Текст книги "Злая вечность"

Автор книги: Георгий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Я не знаю такого страшного греха, – бледнея, сказал князь.

– Дело не в том, что грех этот страшен, – успокаивая, мягко возразил библиотекарь. – На мой взгляд, он вовсе не так уж страшен. Во всяком случае, мне известно много вполне порядочных людей, этим грехом согрешивших. Он совсем не гнусен. Он не принадлежит к категории неэстетичных, грязных грехов, в которых трудно каяться. Мне лично кажется, что в этом грехе есть своеобразная мрачная красота, недаром же так часто вдохновлял он писателей и поэтов. И все-таки грех этот таков, что ни один совершивший его никогда в нем не каялся и, следовательно, не получал и отпущения. Это позволяет, не правда ли, заключить, что только этот единственный грех приводит душу к неотвратимой, окончательной гибели.

«Все это недаром… Это он неспроста…» – мелькнуло в голове князя.

– Господин библиотекарь, – сказал он, под тоном раздражения скрывая тревогу, – что значат ваши недомолвки? Почему не говорите вы прямо? Или вы мне не доверяете?

Библиотекарь, не отвечая, вдруг встал.

– Пора, князь. Не всю же ночь, в самом деле, нам беседовать, хотя бы и на столь занимательные темы. Кстати, ведь вы, конечно, читали Достоевского?

– Достоевского? – опешив, переспросил князь.

– Да, вашего célèbre écrivain. Знаете ли, что он отчасти предвосхитил нашу мысль? Не шутя! Даже рецепт вечности дал. В общих чертах, без разработки деталей, разумеется. Помните того странного субъекта, который говорит, что человек, заявивший «великое своеволие», тотчас же станет богом, человекобогом в антитез Богочеловека. Это гениально у него.

– Самоубийство?!.. – вдруг с ужасом вспомнив Кириллова, догадался князь.

– Непременно, – торжествуя, вскричал библиотекарь. – Но без боли, заметьте, без малейшего неприятного ощущения. Несколько капель снотворного, как высшая степень непокорства! А затем… затем сейчас же, немедленно зондом вводится в сердце один необычайно сильный возбудитель. Оба реагента – им самим синтезированные сложнейшие составы. – Я видел формулы. Реакция мгновенна. Сердце тотчас же начинает снова функционировать. Фантастический человекобог Достоевского становится реальностью. Он уже не тварь. Он швырнул Богу дарованную Им временную жизнь и, взамен ее, вырвал вечность. Не для себя только, но для всех. Остальным, чтобы к ней приобщиться, не нужно проявлять великого своеволия. Дальше все пойдет естественным, так сказать, физиологическим путем. Мы просто-напросто будем прививать им бессмертие, как оспу. Согласятся, будьте покойны. Соглашаются же сейчас на вытравление душ, которое мы ведем в грандиозных размерах. Еще с какой радостью соглашаются-то! Кому же весело страдать? Им наслаждаться хочется. Кроме того, иметь душу скоро просто неприличным станет: вышло из моды. Это как с отростком слепой кишки: прежде необходимым считали, потом догадались, что атавистический орган и что вырезать надо. Но начать, быть первым – это другое! На это «вытравленные» не пойдут. Здесь человекобог нужен. Они, остальные, будут приобщаться новой вечности его кровью. Кровью того, кто «смертию смерть победил». Все – как там. Все совершенная копия. Только там, у Него – мечта. У нас – реальность.

Библиотекарь, шепча скороговоркой, наклонился к самому уху князя. Тот чувствовал у себя на щеке его отвратительное зловонное дыхание. Это походило на чудовищный кошмар. Князь не мог произнести ни слова, не мог пошевелиться. Парализованный во всех членах, он в то же время сознавал, что находится во власти чьей-то посторонней злой воли.

Вдруг – мгновенно, совсем как в кошмаре – он почувствовал себя свободным. Вскочил и бросился бежать. Не отбежав и десяти шагов, оглянулся, не бежит ли библиотекарь за ним. Скамейка была пуста. Кругом ни души. Темно и тихо. В каком-то давящем страхе князь опять почти бегом пустился домой.

17. Шалости амура

Придя к себе, он заперся и отворил окно. (Он боялся кошмаров). Ночная сырость мельчайшими матовыми каплями сыпала сверху из мрака в освещенную комнату. На улице не было ни души, только кошка, торопливой тенью проскользнув через улицу, спрыгнула в подвальное окно. В доме тоже все уже спали.

Стоя перед окном, князь старался так или иначе объяснить себе внезапное, совершенно чудесное исчезновение библиотекаря. О словах его не думал: вдруг как бы все позабыл. Было в этой встрече – помимо исчезновения – еще что-то очень поразившее. Но что? – вот вопрос, который теперь беспокоил. Чем именно эта встреча и этот разговор отличались от их прежних свиданий? Иногда вот так – совершенно явственно – видел он образы своих ночных кошмаров. Библиотекаря он тоже видел. И все-таки это был не он. Не вполне он. И он и не он в одно и то же время. Ведь и она не вполне была ею. Или, лучше сказать, она становилась ею, и он им в каком-то еще не достигнутом пределе. И тут князь с необычайной ясностью понял, что об этом пределе и говорил ему сегодня библиотекарь. Но что говорил – вспомнить не удавалось.

Он долго не мог заснуть. Лежал в темноте и припоминал. Вдруг пришли на ум слова библиотекаря: «У вас вся ночь впереди». Усмехнулся блаженной улыбкой влюбленного и почти тотчас заснул.

Ему снилось, что он сидит рядом с ней среди мягких диванных подушек. Она не кукла, но живая женщина. Она со слезами жалуется на библиотекаря, предостерегает, чтобы он не доверял старику. Сердце князя полно любви и жалости. Он протягивает к ней руки… Но вместо атласного прикосновения ее кожи внезапно ощущает что-то грубое, колючее…

– Viens, mon cocot! – седая раздвоенная борода и кружевной чепец над ней трясутся от сладострастного смеха. Старуха обхватывает его руками.

С омерзением вырвался князь из грязных объятий торговки, схватил что-то попавшееся ему под руку и изо всей силы пустил им в ведьму. Раздался грохот падающего металлического предмета и похожий на осипшее воронье карканье крик. Князь мгновенно проснулся. Он знал, что падение и крик были наяву. Трясущимися руками он чиркнул спичкой. Около кровати сидела паршивая серая кошка и лизала свою перебитую лапу. Спичка погасла. В ту же минуту он услышал, как кошка, стукнувшись о раму, выскочила в открытое окно. Князь захлопнул его. Он весь дрожал.

18. Тыква

Вошедшая к нему утром madame Meterry с удивлением увидела, что monsieur le prince, в необычном для него неглиже, сидит на кровати и, кажется, совсем не собирается пить кофе. На столе валялись вчерашние цветы. Все это было очень странно. Неужели он завел роман? Но с кем? И как могла она прозевать это? Чрезвычайно политично предложила она ему вазочку pour les belles fleurs. Он смутился, что-то пробормотал и заспешил уходить. Тогда, внимательно в него вглядевшись, она сказала ему, что он плохо выглядит. «C'est le temps qui fait ça: tout le monde est grippe». Она посоветовала ему купить эвкалиптовых листьев (на двадцать су дают большой пакет) и обещалась вечером приготовить ему превосходную tisane, которая его вылечит. Князь поблагодарил и пошел. Он не смотрел на встречавшихся ему, даже вовсе не замечал их. Но вот в глаза ему бросилась забинтованная в марлю рука. Она была густо обложена ватой и туго обвита бинтом, так что вместо руки получалась белая култышка. Вид этой руки потряс князя. В страшном волнении, совершенно не помня окружающего, остановился он перед овощной лавкой. Торговка, стоя на пороге, разговаривала с покупательницей. Князь услышал обрывок фразы: – Это один из ее приятелей ее угостил! – Обе женщины глядели вслед бородатой старухе с забинтованной рукой. Князь хотел слушать, но продавщица, прерывая разговор, любезно спросила, что ему угодно купить. Чтобы выйти из неловкого положения, князь неопределенно ткнул в груду овощей. Торговка сейчас же догадалась, что monsieur хочет купить тыквы. Сколько он желает взять? Князь не решился возразить, хотя тыква была ему и не нужна. Он сказал, что возьмет одну. Ведь он не подозревал, что этот овощ продается кусками. Безропотно взял он огромную тыкву под мышку, расплатился и пошел. Не к антикварию, конечно, – куда же было девать тыкву? – а домой.

Взглянув на него, madame Meterry всплеснула руками. Сначала ее удивила тыква, но лицо князя было страннее тыквы. «Ah, monsieur le prince совсем расхворался!» Купил ли monsieur des feuilles d’eucalyptus? Нет? Но в таком случае, она одолжит ему. У нее еще сохранилось немного. Она сейчас приготовить ему эту tisanne.

Чтобы отделаться от нее, князь залпом выпил приготовленное доброй женщиной отвратительное пойло.

– Вот и отлично! – воскликнула она. – А теперь лягте-ка и постарайтесь согреться!

Князю ничего не оставалось, как исполнить ее волю. Впрочем, он так был потрясен «неожиданным открытием», что и сам не чувствовал в себе силы сейчас же идти туда.

Лежа, он стал обдумывать случившееся, вспомнил намеки библиотекаря на какую-то даму, которой метла приличнее цветов… Тут внезапно поразила его совершенно чудовищная догадка. «А что, если и она заодно с ними? С кем „с ними“? Ну, со старым хамелеоном, разумеется. И… и с остальными. Нужно быть слепым, чтобы не понимать, что это целая, очень, вероятно, могущественная организация. Мировой трест дьявольской вечности. О, если так…» – Князь вскочил с кровати и быстрыми решительными шагами отправился к антикварию.

19. Вольтер разрушает иллюзию

Всю дорогу он волновался и спешил. Но перед лавкой его опять охватило малодушное колебание. Сделав над собой большое усилие, он вошел.

В лавке было темно и тесно. Старые бюро, шкафы красного дерева, картины и гравюры в золоченых рамах занимали ее почти всю.

– Господину угодно? – кланяясь, спросил Вольтер. Он прекрасно узнал князя и в душе смеялся.

– Мне понравилась здесь… – непринужденно начал князь и вдруг запнулся. – Одна… одна… дама. – Сказав это, выдающее его с головой, слово, он совсем потерялся. Но антикварий на слово внимания не обратил, замешательства не заметил.

– А! – сказал он равнодушно. – Не эта ли? – Он запустил руку за большую, стоявшую на полу картину и за ноги вытащил оттуда куклу. – Вот, извольте!

О, это была ужасная минута. Любимая женщина, та, о которой он так страстно, с такою нежностью мечтал, на его глазах обращалась в неодушевленный предмет, в игрушку! Князь побледнел и отвернулся.

– Прелестная вещица, – вертя ее в руках, сказал антикварий. Нигде pour ce prix вы не найдете ничего подобного. – Он назвал цену. Запросил, конечно, бессовестно. Князь молча вынул бумажник. Была одна мысль: поскорее уйти. По счастью, нужная сумма – очень по его средствам значительная – у него оказалась. Он заплатил и, не дав продавцу завернуть покупку, выхватил ее у него из рук и побежал вон.

Он бежал домой, сгорая со стыда и готовый провалиться. «Кукла, кукла!» повторял он себе с ядовитым отчаянием. «А я… я любил ее! Я покупал для нее цветы… Писал письма… К месьё Жоржу нарочно заходил… О, какой стыд, какое унижение!»

Наконец, он опомнился и с ужасом заметил, что несет куклу незавернутой. Возвращаться к антикварию не хотел. Как быть? Он запрятал ее себе под пальто. Madame Meterry, увидав своего князя, – она ужасно ругала себя, что не досмотрела и дала ему выйти – разахалась: разве можно выходить в такую погоду, приняв tisane d'eucalyptus? Но на лице князя было такое страдание, что она не стала его задерживать. Конечно, она прекрасно заметила: он что-то прятал под своим пальто. Сопоставляя это со вчерашними цветами и давешней тыквой, она только головой покачала. «В конце концов, пожалуй, и правду говорили les anciens officiers, что у бедняги в голове не все в порядке», – подумала она с огорчением.

А князь затворился у себя. Никто не должен был видеть его позора, но сам он хотел вдоволь над самим собой посмеяться. Он посадил куклу на стул, положил ей на колени купленные накануне цветы и, отступив шага на два, отвесил ей глубокий и почтительный поклон.

Карикатурные подробности этой смешной, маниакальной любви, комизм вчерашних романтических переживаний и в заключение – позорная глупость теперешней сцены!

О, это уж слишком, слишком!

Вдруг ему показалось… – Какое показалось, он слышал ясно – кто-то здесь же, совсем близко, прыснул сдавленным смехом. Смех был знакомый, он сейчас и же узнал его. Оглянулся по комнате, но никого не было. Дверь он, войдя, затворил и только окно – о нем он не подумал – оставалось открытым настежь. Он подбежал к нему и сразу же, в сумерках вечера, увидел стоявшего на противоположном тротуаре человека. Из-за шторы, чтобы тот не заметил, князь пристально в него вгляделся и, узнав, почувствовал, – как это ни странно может показаться, – почувствовал даже радость.

Быстро высунувшись из окна, он негромко позвал:

– Господин библиотекарь, идите сюда!

Тот, будто только приглашения и ждал, перешел улицу.

– Вот вам ключ, – сказал князь и бросил на тротуар большой старый ключ входной двери. – Но только постарайтесь не шуметь. Я бы не желал, чтобы хозяйка вас видела.

Старик молча поднял ключ. Князь бросился к ней, Он хотел было спрятать ее, но сейчас же, рассердившись, подумал: «Зачем, пусть видит».

20. Тихий гость

Через секунду библиотекарь, не постучав, отворил дверь. Он ступая до такой степени неслышно, что это даже удивило князя. Сам он никогда не мог бы так ступать, без малейшего шороха. Стул он тоже ухитрился отодвинуть беззвучно. Во всем, что он делал, во всех движениях была какая-то поразительная легкость.

– Ну-с? Что вам от меня угодно? – садясь и пристально глядя на князя, спросил гость, как дыхание, тихим голосом.

– Мне? – Князь чувствовал странную спутанность мыслей. – Что мне угодно? А вот мне прежде всего угодно знать, почему вас нынче совсем не слышно, – он сказал это в далеко не любезном тоне.

– Вы же сами просили меня не шуметь.

Князь нахмурился.

– Предположим. Но, войдя сюда, вы, насколько я заметил, не поклонились. Это неучтивость. Я обращаю ваше внимание на то, что здесь дама.

Говоря, князь по лицу библиотекаря старался понять, что тот об этом думает.

– Под словом «дама» я всегда понимал существо до некоторой степени одушевленное, – в тоне деловой поправки заметил библиотекарь.

Князь засмеялся.

– А помните, вы говорили, что я рожден под знаком Венеры?

– Я и не отказываюсь. – Библиотекарь тонко посмотрел на князя. – Что же касается объекта, то… Объекты, уверяю вас, бывают иногда чрезвычайно странные, Впрочем, позвольте рассказать вам один анекдот. Не слишком веселый, правда. Но зато очень кстати. Можно?

– Сделайте одолжение.

– Я, кажется, говорил вам, что у меня была дочь.

– О, да. Как же. Я любовался у вас ее произведениями.

– Любовались? Вам, может быть, не известно, князь, что дочь моя была больна.

– Я слышал. Какая-то операция…

Библиотекарь очень нахмурился.

– Нет. Болезнь была чисто психическая. Это ведь и по картинам видно. Откуда эти темы? Почему всегда чудовищное? А потом вдруг бросила краски, стала хандрить. «Живопись меня не удовлетворяет. Мне нужно более телесное искусство». Занялась скульптурой. Тоже бросила. Все не то. Я должна создать нечто совершенно плотское. Живое, но бездушное. У вещей, отец, есть бессмертие, это их преимущество перед нами. Если художник дает им жизнь, они становятся богами. Я сделаю себе бога. – Библиотекарь засмеялся каким-то хилым, расслабленным, но полным желчи смехом. – И что же бы вы думали? В тот же день она заперлась у себя в мастерской и начала работать над созданием такой «живой вещи». «Это будет нечто гениальное, – говорила она. – Я обессмерчу себя, сделав бога». – Библиотекарь опять желчно засмеялся. – Мы и тогда, конечно, знали, что это бред. Но слушайте дальше, слушайте. Когда она умерла, – говорить об обстоятельствах ее смерти сейчас не буду, – когда она умерла, мы с доктором в тот же день отправились в ее ателье. Ключа мы так и не нашли. Пришлось взломать замок. И вот, когда мы взломали его и вошли… – Библиотекарь вскинул на князя глазами. – Тогда… Что бы, вы думали, мы там увидели? Гениальное произведение? Ах, это, как мы и ожидали, оказалось только бредом сумасшедшей. Я не видал зрелища более жалкого. Представьте себе, князь, что там… в этом пустом, холодном ателье, среди пестрых лоскутьев и обрывков валялась самая обыкновенная, сделанная из тряпья…

Князь, во все время рассказа не спускавший глаз с куклы, теперь вдруг увидел, что она, как бы внезапно вздрогнув, запрокинулась назад и упала на пол. Возможно, что библиотекарь толкнул ее стул. Она упала прямо к его ногам. Князь видел, как тот с брезгливым отвращением ее отпихнул. С минуту оба молчали.

– Я всегда знал, что это – вампир, – задумчиво сказал князь.

– Именно – вампир. Вещи не только живут, они обладают способностью отнимать жизнь. С моей бедной Нини это и случилось. Она бы не умерла, если бы не несчастная, маниакальная любовь к этой игрушке.

Князь долго молчал. Разгадка, разгадка всего, которую он так давно и безуспешно искал, она была тут. Совсем близко. В этой необычайной и страшной истории маленькой Нини.

– Скажите, – спросил он, не успев обдумать своего вопроса, – правда ли, будто, как я слышал, ваша дочь умерла по вине какого-то шарлатана?

– Шарлатана? – в бешенстве вскричал библиотекарь. Конические глаза его хотели, казалось, выскочить из-за стекол очков.

– Выбирайте ваши выражения, уважаемый князь. Я не позволю так отзываться о моем лучшем друге!

– Я, право, не думал, что он ваш друг, – начал князь. – Я ведь ничего е знаю. Повторил, что слышал. Я был уверен, что вы сами должны ненавидеть человека, по вине которого умерла ваша дочь.

– Моя дочь умерла по своей собственной вине! – с прежней запальчивостью перебил библиотекарь. – А лечил ее, повторяю, мой друг, венский профессор, мировая знаменитость. Нини, конечно, была бы жива, если бы ей не вздумалось сделать глупость…

– Она… Она лишила себя жизни? – спросил князь, мгновенно почувствовав боль в спине и головокружение. Такое именно чувство испытываешь, стоя на краю и глядя в пропасть.

– Но это уже слишком! – вставая, закричал библиотекарь. – Это издевательство! Как смеете вы задавать подобные вопросы? По какому праву! Я отказываюсь говорить с человеком, который не способен уважать семейные тайны другого!

Он бросился к двери, рванул ее, выскочил вон и с силой ее за собой захлопнул. Опять не раздалось ни малейшего звука.

Князь несколько секунд просидел в совершенном оцепенении. Как тогда, как на скамейке под липами. Он не мог вскрикнуть, не мог встать, не имел силы пошевелиться. На этот раз даже мыслей у него в эти первые секунды не было. Библиотекарь, казалось, унес с собой и его самого, или, по крайней мере, какую-то очень существенную его составную часть. Пружину, которая приводила его в движение. Способность думать, чувствовать, двигаться вернулась к нему опять мгновенно. Он вскочил, сорвал с вешалки пальто и шляпу и выскочил в коридор. Наружная дверь оказалась, однако, заперта. В кармане пальто, куда он обыкновенно клал ключ, князь не нашел его. Тут он вспомнил, что выбросил его библиотекарю. Тот, стало быть, унес его. Князь опять вбежал в комнату и, с трудом цепляясь за подоконник, полез в окно. Догнать библиотекаря сейчас же, немедленно, было необходимо. Князь чувствовал, что иначе он пропал.

21. Visite nocturne

«Он не мог далеко уйти, он здесь где-нибудь» – на бегу думал князь. – «Я его сейчас догоню». Однако, не догнав, добежал до библиотеки. Запыхавшись, поднялся по лестнице. За дверью света не было. «Так и есть – он спрятался от меня за каким-нибудь забором» – подумал князь, но все-таки постучал. Никто не ответил. Он постучал вторично.

– Кто там? – откашливаясь и, слышно было по голосу, еще не вполне проснувшись, спросил хозяин. Внутри зажгли свет.

– Это я, monsieur. Пожалуйста, отворите.

– Mais voyons, что случилось? – шаркая туфлями, спросил старик.

Дверь отворилась. Библиотекарь в теплом халате удивленно смотрел на князя.

– Ah, милый князь! Charme, конечно, однако, должен заметить, что уже несколько поздно. Allons, чему я обязан этим visite nocturne?

– Ведь вы сами только что были у меня, – произнес князь.

– Я? Помилуйте, дорогой друг. Я спал крепким сном. Я болен. Совсем grippe. Я ставил себе сегодня банки. Voyons, pour en finir, в чем дело?

– Послушайте, – схватывая его за руку, вскричал князь, – послушайте, неужели вы в самом деле решаетесь утверждать, что сейчас, не дальше как четверть часа тому, у меня не были?

– А вы видели меня? – очень заинтересовался библиотекарь.

– Так же ясно, как вижу теперь.

– Да, если та-ак… – протянул библиотекарь, во все глаза глядя на князя через свои круглые очки, которые он надел и придерживал двумя пальцами каждой руки. – Если так, если вы меня действительно видели…

– Повторяю, я видел вас так же отчетливо, как сейчас. Слушайте, умоляю вас, бросьте хитрости. Я знаю. Я ведь все теперь знаю. Я ясно вижу все ваши планы, всю ту сложную сеть, которой, как паутиной, вы меня опутали. Вы фанатик. Вы почти маньяк вашей идеи. Для вас жизнь человека ничего не значит. Если уж дочери не пожалели… Слушайте, скажите прямо, почему опыт с нею не удался? Должен же, должен же я, наконец, знать! – Князь весь трясся. Бледное лицо его было страшно. Холодными, потными руками он то и дело ловил руку библиотекаря. – У вас все тайна. Вы завлекли меня своими россказнями. Гондвана, злые карлики, путь змия – все это нужно вам было, чтобы подлым обманом завербовать меня для ваших гнусных опытов. То же самое было, конечно, и с ней. Вы заманиваете людей бреднями о человекобоге, а потом…

– Вы боль-ны. Вы просто напросто боль-ны, – раздельно проскандировал библиотекарь. – Все, что вы сейчас говорили, сплошной бред. Я, правда, имел неосторожность поделиться с вами некоторыми… совершенно теоретическими научными гипотезами. В чем очень раскаиваюсь. Я, впрочем, не виноват, что ваша бредовая фантазия…

– Так вы не говорили о человекобоге, о том, который первый заявил «великое своеволие»? – перебил князь.

– Ни полслова.

– И ко мне вы этой ночью не приходили?

Библиотекарь рассмеялся.

– Визиты я делаю только днем, ночью же я имею обыкновение спать у себя в кровати. Хотелось бы, чтобы и вы, мой дорогой, усвоили себе эту благородную привычку.

– Давайте ключ! – нетерпеливо потребовал князь: он понял, что все равно ничего не добьется.

– Какой ключ?

– Ключ от моей входной двери. Мне, по вашей милости, через окошко вылезать пришлось.

– Я никакого ключа у вас не брал! Оставьте меня! – в свою очередь теряя терпение, закричал библиотекарь. – Оставьте меня, наконец! Сумасшедший! – Он почти выпихнул князя за дверь, захлопнул ее и повернул ключ.