Текст книги "ЧК за работой"

Автор книги: Георгий Агабеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Глава XXI. Продолжение

Однажды утром Вера Бортновская, радостно запыхавшись, вбежала в комнату с криком: «Товарищи, жалованье выдают, идите получать», и сейчас же исчезла, чтобы скорее занять место в очереди. Она у нас всегда

каким-то образом узнавала о всех выдачах. То ли сукно выдают в кооперативе по талонам, то ли разыгрываются контрабандные шелковые чулки или парфюмерия, а то раздают бесплатные билеты в театр, Верочка (как ее все называли) узнавала первой и спешила нас предупредить. Один за другим сотрудники уходили за жалованьем и, вернувшись через короткое время, бросали несколько полученных червонцев на стол. Затем каждый брал клочок бумаги и погружался в сложные математические вычисления. Каждый решал, какие из бесчисленных дыр в его бюджете нужно заткнуть в первую очередь полученными деньгами.

– Да, хороши дела, нечего сказать! Если расплатишься со всеми долгами, то на жизнь до следующей получки останется десять рублей,– задумчиво сказал Макарьян.

– Тебе что, ты по крайней мере был за границей, оделся и, наверное, у тебя есть, что загнать, а я вот шестой месяц собираюсь купить ботинки и не могу. Не остается ни гроша,– сказал Кеворкян.– Вот читай,– продолжал он, хлопая ладонью по "Правде",– Куйбышев119 на собрании кричит, что заработная плата сейчас повысилась в два раза против довоенного, а Микоян120 поет о снижении себестоимости товаров. Легко им трепаться, а вот пусть придут посмотрят на мое жалованье, удвоилось оно или нет?

– Не бузи, Коля, опять в ячейку вызовут,– останавливала Бортновская разошедшегося Кеворкяна.

– Что же, это ты донесешь на меня, что ли?– спросил Кеворкян, подозрительно смотря на нее.

– Оставь!– прервал я его по-армянски, и он, замолчав, принялся за работу.

Вошла одна из девиц, работавших в канцелярии, и подошла ко мне.

– Распишись, Агабеков, почта из Константинополя и Геджаса. А вот список желающих ехать в СССР иностранцев, который нужно сегодня же проверить.

– Ладно!– ответил я, расписываясь. Исследовав наружную сторону пакетов и проверив печати, я осторожно обрезал края конвертов ножницами и вынул содержимое. Конверты я возвратил девице, которая отправит их в лабораторию специального отдела ГПУ, где их исследуют и установят, не были ли они вскрыты в пути.

Константинопольская почта представляла собой непроявленные пленки фотографий в герметически закупоренной коробке, которую я также отправил в лабораторию ИНО для проявления и отпечатки. Геджасский резидент присылал почту в несфотографированном виде. Просмотрев содержание письма резидента, я передал полученный материал Аксельроду, который занимался этой страной.

Еще немного спустя зашел к нам секретарь закордонной части Янишевский.

– На, читай и распишись,– обратился он ко мне, передавая две шифротелеграммы.

Телеграммы из Кабула, сообщающие об ухудшении положения эмира Амануллы и о новых успехах Бача-Саккау. Расписавшись на телеграммах, я вернул их Янишевскому.

В это время зашел сотрудник дальневосточного сектора, помещавшегося в соседней комнате, Герт. Отозванный из Ангоры, он был переведен из нашего сектора в дальневосточный, но, не забывая старых друзей, частенько навещал нас.

– Что ты, тоже телеграммы получил?– спросил он.

– Да, из Афганистана сообщают, что дела Амануллы плохи,– ответил я.

– Теперь уже Афганистан отойдет на задний план. В Китае такие дела разгораются, что и не говори. Наш Портунатов и Мельников из Наркоминдела вчера всю ночь просидели у "Старика" (Трилиссера),– сказал Герт.

– А что слышно в Китае нового? Еще не думаем занять Харбин?– спросил я.

– Зачем его занимать? И без того наши ребята держат в терроре всю железнодорожную линию до Харбина. Вчера опять наши агенты спустили под откос два китайских военных эшелона, отправленных к нашей границе, и взорвали пороховой погреб,– ответил он.

– Кстати, я пришел к тебе посоветоваться по личному секретному делу. Мне поручено нелегально пробраться с персидским паспортом в Китай. Так как ты посоветуешь, какую взять фамилию, чтобы подошла под персидскую?– спросил меня Герт.

– Я думаю, тебе подойдет фамилия Якуб-заде, она вполовину персидская, наполовину еврейская,– ответил я после некоторого раздумья.– А как ты думаешь пробраться в Китай?– спросил я.

– Наши долго думали и решили, что я должен поехать в Америку, а оттуда через Японию в Китай. А каково твое мнение на этот счет?– в свою очередь спросил меня Герт.

– Что же, путь верный, только очень далекий,– ответил я.

Зазвонил телефон. Секретарь Трилиссера сообщил, что меня требует к себе Трилиссер.

– Так мы еще поговорим на эту тему подробнее,– сказал я Герту, собирая бумаги для доклада Трилиссеру.

– Не забудь поговорить со "Стариком" о нашем вопросе,– крикнул мне вдогонку Кеворкян, когда я выходил из комнаты.

– Здравствуйте, тов. Агабеков, садитесь,– ответил на мое приветствие Трилиссер, закуривая свежую папиросу,– ну, что у вас хорошего? Как там наши работают в Персии?

– Триандофилов и Эйнгорн заняты пока организационной работой и ничего нового от них не поступало, а вот в Афганистане положение серьезное. Сегодня поступили телеграммы, из коих можно судить, что Аманулла не справится с повстанцами, и, по всей вероятности, ему придется бежать в Индию, ибо дороги к нам и в Персию перехвачены сторонниками Бача-Саккау,– докладывал я.

– Так что же вы предполагаете делать?– спросил Трилиссер.

– По всем поступающим материалам видно, что Бача-Саккау настроен революционно против старой афганской аристократии, поэтому я думаю, что если бы мы смогли послать вовремя к нему наших советников, то можно было бы, прибрав его к рукам, толкать его на дальнейшие шаги в сторону Индии. Для этого было бы лучшим ходом признать его, как правителя Афганистана, раньше других государств. Этим путем мы бы стали его первыми друзьями и одновременно имели бы возможность беспрепятственно работать. Вместе с тем можно было бы послать нашего резидента к Аманулле, который в случае эвакуации его в Индию поедет вместе с ним и осядет в Индии или где будет проживать Аманулла. Из остальных претендентов наиболее важным является Надир-хан121, который уже выехал из Франции в Афганистан. В отношении него я пока ограничился заданием в Париж – выяснить, какие связи он имел, проживая там,– ответил я.

– Идея с Амануллой мне нравится. Что касается Бача-Саккау, то я тоже думаю, что к нам он ближе, чем Аманулла, но нужно бы по этому вопросу выяснить точку зрения Наркоминдела. Поговорите там с Цукерманом, а потом еще раз доложите мне, и мы решим, что делать,– сказал Трилиссер.

– Затем у меня вопрос о кавказской эмиграции,– продолжал я.– Положение таково, что при наличии центров кавказских антибольшевистских партий в Париже мы не имеем там работника, который разбирался бы этих вопросах и поставил бы работу по их освещению, между тем как этим путем мы заранее были бы осведомлены об их планах на Кавказе. Вместе с тем мы попытались бы взрывать эти центры изнутри.

– А кого можно бы туда послать?– спросил Трилиссер.

– Я бы предложил Макарьяна. Он несколько лет сидел на разработке материалов антисоветских партий и

хорошо знаком с вопросом.

– Гм, вот что! Напишите-ка лучше в Тифлис, пусть они дадут работника для Парижа, так как они больше заинтересованы в этих партиях. Если же у них не окажется подходящей кандидатуры, то тогда мы пошлем своего. Этим путем мы избежим всяких дрязг и склок с Кавказом,– сказал он.

В эту минуту раздался легкий стук в дверь, и из-за портьеры высунулась голова начальника дальневосточного сектора Фортунатова.

– Извините, Михаил Абрамович, я только на минутку. У меня срочное дело, а курьер уходит сегодня в Хабаровск.

– Ну, ладно, заходите,– разрешил Трилиссер, делая на лице гримасу. Он очень не любил принимать сразу двоих по разным делам.

Фортунантов – уже довольно пожилой мужчина с брюшком, особенно выделявшемся при его маленьком росте. Маленькая русая борода украшала его вечно красное от злоупотребления алкоголем лицо. Старый член социал-демократической партии, Фортунатов эмигрировал от преследований царского правительства в Китай, где и прожил до начала революции в России. Там он и его сын, ныне также работающий в ГПУ, изучили английский и китайский языки и, считаясь знатоками китайских дел, теперь руководили дальневосточным сектором ГПУ.

– Михаил Абрамович, харбинская резидентура сообщает, что у них вышел весь запас взрывчатых веществ. Нужно послать туда денег на приобретение новых запасов. Кроме того, резидент просит денег на приобретение электростанции. В общей сложности требуется 5000 долларов. Разрешите послать деньги с уходящим сегодня курьером,– доложил Фортунатов.

– Странно, а зачем ему там покупать все это? Разве у нас не найдется динамита и радиостанции?– удивленно спросил Трилиссер.

– Есть, конечно, но с переброской получится возня,– возразил Фортунатов.

– А сколько места займет весь этот багаж?– задал вопрос Трилиссер.

– Приблизительно чемодана четыре,– ответил тот.

– Так ведь это же пустяки перебросить четыре чемодана. Зато мы съэкономим 5000 долларов валюты. Не правда ли? Пожалуйста, сделайте распоряжение приготовить нужные вам чемоданы,– закончил Трилиссер и повернулся ко мне.

Фортунатов с недовольным видом вышел.

– Ну, давайте дальше,– обратился ко мне Трилиссер.

– В сегодняшней почте из Константинополя Минский прислал заявление "Рида", в котором последний просит разрешения поехать на пару месяцев в Америку. Дело в том, что он проживает по американскому паспорту, по которому он, якобы, четыре года как выехал из Америки. А по американским законам каждый гражданин Америки должен минимум раз в 5 лет быть у себя на родине, иначе он теряет гражданство. Поэтому "Рид" и хочет поехать туда. Кроме того, он установил приличные деловые связи в Константинополе и надеется получить в Америке представительства фирм и тем еще более укрепить свое положение купца,– сказал я.

– А сколько это будет стоить?– спросил Трилиссер.

– Он просит на всю поездку 2000 долларов,– ответил я.

– Ну, ладно,– со вздохом согласился Трилиссер,– пусть едет, только напишите ему, чтобы он не смел заезжать в Гамбург, а то у него там жена, и он застрянет надолго.

– Давайте закончим пока, у меня сейчас заседание коллегии,– сказал Трилиссер, видя, что я собираюсь докладывать дальше.

Я, поспешно собрав бумаги, оставил кабинет.

Глава XXII. Карахан и ГПУ

Я поднимаюсь на лифте на 5-й этаж Наркоминдела в отдел Среднего Востока и вхожу в кабинет заведующего отделом Цукермана. Уже без четверти 11, а в одиннадцать часов назначено заседание у замнаркома Сарахана по афганскому вопросу. С Цукерманом мы старые знакомые еще по Туркестану, где он был представителем Наркоминдела. ГПУ к нему относится доброжелательно, ибо он охотно выполняет все наши просьбы. Сам же по себе Цукерман политически никакой ценности не имеет и лишь является техническим исполнителем распоряжений свыше.

У Цукермана же я застал его помощника Славуцкого, с которым мы тоже были старые друзья. В мою бытность в Персии Славуцкий был в Тегеране первым секретарем, а затем остался поверенным в делах. Персию ему пришлось покинуть из-за разыгравшейся склоки между ним и Юреневым (нынешним послом в Вене), и в Москву он вернулся с таким клеймом, что никто не хотел с ним работать. Пришлось его временно назначить в помощники всегда послушного Цукермана.

Спустя немного после моего прихода Цукерман позвонил и, узнав от секретарей Карахана, что он свободен, предложил идти к нему, и через несколько минут мы входим в кабинет Карахана.

Кто в Москве не знает Карахана? Кто не знает его автомобиля, еженощно ожидающего у Большого театра? Кто может себе представить его не в обществе балетных девиц, которые так вошли в моду в последнее время у кремлевских вождей, что даже "всероссийский батрак" Калинин122 обзавелся своей танцовщицей у Карахана, которого девицы считают "душкой", а "вожди" хорошим, но недалеким парнем. ГПУ, имея в Наркоминделе ярого врага в лице Литвинова, поддерживало дружеские отношения с Караханом. "Враги моих врагов наши друзья" – таково было основание дружбы ГПУ к Карахану, который, чувствуя себя бессильным перед третировавшим его Литвиновым, органически его ненавидит и ищет всяческих путей и союзников насолить ему. Однако, несмотря на несомненный талант Карахана к мелким интригам и подсиживаниям, его основное несчастье заключается в том, что он не то, что глуп, а недостаточно умен и выдержан, и я уверен, что в скором будущем Литвинов использует один из его промахов, чтобы окончательно свести Карахана на нет. ГПУ же на его промахи смотрит сквозь пальцы, не желая терять в его лице козыря в борьбе с Наркоминделом, в частности, с возглавляющим это учреждение Литвиновым.

Помню, в 1927 году во время советско-персидских переговоров в Москве по заключению торгового договора Карахан совершил следующую оплошность: я, будучи в Тегеране, получал все шифрованные телеграммы персидского посла Али Гулихана о переговорах через свою агентуру и в свою очередь телеграфно сообщал их содержание в ГПУ, а последнее уже передавало их Карахану, чтобы он при ведении переговоров был в курсе политики персидского правительства.

Однажды источник No 33 срочно вызвал меня на свидание и передал телеграмму Али Гулихана из Москвы, где последний сообщал, что на одном из заседаний в Москве Карахан упрекнул его в неуступчивости и привел текст инструкций тегеранского правительства, рекомендующего идти и на уступки. Али Гулихан просил срочно расследовать и выяснить, откуда большевикам известно о содержании шифрованной переписки персов. Я немедленно телеграфировал Трилиссеру об этом, указал, что легкомысленное отношение Карахана к нашей информации может грозить провалом нашей работы. В ответ ГПУ мне прислало телеграмму, что данный случай был единичной оплошностью со стороны Карахана, которая не повторится. Они просили меня спокойно продолжать работу. К счастью для источника, премьер-министр поручил вести расследование ему же, и он безболезненно замял следы карахановской "оплошности". Выгораживая Карахана, я помню, между тем, как ГПУ требовало привлечения к суду торгпреда в Персии Суховия (который ныне работает зам. торгпреда в Берлине) за то, что он как-то забыл некоторые секретные бумаги в ящике своего письменного стола, в то время, как по правилам, он должен был сдать их на хранение в секретную канцелярию торгпредства.

– Мне тов. Трилиссер говорил, что вы имеете новые предложения по Афганистану. Так вот, мы бы хотели, чтобы вы их высказали,– сразу обратился ко мне Карахан, как только мы уселись.

– Насколько мне помнится, тов. Карахан, я специальных предложений политического характера не делал. Я лишь докладывал тов. Трилиссеру сегодняшнюю обстановку в Афганистане, и, на основании имеющихся у нас данных, мы пришли к выводу, что нам нужно предпринять шаги к установлению отношений с Бача-Саккау, который нам может быть более полезен, чем окончательно скомпрометированный в глазах населения Аманулла.

– Что вы скажете на это, Владимир Моисеевич?– обратился Карахан к Цукерману.

– У нас совершенно отсутствует информация о положении в Афганистане, но и по тем косвенным сведениям, что мы имеем, можно сказать, что Бача-Саккау еще не утвердился окончательно на всей территории. Против него Аманулла сосредоточил под Кандагаром123 двадцатитысячную армию, имея в тылу родное ему плеля дурани124. Южные племена также продолжают воевать против Бача-Саккау. Наконец, имеются предположения, что Бача-Саккау является ставленником англичан, поэтому, я полагаю, было бы благоразумнее подождать конца событий,– высказался Цукерман.

– Разрешите мне,– попросил я Карахана и после его утвердительного кивка головой сказал:

– Во-первых, должен вам сообщить, что вчерашние сведения из Кабула говорят, что двадцатитысячная армия Амануллы разбита и разбежалась. Кое-какие из частей, бросив амуницию, прибежали в Кандагар и посеяли еще большую панику. Не сегодня-завтра этот город, как и все другие, будет во власти Бача-Саккау. Что касается того, что он английский агент, то, конечно, это абсурд, ибо в таком случае зачем англичане не хотят признавать своего агента на престоле, а, наоборот, допустили, чтобы такой опасный конкурент, как Надир-хан, проехал через Индию и начал войну с ним. Наконец, из перехваченных нами английских документов видно, что англичане также отрицательно относятся к Бача-Саккау, как и вы, Владимир Моисеевич. Дальше вы предлагаете подождать с признанием Бача-Саккау. Но пока вы будете ждать, другие могут занять ваше место. Из шифрованных персидских и турецких телеграмм мы знаем, что эти два государства уже начали вести переговоры о признании. Кроме того, наше признание укрепило бы положение Бача-Саккау и дало бы ему возможность спокойно вести борьбу с Надир-ханом, который как раз и может быть английским агентом, поскольку они пропустили его через Индию,– закончил я.

– А вы знаете, что я предпочел бы иметь дело с Надир-ханом, чем с Бача-Саккау,– вдруг заявил Карахан,– и вот почему. Бача-Саккау по национальности таджик, и, естественно, имея родственные племена в Туркестане, будет стремиться к агрессии в сторону нашей границы. В то время как Надир-хан – чистокровный афганец и будет направлять свои усилия в сторону индийской границы.

– Я против такой теоретической постановки вопроса ничего не имею возразить. Разве только, что таджики, к каковому племени принадлежит Бача-Саккау, живут разбросанно, начиная с вашего Туркестана и вплоть до берегов Инда,– возразил я.

– Давайте не будем спорить. Передайте Михаилу Абрамовичу, что я бы хотел иметь от вас записку с изложением всех ваших доводов. В понедельник я буду в Политбюро ЦК и постараюсь поставить этот вопрос на обсуждение авторитетной инстанции (членов Политбюро) ,– сказал мне Карахан.

Выйдя из кабинета и попрощавшись с Цукерманом и Славуцким, я направился к заведующему административным отделом Наркоминдела Федорову. Это был еще недавний сотрудник Наркоминдела, "выдвиженец", еще не успевший заразиться бюрократическим духом этого учреждения. Не будучи в курсе порученного ему дела, Федоров боялся всяческих подвохов и для безопасности старался работать в полном контакте с ГПУ, выполняя все наши поручения.

– Вот что, тов. Федоров,– обратился я к нему.– Нам нужно послать одного из наших работников в Константинополь и одного в Тавриз. Какие должности в тамошних консульствах могли бы вы предложить нам? Федоров стал рыться в списке штатов этих консульств.

– В Константинополе можно предоставить вам еще должность коменданта консульства, ибо одним из ваших работников занята уже должность атташе консульства. А в Тавризе можно устроить делопроизводителем,– ответил он.

– А нельзя ли в Тавризе занять должность секретаря консульства,– спросил я.

– Нет, эта должность там уже занята работником Разведупра,– ответил он.

– Ну, ладно. Так к вам придут товарищи с запиской от меня, и вы, пожалуйста, проведите их по вашим штатам как можно скорее,– попросил я.

– Хорошо, будет сделано,– ответил Федоров.

Возвратившись к себе в ГПУ, я застал поджидающим меня некоего Баратова-Аршака. Он – наш старый секретный сотрудник, работавший под видом уполномоченного Наркомторга в Афганистане и выехавший оттуда ввиду военных событий. Хотя он и коммунист, но "носились слухи", что он на своих заграничных поездках накопил около 25000 долларов, на которые через подставных лиц занимается торговлей.

– Тов. Агабеков, я к вам по делу,– обратился Баратов ко мне в коридоре.

– Заходи ко мне, поговорим,– пригласил я его, и мы вместе зашли в мой кабинет.

– Вчера меня вызвал к себе военный атташе в Афганистане Примаков125 и предложил записаться в его отряд. Я попросил дать мне три дня сроку, чтобы обдумать его предложение. И вот я хотел бы спросить у вас совета,– сказал Баратов.

– Какой отряд Примакова?– спросил я удивленно.

– Как? Вы разве не знаете, что собирается отряд для отправки в Афганистан?– Получив отрицательный ответ, Баратов рассказал следующее.– Третьего дня состоялось личное свидание между Сталиным и афганским министром иностранных дел. На этом совещании присутствовал также военный атташе Примаков. Обсуждалось положение в Афганистане и было решено, что

Советское правительство снарядит отряд в тысячу человек, которых переоденут в афганскую форму и перебросят в Афганистан. Официально предводителем отряда будет афганский посол в Москве Гулам Наби-хан, командовать же отрядом будет Примаков под видом турецкого офицера. И вот в связи с этим решением сейчас идет набор верных и преданных коммунистов, знающих восточные языки. Примаков предложил и мне вступить в этот отряд,– рассказал Баратов.

– Тут, по моему и раздумывать нечего. Раз ты коммунист, то и должен выполнить свой долг,– сказал я.

– Да, но что мне там делать? Это же будет настоящая война, а у меня жена и ребенок. Зачем мне самому лезть в войну?– ответил Баратов.

– Что значит жена и прочее! Повторяю, ты коммунист и должен жертвовать собой для революции,– сказал я, усмехнувшись. Я знал, что Баратов, как и 90% всех остальных членов коммунистической партии, просто шкурник, прилипший к революции, как к выгодному предприятию. Скольких я видел коммунистов "баратовского" пошиба за время своей работы!

– Я готов жертвовать собой, но я не имею права жертвовать судьбой жены и ребенка. Я поставлю условия, чтобы их обеспечили материально на случай моей смерти, и тогда, может быть, соглашусь,– рассуждал Баратов.

– Правильно! Только смотри, чтобы потом тебя из партии не исключили,– сказал я.

Итак, в то время как сегодня Карахан рассусоливал о политике в Афганистане, Сталин, оказывается, решил этот вопрос по-своему два дня тому назад. Решил единолично. Ни Наркоминдел, ни ГПУ ничего не знали. В порядке личного приказа Сталина военному командованию красные войска, правда переодетые в афганскую форму, перейдут границу и начнут войну на территории дружественного государства. Без всякого предупреждения. Да и зачем предупреждать? Выгоднее совершить внезапный налет. И где же происходит этот акт единоличия, единовластия? Не в царской России, а в СССР. В стране, где творит "коллективная воля". Где каждый мало-мальски видный вопрос должна обсуждать пролетарская партия. Рабочий класс. Сталин вопрос о войне решил один. Что еще нужно, чтобы быть диктатором?