Б. Указ. соч. С. 268.

В Москве, чтобы предотвратить возможные последствия бегства Агабекова, незамедлительно предприняли кое-какие упреждающие действия. Брук-Шеперд приводит полученные в архивах британской секретной службы свидетельство об этом. Уже 2 июля 1930 г., т. е. спустя восемь дней после того, как Агабеков приехал в Париж и стало известно о его измене, административный центр ОГПУ, который действовал в советском посольстве в Берлине, получил шифрованное распоряжение отозвать в Москву десять агентов, известных перебежчику. При этом надо заметить, что свои показания английским разведчикам Агабеков начал давать систематически только в октябре 1930 г. Можно предположить, что бюрократические проволочки Интеллидженс сервис, связанные с выполнением поставленных Агабековым условий, несколько ослабили удар, который был нанесен советской разведке его разоблачениями. Ее агентура получила время для перестановки кадров. Но вполне эффективно воспользоваться этим временем ОГПУ не сумело, возможно недооценивая информированность своего бывшего резидента, а скорее всего избрав по решению Сталина другой, излюбленный им путь – физическое устранение противника. Вероятно, это было ошибкой. Поскольку Агабекову успешно удалось бежать и вступить в контакт с западными разведками и прессой, для того чтобы свести к минимуму ущерб, нанесенный его информацией, ОГПУ необходимо было действовать в двух направлениях. Во-первых, по возможности предотвратить провал агентурной сети и, только во-вторых, устранить его лично. Очевидно, чекистам следовало детально проанализировать служебные контакты и связи Агабекова за весь период его работы в иностранном отделе, отозвать или переместить всех известных ему лично резидентов и тем самым ограничить масштабы провалов. В этом плане советская разведка оказалась не на высоте, о чем свидетельствует, в частности, дело Пирковича-Шульмана. В ноябре 1931 г. Агабеков оказался в Австрии. Незадолго до этого в Вене был убит видный австрийский коммунист и агент ОГПУ Зиммельман. Арестованный полицией убийца утверждал, что он югославский гражданин по фамилии Пиркович. Австрийская секретная служба обратилась за содействием в проведении следствия к Агабекову, и тот опознал в Пирковиче агента ОГПУ Шульмана, с которым был близко знаком по работе в Москве. Этот эпизод лишь незначительная частность на фоне того, что раскрыл Агабеков сотрудникам Интеллидженс сервис во время бесед в штаб-квартире бельгийской разведки в Брюсселе. Им были названы имена десятков агентов в различных странах Европы и Азии. В значительной степени нелегальная сеть ОГПУ была дезорганизована и требовала замены. Кроме того, Агабеков передал английской секретной службе данные о многих агентах ОГПУ, действовавших под дипломатическим прикрытием в советских представительствах, консульствах и миссиях за рубежом. Возможно, разоблачения Агабекова для советской разведки означали крупнейший провал за все довоенные годы.

Физическое устранение изменившего резидента, после того как он передал информацию западным секретным службам, в общем не имело принципиального значения. Но помимо мотива мести отступнику, который нельзя, конечно, сбрасывать со счетов, в убийстве Агабекова для ОГПУ был также и определенный "деловой" смысл. Неотвратимость карающей руки органов должна была предостеречь всех чекистов-разведчиков от попытки повторить шаг стамбульского резидента. Однако и здесь ОГПУ ожидал ряд серьезных неудач. Охота за Агабековым затянулась на несколько лет и стоила больших затрат. В ходе ее беглец неоднократно проявлял свои уникальные профессиональные качества разведчика, упреждая действия противника и уходя живым от преследования казалось бы всемогущего ведомства.

Сложность расправы над Агабековым для чекистов заключалась в том, что по распоряжению самого высокого начальства – Г. Г. Ягоды и, вероятнее всего, лично И. В. Сталина первоначально предполагалось захватить его живым. Возможно, над предателем святая святых – органов госбезопасности хотели устроить нечто вроде аутодафе, зрителями которого стали бы сами чекисты. Для них это было бы устрашающим уроком верности. Небезынтересны для ОГПУ были, конечно, и сведения Агабекова о западных секретных службах, в особенности об английской Интеллидженс сервис.

Для того, чтобы похитить Агабекова, Москва разработала сложную операцию, которая впоследствии получила в западной прессе название "Дело Филомена". При подготовке плана похищения руководители ОГПУ ловко использовали случайно подвернувшееся им прикрытие, которое должно было ввести в заблуждение бывшего стамбульского резидента. Один из российских эмигрантов греческого происхождения некий Нестор Филия предпринимал безуспешные попытки вызволить из Советской России оставшихся в городе Николаеве жену и дочь. Он сумел заинтересовать в этом несколько "деловых" людей, что было не сложно, так как мадам Филия имела на своем личном счету в одном из швейцарских банков огромный вклад – 100 миллионов швейцарских франков. Пожалуй, самое удивительное в этой истории то, что этот вклад действительно существовал. Среди тех лиц, которых Филия привлек к своему делу, были инженер француз Лекок и агент ОГПУ грек Паниотис, живший в Париже. Последний связался со своим руководством в Москве и информировал начальника иностранного отдела С. А. Мессинга о предложении Филии помочь ему вывезти семью из СССР. Как раз в это время органы искали любую возможность для того, чтобы похитить Агабекова и решено было использовать Филию как прикрытие. По плану советской разведки бывшего резидента необходимо было привлечь к организации бегства мадам Филии. Это удалось после того, как Агабеков убедился в подлинности истории Нестора Филии и существовании баснословного счета. Кстати, последнее ему конфиденциально подтвердил еще один агент ОГПУ, скрывавшийся под видом швейцарского банкира Отто Йегера. В задачу Агабекова входило встретить беглянок в болгарском порту Варна и организовать их переезд в Париж. За это ему была обещана крупная по тем временам сумма – 2 тысячи фунтов стерлингов. Чекисты намеревались заманить своего бывшего коллегу на борт судна, прибывшего из Одессы в Варну, там схватить и переправить в СССР. Однако болгарская тайная полиция, хорошо осведомленная о личности Агабекова-Арутюнова и, вероятно, имевшая какую-то информацию о предполагаемом похищении, не объясняя причин, предложила ему немедленно покинуть страну. Оказавшись снова в Брюсселе, Агабеков передал все сведения о неудавшемся предприятии своим партнерам из английской секретной службы. Видимо, это был шаг предосторожности – опытный разведчик интуитивно почувствовал какой-то подвох во всем этом деле. Тем не менее он согласился предпринять еще одну попытку. На этот раз предполагалось использовать как базу операции румынский порт Констанца. ОГПУ тщательно готовилось к похищению. В Марселе было зафрахтовано греческое судно "Елена Филомена". По его названию впоследствии получила в газетах наименование вся эта авантюра. Официально фрахт на шесть месяцев осуществлял Совторгфлот, но капитан грек Катаподис был посвящен в дело, причем ему обещали выплатить огромную сумму – 8 тысяч фунтов стерлингов в случае успеха. Семеро из двадцати членов команды "Филомены" уже в Марселе были заменены агентами ОГПУ.